Битва на Неве

С Пельгусием встретились на последнем привале. Людям было велено устроиться на ночлег все так же тихо и без костров. За лошадьми следить, чтоб не заржали. Но кони у дружины привычные, голоса зря не подадут. Князь позвал старейшину на совет.

Он смотрел на пожилого ижорца, принесшего такую пользу Новгороду, и думал, как и чем сможет его отблагодарить. Старейшина, в свою очередь, смотрел на молодого, едва материнское молоко на губах обсохло, князя и радовался, что у Новгорода такой молодой и такой разумный правитель. Пельгусий успел оценить и поступки князя, и обученность его людей. Хорошая дружина.

— Прости, не могу ничем тебя угостить, костров сам велел не разводить, — извинился князь перед Пельгусием. Тот в ответ усмехнулся:

— Ты, княже, я думаю, не в гости прибыл сюда и не с подарками. Давай о деле, не то ветер сменится, опоздаем.

— Верно, пойдем говорить. — Александру очень понравился и сам Пельгусий, и его подход к делу. Себе ничего не просит, стоит, видно, за землю свою против вражин по зову души.

Снова долго расспрашивал о том, какова поляна, как стоят шнеки, с какой стороны лучше подойти... Мало того, Александр вдруг сам запросился сходить в лес к лагерю.

— Зачем тебе, княже? — подивился тысяцкий.

— Ушам доверяй, а глазами проверяй, знаешь такую поговорку? Сам хочу увидеть, что там и как. Я тоже могу осторожно.

Пришлось наряжать и князя в ветки и специально изготовленную обувь, такую, чтоб сухой сучок не хрустнул под ногой. Александр был в лесу недолго, только окинул взглядом берег, кивнул и отправился обратно. Ходивший с ним Канюша довольно качал головой:

— Князь точно опытный охотник-ходит. Не хуже наших.

Новгородцы, что слышали эту похвалу, не сдержались:

— А наш князь во всем не хуже, что на мечах биться, что на коне сидеть, что охотиться...

И такая гордость звучала в их словах, что Пельгусий еще раз порадовался: любят новгородцы своего князя. Это хорошо, потому как за любимым воеводой и на рать идти не страшно.

Ночь прошла беспокойно, но к рассвету и князь, и все остальные были на ногах. У Невы летом ночи почти и нет, вечерние сумерки не уходя вдруг переходят в неяркий рассвет. И хорошо и плохо, не поймешь, еще вечер или уже утро. Но небо, и без того не очень темное, заметно светлело на востоке, показывая, что ночь кончилась.

Наступило утро 15 июля 1240 года, начавшее день, который прославил князя Александра Ярославича на вечные времена как гениального полководца и дал ему прозвище Невский.

Утро выдалось туманное, обещавшее яркое солнышко днем. Но князю Александру не до тумана или солнышка. Он разделил свое войско на три части, а ижорцев вообще отправил куда-то. Основную часть конников князь брал на себя, они пойдут по центру, целясь на шатры. Ладожане вместе с другой частью конной дружины атакуют правый угол, где шведы защищены рекой Ижорой, потому ниоткуда нападения не ждут. Наконец, третья часть, пешая, пойдет вдоль берега Невы по левой стороне.

— Вам надо отсечь рыцарей от их ладей, чтоб бежать не бросились спешно. — Князь объяснял задачу пеших их воеводе Мише. Этот новгородец уже давно понравился своей толковостью Александру. Он хорошо смог командовать всеми расшивами, на которых пешая рать пришла в Ладогу из Новгорода. Теперь князь надеялся на такую же толковость и в бою. Не ошибся.

— Не поздно выступаем? — побеспокоился Миша. — Солнце вот-вот взойдет.

— А мы и сейчас торопиться не станем. Выдвинемся только ближе к полудню тихо-тихо...

Этого решения не понимал никто. Лучше же нападать ночью, под утро всем спится крепко. Князь Александр отрицательно покачал головой:

— Ночью все осторожны. Да и нам ничего не видно. А мы ударим днем, когда они еду готовить начнут. Ваша задача сначала подойти незаметно, потом разом навалиться. Вы, — он повернулся к Мише, — оттесните их друг от друга. Вы, — обратился к ладожанам, — не давайте на коней сесть. Вы, — это уже к конным, — не пускайте к ладьям, чтоб не уплыли. Ну а мы будем бить по центру!

— А куда ижорцы ушли? — поинтересовался воевода.

Одновременно прозвучал и еще один вопрос:

— А как они в Ижору покидаются да на тот берег поплывут?

Александр довольно указал на спрашивающего:

— А вот туда ижора и ушла. В кустах сидеть станут, чтоб бить тех, кто поплывет!

Воеводы расходились, качая головами:

— Ай да князюшко! Точно не первая у него битва, а многие годы в походы ходит...

Такие мысли хорошо поддерживают боевой дух, скоро вся рать была уверена, что лучшего князя, чем Александр, нет и быть не может, что с таким воеводой им никакой швед не страшен, любого побьют и удалью, и хитростью.

Над ухом противно зудел комар. Но отогнать кровопийцу резким движением нельзя, могут заметить с той стороны поляны. Приходилось терпеть. Терпели все: и люди, и кони. Укусы проклятых насекомых, даже муравьев, ползающих по ногам и больно жалящих. Одно неосторожное движение вызовет птичий гам, тогда все пропало.

Князь оглядывал берег. Там царило полное спокойствие. Большой табун лошадей шведы, как и в предыдущие дни, пустили вольно пастись по лугу. Сами жгли костры, на кострах варили что-то для обеда. От поляны неслись запахи, весьма завидные сидевшим из осторожности уже несколько дней без варева новгородцам и ладожанам. Но о том сейчас не думалось. Все напряженно слушали, боясь пропустить условный звук. Чтобы напасть совсем неожиданно, князь не мог скомандовать рожком или как иначе, пришлось придумать птичий крик, чтоб все знали, что пора. Приказано было даже двигаться молча, пока не достигнут первых шведов.

Лето жаркое, кто бы мог подумать, что на Неве может так печь солнце? Но оно пекло, и ближе к полудню все, кто мог, старались укрыться в шатрах. На солнцепеке оставались только костровые — готовить обед войску. Остальные нежились под пологами шатров, играя в кости или попросту отсыпаясь. Стоят долго, потому расслабились, да и кого бояться? На порогах хорошая охрана, если вдруг покажутся русичи, то, пока доберутся, можно сотню раз надеть доспехи. Потому оружие сложено отдельно, а броня отдельно. Хорошие воины, шведы готовы вмиг отразить любое нападение, но уверенные в себе рыцари все равно отложили боевое снаряжение подальше. Его тоже нельзя держать на солнце, нагреется так, что на себя не наденешь, обжечься можно. Только мечи и щиты всегда рядом, мало ли что...

Надолго запомнились князю Александру Ярославичу эти последние минуты перед сечей. Новгородские ратники изготовились к бою. С лиц исчезло благодушие, праведным гневом загорелись глаза, руки сжимали оружие.

Последний раз оглядев поляну, князь Александр перекрестился и поднял руку. Воевода напряженно вглядывался, держа наготове свою. Как только махнет Александр Ярославич, даст знак и Миша, следом крикнет совой готовый дружинник, и молча, тихо, но быстро потекут на шведа новгородцы и ладожане, что пока замерли в кустах, не шевелясь. Князь опустил руку. Тут же ухнула сова. Шведы и внимания на птичий голос не обратили. А из кустов по краю непролазного леса вдруг появились люди. Они не кричали, не призывали к бою, хотя все были с оружием, просто мчались к шатрам. Казалось, сами деревья попросту превратились в людей. У шведов, первыми увидевших внезапное появление русичей, отвисли челюсти, пропал голос, и руки-ноги не пожелали двигаться. Этих нескольких мгновений растерянности новгородцам вполне хватило, чтобы одолеть первые ряды защиты.

Большой урон нанесли шведам и лучники, которые в первые же минуты издали побили много бездоспешных врагов, сидевших на поляне.

Конунг Олаф, сладко потягиваясь, вышел из своего шатра. Разбудил его все тот же запах жареного мяса. Скучно, конечно, сидеть вот так без дела, но, с другой стороны, когда еще отдохнешь? Конунг с усилием расправил руки и вдруг... с ужасом увидел несущихся на него всадников! От неожиданности он икнул и полетел наземь с порубленной головой. А вокруг уже творилось что-то невероятное!

На все лады затрубили, заверещали шведские трубы и рожки, объявляя тревогу и часто срываясь, не закончив звука, потому как голова трубача попросту отделялась от тела, следуя воле славянского меча. Из шатров выскакивали все сидевшие в них шведы; крутясь среди конников новгородского князя, они пытались отбиваться, чем могли. Но шведы воины опытные, их так просто не осилишь, быстро собрались вокруг Биргера и Ульфа Фаси, многие уже на конях. Со шнеков тут же спустили дополнительные сходни, готовясь принять своих с берега, если те решат отходить. Завязалась битва. Мечи, копья, секиры, латы, щиты, шеломы, все сталкивалось, звенело, гремело, точно несколько кузнецов работали рядом. Ржали лошади, которых хозяева пытались голосом подозвать к себе, а ладожане не пропускали, все больше и больше оттесняя к лесу. Лошадям спешно набрасывали арканы, тащили к деревьям, привязывали. Это придумали ладожане. Лошадей жалко, их надо сохранить, пригодятся, а вот рыцарей беречь ни к чему.

Рыцарей и не берегли, наваливались с остервенением, хотя новгородцев и было много меньше, но казалось, что они всюду, даже на шнеки пытались пробраться. Но там охрана крепкая, не пропустила, била из арбалетов, не жалея стрел.

Пешцы нашли свой способ бороться со шнеками. Под прикрытием щита Никони Пестрим принялся рубить борт судна. Сначала бил над водой, потом Никоня закричал, чтоб лучше делал это пониже, сразу, мол, ко дну пойдут. Теперь во все стороны летели водяные брызги вместе со стрелами. Шнек трясся от мощных ударов огромной секиры новгородского кузнеца. Она была выкована под богатырский рост и силищу знатного молотобойца, потому сокрушить борт ему удалось быстро. Когда внутрь хлынула вода, новгородцы спешно отошли, чтобы приняться за второй шнек. С этого в невские воды, спасая свою жизнь, бросались воины. Никоня довольно хохотал:

— А, тати поганые, попробовали нашей водицы?!

Тех, кто прыгнул ближе к берегу, уже поджидали, били, не давая вылезти на сухое.

Но шведов просто так не возьмешь, новгородское ополчение, хотя и было храбрым, а в умении вести бой хорошо обученным шведам проигрывало. Неудивительно, против рыцарей, проведших всю жизнь с мечом в руках, бились отличные кузнецы и бондари, плотники и медовары, усмошвецы и кожемяки... те, кто оружие в руках, кроме охоты, держал разве что вот так, когда жизнь заставит. Но все же бились и одолевали, потому как за свою землю стояли! Князь Александр уже заметил это неумение владеть мечами и для себя решил заняться обучением и ополчения, а не только дружины.

Шведы старались держаться как можно ближе друг к дружке, плотной стеной, но это никак не получалось. Если такая стенка образовывалась, то ее тут же попросту растаскивали, цепляя секирами, на отдельные островки и бились уже поодиночке. Больше всего досталось тем, кто успел облачиться в доспехи. Воевать в доспехах без коня и не по правилам попросту невозможно. Хотя среди рыцарей не было никого в полной броне, латы облегченные, в таких двигаться самому вполне возможно, но новгородцы и здесь нашли способ осилить. Русская смекалка помогла Антипу Ладожанину швырнуть в лицо наседавшему на него рыцарю головешку из костра, оказавшегося рядом. Рыцарь лишь на мгновение отпрянул, головешка упала, рассыпавшись, между ним и Антипом снова разгорелся бой. Ладожанину пришлось бы туго, швед даже рассек ему руку, но вдруг сам заорал диким голосом и метнулся к берегу, делая нелепые движения, словно пытаясь что-то вытряхнуть из своих лат. До самой воды он прыгал резвее молодого козла на лугу по весне. Антип, который сначала изумленно замер, вдруг сообразил, что произошло. Уголек попал под латы и теперь швед попросту горел в своей железяке, ему было не до боя. Выбраться из воды рыцарю не дали другие, а Антип схватил следующее поленце из костра и принялся гоняться за шведами, норовя закинуть им головешки в латы. Удалось еще троим. Потом самого Антипа здорово припечатали, заставив на время забыть и о головешках, и о рыцарях разом. Попал под ноги коню. Зато лежа на земле, оглушенный и мало что соображающий Антип вдруг увидел прямо перед собой конское брюхо. Оглянулся, убедился, что всадник швед, и полоснул по брюху изо всей силы большим засапожным ножом. Едва успел выкатиться в сторону от поднявшейся от боли на дыбы лошади и падающей сверху груды железа. Грохнувшийся наземь рыцарь лежал без памяти; отобрав у него меч, Антип бросился в бой. Некогда жалеть даже коня. Он очень любил лошадей, но жизнь дороже.

Новгородский воевода Миша кричал князю.

— Конунг уйдет, князь, конунг вон там!

Александр и сам прекрасно видел, что вокруг Биргера мигом сплотилась его личная дружина, и сразу направил коня туда. Закованный в латы Биргер (и когда успел надеть?), казалось, поджидал молодого князя. Им никто не посмел помешать биться один на один. Лицо шведа скрыто под сплошной личиной с узким забралом, за ним мало что видно. На новгородце, напротив, шлем только со стальной полосой-наносницей. В таком глазам ничего не мешает, зато и поранить легче. Шея закрыта бармицей, кольчуга сидит ладно, в руках тяжелое копье, еще есть и меч, и даже засапожный нож. Князь хорошо владеет любым оружием, но в этот бой взял не все, нельзя себя отяжелять, ведь нападать пришлось быстро.

Со шведом сошлись копьями. Во многих странах так проходили рыцарские турниры. Биргер был рад, уж он-то на турнирах побеждал не раз. А сейчас против него, опытного рыцаря, бился мальчишка-новгородец! Что из того, что на нем княжий плащ, а на шеломе княжий флажок? Сейчас Биргер разделается с этим щенком, раз и навсегда заставив русичей понять, что против шведов выступать нельзя! Биргер пришпорил свою послушную лошадь, удобней перехватив длинное копье. Скольких соперников оно сбило с коня, ранило и даже лишило жизни!

Александр точно видел все во сне. На него летел с копьем наперевес шведский конунг. Уже по посадке и владению оружием князь понял, что соперник попался очень сильный. Но произошло что-то странное. Звуков не стало слышно, а все вокруг словно куда-то исчезли, оставался только он сам и швед в латах на закованной в броню лошади. Черный всадник из его детского сна! Биргер и двигался словно в несколько раз медленней, чем сам Александр. Князь успел перехватить копье удобней, а тот еще только заносил для удара свое. Наконечник оружия Биргера медленно-медленно приближался к Александру, тот, будто нехотя, отмахнулся от него, удалось это легко, и выставил вперед свое. И тут увидел узкую щель забрала шведа. Чуть подправив, князь угодил наконечником копья точно в эту щель! В следующее мгновение в мир вернулись и крики, и стоны и ругань сотен бьющихся насмерть людей. А еще Биргер, едва державшийся на коне, даже сквозь забрало которого было видно заливающую лицо кровь от удара княжьего копья. Александру бы добить, но он на мгновение растерялся от такого перехода к нормальной жизни. А оруженосцы Биргера не растерялись, они собой заслонили хозяина, отбили его и потащили на шнек.

По всему берегу пронесся крик.

— Убит конунг!

Хотя кричал кто-то из русичей, но шведы и сами поняли, что произошло.

Тут они доказали, что просто так хозяев северных морей не возьмешь! Бой продолжался, несмотря на ранение Биргера, просто каждый из рыцарей понимал, что пощады не будет, и старался отдать свою жизнь как можно дороже. Кроме того, их было много больше, чем русичей, на одного по пять-шесть. Несмотря на все старания русичей оттеснить шведских коней, несколько лошадей прорвались, повинуясь зову хозяев, и теперь носились по поляне, добавляя сумятицы в идущий бой.

Князю было некогда оглядываться, он только услышал, как радостно завопили на берегу, видно, что-то удалось пешим под предводительством новгородца Миши. И впрямь воевода распорядился с толком. Вперед быстро выдвинулись опытные лучники, пригодилось умение Митяя и таких же, как он. Туча стрел, выпущенных сильными руками из отменных луков, сначала заставила попрятаться охрану шнеков, потом прикрыться щитами, забыв про бьющихся на берегу.

— Давай, родные; не подведи! — орал Миша, призывая лучников. И те «давали». Новые тучи стрел, полетевшие в шведов, позволили новгородцам не просто подойти к шнекам, но и начать рубить сначала сходни, а затем сами суда. Охрана на них была быстро выбита. Теперь пригодились уже мощные секиры — боевые топоры русичей. Дерево шнека не крепче дуба, а в бою рука точно становится в несколько раз сильнее, чем просто в лесу. Очень скоро в трюмы трех шведских судов, стоявших крайними, хлынула вода, они стали крениться, оставшаяся охрана бросалась в невскую воду, спасая свои жизни. Это и вызвало радостный крик новгородцев, который услышали все.

Но Биргера спешно утаскивали на его шнек. Заметив это, следом за шведами на судно прямо на коне по корабельным сходням бросился дружинник Гаврила Олексич. Ошалевшие от неожиданности, шведы не смогли сразу помешать новгородцу ни копьями, ни мечами. Князь увидел, как крутится на палубе Гаврила, отбиваясь от шведов и разя своим мечом многих. Один конный дружинник смог нанести беспримерный урон целому отряду шведов на их же собственном шнеке! Им удалось спасти своего Биргера и еще какого-то знатного епископа, который тоже смог удрать из сечи на судно, а потом даже сбросить Гаврилу Олексича с палубы в воду, но вот убить его не смогли. Бог хранил русского богатыря, под многими стрелами шведов он сумел выбраться на берег и снова бросился в бой. Помогли ему русские лучники, воины Миши вовремя увидели отчаянный бой русского всадника с врагами и бросились ему на выручку. Стрелы, выпущенные в сторону охраны биргерского шнека, заставили шведов на время забыть о Гавриле, и тот благополучно выбрался из воды. Конь, конечно, куда-то запропастился, но было не до него, вокруг все еще кипел бой. Если в руках меч, то биться можно и пешим. Олексич тут же схватился со шведским воеводой Спиридонием. Новгородца не остановило то, что тот успел надеть латы и даже опустил забрало.

— Ах ты, чтоб тебя!.. — смачно выругался новгородец, поняв, что закованного в броню шведа просто так не порубишь. Требовалось придумать что-то другое. Тогда Гаврила со всей силы врезал мечом, но не прямо, а плашмя по той части шлема, где у шведа должно быть ухо. Удар на мгновение оглушил Спиридония, этого хватило, чтобы Олексич нанес второй удар со всей силы. Потом он жалел, что даже меч зазубрил от такого количества железа, какое было на шведе, но тогда об этом не думал. Всю немалую силушку вложил он в удар. Даже крепкие стальные латы не выдержали, меч новгородца оказался сильнее, Гаврила зарубил-таки воеводу. Падение рыцаря воодушевило русичей, бившихся вокруг.

Вообще пешее воинство отличилось в этой битве не меньше конного. В гуще сечи к золоченому шатру Биргера, в котором уже, конечно, никого не было, сумел пробиться молодой дружинник Савва. Его огромная секира сокрушила немало шведских щитов и голов, пока не добралась до столба, державшего шатер. Савва ворвался внутрь. В шатре обнаружился только один оруженосец, однако оказавший сопротивление. Дружинник поманил его к себе:

— Ну, иди сюда, иди...

Тот глядел насмешливо и с вызовом, видно, забежал в шатер за оружием, какое не успели схватить в пылу боя. В руках шведа был большой двуручный меч против секиры русича. Савва взмахнул секирой, но швед успел увернуться, в свою очередь нанеся удар. Русич отпрыгнул в сторону, и клинок лишь задел кольчугу.

Помянув ругательством всех родичей шведа разом, Савва раскрутил секиру так, что противник даже приблизиться к нему не смог. Тут на глаза русичу попался столб, на котором держался шатер. Стало уже не до шведа, отмахнувшись от наседавшего оруженосца, как от надоедливой мухи, и даже не заметив, что тот уже лежит с порубленной шеей, Савва врезал по столбу со всей силой, на какую был способен. Шатер зашатался, но пока устоял. Следующий удар разнес столб в щепки. Глядя на рухнувший золоченый шатер и прорубающего себе огромной секирой из-под него дорогу Савву, князь довольно смеялся. Хотя все шведы и понимали, что в шатре давно никого нет, но само падение такого приметного знака власти вызвало в их рядах переполох и очень помогло русичам.

Каждый из новгородцев, ладожан и пришедших им на помощь бился, забыв о самом себе, сразу с несколькими. Рядом с князем орудовал своей секирой Сбыслав Якунович. Ох и многим врагам досталось от его боевого топора! Секира в бою против закованного в броню воинства оказалась в самый раз. Там, где с доспехами меч не справлялся, огромный боевой топор в сильных руках разбивал латы хотя и не с первого раза, но уверенно. Каждый порушенный швед вызывал крик радости у Сбыслава, он уже давно перестал вести счет сбитым с коней и оглушенным противникам. Те, кого не добил Сбыслав, попадали под удары пеших воинов. Новгородцы с удовольствием обрушивали на закованных в железо и не способных без посторонней помощи подняться рыцарей свои секиры, били их чем могли. И сами с успехом стаскивали шведов с коней, зацепив загнутыми концами секир, а потом добивали свалившихся уже на земле.

Александр огляделся, вокруг так и мелькали мечи, секиры, свистели пущенные и новгородцами, и шведами стрелы. Бой кипел страстный, никто не жалел ни себя, ни тем более врага. Княжий слуга Ратмир сражался пешим, потому как не очень твердо сидел на коне. Он яростно отбивался от многих наседавших крестоносцев. Ратмир всегда был при Александре, потому часто не только видел, как бьются меж собой дружинники, но и сам бился. Это был опытный воин. Большой секирой он вдруг сделал выпад в сторону противника. Тот отшатнулся и тут же рухнул на землю, потому что обратным движением Ратмир смог подцепить его под колено. Упавшего рыцаря добивать оказалось тоже тяжело. А вокруг наседали еще трое. Одному против нескольких, да еще бронных, не выдержать. Князь, крикнув: «Держись, Ратмир!», бросился на выручку. Шведов от слуги отбил, но тот оказался уже слишком изранен, упал с мечом в руке. Александру помогал его ловчий Яков Полочанин, совсем недавно приехавший в Новгород вместе с молодой княгиней. Яков не пожелал остаться в Новгороде и отправился с новым князем. Его помощь очень пригодилась, еще вчера Александр оказался свидетелем, как опытный в бою, хорошо владевший мечом Полочанин обучал умению новгородцев. Эта наука сегодня помогла многим. Ловчий в одиночку наскочил на целый отряд шведов, оказавшихся чуть в стороне и могущих напасть на князя с тыла. Его владение мечом привело шведов сначала даже в замешательство. Когда те опомнились, на помощь Якову уже пришли и другие русские всадники, и участь рыцарей была решена.

Постепенно поле боя оставалось за нападающими. Часть шведов все же сумела пробиться на шнеки и, сбросив сходни, отойти от берега. Нашлись и те, кто, будучи без брони, бросались в воду Ижоры, надеясь спастись на другом берегу. Не удалось никому. Принимала река многих, но на другой стороне шведов поджидали стрелы ижорцев, летевшие из кустов. Немало набежников погубили родовичи Пельгусия. Часть шведов, осознавших, что на берегу засада, болталась посреди реки, не решаясь ни вернуться к крутому берегу, откуда сбежала, ни пристать к пологу под стрелы ижорцев. Всех их нашла смерть, князь приказал врагов не жалеть, чтоб неповадно было ходить в чужие земли!

Шнеки один за другим отходили от берега, правда, в полном беспорядке под прикрытием огромного количества стрел, выпускаемых из самострелов. Догнать бы, но русичи хорошо понимали, что, будь даже рядом их ладьи, в бой с очень опытными на воде шведами ввязываться не стоило. Хорошо, что их побили на суше.

У трех шнеков новгородцы не успели до конца пробить днища и теперь очень жалели. Но Пестрим, довольно утирая пот рукавом, усмехнулся:

— Пусть потечет в море, там еще хуже будет. Здесь хоть до берега добраться можно...

Никоня засомневался:

— Думаешь, уйдут?

— А куда ж им? Смотри как побили, едва ноги уносят!

— Эх, жаль, не отпускать бы их! И чего не сообразили сначала пониже на реке запруду поставить?

— Когда? Да и река слишком широка.

— Не, — запальчиво возразил Никоня, — если подтопить комель с привязанным острием так, чтоб днищем напоролись по ходу, то...

Пестрим остановил друга:

— Остынь! И так хорошо побили, больше не сунутся.

Отплыв на середину реки, куда не могли достать даже лучшие лучники, шведские шнеки остановились. Князь приказал не тратить стрелы без толку. Поле боя осталось за русичами, грозные шведы были биты, несмотря на большое численное превосходство! Ни на воде, ни в конном строю новгородскому ополчению было бы такое войско не осилить. Князь Александр нашел единственно возможный выход — бить шведов на берегу, но не в боевом порядке, а неожиданно!

Вокруг князя собрались воеводы и тысяцкие. Александр с тревогой вглядывался в шведскую кавалькаду, стоявшую посреди Невы.

— Рано успокаиваться. Пересчитайте своих да помогите раненым. И еще собрать коней и оружие. Быстро, пока они не надумали вернуться.

Кто-то довольно протянул:

— Не-е... не вернутся...

Александр снова твердо повторил:

— Рано радоваться. Пусть уйдут, тогда...

Убитых русичей оказалось немного для такого боя — двадцать человек, раненых гораздо больше. Но раны что, они заживут, а вот шведов проклятущих, хотя их и прибыло без числа, со своей земли погнали!

Поймали коней, не успевших убежать в лес, собрали богатые трофеи, которых оказалось много. Новгородцы смеялись:

— Одного железа столько, что кузнецам работы на год хватит!

И впрямь, только латные доспехи шведов, которые те либо просто не успели надеть, либо даже сбрасывали, чтоб не потонуть в реке, либо были сняты с убитых, потянули на многие пуды. Хорошая сбруя, содержимое шатров, сами шатры... Все спешно сносилось на середину поляны для будущего дележа. Кузнец Пестрим и еще несколько таких же разглядывали доспехи, цокая языками. Вот бы это все да им в ковню!

К Александру подошел воевода:

— Князь, наших погибло двадцать человек, ранено больше сотни. Но выживут, сами вон на ногах стоят.

Князь кивнул:

— Погибших вели везти домой, похороним с честью. Каждого звать по имени-отчеству, даже простой люд. Заслужили.

Как услышали те слова новгородцы и ладожане, неизвестно, но не успел еще воевода отойти от князя, а каждый знал, что повелел Александр уважительно именовать всех погибших за Русь, за Великий Новгород независимо от происхождения. И похоронить велел дома с почестями, чтоб каждый знал, какой почет защитнику родной земли, чтоб дети гордиться могли не просто памятью отцов, сложивших головы на поле брани, а и людским к ним уважением. После такой вести новгородцы готовы были плыть даже без ладей вдогонку шведам и голыми руками задушить закованных в броню рыцарей!

Но князь осадил горячие головы:

— Не след! Зачем? Вернутся, еще раз покажем, на что способны, а удерут — туда им и дорога. Пусть всем расскажут, что на Русь лучше не нападать!

— А что делать с их убитыми? — осторожно поинтересовался воевода.

— Шнеки целые остались?

— Есть немного...

— Они нам не нужны?

— Избави Бог! — даже перекрестился тот.

— Собрать со шнеков все ценное, погрузить на них убитых шведов и пленных и пустить, чтоб догоняли своих.

Хмыкнув, воевода отправился распоряжаться, чтоб выполнили княжью волю. Тоже верно, убитых не стоит оставлять гнить на земле, пусть уйдут по своим обычаям в море.

До позднего вечера шведские шнеки стояли посередине Невы, а русичи разбирали добычу и грузили убитых врагов на их суда. Потом туда же со связанными руками посадили пленных. Когда оттолкнули три шнека с наваленными на них трупами, даже самим стало легче. Миша вздохнул вслед:

— Точно землю русскую от пакости какой освободили...

Вокруг послышался согласный шум, многие думали так же.

Когда все было кончено, к Александру снова подошел воевода:

— Князь, пора добычу делить. Посмотри, что себе возьмешь?

Александр покачал головой:

— Мне своего оружия хватит, свое милей. Раздай дружине все да новгородцам. Да, еще не забудь ижору, без них мы бы не справились.

Это было справедливое решение, ижора тоже должна получить свою долю за немалое участие в победе. Но воевода спросил еще одно:

— Там конь, такой, как ты любишь, вороной. Хорошей масти. Привести?

— Нет, своего коня надо самому и вырастить. А чужой в бою ненадежен.

Себе брать князь ничего не стал, но за дележом трофеев следил строго, чтоб не было обиженных. Малая обида порождает большую, ни к чему раздоры среди своих. Железо без разбора велел отдать кузнецам, там сами решат, кому что и сколько:

— Им нужнее, в дело пустят. Мыслю, нам ни к чему такие латы. У ополченцев оруженосцев, какие помогают на коня влезать с помоста, нет. Люди в дело железо употребят.

Кто-то подивился:

— А зачем на коня с помоста влезать? Неужто такого маленького роста? Вроде нет...

Александр рассмеялся:

— Да на них столько тяжести, что самим не взобраться. Подводят коня к такому рыцарю, он и садится с помоста в седло сверху.

— А если упадет? Не подняться же?

Вокруг захохотали. Князь кивнул на Антипа, невдалеке деловито разглядывавшего хорошую сбрую:

— А вы вон у него спросите, как латников еще и головешками жечь можно!

— Чем?!

— Спросите, спросите. Как он угольки рыцарям под латы закидывал.

Антип, уже понявший, что говорят про него, сначала чуть смутился, потом приосанился. Через минуту Александр уже усмехался, слыша, как ладожанин красочно расписывает прыжки рыцаря с головешкой в латах. Хохот грянул такой, что поднял на крыло едва успокоившихся птиц.

В стороне новгородцы еще ловили трех мечущихся, совершенно одуревших лошадей, ласково уговаривая:

— Ну чего ты?.. Ну иди сюда, иди...

Неизвестно, видели ли шведы со своих шнеков, как русичи разбирают их оставшееся на берегу оружие, но они еще долго стояли посреди Невы. Только когда шнеки, груженные мертвыми шведами, подошли к оставшимся целыми, вся кавалькада двинулась в сторону моря. Целые ладьи тащили траурные. Верно, морские разбойники и свое последнее пристанище должны найти в море.

Вслед за шведскими судами по берегу, но теперь уже не скрываясь, двинулись русские сторожи. Пусть видят, что князь следит за ними, не даст снова сойти на берег!

Елифан участия в дележе не принимал, он был ранен в бою. При нападении парень с основной массой пеших рванул к шведским шнекам, стараясь выбить с них как можно больше охранников. Ему очень помогла привычка охотника бить в движении и по движущейся дичи. Стрелы метал одну за другой, но не просто так для заграждения своих, а каждой поражая кого-то из шведов. Они не были защищены кольчугами, все же в горячей стали сидеть жарким летним днем без надобности незачем, а надобности набежники не видели, все же было спокойно. Теперь расплачивались за свою самоуверенность. Защищались только щитами, но боевая стрела с расстояния меньше перестрела шведский щит пробивала навылет.

Елифан в очередной раз натянул лук, навскидку примериваясь к рослому шведу, что, в свою очередь, метил из арбалета в кого-то и русичей. И вдруг почувствовал сильный удар по левой руке и следом в плечо. Он все же отпустил тетиву лука, и швед повалился с русской стрелой в горле, но сам Елифан тоже упал с перебитым плечом. Сзади послышалась крепкая ругань новгородца, отражавшего удар шведа, который ранил Елифана. Самого короткого боя парень уже не слышал, потерял сознание, но Никоне, а это был он, удалось не только отбить ижорца, но и оттащить его в сторону.

— Ты полежи тут чуток, сейчас мы с ними разберемся, и я тебе помогу... — уговаривал Никоня Елифана, словно тот мог слышать. Новгородец бросился обратно в гущу дерущихся, размахивая мечом:

— Я вас, проклятые! Чтоб вам!

Отовсюду неслась отборная ругань, весьма помогавшая русичам бить вражин. Очнувшись через некоторое время, Елифан понял, что лежит чуть в стороне от идущего боя. Левая рука не подчинялась, попытавшись правой ее просто поднять, ижорец даже застонал от боли, настолько та была сильной. Рядом, так же оттащенный заботливыми товарищами в сторону, лежал ладожанин с переломанными от падения на него убитой лошади ногами и раненой правой рукой. У самого ижорца распухло колено, даже не понял, когда ранили.

— Ничего, наши победят и нам помогут.

Елифан с тоской смотрел на идущий бой, там новгородцы бьются, а он ничем помочь не может. Тут его взгляд упал на лук, лежавший рядом. Ижорец посмотрел на лук, потом на ладожанина и вдруг спросил:

— Удержишь одной рукой облучье?

Тот сразу понял, о чем говорит товарищ по несчастью, кивнул:

— Попытаюсь.

Вдвоем они пристроили оружие так, чтобы один держал сам лук, а второй натягивал тетиву и метил. Со стороны это выглядело странно, двое русичей, тесно прижавшись друг к дружке, пытались отправить смертоносные стрелы даже будучи тяжело раненными. Первая стрела полетела мимо, но парни уже поняли, что получается, и взялись за следующую. Точный глаз и, главное, желание помочь бьющимся товарищам помогли все остальные стрелы послать точно в цель. Елифан с ладожанином били шведов до тех пор, пока в колчанах не кончился запас. С тоской оглядевшись, Елифан заметил, что у лежащего с пробитой грудью новгородца колчан не пуст. Пополз к нему, опираясь одной рукой, подтащил колчан к себе, взялся за его ремень зубами и пополз обратно к ладожанину. Их общий лук ожил снова. Увидев, как упал пробитый посланной новыми друзьями стрелой здоровенный швед, ладожанин довольно заорал:

— Ага! Нас просто так не возьмешь!

Ответом ему была встречная стрела, посланная из арбалета. Шведы тоже умели хорошо бить, потому крик оказался для русича последним. Елифан некоторое время недоуменно смотрел, как булькает кровь, вытекая из горла товарища, помочь которому уже не мог никто. Потом повернулся в сторону воюющих, немного посмотрел и решительно подхватил лук ногами. Так, наверное, не стрелял еще никто. Обеими ногами ижорец уперся в налучье, заложив здоровой рукой стрелу, потом перевернулся на спину, и натянув тетиву, старательно прицелился. Только бы не попасть в своих! Но и шведов нашлось неподалеку достаточно, метить было в кого. Выпущенная таким странным способом стрела все равно нашла свою цель, еще один враг если и не был убит, то схватился за раненую руку. Тоже помощь!

Елифан вздохнул: бить бы по лошадям, но те крутятся в гуще дерущихся, можно поранить своих. И тогда он пополз ближе к берегу. Почти у воды повторил тот же трюк — натянул тетиву лежа и послал стрелу в охранника на шнеке. И почти сразу был ранен сам, теперь в ногу. Шведы уже сообразили, кто стреляет так точно. Остальную часть битвы Елифан видел уже только лежа. У него даже не хватило сил вытащить наконечник вражьей стрелы, глубоко засевший в бедре. Потерявшего много крови, но живого ижорца подобрали вместе с остальными уже после боя. Он тяжело дышал и был бледен, как снег, все же был сильно обескровлен. Пельгусий, глядя на Елифана, ласково уговаривал сородича:

— Ты потерпи, мы тебя выходим. И рука заживет, и нога, будешь как новый.

А Канюша погиб. Был убит уже после боя.

Князь Александр стоял, разговаривая с Пельгусием и другими ижорцами, сердечно благодарил за помощь. Без них не справились бы, да и просто не узнали о приходе свеев до самого появления под стенами Новгорода. Канюша был в их числе. Вдруг наметанный взгляд молодого, но опытного охотника уловил едва заметное движение в кустах на краю поляны. Так опытный ловчий даже не глазами, а чутьем понимает, где находится дичь либо опасность. Канюша сделал небольшое движение, на миг опередив летящую в князя стрелу, и вдруг начал падать, пронзенный ею. Пельгусий, ахнув, подхватил сородича, а к кустам уже бежали дружинники. Канюша едва улыбнулся, прохрипев:

— Успел...

Оказалось, что один из выбравшихся из Ижоры шведов не смог пробиться к своим и засел в кустах. Его целью был князь, и только ижорец, заслонивший Александра собой, спас князю жизнь.

Александр велел:

— Везти в Новгород, похоронить с честью великой вместе со всеми!

Но Пельгусий вдруг попросил:

— Позволь, княже, мы его сами здесь похороним. Он наш сородич и наш герой.

Князь согласился:

— Будь по-вашему. У него есть семья?

— Да, жена и двое ребятишек.

— Под свою опеку беру, сколь править в Новгороде буду, столько платить стану. А коли меня в граде не будет, там и сам Новгород поможет! — он оглянулся на воеводу, как бы проверяя, слышал ли тот. Миша согласно закивал, ижорец герой, много помог и князя собой заслонил от погибели.

— Семьи всех героев под свою защиту возьмем, княже. Город не пожалеет.

— Быть по сему!

Чуть позже князь обходил раненых, утешая и подбадривая. Были и совсем тяжелые, и легко раненные, которые все рвались в бой. Александр смеялся:

— Да ведь бой давно кончился. Одолели мы шведа! Так побили, что нескоро сунется!

Завидев Елифана, Александр поинтересовался:

— Как тебя ранило-то?

А когда ему рассказали, как парень стрелял из лука даже ногами, позвал:

— На ноги встанешь, приходи ко мне в дружину! Я таких стойких очень ценю. Побольше бы таких, так никакой швед или немец не страшен.

Сзади отозвался Миша новгородец:

— У нас, князь, таких много! Только кликни, вся Русь стеной встанет.

В небольшое оконце горницы едва пробивается утренний свет. Молодая княгиня не спала всю ночь, так и простояла у окна. Это уже не первая ее беспокойная ночь. Прошла седмица, как ушло войско с молодым князем во главе по Волхову навстречу шведам. Где они? Как там князь Александр?

До самой середины дня княгиня Александра, которой при крещении православный священник дал имя Прасковья, беспокойно мерила шагами переходы терема и свою горницу. А потом вдруг выбежала на крыльцо, уставилась в сторону Варяжского моря, прижав стиснутые руки к груди. И сколько ни окликали ее слуги, сколько ни звали в терем, не оборачивалась. Глаза не отрывались от дали, в которой ничего не было, точно молили о чем-то. Александра действительно молилась, горячо и страстно:

— Боже, помоги князю Александру и всем русичам, помоги! Святая заступница, поддержи моего мужа и других мужей! Заступись за них!

Молодая княгиня готова была на крыльях лететь к месту боя, чтобы заслонить собой от возможной опасности любимого, уберечь от беды. Она не знала, что и среди русичей нашелся такой, а в бою князь сам со всем справился.

К вечеру княгиня успокоилась, руки опустила, но не обреченно, а как-то довольно. Посмотрела на всех ясными, блестящими глазами и объявила:

— Одержали наши победу! Верю в то!

— Откуда? — кинулись к ней ближние боярыни.

Александра качала головой:

— Не знаю, но чувствую.

По Новгороду тут же разнеслось: княгиня почуяла победу своего мужа над свеями! Женщины первыми подхватили эту весть, они свято верили сердцу Александры. Видно же, что любит мужа, а уж как переживала последние дни, как маялась сердечная! Оттого сразу приняли весть от княгини, как непреложную.

В другом тереме, теперь уже боярском, тоже почуяли, да только не победу, а поражение. Боярин Колба, тайно посылавший своего гонца прямиком к свеям, чтоб предупредить о походе князя Александра Ярославича, его возвращения не ждал, но тоже сердцем чуял, что не смог Голяк дойти. Колба не знал, что тайный гонец попал в руки ижоре. Им бы просто поймать да вытрясти, от кого шел да зачем, но ижорцы решили сначала посмотреть за чужаком.

Ни князь, никто другой так и не узнали о предательстве боярина, но это мало что изменило, ведь Александр Ярославич возвращался домой после яркой победы над проклятыми шведами!

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница