VII. Слово хана
Пред тем как идти к хану, Александр внимательно прослушал советы крещеного половчанина Сонгура, жившего в русской колонии Сарая и знавшего назубок все обычаи ханской ставки. И как надо кланяться тени Чингисхана, как идти промеж огней, и чтобы, упаси бог, не наступить на порог-веревку при входе в ханский шатер, и как преклонить колена пред ханом, и когда подняться, и как говорить, и как брать чашу с кумысом, если хан таковую предложит…
— Ну что ж, — сказал Александр, отстегивая меч (с оружием к хану идти нельзя). — Как говорится, бог не выдаст, свинья не съест.
Сонгур угодливо хихикнул, князь сунул ему в руку гривну, и половчанин, кланяясь и благодаря, попятился из шатра.
Но прежде чем князь подвластных земель мог ступить в шатер хана, он должен был выложить подарки, привезенные хану, и не перед ним, а перед шатром его, рядом с пылающими кострами. Огонь очищал подарки от всего дурного, что могло передаться с ними хану, — ворожба ли, яд ли, дурной наговор.
Слуги князя, несшие впереди его вороха мехов, драгоценности, украшения, сложили все перед огнем и, как велено было татарином-распорядителем, удалились, согнувшись в поклоне в сторону ханского шатра.
Слуги хана подхватили подарки и понесли их меж костров, щедро бросая многое в огонь. Трещали в пламени серебристые шкурки соболей, куниц, бобров, росинками рассыпались жемчужные низки.
Князь Александр понял: «Жертва своим богам-идолам. Точно как наши пращуры Перуна дарили».
Шатер хана в городе выделялся не только величиной своей, но и внешним видом, мало походя на кибитку. Оно и понятно, жилище сие походное было когда-то шатром короля венгерского и досталось Батыю в бою вместе с полоном. Впрочем, и все, что было в шатре, являлось его воинской добычей или было изготовлено пленными рабами.
Александр перешагнул порог-веревку и ступил внутрь шатра. Впереди на возвышении он увидел силуэт восседавшего на троне хана, лица сразу не мог рассмотреть — глаза не обвыклись после яркого солнечного света и пламени костров.
Он сделал несколько шагов по направлению к трону, по сторонам которого сидели приближенные, и, склонив голову, опустился на левое колено.
— Славный хан, прими скромные подарки и дружеский привет от князя новгородского Александра Ярославича.
— Молодец, что сам притек, — перевел толмач слова хана. — Можешь встать. Не пристало лучшему русскому князю на коленях стоять. Для меня все храбрые воины — братья, всех у сердца держать готов.
Александр встал, сдержанно поблагодарил за такую честь и добавил:
— Учиться ныне счастливому ратоборству есть у кого, хан. И если мне на рати везло доныне, то лишь как ученику твоему.
Батый тихо засмеялся, вполне оценив лестную оценку русского князя.
— Ой, лукавишь, князь Александр. Где ж тебе учиться у меня было, коли мы копий с тобой не переломили.
— Мне доставало получать ведомости о твоих счастливых ратях. Из них я все видел. Видел и понимал, сколь искусен ты в ратоборстве.
— И этого хватило для учения?
— Хватило, хан.
— Ну, спасибо, Александр. Вижу, искренен ты. Выпей со мной кумысу, стань тоже татарином.
Слуга бесшумно наполнил две серебряные чаши шипучим кумысом, подал с поклоном хану. Он взял их в руки и ту, что была в левой, протянул гостю.
— Возьми, князь, от чистого сердца. Пей.
Александр подошел, взял чашу, поблагодарил поклоном и, отступив на шаг, стал пить. Теперь одним глазом из-за края чаши он близко видел лицо хана Батыя. Оно было несколько одутловатым, с красными пятнами, проступавшими на щеках и даже на высоком, убегающем назад челе. Цвет глаз трудно было определить, так как из-за припухших век едва угадывались лишь зрачки, поблескивавшие хитро и мудро.
Быстро и незаметно слуга принял у князя опустошенную чашу.
Батый с любопытством и несколько бесцеремонно разглядывал гостя, оказавшегося из-за кумыса вблизи трона. Ему нравилось, что князь не отводил глаз и почему-то не пятился на прежнее место, как это обычно делали другие, испив пожалованный ханом кумыс.
— Я знаю, ты приехал с просьбой, князь Александр. Говори, и я исполню ее. Ибо хвалы, которые я слышал о тебе, ниже того, что я увидел ныне. Я полюбил тебя как сына. Говори же.
— У меня просьба одна, хан. Верни с дороги отца моего князя Ярослава Всеволодича.
— Верну, — сразу сказал Батый, но, подумав, уточнил: — Если успею. Он, наверно, уже под Каракорумом.
— Все равно прошу тебя, хан, пошли вслед гонца. Вороти князя.
— Эй, — хлопнул в ладони Батый. — Позовите Угнея.
Бесшумно кто-то из слуг выскользнул из шатра.
— А ведь князь Ярослав поехал утверждаться великим князем, — заговорил опять Батый. — Скажи, зачем ты хочешь воротить его?
— Затем, — сказал Александр, впиваясь взором в лицо хана, дабы не упустить ничего. — Затем, что его вызвали, чтоб убить.
— Убить? — У Батыя даже приоткрылись глаза, и Александр подумал: «Хан не знает».
В следующее мгновение хан взглянул в сторону на сидевшего на лавке татарина и проворчал раздраженно: «Старая ведьма! Опять коня за хвост тянет».
Толмач не перевел эти слова, поскольку они не гостю предназначались, а сыну хана Сартаку, но Александр понял, что сказал Батый.
— Пошли скорее гонца, — отвечал Сартак отцу. — Может, для этого она станет дожидаться конца курултая1. Тогда он успеет.
И это понял Александр, а главное, он понял, что хан искренне хочет помочь ему, и не только из личной приязни, но и из-за тайного соперничества с каракорумским двором. Он теперь сам убедился, что Сарай и Каракорум действительно враждуют, и это обязательно следует использовать хоть для малого блага Русской земли.
Князь Александр поймал себя на мысли, что и этому надо учиться у врага. Ведь не будь на Руси междоусобиц, возможно, никогда б не подпала она под копыта татарских коней.
«Пусть ругаются татары, пусть грызутся меж собой».
— Ты что-то хотел сказать, князь Александр? — спросил Батый, ощупывая лицо его цепким, проницательным взором.
— Я подумал, хан, — мгновенно нашелся Александр, — позволят ли там твоему гонцу исполнить твое веление?
— Мое исполнят, — жестко сказал Батый. — Лишь бы успеть. Эй, где Угней?
— Он здесь, хан.
Вошел невысокий крепкий татарин, поклонился хану.
— Угней, возьми мою пайцзу и скачи в Каракорум. Днем и ночью не слезай с седла. Вороти русского князя Ярослава.
— Повинуюсь, хан, — отвечал с поклоном Угней. — Что я должен сказать великой ханше Туракине?
— Она не должна видеть тебя. Слышишь? Ты мой раб, а не Туракины.
— Да, хан, — опять поклонился Угней. — Я только твой раб. Но что мне сказать тогда Ярославу?
— Князю скажешь — его там хотят убить, и я велю ему немедленно вернуться в Сарай. Ступай.
Получив золотую дощечку-пайцзу — ханский пропуск, Угней вышел из шатра.
— Ну вот, — улыбнулся Александру Батый, — теперь пусть помогает ваш бог. Я свое сделал.
— Спасибо, хан. Я никогда не забуду твоей услуги.
— Это не услуга, князь. Хан никому не служит. Он лишь исполняет свое слово.
Батый поднялся, и гость понял: пора уходить.
Примечания
1. Курултай — съезд татарской знати, обычно приуроченный к выборам великого хана, и праздники, связанные с этим.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |