XXVI. За шаг до венца
Великий князь Юрий Всеволодич много стараний приложил, дабы примирить Ярослава — брата своего — с Михаилом Черниговским. Видит бог, не легко это было.
Никак не мог Ярослав заставить себя простить Михаилу те вольности, которые он пожаловал новгородцам в тяжелый, голодный год. Шутка ли, простил всех беглых холопов, на пять лет освободил от дани. Где и когда сие слыхано было на Русской земле?
Ах, сколько крови перепортили новгородцы Ярославу, тыча в нос теми вольностями. Сколько сил ему стоило заставить их отказаться от грамот черниговского князя. Все это уже позади, но Ярослав помнит, хорошо помнит и через великую силу, ломая себя, пытается быть с Михаилом ласковым и гостеприимным.
А что делать? Михаил пожаловал в Новгород со всем своим семейством, и не в гости, а на свадьбу своей дочери Евфросиньи с Федором Ярославичем. Все уже было давно обговорено при участии великого князя и даже митрополита. Не беда, что жених и невеста не видели друг друга ни разу. Оба — дети высоких родителей, за обоими злата и серебра, коней и холопов достаточно. А что молоды — четырнадцати лет всего — так это неважно, бывало, на Русской земле княжон и десяти лет выдавали.
В Городище столпотворение. Варится, жарится горами мясо, готовятся хмельные меды. Печи лопаются от жара, валятся с ног истомленные духотой слуги.
Дворовые с ног сбиваются, готовя к пиру гридницу и сени. Даже на дворе столы устанавливаются, чтобы на княжьей свадьбе мог пить и есть всякий приходящий, званый и незваный. Князь велел ничего не жалеть, и если кто замечен будет в скупости, тому после свадьбы биту быть, никак не менее. Чтобы меды лились рекой, чтобы брашно было горой, чтобы гусли рокотали и тимпаны били от зари до зари.
Пусть все знают, пусть все видят, как щедр и богат князь Ярослав Всеволодич, как любит он сына своего, Федора, и невесту его, Евфросиньюшку.
Сразу же по приезде князя Михаила устроены были смотрины. Решили князья в канун свадьбы: пусть дети познакомятся, а коли охота придет, то и словом перемолвятся. Чего уж томить-то их? В сени собрались самые близкие. Михаил с княгиней да десятилетним сыном Ростиславом, Ярослав с Феодосьей Игоревной да сынами Федором и Александром.
Жених загодя сгорал от смущения, не зная, куда руки деть, хрустел худыми пальцами и все норовил за Александра спрятаться. А когда вошла невеста Евфросинья, хрупкая, маленькая девочка в белом платье, расшитом жемчугами заморскими, как опустил Федор очи долу, так и не поднял их более во весь вечер.
И невеста сама была ни жива ни мертва от страха и смущения. Дрогнуло сердце Ярослава Всеволодича от отчей нежности к этой девочке, сам подошел к ней, наклонился и поцеловал в холодный маленький лоб.
Евфросинья вскинула длинные ресницы, в глаза князю глянула с благодарностью.
«Господи, — думал князь, — такая крошка, а и не ведает, что несет мир двумя княжествам. Сколько было жизней погублено в распрях долгих».
Брак Федора с Евфросиньей для того и вершится, чтобы погасить хоть один костер вражды на Русской земле, на которой горело их великое множество.
Теперь если сядет Федор на Новгородский стол, то подпирать его станет не только Переяславль, но и сторона Черниговская. И легче ему будет оборонять земли новгородские. Не то что Ярославу, потерявшему счет походам и погоням, ратям и сечам не только с погаными и иноверцами, но и с русскими князьями, братьями по вере.
На смотринах так и не посмели взглянуть друг на друга жених с невестой. А теперь вот-вот уже и в храм пора, под венец становиться.
Понаехали гости, которые всенепременно должны принимать участие в празднике: тысяцкие с женами, бояре. Тут же поезжане, ясельники, свечники, каравайники1. И у каждого дело свое на торжествах, которое исполнять он должен ревностно и радостно.
Уж и невесту одели в подвенечное платье, расчесали мягкие русые волосы, пустив их вольно по плечам. Боярыни, поддерживая ее под ручки, торжественно провели к столу, усадили, со всем тщанием расправив платье, и сами сели по бокам.
Перед столом встали дружки невесты: старший с караваем, младший с подарками — платки, шитые золотом, вынизанные жемчугом, полотенца. И все ждут жениха с его свитой. Все трепещут в предчувствии великолепного праздника и многодневного пира.
Зажжены уже в храме свечи, и дорога к храму устлана дорогими коврами и усыпана хмелем и льном.
Александр был в тереме брата и видел, что Федора шум, гомон ошеломили. Бледен он пуще прежнего. Встретится взглядом с братом через головы дружек и гостей — улыбнется кротко и жалостливо.
Вот весть пришла: невеста готова уже, ждет своего суженого. Встал Федор, в окружении дружек направился к дверям, но, не дойдя несколько шагов, покачнулся, прикрыл глаза и как сноп повалился на руки оторопевших дружек. Вскрикнул кто-то испуганно. Александр, расталкивая гостей, пробился к брату, наклонился к посеревшему лицу.
— Федор, что с тобой?
— Лечца, — закричали кругом. — Скорей лечца!
Обмякшего, в бесчувствии, Федора отнесли к лавке, уложили бережно и осторожно. Прибежавший лечец засуетился, расстегнул сорочку, ухом приложился сердце слушать. Александр с надеждой следил за его лицом.
— Ну-у? — выдохнул требовательно.
— Господи, что ж, — залепетал лечец. — Сердце вельми слабое. Кабы сердце…
Александр, заметив, как начали синеть губы у Федора, как задышал он часто и прерывисто, кинулся к дверям.
— Ратмирка-а! — закричал громко и гневно.
— Я здесь, князь.
— Немедля моих отроков в седло. Живо!
Отроки поспешно выводили коней, бросали на них седла с подкладами, споро и сноровисто затягивали подпруги. Птицами взлетали в седла, готовые мчаться за господином. Заметив вблизи Станилу, княжич кивнул: «Ко мне!» Станила подъехал.
— Добеги до терема, передай князю: я за лечцом. И догоняй нас.
— За каким лечцом, Ярославич?
— За Кузьмихой. Беги. Живо.
Александр не заметил, как дрогнул и побледнел Станила. Он понял, что сегодня откроется его обман с шубой, и кончится служба в милостниках, и быть ему битым нещадно, и терпеть ему унижения и гонения.
«Господи, пособи. Господи, надоумь», — умолял Станила всевышнего, лихорадочно придумывая выход из такого положения. Он подскакал к терему, спрыгнул с коня и побежал по ступенькам крыльца искать князя. Распахнув дверь в хоромы, он понял, что потеряет лишь время в поисках — так много столпилось там людей. К тому же Станила от страха, овладевшего им, забыл, для чего ищет князя. И потому, махнув рукой, повернул назад и помчался с крыльца вниз, прыгая через две-три ступени. Скорей, скорей, не отстать от княжича. Он еще не знал, что предпримет, но так нахлестывал коня, что тот уже в ограде понесся сланью2.
Выскочив на новгородскую дорогу, Станила увидел далеко впереди группу княжича. И погнал что есть духу вдогон, одновременно и желая и боясь нагнать ускакавших.
Влетев в Новгород, Станила не раздумывая свернул на Варяжскую. Тому решению и конь пособил — побежал куда надо. Ворвавшись в купецкий двор, кубарем скатился Станила с коня.
— За-ради Христа спасителя вороти мне шубу!
Для пущей убедительности на колени перед хозяином пал.
— Так я ж купил, — удивился купец такому напору.
— Я куны ворочу, я ворочу, — спешил Станила, лихорадочно расстегивая калиту. — Ради бога, не губи. Вороти.
Станила всем нутром, шкурой своей чувствовал, как летят мгновения, как улетает время. А купчина — кол ему в глотку — словно нарочно не спешит, раздумывает.
— Вот. — Станила высыпал в горсть серебро, отсчитывать начал. — Двадцать, тридцать… Сорок.
Купец прервал его — подставив свою ладонь, другой сгреб в нее все серебро. Станила обомлел, всхлипнул обиженно:
— Так тут не менее двух гривен…
— Вот и ладно будет, — нахмурился купец. — Не подсовывай честным людям краденое. Ишь, в поруб меня захотел?!
Станила кинул шубу поперек седла и помчался прочь со двора. По его расчетам, княжич с отроками где-то уж на Софийской стороне давно.
Скорей, скорей. Мчится конь Станилы по бревенчатым улицам, летит из-под копыт его ощепье, шарахаются в стороны встречные, недобрым словом провожая ошалевшего мужа. Выехав за город и увидев впереди княжича с отрядом, переезжавших Гзень, Станила облегченно вздохнул.
— Александр Ярославич! — закричал он, догнав господина.
Княжич обернулся, спросил взором только: «Ну что еще?»
— Казни меня, окаянного, но токмо прости за-ради Христа. Вот. — Станила поднял злополучную шубу. — Грех попутал.
Александр увидел шубу, узнал ее, брови сурово насупил и… отвернулся. Станила увидел, как стиснул челюсти княжич.
— Побоялся я, — лепетал Станила. — Страшно одному лесом-то. Положил, припрятал, думал, побежим мимо и прихвачу.
Но княжич ровно и не слышал, а наддавал ходу.
Станила отстал. Скакал позади всех, глотая пыль со слезами.
К веске они выскочили низом вдоль речушки и сразу увидели на угорье около дуба большой огонь, а вкруг него темные фигурки людей.
— Кузьмихина изба! — вскрикнул Ратмир, и только теперь все поняли: и впрямь горит изба Кузьмихи.
Княжич вытянул плетью вороного, и тот скоком помчал его на угорье. Жители веси, толпившиеся у огня, заметили верховых и кинулись все разом в сторону леса.
— Догони кого-нибудь! — крикнул он Ратмиру.
Ратмир лихо гикнул и помчался наперерез утекающим. За ним три воина.
Княжич подскакал к пылающей избе Кузьмихи. Около не было ни души. Сухие бревна и крыша горели жарко и споро. Огонь поднимался так высоко, что прихватывал жарким дыханием ветки дуба. Листья на дубе свернулись, накалились, готовые вот-вот взяться пламенем.
Наконец со стороны леса появился Ратмир с отроками. Они гнали перед собой какого-то ветхого старика.
— Что, моложе не нашли? — нахмурился княжич.
— Молодые аки зайцы, князь. А этот в портках запутался, — осклабился Ратмир, но тут же погасил ухмылку, смекнул, что княжичу не до шуток.
— Ну, дед, где Кузьмиха? — обратился Александр к старику.
— Ведьма-то? Там, — мотнул неопределенно головой старик.
— Где «там»?
— Где ей быть должно. В огне, господине, в огне.
— Ты что?! — поднялся в седле Александр, уловив страшный смысл сказанного. — Кто позволил?!
— Мир приговорил, батюшка.
Княжич толкнул было вороного на старика, сдавил рукоять плети, готовясь к удару, но спохватился, осадил сам себя: старик ведь.
А в горящей избе рухнул потолок, и оттуда из пламени рванулись вверх мелкие, сыпучие искры.
«Травы, — невольно потянул носом Александр, пытаясь уловить знакомый запах. — Зелье Кузьмихино. Прости, старая, что не поспел я. Ай как нужна ты была, как нужна!»
Княжич неотрывно смотрел на огонь, не обращая внимания на лепетавшего у его стремени деда.
— Коровы во всей веси исть перестали, — жаловался старик. — Языки у них пораспухли. Сами выхудали. Молоко пропало. Все это она, ведьма, сотворила, боле некому. Вот мы миром-то и собрались, и приговорили, все по правде, все по совести, господин…
Княжич не слушал деда, он, прищурившись, смотрел на огонь. Мало-помалу притихли позади и отроки.
Но вот Александр медленно поднял правую руку и махнул ладонью. Это легкое движение, казалось бы ничего не означающее, понял только тот, к кому оно обращено было, — Станила. Он подъехал к княжичу и протянул ему шубу.
Александр, даже не обернувшись, схватил нагольник, привстал в стременах и, сильно размахнувшись, кинул его в огонь.
Примечания
1. Поезжане, ясельники, свечники, каравайники— должностные лица на свадьбе.
2. Слань — галоп.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |