V. Злая честь татарская
Не было мира и в огромной империи татаро-монголов, раскинувшейся от берегов Великого океана до Закарпатья. Грызлись меж собой потомки великого завоевателя Чингисхана. Батый — любимый внук его — остановил свою кибитку в низовьях Волги, основав столицу Золотой Орды — Сарай. И хотя завоевание Руси и других земель на заходе было его заслугой, в Каракоруме — ставке великого хана — всячески старались ограничить его влияние в подвластных землях, бесцеремонно вмешиваясь во все серьезные решения Батыя.
Вмешались и в назначение великим князем Ярослава Всеволодича. Воротился наконец из Каракорума сын Константин, потративший на поездку почти два года. Он и привез отцу строгое веление ехать ко двору великого хана, дабы из его рук и получить благословение на великокняжеский стол Руси.
Прискакал из Новгорода вызванный отцом Александр.
— Ну, княже, — сказал Ярослав, когда они опять уединились, — помяни мое слово, не к добру сие. Была весть мне, что званы к Батыю Михаил Черниговский и Даниил из Галича. Уж не хотят ли поганые свести нас, аки петухов на кругу? Кто кого. А?
— Не ведаю, отец, но мню, сие не случайно. Смотрины, как невестам, устраивают. Возможно, выбрать хотят того, кто им покладистее покажется.
— Вот то-то. И ломай голову: Каракорум к себе зовет. Поедешь туда без позволения Сарая — Батый обидится, озлобится.
— Езжай через Сарай, отец. Они, видно, меж собой не ладят, татары-то. Чуть что, тебя на закланье выдадут.
— Поеду к Батыю. Може, отдарюсь как. — Ярослав горько усмехнулся. — Зришь, сыне, до чего русские князья дожили. То им дарили, теперь они, животы свои спасая, отдариваются. Ох, несладка доля голдовника.
Ярослав, отправляясь ныне, набрал не только подарков, но позвал с собой в путь-дорогу сродного брата своего князя угличского Владимира Константиновича, Василия Всеволодича — внука старшего брата Константина — и молодых ростовских князей Бориса и Глеба. Все они были обязаны Ярославу своими столами и посему в любых испытаниях держали его сторону. Именно на их поддержку и надеялся Ярослав, если таковая вдруг понадобится в Орде. Уезжая, наказал Александру:
— Сиди во Владимире, жди вестей от меня. Коли что важное — пришлю Мишу Звонца.
— Отец, возьми меня с собой.
— Нет, — решительно сказал Ярослав. — Я не знаю, за чем еду, может, не за столом, за смертью. И только на тебя могу отчину оставить. Зачем же обе головы в петлю татарскую совать? Как у тебя в Новгороде? Тихо, чай?
— А когда там тихо было, отец?
— Кого оставил за себя?
— Посадника Сбыслава Якуновича. Если что, владыка его поддержит; жаль, стар уж — на ладан дышит.
Уехал Ярослав Всеволодич во главе длинного, едва ль ни в версту, обоза с подарками, с запасами муки, медов и всего, что может понадобиться в долгом и опасном пути. Помимо братьев и сыновцов, сопровождала великого князя сотня преданной гриди — телохранителей.
Александр провожал отца до Боголюбова, там у Рождественского собора обнялись напоследок. Отец, жадно глядя в глаза сыну, сказал последнее:
— Запомни, князь. Не иди за сердцем, более уму вверяйся. Слышишь, Александр? Его токмо и слушайся ныне.
Александр долго смотрел вслед удаляющемуся отцу. Сердце сжималось в худом предчувствии, но он не хотел верить ему, даже думать о худом. И, конечно, не мог знать, что видит отца в последний раз.
И потекли дни, недели, томительные от полного неведения, от ожидания вестей из Орды, от душевной тревоги перед их неотвратимостью.
Несколько отвлекло князя пострижение старшего сына Василия, которое совершил в Дмитриевском соборе ростовский епископ Кирилл.
Не думал Александр, что так взволнует его этот простой и торжественный обряд посвящения княжича в воины. И ведь волновался сильнее, чем на рати, застегивая пояс с мечом на тонкой талии княжича, подсаживая его на коня в седло. Волновался так, что слеза взор замутила, но отирать не стал ее, дабы не привлекать ничьего внимания к своей минутной слабости.
Потом, как водится, был пир в сенях по случаю постригов княжича. И хотя хмельных медов было много, веселье не ладилось. Гости видели озабоченное лицо князя, знали, чем он озабочен, а потому пировали тихо и разъехались без великого шума.
Лето перевалило макушку. Хлеба поспевали, точили смерды серпы и косы-горбуши, косить жито готовясь.
В это время и прискакал из Орды течец. Ввалился прямо в светлицу князя, пропыленный, усталый.
— Миша!.. — Привстал с лавки Александр.
— Я, Ярославич, — скривив рот в горькой усмешке, отвечал Миша Звонец.
— Ну! Говори же.
— Великий князь Ярослав Всеволодич отправился из Сарая в Каракорум, о чем и велел мне передать тебе, князь. Великая ханша Туракина требует его ко двору, якобы утвердить великим князем Руси, — проговорил единым духом Миша главную весть, потом от себя добавил: — Но мне мнится, на зло он зван.
— Отчего мнится?
— Оттого, князь, что от татарина в одном из ямов1 слышал я, что Ярослава Всеволодича убить там хотят.
— Ну ты слушай болтовню-то по ямам, — сказал сердито Александр. — Кто ж гостя убивать станет? Они хоть и поганые, но люди ж.
— Люди? — прищурился Миша. — А буде ведомо тебе, Ярославич, князь Михаил Черниговский тоже на честь был зван к Батыю. А ныне эвон пред всевышним ответ держит.
— Как, убит? Кем?
— Татарами, кем же еще. Мученическую смерть принял князь Михаил. Перед самым шатром Батыя велено ему было поклониться чучелу их покойного Чингисхана да пройти меж костров, чтоб-де от дурного очиститься. Но князь Михаил заупрямился: хану, мол, поклонюсь, а идолу не буду, мол, вера моя того не велит. Татаре смертью грозить начали, но он молвил, что-де лучше смерть приму, но веру христианскую не уроню. И татаре убили князя, ударяя пытками в печень ему. А ты говоришь — болтовня, Ярославич.
Дыма без огня не бывает. Раз в ямах шепчутся о грядущей смерти великого князя, беречься надо. Не отмахиваться.
— Что же делать? — потер виски пальцами Александр.
— Если б воротить, — сказал Миша. — Кабы птицей полететь.
— Все! — вскочил Александр. — Ныне ж скачу к Батыю. Уговорю. Он воротит. Неужто поддастся ханше?..
Примечания
1. Ям — станция, где меняли коней, отсюда и произошло потом слово ямщик.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |