XIV. Чтоб не сглазить
Много еще в Киеве оставалось руин, густо поросших лебедой и крапивой. Строился город медленно. Стены крепости, порушенные во многих местах татарами, не восстанавливались. Что пользы в них, если они не удержали поганых?
Воевода Дмитр Ейкович встретил князя сдержанно, не выказывая особой радости. Оно и понятно, он был старше и, пожалуй, единственным на Руси воеводой, уцелевшим после рати с Батыем. Это давало ему право снисходительно посматривать на других ратоборцев, которые и полона не ведали.
И потом, Дмитр Ейкович более тяготел к галицкому князю Даниилу, тот и ближе был, и, как считал воевода, более способен противостоять татарам, чем князья владимиро-суздальские. Воеводу терзали противоречивые чувства, вполне объяснимые его нелегкой и удивительной судьбой. Поскольку штурм Киева и его падение прошли на его глазах, Дмитр ненавидел татар лютой ненавистью.
Но, когда над израненным воеводой взметнулись кривые кровожадные татарские сабли, именно Батый не позволил опуститься им. Он даровал воеводе жизнь «мужества его ради».
А Ейкович и впрямь дрался отменно, удерживая Киев два с половиной месяца, много долее любого другого русского города. И при всей ненависти к татарам воевода испытывал к Батыю уважение и даже некоторое чувство признательности. Нет, не за свою жизнь, а за умение ценить смелость неприятеля. Не всем сие под силу.
На воеводском подворье, обнесенном крепким высоким заплотом1, встретились князь и воевода. Поздоровались, прошли в широкую, с низкими потолками, горницу, сели к столу, на котором брашно не пышное, но сытное, самое воинское — хлеб, каша да корчага с медом. Дмитр Ейкович прихрамывал (замета от татар) и левой рукой плохо владел — все оттого же.
Узнав, что князь прибыл вступать в свои права на Киев, воевода заметил:
— Что деется! Матерь Руси Киев-град стал разменной резаной. Ныне одного, завтра другого князя.
— А что делать, коли мы у поганых в голдовниках пребываем.
— Знаю, что в голдовниках, а надо б в супротивниках, Александр Ярославич, в супротивниках. Не знаю, как тебе, а мне стыдно в глаза детям смотреть.
— Нет, Дмитр Ейкович, — не согласился князь. — Стыдно тогда станет, когда мы всех русичей татарским саблям иссечь дадим. А поколе на отчине русская речь слышна, мы не стыдиться должны, но силы копить.
— С чего копить-то, Ярославич? Выдь в степь, одни вороны грают, поле орать некому, всех татарин иссек либо в полон увел.
— Знаю. Ехал, видел. На Рязанщине того хуже, Дмитр Ейкович. День проскачешь, живого человека не встренешь. Тишь, запустение.
— Ну вот, сам зришь. А молвишь: силы копить. С чего?
Воевода был прав, и все же князь не мог во многом согласиться с ним.
— Коли силы копить не с чего, Дмитр Ейкович, так с кем тогда супротивничать татарам?
— Да, — вздохнул воевода. — Дона шеломом не вычерпать.
Князь в первую беседу с наместником не хотел власть свою ему выказывать, хотел до конца узнать, чем живет и дышит старый воин. Конечно, на рати положиться на него можно, спору нет, а вот как ныне в этом неустойчивом зыбком мире?
Наконец после хождений вокруг да около князь спросил:
— Так как, Дмитр Ейкович, станешь мне поспешителем? Или нет?
— А что делать, — взглянул ему в глаза воевода. — Ныне ты великий князь надо мной. Приказывай.
— Приказать недолго, — начал говорить князь и умолк на полуслове вдруг, взялся себе меду наливать, словно важней этого ничего не было.
Но воевода уловил заминку и даже, кажется, начал догадываться о причине ее: «Не иначе о Данииле Романовиче вспомнил Ярославич».
— Приказать недолго, — повторил Александр, — но не станешь ли ты, воевода, на Галич оглядываться, у князя Даниила совета испрашивать?
— А что? Даниилу в уме не откажешь, как и в отваге.
— Согласен, Даниил и храбр и умен, но ты забываешь, воевода, что Киев ближе к Сараю, нежели Галич. В Галиче можно не токмо ругать Батыя, но и меч на него точить, а в Киеве?..
— В Киеве и думать о сем не велишь. Верно, Ярославич?
— Верно, Ейкович, верно. Потому как я не хочу Киеву судьбы Рязани. Не могу позволить.
— Ну что ж, раз велишь любой ценой сохранять сии развалины, буду стараться. — Воевода усмехнулся горько. — Тем паче, что ныне из меня воин, как из заячьего хвоста сулица.
«Ну что ж, ругай себя, ругай, старый колчан. Думаешь, я вступлюсь. Не дождешься».
Они молча выпили меду, принялись за остывшую кашу. Александр, проглотив последнюю ложку каши, воскликнул вдруг:
— Да, Дмитр Ейкович, хорошо, что ты напомнил о князе Данииле.
«А я ли?» — подумал воевода, но смолчал.
— Ведь у него дочь на выданье, кажется?
— Да. Устинье Даниловне уже шестнадцать лет.
— А у меня брату Андрею пора приспела жениться. Как думаешь, отдаст Даниил дочку?
— А почему бы и нет? Брачный союз у него с литвой есть, с королем тоже. Почему бы с Суздальщиной не завязать?
— Вот ты приказа просил, — усмехнулся князь. — Вот тебе мой первый: сосватать Даниловну за князя владимирского Андрея Ярославича. Ты с князем Даниилом в старой дружбе, тебе не составит труда.
— За честь спасибо, Александр Ярославич, — ответил серьезно воевода. — Думаю, сия «рать» мне ныне более с руки будет.
— И еще. Венчать будем во Владимире, и венчать станет митрополит Кирилл.
— Но он же в отъезде, в Никее2, — напомнил воевода.
— Знаю. Воротится ж он когда-нибудь.
— Воротиться-то воротится, но согласится ли в такую даль ехать?
— Уговорить надо. Тебе не под силу, князя Даниила настрой. Пусть сам его туда привезет. Венчанье, чай, не простое, великокняжеское. И потом, во Владимире с татарской рати, как погиб Митрофан, даже епископии нет. Сие не дело. Стол великокняжеский, и без епископии. Пусть Кирилл своей рукой и рукоположит кого-нибудь из попов.
— Да, тут ты прав, Ярославич.
— Я всегда прав должен быть, Дмитр Ейкович, — засмеялся князь и дружески похлопал воеводу по плечу. — Как-никак, всю Русь мне пожаловали. И ты мое право должен в жизнь проводить.
Улыбался и воевода, вполне довольный, что пришли они с князем к столь мирному и приятному согласию. Но даже он, старый, опытный воин, и помыслить не мог, что скрывалось за сим ясным и понятным решением князя.
А скрывалось за ним дело важное и большое: довольно митрополии в Киеве быть, ныне центр Руси перемещался на Суздальщину. И если митрополит приедет туда на венчанье, то оттуда уж его Ярославич не выпустит. Уговорит, уломает.
Но знать о сем пока он один должен, даже Андрею не будет сказано, не говоря уж о воеводе. Александр знал давно, что в любом деле умолчание — залог верный успеха грядущего. Лишь бы Даниил не догадался, ведь кто-кто, а он тоже не прочь митрополию к себе в Галич залучить.
— Ну, сплюнем, чтоб не сглазить, — сказал князь полушутливо.
— Сплюнем, — согласился воевода.
И они вместе, отворотившись, сплюнули и засмеялись — столь складно вышло, в един миг «тьфукнули».
В един миг, но не в едину думу. Но об этом лишь Александр Ярославич знал.
Примечания
1. Заплот — деревянный забор.
2. Никея — город в Малой Азии (Византии).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |