I. Княжьи тайны
Когда за окнами засинели, густея, сумерки, Ярослав велел удалиться всем, оставить его наедине с сыном Александром.
Александр почувствовал: сейчас будет самое главное.
Отец прискакал из Владимира с небольшой дружиной. Князь был хмур и задумчив. Явившиеся на Городище тысяцкий с боярами от имени Великого Новгорода приветствовали Ярослава Всеволодича, надеясь послушать князя и, если посчастливится, разузнать, с чем прибыл он. Что греха таить, побаивались они Ярослава, и внезапное появление его в Новгороде насторожило всех. Уж не на стол ли приехал садиться? Чего доброго, сменит сына да и вокняжится. Но, когда чинно проследовали за князьями в сени, увидели: Александр, тряхнув кудрявой головой не то в поклоне, не то в юной нетерпеливости, указал отцу на столец: садись. Ярослав в ответ едва качнул головой: нет. И тут же сверкнул черными очами, брови изломив в сторону стольца: садись ты! Ну!
Александр сел на княжеское место, Ярослав опустился рядом на лавку. Бояре вздохнули облегченно: слава те господи, не за тем пожаловал.
А за чем же? Поди узнай. Глядит как-то на всех странно старый князь. Вроде видит и не видит, не иначе, крепко думает о чем-то. Спросил ни с того ни с сего о вежах: крепки ли, давно ли подновляли их? Помолчав, о жите справился.
По всему видно, не хотел князь разговаривать. Может, с дороги устал?
Разговор не шел, не получался. Бояре робели спрашивать; Александр, сидя на стольце, тоже молчал, покусывая губы.
Наконец Ярослав поднялся с лавки, молвил сухо, едва голову склонив:
— Спаси вас бог, господа, за приязнь к нам и внимание. С пути-дороги, чай, и отдохнуть не грех.
Бояре поняли: уходить надо. Кланяясь вразнобой, пятились к дверям.
— Верно, князь, усталой голове подушка ближе.
Жалобно скрипели ступени лестницы под уходившими боярами.
Ярослав, пройдя к окну, молча глядел во двор на синеющие сугробы. Но вот скрип все тише, тише. Хлопнула внизу дверь, и совсем тихо стало.
Александр переступил с ноги на ногу. Ждал. Фигура отца недвижной глыбой серела у окна.
— Ну, как управляешься на столе? — спросил наконец Ярослав, не оборачиваясь.
— Слава богу, батюшка, пока хорошо. Токмо с псковичами неладно.
— Ну, у этих все не как у людей. Что там?
— По осени с немцами вместе на литву пошли ратью.
— Тебя-то уведомили?
— Нет.
— Та-ак, — шевельнулся у окна Ярослав. — И что далее?
— Псковичей повел воевода Ястреб.
— Не слыхал такого.
— Он молодой еще, батюшка. Поначалу все удачно шло у них, литвы много побили, ополонились, да, видать, зажадничали, на немцев-то глядючи. Пока по лесам разор чинили, оно ничего, а как на поле чистое явились, узрели море литвы, исполчившейся к бою. Заробели. А уж деваться некуда, ударили в копья. Да видно, богородица уж отвернулась от них. Литва смяла и немцев, и псковичей, посекли всех, считай. Едва ли десятая часть домой воротилась.
— А воевода?
— Погиб и Ястреб.
Ярослав перекрестился, вздохнув, съязвил:
— Не птичье сие дело — ратоборство.
Внезапно отворилась дверь, и в сени явился Ратмир с горящей свечой.
— Не надо ль огня, князь?
Кого спросил — неведомо, но Ярослав, не оборачиваясь, махнул рукой.
— Ступай.
Когда скрип ступеней стих за дверью, Ярослав сказал:
— Не подслушивал ли гридин твой?
— Это самый сердечный слуга мой, батюшка, он не станет лазутничать.
— Змея, сын, бывает, и у сердца греется.
Ярослав подошел к сыну, положил тяжелую руку на плечо.
Они сели рядом — отец на лаке, сын на княжьем стольце. Ярослав вздохнул, нашел в темноте руку сына, погладил шершавой ладонью.
— Беда, сын, на Русскую землю явилась, великая беда, — начал негромко Ярослав, словно и пугая, и утешая одновременно чадо свое. — Ведомо тебе, прошлым летом татары разорили и пожгли землю булгар. Грады их Великий и Жукотин с землей сровняли.
— Знаю о том, батюшка. Знаю, что многие бежавшие на русских землях поселились. Великий князь им разрешил.
— Великий князь, — вздохнул Ярослав с едва уловимым оттенком осуждения. — Великий князь Юрий Всеволодич даже рад был этому. Еще бы, в землях его народу прибыло. А того и в ум не попало братцу высокому, что после булгар татарам одна дорога — на Русь.
«А чего ж ты не подсказал? — подумал Александр. — Ты-то, чай, около был». Ярослав словно подслушал мысли сына.
— Он великий князь, и его дело святое за всю землю думать. Да и не слушал он никого, мысля тайно, что-де татары на соседях зубы пообломают и ему тогда с ними совладать легко будет.
«Что-то, батюшка, не так и не эдак, сам себе супротивное молвишь, — подумал Александр, — то «в ум не пало», то «с ними совладать легко будет». Серчает на старшего брата батюшка, ох серчает».
— Вот в эту зиму и подступил Батый к Рязани, — продолжал Ярослав. — Прислал послов к Юрию Ингоревичу Рязанскому, что, мол, я бог богов, что-де всевышний поручил мне всей вселенной обладать. Ныне, мол, я приблизился к землям вашим, того ради и повелеваю мне дань принести. От всего, что имеете, от людей, скотов и имения вашего десятое. Юрий попросил время подумать и тут же всем князьям ведомости разослал, прося совета и зовя на рать супротив поганых. Великий князь сбираться не стал, войска не дал, более того, и течца рязанского от себя не пустил. А черниговский князь отпустил течца с попреком рязанцам, что-де когда мы на Калке просили вас помочь, вы не пошли, так вот и мы ноне помогать вам не станем.
Ярослав хрустнул пальцами, поднялся с лавки и отошел опять к окну. Долго стоял там, молча всматриваясь в зимнюю ночь.
— А тебе ведомость была из Рязани? — спросил Александр.
— Была. А что проку? Я, чай, под рукой у великого князя.
Александр удивился такому ответу. Он знал: отец рати никогда не бегал, искал ее, и вдруг такая смиренность. Что-то лукавил отец, даже с ним — с сыном. Уж не сердится ли он на брата за Киевский престол, на котором сидел недолго, уступив его Изяславу Владимировичу?
— А если б ты был великим князем, батюшка, как решил бы?
— Я? Великим? — Ярослав обернулся в темноту и пожалел, что огня вздуть не позволил. Видел бы глаза сына своего. Что-то в тоне вопроса почудилось князю легкомысленное. — Сидим вместе, а зрим врозь. Будь я великим, велел бы всех сбирать, пока не поздно. Татары одной Рязанью не насытятся, это и дураку ясно.
— А что с Рязанью?
— Рязани нет, — жестко уронил Ярослав Всеволодич.
— Как «нет»?
— А так и нет. Была Рязань, а отныне одни головешки.
Александр понял, что это и было главной вестью отца, черной вестью. Видно, это и угнетало его. Но отцу что? Вот каково матери, княгине Феодосье Игоревне, она ж из Рязани?
— А что княгиня? — спросил негромко Александр.
Ярослав понял, что имел в виду сын.
— Плачет. Убивается. У нее ж там родня вся.
— Где она сейчас?
— Я думаю, на пути уж с княжичем Андреем из Переяславля сюда, в Новгород. Я, уезжая из Владимира, послал за ними Мишу Звонца. Не сегодня-завтра должны быть.
— Господи, сохрани их в пути, — перекрестился Александр.
Он давно уж не видел мать, соскучился. А младший брат Андрей так и вырос без него в Переяславле. Александр даже не помнит, когда пострижение Андрея было, да и было ль? Мысли о матери и младшем брата прервал голос отца, неожиданно прозвучавший из темноты:
— … Тако и сказали они послам Батыевым: «Отцы наши и деды издревле никому дани не давали и в рабах ни у кого не были, а за свою честь и отечество умирали. Тако и мы хотим честь свою оружием или смертью сохранить. А когда убьете нас, то все ваше будет, если вам бог позволит». Ума хоть достало рязанцам послов с миром и дарами отпустить. Слабо надеялись великодушием своим Батыя ублаговолить. Да, видно, всевышний по-иному рассудил. Рати не миновать было.
Попытали копья скрестить в поле чистом. Татаров насекли что травы, да и своих потеряли не меньше. Видят, не убывает поганых, — по городам заперлись. Батый рассвирепел, упрямством русичей уязвленный, велел рубить всех, старых и малых. А на Николу Рязань осадил, через две седмицы1 взял приступом и сровнял с землей. Вот.
Ярослав умолк. Долго молчал. В тишине откуда-то издалека донесся крик петуха.
— Уж за полночь, — вздохнул Ярослав. — Одни злодеи не спят, да вот мы засумерничались.
— А где сейчас Батый? — спросил Александр, пропустив мимо ушей шутку отца.
— И думать боюсь, сын. По нашим землям идет поганый. У Ростова ль, у Владимира, где-то уж там.
— А что великий князь?
— Ополчается, войско собирает.
— А Переяславль как же? — не отставал Александр. — Ты же здесь.
Уловив в тоне сына едва не осуждение, Ярослав Всеволодич засопел, кашлянул глухо.
— Я великим князем сюда послан, ему видней. Велел мне брат тебя укрепить, ибо у Батыя руки длинные, не возжелал бы стола твоего.
«А Переяславль?» — хотел опять спросить Александр, но смолчал, поняв, что отцу нелегко отвечать на это. Темнота не давала им видеть лица друг друга, и Ярослав уже не жалел, что воспретил свечи зажигать. Именно сейчас он не хотел встречаться с глазами сына, и сердце его обливалось горечью от мысли, что Александр мог заподозрить его в трусости. А это для Ярослава было б смерти страшней.
— Идем почивать сын, — сказал князь, подошел, обнял за широкие плечи, шепнул в ухо ободряюще: — Не томись, ежели полки вооружим хорошо, авось и великому князю пособим.
И именно в этом шепоте почудился Александру лукавый умысел отца. Но какой?
Примечания
1. Седмица — неделя.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |