3. Политические связи Пскова и Новгорода в период между Болотовским договором 1342 г. и «Вечным миром» 1397 г.

В середине XIV в. Псковская республика — одно из крупнейших государственных образований на Северо-Западе Восточной Европы — столкнулась с целым рядом трудностей. В 1348 г. осложнились отношения Пскова с его ближайшим соседом, Новгородом, зависимость от которого была преодолена столетием раньше, но с чем Новгородская республика по-прежнему мирилась с трудом¹. Одновременно в 1348—1349 гг. Псков в очередной раз столкнулся с агрессией со стороны Ливонского ордена, чьи войска вторглись в пределы Псковской земли и опустошили территории псковских пригородов и непосредственно около Пскова². В период войны «противоу немец», а именно в 1349 г., внутри самой Псковской республики произошел конфликт между горожанами и призванным ими князем Андреем Ольгердовичем, которого псковичи обвинили в несоблюдении условий достигнутого ранее соглашения, содержавшего помимо прочего обязательство литовского князя управлять землей самому, а не через наместников. Нарушение Андреем договоренностей с Псковом привело к его изгнанию из города³, что фактически повлекло за собой вооруженное столкновение с Великим княжеством Литовским. Кроме внутри- и внешнеполитических неурядиц Псковскую землю дважды с небольшим промежутком в несколько лет (1349 г. и 1352 г.) охватывали страшные эпидемии, унесшие тысячи жизней⁴. Таким образом, в начале второй половины XIV в. в политике Пскова явно обозначилось сразу несколько важных направлений: 1) ликвидация последствий моровых поветрий; 2) кризис взаимоотношений городских властей с княжеской властью; 3) восстановление пошатнувшегося Новгородско-Псковского военно-политического союза; 4) урегулирование конфликта с Ливонским орденом и Литвой. От успешного решения этих задач во многом зависело сохранение Псковом положения одного из крупнейших и влиятельных государств Северо-Запада, которое отстаивалось с большими трудностями в первой половине XIV в.

Быстрее всего псковичам удалось сгладить возникшие трения с новгородцами. Рассказывая о конфликте с Андреем Ольгердовичем в 1349 г., псковский летописец не преминул вспомнить о событиях 1342—1343 гг., когда отец Андрея, великий князь Ольгерд Гедиминович, «нелюбие дръжати на псковичи, како ны воевал Новгородцкую волость и Лоугу»⁵. В данной летописной фразе отчетливо видны как неприязнь к Ольгерду, так и сочувствие новгородцам, чьи территории пострадали от набега литовцев. Примечательно, что процитированная запись помещена в Псковских Первой и Третьей летописях под 6856 (1348) г., а в Псковской Второй — под 6857 (1349) г. и является одной из последних заметок, включенных в реконструированный псковский летописный свод начала 50-х гг. XIV в. Составитель и редактор свода был современником событий, следовательно, его сочувственное отношение к несчастьям новгородцев — косвенное доказательство того, что новгородско-псковский конфликт 1348 г. оказался непродолжительным и взаимоотношения к началу 50-х гг. уже нормализовались. Вероятно, это произошло еще до 1352 г., о чем свидетельствуют обстоятельства появления во время «мора» во Пскове новгородского архиепископа Василия Калики.

О приезде владыки Василия в Псков сообщают Псковские Первая и Третья летописи. И если одна из них (Псковская Первая) лишь упоминает, что «архиепископъ же Василеи мало днеи ту побывъ, поеха пакы изо Пскова здравъ», а затем скончался от какой-то болезни на реке Узе⁶, то другая летопись (Псковская третья) содержит более подробный рассказ⁷. В нем обращают на себя внимание два интересных обстоятельства. Во-первых, новгородский владыка приехал в Псков «не в свои лета, не в свою чероду»; во-вторых, псковский летописец всячески подчеркивает взаимное благорасположение Василия Калики и псковичей. Думается, это было связано не с обстоятельствами эпидемии в Псковской земле, а в первую очередь, с уже состоявшимся примирением псковичей и новгородцев. Если бы новгородско-псковские взаимоотношения к 1352 г. не нормализовались, то приезд новгородского архиепископа не вызвал бы столь доброжелательных и лестных оценок со стороны жителей Пскова, в частности, псковского летописца.

С учетом того, что между 1348 г., когда псковичи поссорились с новгородцами под Орешком, и 1352 г., когда во Пскове разразилась эпидемия, прошел небольшой период времени, можно предполагать, что, с одной стороны, конфликт не был столь серьезным (показательно в этом отношении отсутствие каких-либо летописных известий о новгородско-псковских столкновениях вскоре после 1342 г.), а с другой — возникшие разногласия удалось быстро уладить. Вот почему церковно-политические связи Новгорода и Пскова в 1352 г. остаются в рамках сложившейся традиции, хотя и в чрезвычайных условиях эпидемии. Представляется, что урегулирование новгородско-псковских взаимоотношений в конце 40-х — начале 50-х гг. XIV в. стало значительным политическим успехом Пскова. Избежав разрыва с Новгородом, псковичи могли сосредоточиться на внешнеполитических проблемах, касавшихся отношений с Орденом и Литвой.

Относительно конфликта Пскова с Ливонским орденским государством источники, к сожалению, не сообщают, чем и при каких условиях закончилось это противостояние. Очевидно, что крупное военное столкновение 1348—1349 гг. все-таки не переросло в затяжную войну. Как явствует из псковских летописных источников, через десятилетие с небольшим между Псковской республикой и Ливонским орденом уже какое-то время существовали мирные отношения. Под 1362 г., рассказывая о новом вооруженном конфликте между соседями, псковские летописи сообщают, что это случилось «на мироу»⁸. Имеются лишь незначительные различия в деталях описания, представленного в Псковской Первой летописи, с одной стороны, и в Псковских Второй и Третьей летописях — с другой, по поводу указания места столкновения немецких рыцарей с псковичами. Однако в главном все три источника сходятся: к 1362 г. Ливонский орден и Псков находились в мирных отношениях. Можно лишь догадываться, когда и по чьей инициативе был подписан мир после военных действий 1348—1349 гг. Казалось бы, заключение мирного договора в первую очередь было выгодно именно Псковской республике. Как отмечалось выше, в конце 1340-х гг. Псков оказался в достаточно сложной внешне- и внутриполитической ситуации. Между тем мог сыграть свою роль и тот факт, что примерно на рубеже 40—50-х гг. XIV в. новгородско-псковский военно-политический союз вновь оказался в действии. Оказавшись перед перспективой ведения войны сразу с двумя сильными противниками, Ливонский орден, скорее всего, был вынужден пойти на скорейшее «замирение» с псковичами. Заключение мирного договора между Псковской республикой и Орденским государством, видимо, состоялось на взаимовыгодных условиях к обоюдному удовлетворению сторон, поскольку к 1362 г., как это явствует из псковских летописей, псковско-ливонская торговля имела значительный оборот⁹.

Если вооруженный конфликт 1348—1349 гг. с Ливонским орденом для псковской истории XIV в. не был необычным явлением, то разрыв Пскова с Литвой, произошедший в 1349 г., стал на фоне в целом добрососедских псковско-литовских связей событием неординарным. Изгнание из Пскова князя Андрея Ольгердовича, на наш взгляд, свидетельствует о стремлении псковичей сохранить суверенитет своей земли. В адрес изгоняемого князя псковичи выдвинули следующее обвинение: «тобе было, княже, самому седити на княжении во Пскове, а наместниковъ тобе во Пскове не дрьжати; а тобе оу нас не быти, инде собе княжишь, а псковичи наместниковъ твоих не хотим»¹⁰. Как видим, недовольство псковичей было вызвано тем, что Андрей Ольгердович, призванный ими из Литвы и целовавший крест на верность Пскову, не выполняет княжеские функции в полном объеме, перепоручив управление городом и землей своим наместникам. В сложившейся ситуации Псков лишался собственного князя, а значит, нарушалась нормальная работа всего административно-судебного и военно-политического аппарата управления Псковской республикой¹¹. Однако посажение Андреем Ольгердовичем, литовским выходцем, своих наместников на Псковщине фактически означало установление определенного контроля над жизнедеятельностью псковского государственного организма со стороны Великого княжества Литовского. И если первое обстоятельство только расшатывало устои псковского суверенитета, то второе практически лишало Псков независимости. Поэтому псковичи, как представляется, предпочли на какое-то время остаться без князя и пойти на серьезный конфликт с Литвой, чтобы сохранить суверенитет своей земли.

Трещина в псковско-литовских взаимоотношениях оказалась глубокой. Как свидетельствует Псковская летопись, «про то Андреи и отець его Олгердъ разгневася на псковичи»¹². Псковские купцы, торговавшие в Литве и Полоцке, были арестованы и их имущество конфисковано. Затем последовало нападение полочан во главе с Андреем Ольгердовичем на Вороначскую волость, причем летописец отметил, что «съи первое нача воину»¹³. Ответные действия псковичей задержались из-за разразившейся эпидемии. Лишь в 1357/1358 г. псковское войско под руководством изборского князя Евстафия совершило поход на Полоцк¹⁴.

Хронология псковских летописей в отношении полоцкого похода несколько сбивчива: Псковская Вторая датирует его 6866 г., Псковская Первая сообщает о нем дважды — под 6860 и 6865 гг., Псковская Третья — тоже дважды, но под 6862 и 6863 гг.¹⁵ Представляется, что Псковская Вторая летопись точнее сохранила первоначальное чтение в отличие от Псковских Первой и Третьей летописей, так как Псковская Вторая в более чистом виде отразила текст оригинала общего для всех трех летописей протографа — свода начала 60-х гг. XV в.¹⁶ Наличие дублировок и путаница с хронологией похода псковичей на Полоцк в Псковских Первой и Третьей летописях — результат неоднократных дополнений первоначального оригинала по другим, возможно, псковским источникам при последующем редактировании. Принять правильность чтения Псковской Второй летописи позволяет следующее обстоятельство. Во всех трех летописях о походе на Полоцк сообщается после упоминаний о событиях вокруг церкви Святой Софии. В Псковской Первой летописи сначала говорится о строительстве церкви (под 6860 г), затем о походе (под тем же годом, но в другой статье), под 6865 г. — о «втором соборе» у Софийской церкви и вслед за тем — вновь о походе, с уточнением «по томъ же». В Псковской Третьей летописи хронологическая цепочка выглядит следующим образом: 6862 г. — строительство церкви; «по том же» — поход; 6863 г. — вновь поход; 6865 г. — «другии сборъ... къ Святеи Софьи». Наконец, Псковская Вторая летопись сообщает и о строительстве церкви, и о соборе под 6865 г., а о походе на Полоцк — под 6866 г. Таким образом, вариант Псковской Третьей летописи принят быть не может ввиду того, что в ней должно было бы присутствовать известие о третьем походе псковичей — под 6865 г. или позже. Из двух оставшихся вариантов текст, содержащийся в Псковской Первой летописи, менее предпочтителен, поскольку рассказ о втором соборе логически связан с сообщением о строительстве Софийской церкви, а в Псковской Первой летописи эти две статьи отстоят друг от друга и хронологически, и пространственно. К тому же сложно объяснить, почему псковичи тянули со вторым походом пять лет. Кроме того, два свидетельства Псковской Первой летописи о походах настолько текстуально близки, что в них следует усматривать повтор. Все вышеизложенное склоняет к тому, чтобы доверять чтению и датировке именно Псковской Второй летописи.

Очевидно, с подготовкой псковичей к войне с Полоцком был связан приезд на княжение Василия Будиволны, о чем под 1357 г. рассказывают Псковские Первая и Третья летописи¹⁷. К сожалению, остается неясной личность этого князя и время его пребывания на псковском столе, так как вскоре (в том же или следующем году) псковское войско возглавил не Василий, а изборский князь Евстафий. Можно лишь предполагать, что Василий Будиволна по каким-то причинам не задержался в Пскове и покинул город до начала военных действий в Полоцкой земле. А.В. Еременко, называя призванного псковичами князя Василием Будиловичем, считает его выходцем из Литвы¹⁸. Вряд ли следует относить Василия Будиволну к роду литовских князей. Такому мнению противоречат некоторые обстоятельства отношений Пскова и Литвы в 50-х годах XIV в. Во-первых, с 1349—1350 гг. оба государства находились в состоянии продолжительной войны. Во-вторых, никак нельзя объяснить, зачем псковичам звать на княжение литовского князя, если Псков готовится к походу на Полоцк (что и произошло в том же 1357 г.). Поэтому нет никаких оснований считать Василия Будиволну выходцем из Литвы. Убедительно идентифицировать личность князя не позволяет имеющийся к настоящему времени объем данных источников о нем, но можно предположить, что Василий Будиволна являлся представителем великокняжеской власти в Пскове, тем более что во второй половине XIV в. Псковская республика оставалась в политической системе великого княжения Владимирского.

После 1357 г. вооруженных столкновений между Псковской республикой и Великим княжеством Литовским не происходило. По крайней мере, источники о них не сообщают. Скорее всего, обе стороны ограничились нанесением взаимных ударов по пограничным районам, литовцы — по Вороначской волости, а псковичи — по Полоцкой земле, поскольку противники не были заинтересованы в эскалации военных действий. В связи с этим примечательно сообщение немецкой хроники Германа Вартберга о том, что в 1358 г. литовцы, обеспокоенные защитой своих владений от татар и пытавшиеся привлечь к этому Орден, так и не сумели договориться с ливонцами и заручиться их поддержкой¹⁹. Очевидно, Литовское государство не было полностью готово к масштабной войне с Псковом. Однако и полноценное замирение литовцев со псковичами вряд ли произошло. Возможно, что после похода псковичей на Полоцк в 1357/1358 г. между Псковом и Литвой сохранялся мир de facto, не закрепленный de jure, а сам характер взаимоотношений двух государств был более чем прохладным.

В 1360-е гг. внешнеполитическое положение Псковской земли еще более осложнилось по сравнению с предшествующим десятилетием. По-прежнему сохранялась напряженность на псковско-литовском пограничье, и разгорелся новый конфликт с Ливонским орденом. В 1362 г., как сообщают псковские летописи, «пригнаша немцы, избиша людеи на мироу; тогда бяше гость силенъ немецкыи, и приаша Плесковичи немецкыи гость, и выпоустиша на дроугое лето, на Воздвижение, а серебро на них поимаша за головы избьеных»²⁰. О событиях 1362—1363 гг. также рассказывает Новгородская Первая летопись, но более подробно. Согласно повествованию новгородского летописца, псковичи объясняли арест немецких купцов тем, что ливонцы «отъимале Юрьевци с велневици у нас (псковичей! — А.В.) землю и воду»²¹. На следующий год после столкновения на Лудве²² послы Ордена и Пскова прибыли в Новгород для переговоров, однако «миру не доконцавъ»²³. Лишь через некоторое время новгородские послы в Юрьеве «смолвиша немець съ плесковици в любовъ и бысть межю ими мирно»²⁴. Псковичи отпустили схваченных ливонских купцов, «а немци новгородчкыи гость попускаша»²⁵.

Псковско-ливонский конфликт 1362—1363 гг. был подробно рассмотрен А.В. Еременко. Исследователь обратил внимание на то, что в урегулировании отношений между Псковом и Орденом значительную роль сыграл Новгород. По мнению автора, это «свидетельствует о том, что либо Новгород выступил в роли простого посредника, либо сношения псковичей с иностранными государствами находились в определенной зависимости от новгородцев...»²⁶. А.В. Еременко склонялся ко второй версии, указывая на то, что, во-первых, в 1367 г. Псков также обращался к помощи Новгорода в схожей ситуации, во-вторых, арест ливонцами новгородских купцов будто бы свидетельствует об отношениях вассалитета Пскова и Новгорода и, в-третьих, новгородцы заключали договор с немцами «за псковичей и без их участия»²⁷.

Представляется, что предложенная А.В. Еременко картина новгородско-псковских взаимоотношений далека от действительности. Прежде всего необходимо заметить, что события 1367 г. не следует связывать с конфликтом 1362—1363 гг., так как они требуют отдельного рассмотрения и, на наш взгляд, не могут быть привлечены при анализе коллизий начала 1360-х гг. Что касается событий 1362—1363 гг., то, в отличие от А.В. Еременко, полагаем, что захват новгородских купцов в Юрьеве (о чем сообщает Новгородская Первая летопись²⁸) говорит лишь о том, что конфликт, начавшийся между Псковом и Орденом, затронул также и Новгород. Относительно же новгородской инициативы в заключении мира с ливонцами можно отметить, что факт ареста новгородцев в Юрьеве обусловил заинтересованность Новгорода в подписании мирного договора. Устраняя псковичей из переговорного процесса, А.В. Еременко игнорировал свидетельство псковских летописей, согласно которым именно Псков без всякого новгородского участия «серебро... поимаша за головы избьеных» на Лудве. Думается, что при описании событий 1362—1363 гг. следует говорить не о зависимости Пскова от Новгорода, проявлявшейся в дипломатической практике, а о вовлечении в конфликт не двух, а трех сторон. Тогда становится понятным, почему Новгород был заинтересован в нормализации отношений с Орденом не меньше, чем Псков. В любом случае нет веских оснований для того, чтобы усматривать в активности новгородцев в процессе переговоров с ливонцами указание на их сюзеренитет по отношению к псковичам. Добавим также, что не совсем правомерно рассматривать с точки зрения юридических норм средневековой Западной Европы, определявших отношения сюзеренитета—вассалитета, новгородско-псковские взаимосвязи XIV в. Если для орденских немцев ситуация и выглядела таковой, то вовсе не обязательно, чтобы реалии отношений Новгорода и Пскова соответствовали восприятию европейцев.

Традиционные споры между Ливонским орденом и Псковской республикой из-за рыболовных угодий на Чудском озере, о которых псковские и новгородские летописи рассказывают в, записях, датированных началом 60-хгг. XIV в., через несколько лет переросли в крупномасштабные военные действия. В 1367 г. началась война, продолжавшаяся в течение пяти лет и завершившаяся подписанием в 1371 г. Фрауэнбургского (по русским летописям — Новгородского) мира. Конфликт затронул интересы не только Пскова и Ливонского ордена, но и Новгорода, Дерптского епископства, Великого княжества Литовского. О сложных перипетиях борьбы между государствами Северо-Запада Восточной Европы за территории и влияние в регионе рассказывают различные источники, дополняющие, а порой противоречащие друг другу, — псковские, новгородские летописи, ливонская хроника Германа Вартберга. Сопоставление и анализ всех известий о войне 1367—1371 гг. позволяет не только восстановить историческую канву событий, но и выяснить внешнеполитическое положение Пскова и характер его взаимоотношений с соседями.

Как сообщает Герман Вартберг, конфликт разгорелся из-за инцидента, когда «русские в третий раз помешали братьям и дерптскому епископу в рыболовстве на озере Пейпусе»²⁹. Псковские летописи уточняют, что «то розратие бысть с немци, про Жолчь обида»³⁰, однако виновниками разгоревшейся войны называют ливонцев: немецкое нападение случилось, согласно псковской летописи, «на миру и крестномь целовании»³¹. А.И. Никитский, учитывая более поздние сообщения русских и иностранных источников,.представил общую картину псковско-ливонского соперничества из-за рыболовных угодий. Как писал исследователь, «ближайший предмет спора» состоял «в островке Желачке с окружающею его водою Чудского озера, выступе противоположного ему псковского берега (Озолице?) и в земле за Красным городком, в юго-западной части Псковской области»³². Географическое расположение названных объектов позволяет усматривать в них принадлежность именно к псковским владениям. Соответственно, обвинения Вартберга в сторону псковских рыбаков — не более чем попытка скрыть для своих читателей агрессивные намерения ливонцев. Таким образом, истинная причина начавшегося столкновения очевидна: это стремление Ордена расширить свою территорию за счет соседней Псковской земли.

В то же время следует заметить, что псковичи, по всей видимости, не особо доверяли «крестному целованию» немцев. Неоднократные (о чем говорит Вартберг) стычки из-за рыболовных мест вызывали в Пскове настороженность. Можно предполагать, что именное этим связаны попытки псковичей заручиться поддержкой других русских земель. По словам псковского летописца, накануне вторжения ливонцев в Псковскую область, в том же 1367 г. (6876 г. по ультрамартовскому стилю³³), «приехалъ посол с Низоу Никита от великого князя Дмитрея и бысть въ Юрьеве много дней, и не оучини ничто же на добро ни мало, и приеха во Псковъ»³⁴. Г.В. Проскурякова и И.К. Лабутина справедливо полагают, что великокняжеский посол «пытался выступить посредником между орденом (так у авторов. — А.В.) и Псковом»³⁵. Миссия Никиты оказалась, как видно, неудачной. Вероятно, после этого псковичи обдумывали возможность посольства к новгородцам, но вовремя по каким-то причинам отправить его не сумели. Почти сразу же вслед за приездом в Псков Никиты («а за ним на борзи») в Псковскую землю вторглись ливонские войска³⁶.

О военных действиях в кампанию 1367 г. сообщают как русские, так и ливонские источники. При этом они не только взаимодополняют друг друга в деталях, но и содержат отдельные оригинальные известия, а кроме того порой дают противоположные сведения и оценки. Наиболее полный рассказ содержат Псковские Вторая и Третья летописи, а также хроника Германа Вартберга. Согласно их данным, в конце сентября войска Ордена и Дерптского епископства вторглись в пределы Псковской земли. Одна немецкая рать осаждала Изборск и Псков, другая — Велью и Воронач. Сами города взяты не были, но Псковская волость подверглась серьезному опустошению, а под Вельей русский отряд, пытавшийся организовать сопротивление, был разбит³⁷. Источники дают несколько объяснений военным неудачам псковичей. Псковские Вторая и Третья летописи указывают на вероломство немцев и внезапность нападения («а на миру и крестномь целовании»), а также на отсутствие в то время в Пскове князя Александра и посадников, бывших «по селом в разъезде»³⁸. Новгородские летописи добавляют к причинам поражения псковичей то, что «не беше пословици пьсковицамъ с Новымъгородом»³⁹. Наконец, Псковская Первая летопись рассказывает, что немцы «князя живого емше повезоша во свою землю и тамо его затравиша»⁴⁰. Относительно последнего известия следует отметить, что оно, скорее всего, не соответствует действительности. В той же Псковской Первой летописи под 6876 г. содержится краткий сводный рассказ о всей пятилетней воине. Полагаем, что сообщение о пленении и отравлении князя — ошибка компилятора, так как из текстов Псковских Второй и Третьей летописей известно о подобной печальной судьбе псковского воеводы Луки Писоломинича, замученного ливонцами в следующем году⁴¹. О пленении и смерти князя Александра из других источников ничего не известно, наоборот, он — главное действующее лицо ответного похода русских войск против Ордена. Допустить же наличие в Пскове осенью 1367 г. одновременно двух князей практически невозможно. Что касается свидетельств русских летописей о причинах первых поражений псковичей, то обращает на себя внимание некоторая предвзятость и псковского, и новгородского летописцев. Автор псковских записей, вероятно, знал и о неоднократных пограничных стычках на Чудском озере, имевших место незадолго до начала военных действий, и о попытках Пскова заручиться поддержкой, по крайней мере, московского великого князя. Однако псковскому летописцу нужцо было как-то объяснить первые поражения псковичей, и поэтому он сослался на внезапность нападения немцев. Новгородский же книжник, говоря о том, что между псковичами и новгородцами «не беше пословици», пытался таким образом оправдать политику Новгорода, который не оказал помощи Пскову.

Разорение ливонцами Псковской земли не осталось без ответа. В том же. 1367 г., в конце октября — начале ноября, псковское войско во главе с князем Александром⁴² вторглось в пределы немецких земель. Как сообщают псковские летописи, псковичи «идоша к Новому городку немецкому и сташа под городком. А Селило Щертовскыи съ дроужиною своею отъехаша торономъ к Кирьепиге»⁴³. Несколько иначе об этом рассказывает Вартберг. По свидетельству немецкого хрониста, одно русское войско осаждало Фрауэнбург (27 октября), а второй отряд находился (2 ноября) под Нарвой.⁴⁴ Трудно сказать, почему русский летописец назвал Киремпе и Нейгаузен, а ливонский хронист — Нарву и Фрауэнбург. Вероятно, осаде подверглись не два, а четыре немецких города, тем более что Вартберг сообщает о том, что псковичи «с третьим войском... были у приходской церкви Иеви»⁴⁵. Можно предположить, что несколько отличающиеся друг от друга сведения русского и немецкого источников — результат описания в них разных временных отрезков в ходе военных действий на ливонских и дерптских территориях. В связи с этим Е.В. Чешихин правильно писал, что сначала псковские войска осадили Фрауэнбург, а затем князь Александр «разослал отряды воевать чудскую землю, причем небольшой отряд охочих людей под начальством Селилы Скертовского направился на Киримпе»⁴⁶. Поход оказался не очень удачным. Под Киримпе дружина Селилы была разбита, а сам воевода погиб. Летописец с горечью сетовал: «и псковичи, видяще немощь свою, похранивше битыя, возвратишася»⁴⁷. Сил одного Пскова для успешной реализации военной акции на орденской территории оказалось недостаточно.

Из новгородских летописей известно, что псковичи пытались просить помощи у Великого Новгорода. Согласно Новгородской Первой летописи, вскоре после нападения немецкого войска на Изборск и Псков в Новгород прибыло псковское посольство, обратившееся к новгородцам «с поклономъ и с жалобою: "господо братье, како печалуетесь нами, своею братьею"»⁴⁸. О результатах переговоров из Новгородской Первой летописи известно, что немцы арестовали⁴⁹ «тогды» (во время посольства или до него — не совсем ясно) новгородских купцов, а новгородцы — немецких, «но толко бяше не розвержено крестное целование Новугороду с Немци, и за то не вседоша на борзе по пьсковицах на Немечьскую землю новгородци»⁵⁰. Других сведений о новгородско-псковских переговорах осенью 1367 г. новгородская летопись не сообщает. Следующее известие летописи о взаимоотношениях Новгорода и Пскова, помещенное в той же статье 6875 г., касается псковского посольства во главе с посадником Онанием и Павлом (возможно, также посадником) с просьбой об освещении церкви Св. Троицы и об удовлетворении ее архиепископом Алексеем 30 января 1368 г. Далее следует небольшая приписка о том, что «тогда бяше послале Саву Купрова посломъ в Немечькую землю»⁵¹.

По сравнению с Новгородской Первой летописью младшего извода, в Новгородской Четвертой летописи имеются некоторые дополнительные чтения, относящиеся к истории новгородско-псковских взаимосвязей. Статья 6875 г. в Новгородской Четвертой летописи завершается записью следующего содержания: «А новгородци съ плесковици взяша одиначество. И ходиша плесковици на Немечкую волость, и оубиша оу плесковичь Селилу воеводу»⁵². Из данного текста недвусмысленно явствует, что во время псковского посольства в Новгород осенью 1367 г. между новгородцами и псковичами все-таки была достигнута какая-то договоренность, хотя источник не позволяет говорить об открытой военной помощи Новгорода Пскову. О реальном содержании соглашения можно лишь догадываться, но кажется, что это была договоренность о дружественном нейтралитете. Объяснение позиции Новгорода, сохранившего союз с Орденом и не выступившего на стороне Пскова, возможно, кроется в обстоятельствах новгородско-великокняжеских отношений. Из той же Новгородской Четвертой летописи известно, что летом 1367 г. «выехаша из Новагорода княжи наместники Дмитриевы»⁵³. Причина столкновения не известна, но факт его наличия следует признать. По всей видимости, конфликт исчерпан не был, так как «тои зимы» (то есть зимой 1367/1368 гг.) в Вологде по приказу московского князя были схвачены новгородцы Василий Машков с сыном и Прокопий Куев, что было ответом на разграбление великокняжеских купцов новгородскими ушкуйниками на Волге, случившееся, скорее всего, осенью 1367 г. В конце концов зимой (видимо, в начале 1368 г.) «смиришася новгородци съ княземь с Дмитриемь Ивановичемь»⁵⁴.

Таким образом, следует констатировать, что осенью 1367 г. Новгород находился во враждебных отношениях с великокняжеской властью. Во многом поэтому новгородцы не решились оказать Пскову помощь в войне с немцами. В дальнейшем факт новгородско-великокняжеского замирения, как представляется, повлиял на активизацию Новгорода в вопросе псковско-немецких противоречий. Именно этим следует объяснять новгородское посольство Савы Купрова в Орден, которое, вероятно, должно было выступить в качестве посредника между Псковом, с одной стороны, и Ливонией и Дерптским епископством, с другой. Однако, как показали последующие события, посольство Савы поставленных целей не достигло.

Говоря об этой стороне новгородско-псковских взаимоотношений, невозможно обойти вниманием точку зрения А.В. Еременко, высказанную им относительно событий войны 1367—1371 гг. в статье о содержании Болотовского договора между Новгородом и Псковом. Реконструируя статьи Болотовского договора, А.В. Еременко как раз исходил из собственного понимания событий конца 1367 — начала 1368 г. По мнению исследователя, псковское посольство обращалось к новгородцам как вассал к сенсору, а миссия Савы Купрова означала факт подчинения внешней политики Пскова Новгороду⁵⁵. Первый тезис выдвигался А.В. Еременко на том основании, что псковичи называли новгородцев «господой», а термин «печаловатися» означает «заботиться». Между тем во фразе «господо братье» А.В. Еременко опустил вторую часть, а ведь термин «братье» (кстати, употребленный здесь дважды) никакие укладывается в нормы господства—подчинения, а, наоборот, указывает на равноправие двух сторон. В частности, посвятивший специальное исследование семантике социальных терминов Древней Руси В.В. Колесов, продолжая развивать наблюдения А.Е. Преснякова и И.И. Срезневского, полагает, что «со второй половины XIV в. ...возникает собирательный термин братство» со значением «союзник»⁵⁶. Скорее, словосочетание «господо братье» — всего лишь устоявшийся литературный штамп. Термин же «печаловатися», как явствует из соответствующих статей в лингвистических словарях древнерусского языка, имел, помимо нескольких других, еще и значение «посредничать», «хлопотать» за кого-либо⁵⁷. Итак, полагаем, что предпочтительнее истолковывать посольство псковичей в Новгород в конце 1367 г. как имевшее целью заручиться поддержкой новгородцев в конфликте с немцами, по крайней мере посредничеством Новгорода в урегулировании псковско-ливонских отношений. Именно данное обстоятельство позволяет считать, что посольство Савы Купрова выполняло главным образом посреднические функции.

Как уже говорилось, поездка Савы «в Немечькую землю» не имела, по всей видимости, никаких результатов. В 1368 г. военные действия между Псковом и Орденом возобновились после непродолжительного затишья. Летом немецкие войска подошли к Изборску, «истояша 18 днии», «не оуспеша ничтоже»⁵⁸. Согласно сведениям Вартберга, осада началась вскоре после 11 июня и продолжалась две недели⁵⁹. Активное участие в данных событиях приняли и новгородцы, о чем сообщают псковские и новгородские летописи, а также хроника Вартберга. Однако сравнение приведенных в указанных источниках сведений показывает, что каждый из них по-разному оценивает роль новгородской помощи в поражении немцев летом 1368 г.

Если верить рассказу Новгородской Первой и Новгородской Четвертой летописей, то вклад Новгорода был значителен: «новгородци поидоша на них (немцев. — А.В.) и доидоша до Пьскова, и Немце от Изборьска побегоша, а порокы посекши»⁶⁰. Очевидно, что новгородские летописцы ставили снятие осады Изборска в прямую зависимость от военной помощи новгородцев псковичам.

Несколько иначе описывает данный эпизод псковская летописная традиция. По версии Псковских Второй и Третьей летописей, псковичи одними своими силами успешно противостояли врагу, а подход новгородского отряда лишь ускорил прекращение осады Изборска: «тогда же, приспеша новгородци с помощью Псковоу»⁶¹.

Согласно же известиям Вартберга, «после их (магистра и дерптского епископа — А.В.) отступления, новгородцы послали гонцов посредниками для мирных переговоров, однако с вероломным намерением. Ни епископ, ни магистр не знали о посольстве, а между тем эти новгородцы, еще заранее снабженные оружием, тайно поспешили в Псков и намеревались освободить осажденных в этом замке русских»⁶². Таким образом, из текста ливонской хроники следует, что новгородская помощь прибыла уже тогда, когда осада Изборска была снята.

Думается, что имеющиеся, на первый взгляд, противоречия в свидетельствах русских летописей и немецкой хроники могут быть достаточно легко объяснены. Из трех вариантов наиболее достоверным представляется сообщение ливонского хрониста. Вартбергу было бы намного удобнее объяснить поражение немецкого войска под Изборском совместными действиями псковичей и новгородцев, нежели успехом одного только изборского гарнизона, но он этого не сделал, что позволяет предполагать, что новгородцы несколько запоздали со своей помощью. Новгородские летописцы, как это нередко бывало в их отношении к псковичам, тенденциозно осветили события под Изборском, поставив главный акцент на роли новгородцев и тем самым выдвинув Новгород на первый план в деле обороны границ Северо-Западной Руси. Относительно позиции Псковской Второй и Псковской Третьей летописей необходимо заметить, что в условиях урегулирования новгородско-псковских взаимоотношений, наступившего в конце 60-х гг. XIV в., псковский летописец упомянул о новгородской помощи, хотя из летописного контекста очевидно, что она решающего значения в снятии осады Изборска не играла. Согласно Псковской Второй летописи, немцы лишь «слышавше» о подходе новгородцев, после чего ушли от города⁶³. В Псковской Третьей летописи говорится, что немцы «слышавше и видевше»⁶⁴, но, как известно, текст Псковской Второй летописи более древний и содержит в основном первоначальные чтения.

О дальнейшем развитии событий в 1368 г. русские летописи не сообщают. Между тем подробности о продолжении военных действий содержатся в ливонской хронике Вартберга. Как явствует из его сведений, 8 сентября 1368 г. ливонцы совершили второй поход в Псковскую землю, разоряя в течение пяти дней территории около псковского пригорода Острова, а отряд дерптского епископа действовал в то же время под Изборском⁶⁵. В третий раз немецкая рать появилась уже под Велией, после 9 октября⁶⁶. По всей видимости, вторжения немцев осенью 1368 г., о которых рассказывает Вартберг, не имели решающего значения в ходе войны между Псковом и ливонско-дерптской коалицией, поэтому о них не сообщили ни псковские, ни, тем более, новгородские летописи.

Свидетельства о военных действиях в следующем, 1369 г., обнаруживаются в псковских летописях и хронике Германа Вартберга, причем эти источники во многом взаимодополняют друг друга. Из текста псковских летописей становится известно, что в 1369 г. (в 6878 ультрамартовском году по Псковской Второй) немецкая рать приходила к Пскову, стояла 3 дня, опустошая Запсковье, но «не оучинивше Пскову ничто же, отъидоша прочь от града»⁶⁷. Исходя из показаний Вартберга, немцы с февраля по сентябрь 1369 г. четырежды вторгались в пределы Псковской земли (в частности, подходили к Вороначу, Велье), разоряя псковские территории и уводя людей в плен⁶⁸. Если верить ливонскому хронисту, псковичи предпринимали ответные действия. Так, 31 марта они взяли Киремпе, а в ночь с 20 на 21 сентября разорили земли по Нарве⁶⁹.

Относительно похода к Киримпе сведения Вартберга подтверждаются псковским текстом летописного происхождения. В выходной записи писца Марка Вечеровича сообщается, что «въ лето 6877 индикта въ 7 списаны быша книгы си къ святому Георгию по Пъскове месяца априря въ 27 память преподобнаго отца Василья епископа, того лета, что были псковици изгони посадъ оу Кирья Пигя»⁷⁰. Исследователь записи, Л.В. Столярова, отметив, что «указанный в записи 7-й индикт соответствует периоду с марта по август 6877 (1369) мартовского года»⁷¹, и сопоставив данное известие с сообщением Псковской Второй летописи о походе псковичей к Киримпе, помещенном под 6878 г., заключает, что «составитель Псковской Второй летописи использовал тут ультрамартовский стиль»⁷². Общий вывод исследователя о том, что поход на Киримпе состоялся в период между 1 марта и 31 августа 1369 г., не вызывает сомнений. Однако полагаем неправомерным использование для подтверждения этого вывода ссылки на запись в Псковской Второй летописи под 6878 г. По нашему мнению, автор статьи 6878 г. в Псковской Второй летописи использовал мартовское летоисчисление, так как о походе на Киримпе рассказывается после описания осады псковско-новгородским войском Нового Городка, а о походе к Новому Городку Новгородские Первая и Четвертая летописи сообщают под 6878, мартовским, годом⁷³. Таким образом, поход к Киримпе, описанный в Псковской Второй летописи, состоялся в 1370 г. Следовательно, запись Марка Вечеровича упоминает о событиях предшествующего года, а именно о взятии Киримпе 31 марта 1369 г., о чем повествует Вартберг.

Кроме того, псковский писец говорит о том, что его работа была закончена 27 (должно быть — 26) апреля 1369 г. «при князи псковьскомъ при Борису, при посаднице при Левонтеи, при Костромя»⁷⁴. С учетом того, что между походом на Киримпе и завершением работы Марка Вечеровича прошло менее месяца, можно предполагать, что и сам поход состоялся при непосредственном участии указанных лиц. К сожалению, достоверно о них более ничего не известно. Возможно, тот же псковский посадник Леонтий (Костромя?) упоминается в Новгородской Первой и Новгородской Четвертой летописях под 6875 г. при описании начала псковско-ливонской войны⁷⁵. Псковский князь по имени Борис назван в писцовой записи 1313 г., но, по справедливому замечанию Л.В. Столяровой, «маловероятно, чтобы это было одно и то же лицо»⁷⁶. Около рубежа 60-х и 70-х гг. XIV в. в русских землях по источникам известны три князя с именем Борис. Это Борис Михайлович Кашинский⁷⁷, Борис Константинович Суздальско-Нижегородский⁷⁸ и Борис Андреевич Ростовский⁷⁹. Достоверно установить, какой именно из этих князей находился весной 1369 г. в Пскове, фактически не представляется возможным. Но в любом случае это не был Борис Константинович, чьи интересы главным образом были связаны с Суздальско-Нижегородским княжеством и который в 1369 г. находился в Городце⁸⁰, а в 1370 г. участвовал в походе на Волжскую Болгарию⁸¹. Если предполагать, что Борис Псковский — это либо Борис Михайлович, в конце жизни владевший кашинским уделом Тверского княжества, либо Борис Андреевич, то фигура последнего кажется более предпочтительной. Его отец Андрей Федорович в 70-е гг. XIV в. был, как отмечал А.В. Экземплярский, под рукой великого князя Московского⁸². Вполне допустимо, что молодой Борис Андреевич (его отец родился в 1331 г.) был отправлен в качестве великокняжеского наместника в Псков и в 1369 г. участвовал в походе псковского войска на Киримпе.

Примечателен тот факт, что об участии новгородцев в 1369 г. в судьбах псковичей в источниках ничего не говорится. Видимо, новгородцы не желали втягиваться в войну. В связи с этим важны и интересны сведения Вартберга о том, что во время одного из нападений объединенного ливонско-дерптского войска на Псковскую землю «Альгерде, король литовский, пока магистр и ландмаршал были в отсутствии, опустошил земли Ашерадена и Цизегаля, равно как и владения монахинь в Пефольте. <...> Затем король возвратился домой с добычей пленными»⁸³. О походе Ольгерда в земли Ливонского ордена рассказывают и русские летописи. В частности, Рогожский летописец под 6877 г. сообщает, что «тое же зимы Олгердъ ходилъ на Немци и бысть межи ихъ тамо сеча...»⁸⁴. Обращает на себя внимание, что вторжение литовцев совпало по времени с военными действиями ливонских отрядов в Псковской земле. Очевидно, что великий князь литовский воспользовался подходящей ситуацией для нападения на орденские территории. При этом, возможно, предварительно между Ольгердом и псковичами была достигнута определенная договоренность о совместном выступлении против немцев, что особенно вероятно, если учесть дальнейшее развитие событий в 1370 г.

Соглашение между Литвой и Псковом со стороны последнего являлось отчасти шагом вынужденным. В 1369 г. Псковская республика не получила помощи ни от соседнего Новгорода, ни, видимо, от московского великого князя. Показательны и предыдущие факты бездействия Москвы в вопросах оказания помощи Пскову. Еще в 1367 г., как уже говорилось выше, закончилась провалом посредническая миссия великокняжеского посла Никиты на переговорах с Орденом, после чего началась псковско-ливонская война. В следующем, 1368 г. не лучшим образом проявил себя брат великого князя Владимир Андреевич Серпуховский, который «на тую же зиму прииха... в Новьгород»⁸⁵. Рогожский летописец уточняет, что цель поездки князя Владимира — «пьсковичемъ на помочь»⁸⁶. Более подробная запись содержится в Софийской Первой летописи и Московском летописном своде конца XV в., в последнем помещенная в статье 6874 г., охватывающей события трех лет (1366—1368 гг.). Согласно данному источнику, Владимир Андреевич «бысть тамо от збора до Петрова дни»⁸⁷. То есть князь Владимир находился в Новгороде зимой 1368/1369 гг. (а точнее — с учетом того, что Собор Пресвятой Богородицы отмечается 26 декабря, а Петров день празднуется 16 января и 29 июня — с 26 декабря 1368 г. по 16 января 1369 г.), после военных столкновений с немцами на Псковщине летом-осенью 1368 г. и до похода ливонцев к Пскову в феврале 1369 г. Таким образом, пребывание Владимира Андреевича в Новгороде оказалось для псковичей совершенно бесполезным. А.Е. Пресняков с уверенностью писал, что Владимир Серпуховский «запоздал» с выполнением своей миссии — организацией военной помощи Пскову⁸⁸, используя новгородские резервы, так как великокняжеские полки оставались при Дмитрии Ивановиче. Не исключено, что неудача Владимира во многом объяснялась пассивностью новгородцев, не желавших в тот момент в полной мере втягиваться в продолжительный конфликт с немцами. Отсутствие серьезной военной помощи со стороны Москвы, что во многом было связано со сосредоточением всех московских сил в 1368—1369 гг. на борьбе с Литвой и Тверью, подтолкнуло Псков к сближению с Ольгердом. Следствием этого стал временный выход Пскова из-под контроля Москвы и переориентация его внешнеполитической линии на союз с Литовским княжеством.

Под 6878 г. псковские летописи рассказывают об очередном вторжении немецкого войска в Псковскую землю. Тогда немцы «стояша 3 дни» под Псковом, но «не оучинивше Пскову ничто же, отъидоша прочь от града»⁸⁹. Ливонский хронист Герман Вартберг добавляет к этому, что войско магистра в течение 5 дней осаждало Велию⁹⁰. Псковские территории вновь подверглись значительному опустошению. И опять, как и в предыдущие годы, псковичи предприняли ответные действия, причем в союзе с Литвой⁹¹. Немецкий хронист повествует, что в то время, как войско магистра осаждало Велию, «распространился слух о союзе литовцев и русских с другими союзными народами»⁹². Первое столкновение немцев с литовско-русским отрядом произошло 2 февраля 1370 г.⁹³ Решающая же битва случилась 17 февраля у замка Рудова⁹⁴. Согласно сведениям Вартберга, она завершилась победой ливонцев: потери их противника составили «5500 храбрых мужей, большей частью русских, не считая тех, кои, рассеявшись по пустыне, погибли от холода»⁹⁵. По всей видимости, эта неудача заставила литовцев отказаться от поддержки псковичей. Вот почему несколькими месяцами позже Псков обратился за помощью к Новгороду. Как сообщает Псковская Вторая летопись, «того же лета, на зиму, псковичи, подъемше новгородцовъ и собравше всю свою область, и идоша в землю Немецкую к Новому городку»⁹⁶. Если верить данному свидетельству, инициатива совместного псковско-новгородского похода к Нейгаузену в конце 1370 г. исходила от самого Пскова. Однако в Псковской Третьей летописи события описываются несколько иначе. Из содержащейся в ней записи не ясно, прибыла ли новгородская помощь по просьбе псковичей или же Новгород принял самостоятельное решение поддержать Псков в военных действиях против Ордена: «на зиму приехаше Новогородци ко псковичемъ в пособие, и поидоша к Новому городкоу»⁹⁷. Не проясняет ситуации и новгородское летописание. Так, Новгородская Первая летопись младшего извода всего лишь сухо констатирует: «ходиша новгородци съ плесковице к Новому городку к немечьско-му»⁹⁸. Тем не менее можно полагать, что более точное описание событий конца 1370 г. содержится именно в Псковской Второй летописи. В большинстве случаев ее чтения лучше сохранили текст общего протографа по сравнению с известиями Псковской Третьей летописи, а сама позиция Новгорода в отношении псковско-немецкой войны в предыдущие годы была более чем осторожной. Поэтому вряд ли стоит предполагать неожиданную инициативу новгородцев в организации похода к Нейгаузену. Скорее всего, именно псковичи склонили новгородцев к совместному выступлению. Впрочем, в любом случае военные действия для русской стороны начались не особо удачно. Скоро между псковичами и новгородцами произошли какие-то разногласия. Как рассказывает Псковская Вторая летопись, «новгородци же, стоявше 3 дни (под Нейгаузеном. — А.В.), отъидоша взад, а в землю Немецкую дале ити не восхотеша»⁹⁹. Псковская Третья летопись выставляет новгородцев в еще более неприглядном виде. По свидетельству летописца, новгородцы «възвратилися оттоуду взад, а псковичемъ не оучиниша пособья ни мало»¹⁰⁰. Что вызвало очередное столкновение между новгородцами и псковичами, из псковских летописей не ясно. Новгородский летописец объясняет отход новгородского войска от Нейгаузена тем, что замок «бяшеть твердъ; и неколико людии пострелята с города»¹⁰¹. И все же думается, что истинная причина заключалась в другом. Как и раньше, Новгород не желал втягиваться в масштабную и продолжительную войну с Ливонским орденом. Поэтому после неудачной осады Нейгаузена псковичам пришлось продолжать военные действия самостоятельно. Лишившись поддержки новгородцев, псковское войско добилось значительного успеха. Был взят и сожжен город Киремпе, а псковичи «възвратишася съ множеством полона»¹⁰². Поход псковичей на Киремпе стал последним крупным событием многолетней войны между, главным образом, Псковом и Ливонским орденом. О каких-либо столкновениях в последующее время ни русские, ни иностранные источники не сообщают. Наоборот, известно, что летом 1371 г. начались мирные переговоры, завершившиеся подписанием во Фрауэнбурге договора о мире и границах.

Информация русских источников о русско-немецком мире 1371 г. крайне лаконична. Псковские летописи лишь скупо констатируют, что «миръ взяша с Немци»¹⁰³. Примечательно, что автор этой записи даже не уточнил, кто именно «взял» мир с недавним противником, подразумевая, по всей видимости, что речь идет о представителях псковской дипломатии. Несколько более подробное и неожиданное по своему содержанию сообщение о мирном договоре 1371 г. содержат в себе новгородские летописные памятники. Согласно их сведениям, «ездиша на съездъ Юрьи Иванович посадникъ новгородчькыи, Селивестръ Лентеевич, Олисеи тысячныи, Олександръ Колывановъ, и доконцаша миръ с Немци под Новымъ городкомъ»¹⁰⁴. Таким образом, новгородская книжная традиция инициативу в ведении переговорного процесса и в заключении самого мирного соглашения с русской стороны приписывает исключительно новгородцам; о псковичах, как видно, не упоминается вообще.

Самое пространное свидетельство о летнем съезде 1371 г. и об условиях русско-немецкого мирного договора принадлежит ливонскому хронисту Герману Вартбергу¹⁰⁵. Во-первых, Вартберг уточняет время начала и окончания переговоров: от кануна дня Рождества св. Иоанна Крестителя (23 июня) до кануна дня св. Петра и Павла (28 июля). Во-вторых, немецкая хроника дает подробный перечень участников процесса обсуждения условий мирного договора, называя ливонского магистра «со своими орденскими чинами», дерптского епископа «со своими канониками», викария и пробста Риги, Любекского ратмана и купцов из других немецких городов — с одной стороны, и «важных высокопоставленных русских, как из Новгорода, так и Пскова», — с другой. В-третьих, Вартберг называет основные пункты мирного договора, подписанного, по его сведениям, «перед замком Фрауэнбургом»: 1) отказ сторон от взаимных материальных претензий за возмещение убытков; 2) освобождение задержанных в начале военных действий купцов и их товаров; 3) сохранение status quo в вопросе о границах («обе стороны удержат свои земли и границы в рыболовстве, реках и все как было по-прежнему»).

Сведения Германа Вартберга вносят существенные коррективы в известия новгородских летописей по такому важному вопросу, как состав русского посольства. Ливонский хронист четко разделяет в составе русской делегации новгородцев и псковичей. В связи с этим А.В. Еременко, основываясь на сообщении Вартберга о взаимных условиях обеих сторон, полагает, что мир «Новгород и Псков заключали вместе, выступая «одной стороной», т. е. подписывая договор вместе»¹⁰⁶. Комментируя далее текст ливонской хроники, А.В. Еременко полагает, что он «свидетельствует о праве Новгорода заключать мир за псковичей без их непосредственного присутствия»¹⁰⁷; «при участии Новгорода или при его согласии»¹⁰⁸. Таким образом, исследователь усматривает подчиненность Пскова Новгороду во внешней политике.

Представляется, что вся совокупность данных, почерпнутых из хроники Германа Вартберга, не позволяет, подобно А.В. Еременко, реконструировать характер новгородско-псковских взаимосвязей в рассматриваемый период. Прежде всего, если признать Новгород и Псков «одной стороной», то «другой», согласно сведениям Вартберга, были Ливонский орден, Дерптское епископство, Рижское архиепископство, Любек и другие города Германии. Следуя логике А.В. Еременко, придется признать, что Ливонский орден контролировал дипломатию не только крестоносных государств Восточной Европы, но и немецких городов, в том числе участников Ганзейского союза, что выглядит по меньшей мере малоправдоподобным. Под «сторонами» Вартберг, конечно же, понимает немцев и русских, но не конкретных участников подписания мирного договора. Из известий ливонского хрониста скорее следует, что в обсуждении дипломатических вопросов на переговорах с немцами новгородская и псковская делегации выступали совместно и абсолютно равноправно. Сам же факт присутствия при подписании мира представителей Новгорода легко объясним: пусть и неактивно, но все-таки Новгородская республика принимала участие в военных действиях. А значит, завершение конфликта требовало от Новгорода, как и от Пскова, документального подтверждения окончания войны и урегулирования спорных вопросов.

В последней четверти XIV в. важным фактором, влиявшим на ход исторического развития Псковского государства, становятся непосредственно псковско-новгородские взаимоотношения, не осложнявшиеся в сколько-нибудь значительной степени вмешательством иностранных государств. На фоне завершившейся войны с Ливонским орденом и дружественных отношений с Великим княжеством Литовским вновь обострилось вековое соперничество между Псковом и Новгородом. Данный факт отмечался многими исследователями. Например, еще И.Д. Беляев, в целом полагавший, что после войны с немцами Псков «наслаждался миром», все же обращал внимание на «раздоры у Новгорода со Псковом»¹⁰⁹. По мысли Н.И. Костомарова, «союз с Новгородом не удовлетворял псковичей», «ссоры с Новгородом беспрестанно возобновлялись» и «окончательное примирение» произошло лишь в 1397 г.¹¹⁰ Сходным образом рассуждал и А.И. Никитский¹¹¹. Подобный подход к характеристике новгородско-псковских взаимоотношений конца XIV в. господствует в историографии вплоть до настоящего времени. В частности, Г.В. Проскурякова и И.К. Лабутина писали о том, что «между обеими вечевыми республиками сохранились многообразные связи. Но близкое соседство не раз сталкивало оба города»¹¹². Источниками столкновений авторы признавали, во-первых, церковный вопрос и, во-вторых, социальные конфликты в Новгороде на рубеже XIV—XV вв.¹¹³ С.В. Белецкий, рассматривая столкновение между Новгородом и Псковом в 1380—1390-х годах XIV в., полагал, что их причиной были попытки новгородских властей установить контроль над псковской администрацией¹¹⁴.

Приведенные высказывания исследователей прошлого и современности, безусловно, заслуживают внимания. Если обратиться к летописным известиям новгородского и псковского происхождения за последнюю четверть XIV в., нетрудно заметить, что напряженность в отношениях между двумя северо-западными русскими государствами, доходившая иногда до прямых военных столкновений, касалась сферы как социально-политических, так и церковных взаимосвязей. И тем не менее, представляется, что причиной враждебности Пскова по отношению к Новгороду (как, впрочем, и наоборот) было стремление последнего восстановить былую власть над Псковской республикой. Разногласия же по частным вопросам, будь то обстоятельства появления на псковском столе нового князя, порядок заключения соглашений с иноземными посольствами или же условия пребывания в Пскове новгородского архиепископа, проистекали из того, что Псков всеми силами противостоял стремлениям Новгорода вновь превратить его в свой пригород. Подобный характер новгородско-псковских взаимоотношений проявлялся в 70—80-х гг. XIV в. неоднократно.

Так, новгородцы не желали мириться с правом псковичей свободно распоряжаться псковским княжеским столом. В 1378 г. из Литвы «прибеже князь Андреи Олгердович во Псковъ; и посадиша его на княжении»¹¹⁵. Очевидно, что фразеология псковских летописей отразила давно сложившуюся практику самостоятельного призвания псковичами князей. Новгородский летописец, рассказывая об обстоятельствах появления в Пскове Андрея, ни словом не обмолвился о том, что князя «посадили» сами псковичи. Наоборот, он подчеркнул, что Андрей Ольгердович «поиха на Москву из Новаграда къ князю к великому къ Дмитрию»¹¹⁶. Тем самым автор-новгородец как бы показывал, что вокняжение в Пскове сына Ольгерда произошло не без участия Новгорода. В данном случае глухо дало о себе знать давнее идеологическое противостояние псковской и новгородской летописных школ, каждая из которых давала свое субъективное повествование об одном и том же событии.

Различие в акцентах между псковскими и новгородскими летописями заметно и в описаниях церковных взаимоотношений. Псковские летописи дважды сообщают о визитах в Псков новгородского архиепископа Алексия. Под 6881 г. рассказывается о том, что Алексий «въ свои приездъ» «свящалъ» новую псковскую церковь Петра и Павла¹¹⁷, а под 6892 г. говорится о его очередном пребывании в Пскове¹¹⁸. Новгородские летописные источники, в первую очередь Новгородская Первая и Новгородская Четвертая летописи, об этих фактах просто умалчивают. Зато внимание новгородских летописцев привлекли уже другие события. В 1382 г. в Новгород прибыл суздальский епископ Дионисий с патриаршими грамотами, и новгородский автор не забыл сообщить, что Дионисий «иде во Пьсковь по повелению владыце Алексея, и поучая закону божию» против еретиков-стригольников¹¹⁹. Семь лет спустя новый новгородский архиепископ Иван ездил в Псков, охваченный эпидемией¹²⁰. Очевидно, что псковские летописи пытаются изобразить появление новгородского владыки во Пскове как рядовое событие (очередной «подъезд»), а новгородские памятники заостряют внимание на фактах экстренного участия новгородских церковных властей во внутренних псковских делах. Различия в интерпретации событий церковной жизни между псковскими и новгородскими источниками наиболее ярко видны в рассказе о поездке по русскому Северо-Западу митрополита Киприана в 1395 г. Согласно Псковской Первой летописи, Киприан «приятъ с честию» посольство псковичей, а на «весь Новъгород нелюбие держа»¹²¹. Новгородская Первая летопись младшего извода в связи с приездом Киприана, наоборот, сосредоточивается исключительно на местных новгородских делах, при этом подчеркивая, что митрополит благословил «весь великыи Новъгород», о послах Пскова даже не упоминая¹²².

Итак, содержание летописных известий (как псковского, так и непсковского происхождения) о характере церковных взаимоотношений Новгорода и Пскова свидетельствует о том, что каких-либо серьезных столкновений между двумя государствами в религиозной сфере не происходило, если не считать давнего недовольства псковичей отсутствием в Пскове автокефальной по отношению к Новгороду церкви. Вся совокупность «церковных сообщений» скорее говорит о том, что между Новгородом и Псковом шла напряженная борьба на идеологическом фронте, нашедшая свое отражение на страницах летописей. В 90-е гг. XIV в. оба города перешли к открытой конфронтации.

На последнее десятилетие XIV в. приходится новый достаточно длительный политический конфликт между Псковом и Новгородом, порой принимавший характер открытых военных действий. О причинах обострившегося соперничества ни псковские, ни новгородские летописи фактически ничего не сообщают. Источники лишь констатируют очередное проявление борьбы между двумя соседними государствами.

Псковская Первая летопись под 6899 г. отмечает, что «завистию, смущениемъ дияволим бысть рагоза новогородцемъ со псковичи»¹²³. Псковские Вторая и Третья летописи дают более подробный рассказ о случившемся «немирье». В указанных летописях содержится известие о том, что «поидоша новгородци къ Пскову ратью»¹²⁴. Псковичи, видимо, неготовые к серьезному вооруженному противостоянию, решили уладить конфликт миром. Навстречу новгородскому войску было отправлено посольство из Пскова — некий Лавр, власьевский поп Михаил и микулинский игумен Ермола, — встретившее новгородцев «оу Солци, и взята миръ...»¹²⁵. Схожее по содержанию сообщение имеется и в новгородских летописях, датированное 6898 г.:«И поидоша новгородци ратью къ Пьскову, и пьсковици добиша чолом Новугороду, и взяша миръ, и воротишася от Солци»¹²⁶. По сравнению с Новгородской Первой летописью младшего извода, Новгородская Четвертая сохранила ценное дополнение, согласно которому «пьсковьскыи послы... докончаша с новгородци миръ за должникъ и за холопъ, и за робу, и кто в поуть ходилъ на Волгу, не стояти псковицамъ, но выдати ихъ»¹²⁷.

Приведенные материалы псковского и новгородского летописания, касающиеся обстоятельств очередного столкновения между Новгородом и Псковом в 1390 г., позволяют с уверенностью говорить об одном: конфликт не вылился в настоящие военные действия и был улажен дипломатическим путем. Однако для характеристики новгородско-псковских взаимоотношений конца XIV в. важнее другое, а именно, что стало причиной этого столкновения. На первый взгляд, оригинальные чтения Новгородской Четвертой летописи позволяют предполагать, что поход новгородского войска к Пскову имел целью заставить псковичей отказаться от практики сокрытия у себя беглых новгородских зависимых людей и неугодных Новгороду (точнее, его политическому большинству) личностей. Именно на этом заострил внимание новгородский летописец, описывавший условия Солецкого мира.

В связи с этим возникает вопрос, почему поход на Псков был организован именно в 1390 г., а не ранее. Полагаем, что дело здесь было не только в фактах сокрытия Псковом новгородских политических изгоев и беглых людей. Новгородская Первая летопись младшего извода перед сообщением о конфликте между Новгородом и Псковом рассказывает об осложнении отношений Новгородской республики с Ливонским орденом: «Того же лета ездиша новгородци с Немци на съездъ и не взяша мира»¹²⁸. Дальнейшее повествование Новгородской Первой летописи о солецких событиях, начинающееся оборотом «и поидоша новгородци», и логически, и стилистически связывается с сообщением о новгородско-ливонских переговорах. Получается, что поход новгородского войска на Псков был организован сразу же после провала переговоров с немцами и как бы в отместку за эту неудачу новгородской дипломатии. Фактически новгородцы считали псковичей виновниками поражений Новгорода на дипломатическом фронте отношений с Ливонским орденом.

Данное предположение подтверждается событиями следующего, 1391/1392 г. Новгородские летописи под 6899 г. лишь сообщают о том, что новгородско-ливонский мирный договор (так называемый Нибуров мир 1392 г.) был наконец-то подписан. В псковских же летописных памятниках читается более подробное и интересное известие, согласно которому «взяху миръ новогородцы с Немцы, а опроче пскович; взяху псковичи миръ с Немцы особе»¹²⁹. По нашему мнению, все эти дипломатические хитросплетения были непосредственным образом связаны с конфликтом предыдущего года. Поэтому причину столкновений между Новгородом и Псковом в начале 90-х гг. XIV в. следует усматривать не только в характере социально-политических связей между двумя русскими государствами Северо-Запада, но и в особенностях их участия во внешнеполитических событиях на севере Восточной Европы.

Сближение Великого княжества Литовского и Ливонского ордена, исходным пунктом которого стало подписание в 1398 г. Салинского договора, к тому времени еще не началось. Следовательно, для русских северо-западных земель еще не возникло единой литовско-немецкой угрозы¹³⁰. Расклад военно-политических сил в регионе на данный момент до конца не был ясен. Вероятно, Новгород в этой ситуации (то есть в начале 1390-х гг.) стремился хотя бы формально обезопасить свои границы, в том числе заключением ряда договоров с соседними государствами, в первую очередь включая Орден. Псков, нередко расценивавший внешнеполитические действия Новгорода как потенциально опасные для своей независимости, не хотел действовать в русле новгородской политики и мог всячески препятствовать заключению новгородско-ливонского сепаратного соглашения. Как показывал исторический опыт, подписание подобных договоров подчас могло быть направлено именно против Пскова. Это и могло стать непосредственной причиной конфликта между Новгородом и Псковом в период 1390—1392 гг.

Напряженность в новгородско-псковских отношениях сохранялась и в последующие годы, даже несмотря на оформление Солецкого мирного договора. В связи с этим С.В. Белецкий справедливо заметил, что фортификационные работы во Пскове, продолжавшиеся почти непрерывно на протяжении последнего десятилетия XIV в., свидетельствуют о сохранявшейся реальной опасности вооруженных конфликтов Пскова с сопредельными государствами¹³¹. Опасения псковичей, как выяснилось вскоре, действительно не были лишены оснований.

Уже в 1394 г. (6902 г. — по Псковским Первой и Третьей летописям, 6901 г. — по Псковской Второй) «месяца августа въ 1 день, приидоша новогородцы ко Пъскову ратию в силе велице, и стояша оу Пскова 8 днии, и побегоша нощию прочь посрамлени Милостию Святыя Троица...»¹³². При этом «князя копереиского оубиша Ивана, под Олгиною горою, и иных бояръ много на Выбуте избиша, а иных изымаше, а порочнаа веретенища и поущичи, чим ся били, пометаша...»¹³³, что свидетельствует о серьезности первоначальных намерений новгородцев. Новгородские летописи, хоть и с меньшим количеством деталей, подтверждают рассказ псковских источников, но добавляют, что после отхода новгородского войска от Пскова новгородцы остались «со пьсковице в розмерьи»¹³⁴.

К сожалению, о причинах военных действий 1394 г. ни псковские, ни новгородские источники ничего не сообщают. Остается только догадываться, что послужило поводом для очередного всплеска противостояния. Впрочем, не лишены рациональности рассуждения тех исследователей, которые полагают, что поход новгородцев к Пскову в 1394 г. был вызван расторжением или несоблюдением псковичами условий Солецкого мира¹³⁵, статьи которого не могли устраивать Псков.

Развязка Новгородско-Псковского противостояния, длившегося фактически на протяжении целого десятилетия, наступила в 1397 г. Тогда «послаша псковичи князя Григорья Остафьевича, Сысоя посадника и Романа посадника и дружиноу ихъ в Великии Новъгородъ, и взяша миръ вечныи с Новымъгородомъ; и целовалъ крестъ князь Григореи и Сысои посадникъ и Романъ посадникъ и дроужина ихъ к Новугороду за Псковъ за пригороды и за все свои волости, месяца июня в 18, на память святого мученика Леонтиа и дружины его»¹³⁶. «Вечный мир» между Новгородом и Псковом, заключенный «по старине» 18 июня 1397 г., стал важным этапом во взаимоотношениях двух городов.

В XIX в. Н.И. Костомаров, описывая события 90-х гг. XIV в., полагал, что «условия этого мира в подробностях неизвестны»¹³⁷. Современные исследователи считают, что мир 1397 г. повторял условия Болотовского договора¹³⁸.

Действительно, можно согласиться с тем, что мир 1397 г. «уже не мог вывести отношения между Новгородом и Псковом на тот уровень, на котором они находились в середине XIV в.»¹³⁹. Тем не менее заключение мирного договора в 1397 г. было выгодным и для Пскова, и для Новгорода. Складывающаяся в конце XIV в. внешнеполитическая ситуация на Северо-Западе Восточной Европы вынуждала Псковское государство пойти на сближение с Новгородской республикой. В это время формировался союз Ливонского ордена и Великого княжества Литовского, чьи агрессивные планы в отношении соседних русских земель становились все явственнее¹⁴⁰. Одновременно росла напряженность между Новгородом и Москвой. Поэтому в условиях реальной опасности со стороны немцев и литовцев Псков вряд ли мог надеяться на помощь московского великого князя и был вынужден «замириться» с Новгородом. В свою очередь, готовность новгородцев, до этого в течение нескольких лет покушавшихся на суверенитет Псковского государства, пойти на заключение мира также находит объяснение. Новгородская республика в 1390-х гг. оказалась в достаточно сложном положении, если учесть такой немаловажный фактор, как отношения с Москвой. Как справедливо отмечал Л.В. Черепнин, «с начала 90-х гг. XIV в. московское правительство активизировало свою политику в отношении Новгорода, стремясь подчинить его своей власти»¹⁴¹. Своеобразным полем битвы стал вопрос о самостоятельности Новгорода в церковно-политических делах. Еще в 1385 г. новгородское вече приняло решение о передаче церковного суда в руки новгородского архиепископа¹⁴². Это решение не устраивало Москву. В лице митрополита Киприана московские власти потребовали сначала в 1391 г., а затем в 1395 г. вернуть церковный суд в юрисдикцию митрополита. Новгородцы ответили отказом¹⁴³. После этого конфликт между Москвой и Новгородом перешел в политическую плоскость. В 1397 г. московский великий князь Василий Дмитриевич и литовский великий князь Витовт Кейстутович, заключившие между собой временный союз, потребовали от Новгорода разрыва мирного договора с Ливонским орденом¹⁴⁴. Это означало, что Москва претендовала на контроль над внешней политикой Новгородского государства, с чем последнее не желало мириться. В условиях почти неизбежного военного конфликта с Москвой (и действительно, вскоре разразилась московско-новгородская война за Двинскую землю) новгородское правительство в 1397 г. сочло возможным пойти на подписание «вечного мира» с Псковом. Таким образом, договор устраивал обе стороны.

«Вечный мир» 1397 г., заключенный в условиях обострения политической обстановки на Северо-Западе Восточной Европы, естественно, не мог стать вечным. Значение этого договора состоит в том, что он стал своеобразным итогом, который подводил черту уходящей в прошлое эпохе взаимоотношений Новгорода и Пскова как самостоятельных политических центров бывших древнерусских земель, эпохе, предшествовавшей новому историческому этапу. В XV в. в истории Пскова «на смену старым связям с Новгородом и Литвой приходили крепнущие связи с Москвой»¹⁴⁵.

Примечания

1. Псковские летописи. Вып. 1. С. 12, 20; Вып. 2. С. 26, 98. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 278.

2. Псковские летописи. Вып. 1. С. 20; Вып. 2. С. 26, 98—99.

3. Там же. Вып. 1. С. 20—21; Вып. 2. С. 26—27, 99.

4. Там же. Вып. 1. С. 21—22; Вып. 2. С. 27, 99—102.

5. Там же. Вып. 1. С. 21; Вып. 2. С. 99.

6. Вып. 1. С. 22.

7. Там же. Вып. 2. С. 102.

8. Там же. Вып. 1. С. 23; Вып. 2. С. 27, 103.

9. Там же.

10. Там же. Вып. 1. С. 20; Вып. 2. С. 26.

11. В частности, прав был А.Е. Пресняков, отмечавший неспособность Андрея Ольгердовича в полной мере организовать безопасность псковских рубежей (Пресняков А.Е. Образование Великорусского государства. М., 1998. С. 197).

12. Псковские летописи. Вып. 1. С. 20—21; Вып. 2. С. 99.

13. Там же. Вып. 1. С. 21; Вып. 2. С. 27, 99.

14. Там же. Вып. 1. С. 22; Вып. 2. С. 27, 102.

15. Там же.

16. О реконструкции данного свода см.: Насонов А.Н. 1) О списках псковских летописей // Псковские летописи. Вып. 1. С. XLV; 2) Из истории псковского летописания С. 272.

17. Псковские летописи. Вып. 1. С. 22; Вып. 2. С. 103.

18. Еременко А.В. Болотовский договор и его значение. С. 32.

19. Герман фон Вартберг. Хроника Ливонии. С. 108.

20. Псковские летописи. Вып. 1. С. 23; Вып. 2. С. 27, 103.

21. ПСРЛ. Т. III. С. 368.

22. Псковские летописи. Вып. 2. С. 27, 103.

23. ПСРЛ. Т. III. С. 368.

24. Там же.

25. Там же.

26. Еременко А.В. Болотовский договор и его значение. С. 35.

27. Там же.

28. ПСРЛ. Т. III. С. 368.

29. Герман фон Вартберг. Хроника Ливонии. С. 114.

30. Псковские летописи. Вып. 1. С. 23. («Про обидное место про Жалачко» — Псковские летописи. Вып. 2. С. 28).

31. Псковские летописи. Вып. 2. С. 27.

32. Никитский А.И. Очерк внутренней истории Пскова. С. 182.

33. См.: Grabmüller G.-J. Die Pskover Chroniken. S. 164—165.

34. Псковские летописи. Вып. 1. С. 23; Вып. 2. С. 27, 103—104.

35. Псков: Очерки истории. Изд. 2-е. Л., 1990. С. 39.

36. Псковские летописи. Вып. 1. С. 23.

37. Псковские летописи. Вып. 2. С. 27—28, 104; Герман фон Вартберг. Хроника Ливонии. С. 114—115.

38. Псковские летописи. Вып. 2. С. 27.

39. ПСРЛ. Т. III. С. 369; Т. IV. Ч. 1. С. 293.

40. Псковские летописи. Вып. 1. С. 23.

41. Там же. Вып. 2. С. 28, 105.

42. О князе Александре, как и об уже упоминавшемся Василии Будиволне, к сожалению, более ничего не известно. Можно лишь догадываться о его происхождении, однако вряд ли он был великокняжеским наместником, поскольку помощи от Москвы Псков в 1367 г. так и не получил. По-видимому, князь Александр — один из представителей многочисленных служилых князей в Пскове.

43. Псковские летописи. Вып. 2. С. 28.

44. Герман фон Вартберг. Хроника Ливонии. С. 115.

45. Там же.

46. Чешихин Е.В. История Ливонии с древнейших времен. Т. II. С. 372.

47. Псковские летописи. Вып. 2. С. 28.

48. ПСРЛ. Т. III. С. 370.

49. Интерпретация древнерусского термина «приняша»/«прияша» как «арестовали» в данном случае представляется наиболее предпочтительной, поскольку к этому склоняет весь летописный контекст, в котором он употреблен (ср. также рассказ псковских летописей под 1362 г., во многом сходный по содержанию), хотя Е.В. Чешихин истолковал сообщение Новгородской Первой летописи как известие о взаимных поездках новгородских и немецких купцов с торговыми целями, в связи с чем и не было разорвано «крестное целование» (Чешихин Е.В. История Ливонии с древнейших времен. Т. II. С. 372).

50. ПСРЛ. Т. III. С. 370.

51. Там же.

52. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 294.

53. Там же.

54. Там же.

55. Еременко А.В. Болотовский договор и его значение. С. 35—36, 39.

56. Колесов В.В. Древняя Русь: наследие в слове. Мир человека. СПб., 2000. С. 57.

57. См. напр.: Словарь русского языка XI—XVII вв. М., 1989. Вып. 15. С. 31—32; Срезневский И.И. Материалы для Словаря древнерусского языка по письменным памятникам. СПб., 1902. Т. II. Стлб. 922.

58. В Псковских летописях данное известие помещено под 6877 г. по ультрамартовскому стилю летоисчисления (Псковские летописи. Вып. 2. С. 28, 104).

59. Герман фон Вартберг. Хроника Ливонии. С. 115.

60. ПСРЛ. Т. III. С. 370; Т. IV. Ч. 1. С. 294.

61. Псковские летописи. Вып. 2. С. 28. 104.

62. Герман фон Вартберг. Хроника Ливонии. С. 115.

63. Псковские летописи. Вып. 2. С. 28.

64. Там же. С. 104.

65. Герман фон Вартберг. Хроника Ливонии. С. 116.

66. Там же.

67. Псковские летописи. Вып. 2. С. 28.

68. Герман фон Вартберг. Хроника Ливонии. С. 117—118.

69. Там же.

70. Столярова Л.В. Свод записей... С. 293.

71. Там же.

72. Там же. С. 294.

73. ПСРЛ. Т. III. С. 371; Т. IV. Ч. 1. С. 295.

74. Столярова Л.В. Свод записей... С. 293.

75. ПСРЛ. Т. III. С. 369—370; Т. IV. Ч. 1. С. 293.

76. Столярова Л.В. Свод записей... С. 294.

77. Экземплярский А.В. Великие и удельные князья Северной Руси... Т. II. С. 531—532, табл. V.

78. Там же. С. 417—422, табл. VI.

79. Там же. С. 42, табл. I.

80. ПСРЛ. М., 2000. Т. XV. Стлб. 91.

81. Там же. Стлб. 92.

82. Экземплярский А.В. Великие и удельные князья Северной Руси... Т. II. С. 41.

83. Герман фон Вартберг. Хроника Ливонии. С. 117.

84. ПСРЛ. Т. XV. Стлб. 91.

85. Там же. Т. III. С. 370.

86. Там же. Т. XV. Стлб. 90.

87. Там же. М.; Л., 1949. Т. XXV. С. 185.

88. Пресняков А.Е. Образование Великорусского государства. С. 431.

89. Псковские летописи. Вып. 2. С. 28.

90. Герман фон Вартберг. Хроника Ливонии. С. 119.

91. Псковско-литовский союз начала 1370-х гг. косвенным образом подтверждается тем, что приблизительно в это время выходцы из Литвы становились землевладельцами на территории Псковской земли. Так, 70-ми — 80-ми гг. XIV в. датируется купчая грамота литовского князя Скиргайло у Пскова на землю и лес по берегам рек Великой и Мирожи (Марасинова Л.М. Новые псковские грамоты XIV—XV веков. С. 46). Покупка псковских государственных земель литовцами была бы невозможной в случае недружественных взаимоотношений между Псковом и Литвой.

92. Герман фон Вартберг. Хроника Ливонии. С. 119.

93. Там же.

94. Там же.

95. Там же.

96. Псковские летописи. Вып. 2. С. 28.

97. Там же. С. 105.

98. ПСРЛ. Т. III. С. 371.

99. Псковские летописи. Вып. 2. С. 28.

100. Там же. С. 105.

101. ПСРЛ. Т. III. С. 371.

102. Псковские летописи. Вып. 2. С. 28.

103. Там же.

104. ПСРЛ. Т. III. С. 371.

105. Герман фон Вартберг. Хроника Ливонии. С. 120.

106. Еременко А.В. Болотовский договор и его значение. С. 36.

107. Там же.

108. Там же. С. 37.

109. Беляев И.Д. Рассказы из русской истории. Кн. 3. С. 265, 267.

110. Костомаров Н.И. Исторические монографии и исследования. Т. VII. С. 263264.

111. Никитский А.И. Очерк внутренней истории Пскова. С. 184—185.

112. Псков: Очерки истории. Изд. 2-е. С. 37.

113. Там же.

114. Белецкий С.В. Вечевые печати Пскова // Сфрагистика средневекового Пскова. СПб., 1994. Вып. 2. С. 77—78.

115. Псковские летописи помещают данное известие под 6885 г. (Псковские летописи. Вып. 1. С. 24; Вып. 2. С. 105—106).

116. ПСРЛ. Т. III. С. 375.

117. Псковские летописи. Вып. 1. С. 23.

118. Там же. С. 24.

119. ПСРЛ. Т. III. С. 379.

120. Там же. С. 383.

121. Псковские летописи. Вып. 1. С. 25.

122. ПСРЛ. Т. III. С. 387.

123. Псковские летописи. Вып. 1. С. 24.

124. Там же. Вып. 2. С. 29, 107.

125. Там же.

126. ПСРЛ. Т. III. С. 383.

127. Там же. Т. IV. Ч. 1. С. 368.

128. Там же. Т. III. С. 383.

129. Псковские летописи. Вып. 1. С. 25.

130. См. об этом: Казакова Н.А. Русско-Ливонские и русско-ганзейские отношения. Конец XIV — начало XVI в. Л., 1975. С. 36 и след.

131. Белецкий С.В. Вечевые печати Пскова. С. 77, 80—81. См. также: Лабутина И.К. Историческая топография Пскова в XIV—XV вв. М., 1985. С. 79—83.

132. Псковские летописи. Вып. 1. С. 25; Вып. 2. С. 30, 107.

133. Там же. Вып. 2. С. 107.

134. ПСРЛ. Т. III. С 386.

135. Белецкий С.В. Вечевые печати Пскова. С. 78; Еременко А.В. Болотовский договор и его значение. С. 40.

136. Псковские летописи. Вып. 2. С. 108.

137. Костомаров Н.И. Исторические монографии и исследования. Т. VII. С. 264.

138. См., напр.: Еременко А.В. Болотовский договор и его значение. С. 40—41.

139. Там же. С. 40.

140. См.: Вернадский В.Н. Новгород и Новгородская земля в XV в. М.; Л., 1961. С. 204—205; Казакова Н.А. Русско-Ливонские и русско-ганзейские отношения. С. 36—39.

141. Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства. С. 696.

142. ПСРЛ. Т. IV. Ч. 1. С. 342.

143. Там же. Т. III. С. 384—385, 387; Т. IV. Ч. 1. С. 370—372, 375.

144. Там же. Т. IV. Ч. 1. С. 382; Т. VI. Вып. 1. С. 514.

145. Псков: Очерки истории. Изд. 2-е. С. 40.

К оглавлению

Следующая страница