Великий князь Владимирский и Московский

Наступила вторая половина XV века. Василий Васильевич Темный, внук Дмитрия Донского, ушел из жизни, завершив завещанное ему дедом и начатое еще Юрием Долгоруким, Андреем Боголюбским, Всеволодом Большое Гнездо, Александром Невским и Иваном Калитой.

Мы называем здесь деятелей, отмеченных в летописях, но, как мы видели, все эти князья были выразителями надежд, чаяний оформившейся наконец политической программы всех сословий феодальной Руси. Интересы землепашцев, ремесленников, торговых и служивых людей объективно совпадали с централистскими устремлениями великодержавной власти, с попытками укрепить обороноспособность государства от внешних врагов, как от ордынцев, так и от западноевропейских феодалов. В единовластии великого князя они искали и военного вождя, и верховного судью, защитника против феодальной анархии.

Ивану Васильевичу шел двадцать третий год, когда власть над Северо-Восточной Русью перешла в его руки. Современники свидетельствуют, что он был высок ростом, худощав, с правильными, даже красивыми чертами мужественного лица. К концу жизни Иван III сосредоточил в руках необъятную власть, которой не обладал ни один европейский государь.

Наивно было бы полагать, что этому послужило только его честолюбие. Без прочной опоры на все слои тогдашнего русского общества ни один честолюбец не смог бы ее достичь. Поддержка всех сословий — это не фетиш. Ее нужно оправдать, стать деятелем, способным возглавить такое движение.

Создание могучего централизованного государства в процессе борьбы с сепаратистскими устремлениями требует умения ждать, умения вовремя нанести врагам удар, умения сделать из врага союзника.

Эпоха Ивана III — это эпоха сложнейшей работы русской дипломатии, эпоха укрепления русского войска, необходимого для обороны Русского государства и воссоединения русских земель. Всего лишь у прадеда, у Дмитрия Донского, соседи-князья оспаривали великокняжеский стол и в Орде у хана, и с оружием в руках. С отцом они уже не смели спорить, борьба развернулась в одном роде, на великокняжеский стол посягали дяди и братья.

Договор с Литвой 1449 года в какой-то мере прояснил, кому быть собирателем Русской земли: Москве или Вильно. Мы это видим в исторической перспективе, но современники этого еще не понимали. Казимир по-прежнему считал за собой приоритет в собирании русских земель. Обстановка в феодальных республиках, Пскове и Новгороде, вселяла надежду, что спор с Москвой можно повернуть в свою пользу.

Московский Кремль при Иване III. Фрагмент картины А. Васнецова

«Молодшие» новгородские и псковские люди давно «тянули» к сильной великокняжеской власти, боярская олигархия в сильной княжеской власти видела ущемление своих интересов. «Вольность» олигархией понималась как возможность свободно маневрировать своим правом силы в эксплуатации низших сословий.

Новгородская олигархия давно пришла к убеждению, что князя надо приглашать из сильного княжеского дома, но такого, который был бы послушен новгородским боярам. При этом надо было сохранить право: неугодного выгнать вон и взять более выгодного в данный момент. Но такая установка таила в себе и противоречие. Ведь сильный княжеский род отличался прежде всего стремлением к единодержавности, а это больше всего и пугало новгородскую олигархию.

В старые времена у новгородских бояр выбор был если и нешироким, то все же не ограничивался одним княжеским родом. С утверждением единовластия великого владимирского и московского князя и подчинения ему всех князей Северо-Восточной Руси выбор сузился: либо из рода московских государей, либо из рода князей литовских.

Московский князь пугал своим единовластием, литовские князья возможным проникновением в Новгород «латинства». Но они прельщали своими обещаниями большей терпимости к вольностям боярской олигархии. Трудно было современникам оценить, что такая терпимость — явление временное, обусловленное неустойчивостью литовских позиций на Новгородской земле, желанием замаскировать программу будущего наступления польско-католических сил.

Феодальная верхушка Новгорода раскололась надвое: одни тянули к Москве, не желая поддаться «чужизие», опасаясь засилья иноверцев и полагая, что есть еще возможность договориться с московским князем о сохранении некоторых феодальных вольностей. Другие искали поддержки в Литве и были готовы отойти от Русской земли. Естественно, что и та и другая феодальные группировки искали себе сторонников и в среде «молодших» людей: купечества, простых горожан, ремесленников и землепашцев. В этой среде перевес был за сторонниками Москвы и московского князя, ибо простой люд видел в единовластии защиту.

Хотя Казимира и отвлекали дела с Орденом и внутренние заботы, его прозелиты в Новгороде спешили заполучить себе новых сторонников. Обстановка им благоприятствовала.

Нож и ножны. Москва. XIII—XIV века

Иван Васильевич, зная о борьбе сторон в Новгороде, не спешил с открытым вмешательством, полагаясь на силу своих сторонников и на авторитет новгородского владыки, поставившего преграду проникновению католичества в Новгород. Москву в это время отвлекали от Новгорода дела с Казанским ханством.

Казанское ханство было беспокойным соседом и связывало силы Москвы, не давало возможности решать споры с Литвой, мешало собиранию русских земель. В 1467 году смута в Казанской орде дала московскому князю повод для вмешательства.

Служилый московский царевич Касим получил весть из Казани, что его хотели бы видеть ханом. Иван Васильевич поспешил воспользоваться этим обстоятельством и дал Касиму сильную рать во главе с князем Оболенским-Стригой. Однако в 1467 году поход Касима и Оболенского оказался неудачным: хан Ибрагим не дал им переправиться через Волгу. Но Иван Васильевич не отступил от своего намерения. Москва готовила новый поход на Казань.

Казимир и его сторонники в Новгороде решили, что, поскольку Москва ввязалась в войну с Казанским ханством, настало время для активных действий.

Весной 1469 года под Казань двинулись по рекам городовые полки под началом воеводы Беззубцева. Московский полк вел Оболенский-Нагой. Суда сплывались к Нижнему. Из Москвы — Москвою-рекою и Окой, коломенцы и муромцы — Окою, владимирцы и суздальцы — Клязьмой, все приволжане — Волгой. Вологодская и устюжская рати пришли к вятчанам и отрезали их от хана Ибрагима.

Весенний поход принес много тревог хану Ибрагиму, много разорения его землям, русские полки одержали несколько побед, но дело было не закончено. Летом на Казань князь Иван послал своих братьев Юрия и Андрея Большого. Хан Ибрагим «добил челом» по всей воле великого князя и возвратил всех пленных, взятых за сорок лет. Дальнейшие военные действия на время прекратились, ибо начались дела новгородские.

Казимир успел войти в соглашение с ханом Большой Орды Ахматом, сторонники Литвы в Новгороде затеяли мятеж. Рассчитывая на то, что Москва увязла в войне с Казанью, к великому князю явился новгородский посол — посадник Василий Ананьин. Держал он себя с князем дерзко, на все замечания о нарушении княжеского права в Новгороде ответил: «Великий Новгород об этом мне не приказал».

Иван Васильевич проявил большую выдержку. Не видя возможности отозвать главные свои силы с Волги, он наказал Ананьину передать новгородцам: «Исправьтесь, отчина моя, сознайтесь, в земли и воды мои не вступайте, имя мое держите честно и грозно по старине, ко мне посылайте бить челом по докончанию, а я вас, свою отчину, жаловать хочу и в старине держу».

Умеренность княжеских речей литовская сторона в Новгороде постаралась представить как слабость князя.

Суздальские войска. Деталь иконы «Битва суздальцев с новгородцами». Конец XV века

В ноябре 1470 года умер новгородский владыка Иона, крепко державший сторону Москвы. Тут же в Новгород в соответствии с давней традицией явился представитель киевского княжеского дома Михаил Олелькович — ставленник Казимира. Спор быть Новгороду за Москвой или за Литвой обострился.

В узел московско-новгородских отношений завязан был и Псков. И Москва и Новгород в равной степени искали поддержки в Пскове. Но в Пскове, хотя город стоял и ближе к Литве, чем Новгород, литовская сторона тогда не имела такого влияния, как в Новгороде. В Пскове знали цену обещаниям литовских князей. Он находился на пути первого удара немецких рыцарей, в городе давно оценили, что реальной защитой от орденской агрессии может быть только великий князь владимирский и московский.

Хотя в Пскове, так же как и в Новгороде, с тревогой смотрели на подчинение города великокняжеской власти, но здесь с достаточной настороженностью относились и к стремлению некоторых кругов феодальной верхушки к союзу с Литвой против Москвы. Попытки Литвы отторгнуть Псков не столько военной силой, сколько созданием в ее олигархии сильной пролитовской ориентации начались еще в княжение Василия Темного.

В 1456 году во время конфликта с Новгородом, когда Василий Темный пошел на город, Псков выступил против московского князя. Ограничив самостоятельность Новгорода Яжелбицким договором, Василий Темный не посягнул на псковские вольности. Московские князья привыкли делать все основательно и неторопливо, дабы, поспешив, не потерять всего.

В 1456 году в Псков прибыл князь Александр Васильевич Чарторыйский, сподвижник Дмитрия Шемяки, враг Василия Темного и тайный союзник литовских феодалов. Псковская боярская олигархия заигрывала с литовскими князьями, готовилась к противостоянию московскому давлению, поэтому Чарторыйский был встречен с почетом и на вече был приглашен княжить. Это выглядело явной демонстрацией против Москвы.

Чарторыйский выставлял себя приверженцем псковской старины. Он укреплял город, восстанавливал разрушенные временем оборонительные сооружения, но подняться, как это умели делать великие владимирские князья, над интересами крупных феодалов не сумел, в Пскове углубился раскол между людьми «лучшими» и «молодшими». Конец пятидесятых годов был отмечен в Пскове мятежами «молодших» против феодальной олигархии.

Не сумел Чарторыйский решить и главный вопрос для Пскова: его обороны от вторжений ливонских рыцарей и шведских интервентов.

В 1460 году Василий Темный с сыновьями Юрием и Андреем явился в Новгород для разбора споров между великокняжеской властью и новгородцами. Если в 1456 году псковичи выступали единым фронтом с новгородскими сепаратистами, то на этот раз они отрядили посольство к великому князю с просьбами «о жаловании и печаловании своея отчины».

Церковь 12 апостолов на Пропастех. 1455 год

Здесь, с одной стороны, псковичи признавали Псков отчиной великого князя, с другой стороны, подчеркивали добровольность этого признания, оставляя за собой право выбора князя. Эти же послы просили Василия Темного оставить им княжить Чарторыйского, «чтобы ему быти от тебя наместником, а во Пскове князем».

Весь этот маневр преследовал две цели: во-первых, поставить Псков под защиту Москвы от ливонских рыцарей и шведов; во-вторых, изъявлением внешней покорности выторговать «вольности» для боярской олигархии.

В Пскове видели, что непокорность новгородцев привела только к ограничению их вольностей, отсюда и попытка покорностью приостановить подчинение Пскова великому князю и в то же время сохранить мосты к Литве.

Но этот шаг к сближению с Москвой был истерически воспринят Чарторыйским и сторонниками отхода Пскова к Литве. Князь отказался присягать Василию Темному, собрав сторонников, ушел в Литву, открыв тем самым истинные мотивы своего пребывания в Пскове.

Получив этот урок, псковичи потянулись к Москве Когда у Ивана Васильевича возникло «размирие» с Новгородом, на подмогу к Новгороду не пошли, ибо им было видно, что новгородская непокорность питается из того же центра, в интересах которого действовал и Чарторыйский.

Гусли девятиструнные, шлемовидные. Новгород

В Новгороде сторонников отхода к Литве возглавляло семейство Борецких: дети умершего посадника и его вдова Марфа. Что влекло к Литве это очень богатое, пользовавшееся большим почетом семейство, трудно сказать.

Можно предположить, что состояние иных новгородских семей из высшей феодальной олигархии было очень значительным по средневековым масштабам. Известно, что флорентийские, венецианские и генуэзские торговые дома были богаче иных королей и очень часто ссужали их значительными займами. Размах новгородской торговли, несмотря на все помехи, чинимые Ордой, шведами и ливонцами, был ничуть не меньшим, чем у итальянцев или в Ганзе. Торговый оборот шел по Балтийскому морю, вокруг Европы, а из Новгорода по Шексне на Волгу и вниз до среднеазиатских царств, по Северной Двине в глубины Заволочья.

Но это еще далеко не все. В Новгороде уже давно феодал, крупнейший землевладелец и купец часто выступали в одном лице. Достаточно взглянуть на карту новгородских волостей, простирающихся через Чудь Заволоцкую до отрогов Северного Урала, а по Печоре до пределов Северного Ледовитого океана, чтобы удостовериться, что иной новгородский боярин, феодал и купец владел землями, превосходящими по площади некоторые европейские королевства.

Крепость Ямгорода. Около 1500 года

Великие князья давно начали проникновение в новгородские пределы, точнее говоря, в Чудь Заволоцкую, отбирая «за себя» города и земли у Новгорода. Естественно, что в среде новгородской феодальной олигархии не могло не найтись лично обиженных Москвой.

Тенденция Новгорода к сепаратизму уравновешивалась долгое время трудностями роста централизованного Московского государства. Великие князья не раз, как мы видели, оказывали значительное давление на Новгород, но из-за сложностей с Ордой и Литвой сдавали завоеванные позиции.

К концу шестидесятых годов XV века соотношение сил между Ордой и Москвой, Москвой и Литвой сложилось в пользу Москвы. Оппозиционные Москве феодальные группировки Новгорода поняли, что дальнейшее сопротивление великокняжеской власти становится невозможным. Теперь обращение их к Литве уже не было всего лишь политическим маневром, намечался разрыв с центром собирания русских земель, прямая измена и «старине», и делу Александра Невского, русскому народу и Русской земле. Пока великий князь Иван Васильевич был занят казанскими делами, пролитовская сторона новгородского боярства всячески обостряла отношения с Москвой.

Ладожская крепость. XV век. Вид с северо-запада

Иван Васильевич действовал осторожно. Он искал пути для компромисса. В Новгород явились псковские послы и заявили: «Нас великий князь, а наш государь поднимает на вас; от вас же, своей отчины, челобитья хочет. Если вам будет надобно, то мы за вас, свою братью, рады отправить к великому князю бить челом о миродокончальной с вами грамоте: так вы бы послам нашим дали путь по своей вотчине к великому князю». Итак, в 1456 году псковичи были в одном стане с новгородцами, теперь, получив повеление великого князя идти с ним на Новгород, предложили всего лишь посредничество... в том, чтобы новгородцы покорились Москве.

Новгородские бояре пролитовской ориентации воспользовались псковским посольством, чтобы обострить обстановку. Несметные богатства Борецких и других бояр были пущены в ход. На вечевую площадь со всех концов кинулись нанятые крикуны. Они кричали: «Не хотим за великого князя московского, не хотим называться его отчиною, мы люди вольные; не хотим терпеть обиды от Москвы, хотим за короля Казимира» (Московский летописный свод).

Бывало, приглашали и литовских князей, приглашали и киевских, и владимирских, и черниговских, но связь с Русской землей не порывали, не рушили великий торговый путь из Балтики на Каспий. Не разрывали животворную артерию Северо-Восточной Руси, что помогла росту Владимиро-Суздальской земли, содействовала подъему Москвы и превращению ее в центр собирания русских земель.

Ладожская крепость. Вид с юго-запада

На радость ослабленной, но все еще опасной Орде, на радость Римской курии, раздались на вече купленные отдельными боярами голоса за Казимира, за присоединение Новгорода к Литве. Однако эти голоса не получили широкой поддержки. Им ответили: «Хотим по старине, к Москве!»

Казалось бы, почему не на вече, не волеизъявлением народа определить судьбу Новгорода. Но демократичность вече и всегда-то была условной, а на этот раз все было подготовлено, чтобы заглушить голос народа. Борецкие и иже с ними напустили на вече «худых мужиков вечников», для которых давно стало приработком кричать за тех, кто платит. В ход пустили силу, побили каменьями тех, кто стоял за Москву, и отправили по взятому силой «вечевому» приговору посольство с поминками и челобитьем к королю Казимиру. Король поспешил заключить договор с Новгородом «по всей его воле». (Почему бы на первых порах и не продемонстрировать новгородцам свою покладистость?)

Король обязался держать на Городище наместника греческой веры. А если пойдет великий князь московский на Великий Новгород, или сын его, или брат или которую землю поднимет на Великий Новгород, король должен был прийти на помощь со всею Радою Литовской. Король обещал не отнимать у новгородцев греческой веры, Новгород сам себе будет ставить владыку, где ему любо. Римских церквей король обязался не ставить ни в Новгороде, ни на земле Новгородской. Король обещал Новгороду «вольность» по старине и по крестной грамоте, но выговорил себе право раздавать волости на земле Новгородской.

Такого еще не бывало, чтобы Новгород заключил военный договор с польско-литовским королем против Москвы. В договоре проступала полная картина отторжения Новгорода от Москвы.

Первыми отозвались на эту «новизну» псковичи. Отправив послов к Казимиру, новгородцы послали сказать псковичам: «Вашего посла к великому князю не хотим поднимать, и сами ему челом бить не хотим; а вы бы за нас против великого князя на коня сели, по своему с нами миродокончанию». Псковичи в ответ объявили московскому послу, что будут помогать великому князю.

Казанские дела очень занимали Ивана Васильевича. Казанское ханство рассекало великий торговый путь. Но как ни важно было для московских целей обезопасить себя со стороны Казани, новгородские дела были ближе всего иного.

Медлить с новгородскими делами далее было нельзя. Но верный своим принципам использовать все средства, прежде чем поднять меч, Иван Васильевич, узнав о договоре новгородцев с Казимиром, еще раз попытался решить дело миром, усилить сторону московскую против литовской демонстрацией своей сдержанности и благожелательности. Иван Васильевич направил в Новгород посла передать волю великого князя, «чтобы отчина его, новгородцы, от православия не отступали, лихую мысль из сердца выкинули, к латинству не приставали и ему бы, великому князю, челом били, да исправились, а он, великий государь, жалует их и в старине держит» (Московский летописный свод).

Есть предположение, что Иван Васильевич проявил при этом еще и особую гибкость. Будто бы он пожаловал сына Марфы, тогдашнего степенного посадника Дмитрия Борецкого, в московские бояре.

Обратился к новгородцам и митрополит Филипп. В своем послании он раскрыл опасность проникновения в Новгород католичества. «Много у вас людей молодых, — писал митрополит, — которые еще не навыкли доброй старине, как стоять и побороть по благочестии, а иные, оставшись по смерти отцов ненаказанными, как жить в благочестии, собираются в сонмы и поощряют на земское неустроение».

Однако уговоры не помогали. Казимир ободрял новгородцев обещанием своей помощи и приходом на Москву хана Ахмата.

Весной 1471 года великий князь созвал на думу своих братьев, митрополита, архиереев, бояр и воевод, хотя мог решить и единовластно поход на Новгород. Созывом думы он поднимал на переметчиков всю Северо-Восточную Русь, подчеркивал, что конфликт с Новгородом дело не только великого князя, а всей Русской земли.

Москву великий князь поручил своему сыну Ивану, с ним оставил своего брата Андрея Старшего, служилого татарского царевича Муртузу, в поход позвал братьев — Юрия, Андрея Меньшого, Бориса, князя Михаила Андреевича верейского с сыном и служилого татарского царевича Данояра. Для споров с новгородцами о «старине», точнее говоря, о правовых разногласиях, взял искушенного в летописях дьяка Степана Бородатого.

В Новгород поскакал гонец с разметными грамотами, в Тверь, Псков и Вятку — гонцы с повелением идти в Новгород.

Полки двинулись по всем путям, ведущим в Новгородскую землю, охватывая ее со всех сторон. Великий князь с главными силами выступил из Москвы 20 июня, 29 июня остановился в Торжке. Сюда пришли к нему тверские полки, явились послы из Пскова с известием, что Псков сложил крестное целование Новгороду.

Не тронулся на подмогу новгородцам их самозваный государь король Казимир. Новгородские сепаратисты запросили помощи у ливонских рыцарей, но и те, видя грозную силу московского князя, выступить не решились.

23 июня под Русой новгородские отряды встретились с передовыми полками Ивана Васильевича. Новгородцы потерпели поражение. В их рядах был отмечен явный разлад. Некоторые отряды не шли в бой, заявляя, что владыка «не велел на великого князя рук поднимать».

На город медленно надвигались полки московского князя. 10 июля выступили со всей силой псковичи.

Пролитовская сторона в Новгороде еще занимала господствующие позиции. Она начала собирать войско против псковичей, но для этого нужны были не только «вечевые крикуны». Городские люди не хотели воевать за сторонников литовского короля. Тех, кто отказывался идти, грабили, избивали, топили в Волхове. Насильно согнанное войско выступило из Новгорода под водительством посадника Дмитрия Борецкого.

Дмитрий Борецкий шел навстречу псковичам, но встретился с передовыми полками Ивана Васильевича на берегу Шелони. Будто бы Дмитрий Борецкий вывел из города до 40 тысяч ратников. У московских воевод было всего 4 тысячи воинов. Сорок тысяч — это, конечно, обычное преувеличение, но несомненно, что новгородцы имели численный перевес над передовыми московскими полками. Однако этот численный перевес ничего не стоил, ибо рядовые новгородцы шли не по доброй воле.

Едва сойдясь с москвичами, новгородцы побежали. Дмитрий Борецкий был взят в плен, при нем нашли договорную грамоту новгородцев с Казимиром.

Получив известие о победе на Шелони, Иван Васильевич продвинулся ближе к Новгороду и 24 июля встал в Русе, ожидая новгородских послов с челобитьем. Видимо, он имел сведения, что в Новгороде опять встал раскол.

Действительно, в Новгороде вновь обострилась борьба сторон, но вместе с тем жителями овладела тревога, что великий князь идет чинить расправу. Город готовился к обороне.

«Одежда на престол». Конец XV века. Москва. Фрагмент

Иван Васильевич счел нужным проявить власть. Он велел казнить Дмитрия Борецкого и еще трех знатных лиц из пролитовской партии. Не подействовало. Новгородцы пожгли посады, затворили город.

У великого князя, судя по всему, было достаточно сил, чтобы взять город приступом. Однако и тут он проявил себя тонким политиком. Приступ, захват города силой отбросил бы в лагерь противника и тех, кто «тянул» к Москве: тысячи «молодших» людей, ремесленников, торговцев, огородников.

Иван взял город в осаду. И этим довольно быстро изменил соотношение сил борющихся сторон. Немедленно вздорожал хлеб. Рожь, которую потребляло большинство новгородского населения, исчезла с рынка, пшеница была недоступна простому люду по цене.

Простой люд, все низшие сословия, поднялись на бояр, обвиняя партию Борецких, что это они «назвали» на Новгород великого князя со всей его силой. Московская сторона взяла верх. Владыка Феофил поехал с челобитьем к великому князю.

Иван Васильевич принял Феофила на реке Коростыни при устье реки Шелони. Великий князь снял «гнев» на свою отчину — новгородцев и дал мир по «старине», взяв с Новгорода за непокорность 15 тысяч рублей деньгами «в отсчет» и серебром «в отвес».

Мирный договор, подписанный на Коростыни, во многом повторял Яжелбицкий. Все сводилось к пониманию «старины». Новгородцы толковали это понятие, как им было привычно, вкладывая в него обережение своей вольности. Великокняжеское понимание «старины» было иным. Здесь «старина» не уходила глубже Яжелбицкого договора, выражалась в признании Новгорода «отчиной» великих князей всея Руси.

Договор на Коростыни прежде всего закреплял принадлежность Великого Новгорода Москве, «быть от великих князей неотступными ни к кому». Новгород лишился права принимать не только литовских князей, но и русских, состоящих в «недругах» великому князю. Княжеский стол в Новгороде с судом и прочими правами Иван Васильевич перевел на себя. Восстанавливалась и полная зависимость новгородской церкви от московского митрополита. На этом великий князь пока и ограничился, предоставляя остальное времени и развязывая себе руки для укрепления позиций Москвы на юге и юго-востоке.

Нам же надлежит задуматься, почему Казимир не пришел на помощь новгородцам?

В польской исторической литературе высказывалось положение, согласно которому причиной пассивности Казимира являлось невыгодное для Польско-Литовского государства общее соотношение сил в Восточной Европе. Но анализ внешнеполитической обстановки 60-х и 70-х годов в Восточной Европе говорит о том, что обстановка, напротив, складывалась для Казимира благополучно. Продолжалось начатое в конце 60-х годов сближение с ханом Большой Орды Ахматом. Отношения с Крымом можно было считать формально мирными. Менгли-Гирей еще в начале 60-х годов выдал Казимиру ярлык на русские зе лли. Литовский митрополит Григорий не утратил к 1470 году влияния на некоторые круги Новгорода. Все это, вместе взятое, давало Казимиру перевес во внешнеполитическом балансе над Москвой.

Между тем в политической жизни Восточной Европы зрели силы, которые не всегда выступали на поверхность, но за которыми было будущее. Заслуга Ивана Васильевича состояла как раз в том, что он сумел нащупать эти скрытые рычаги своего возрастающего могущества. Силы эти — тенденция развития Московской Руси в централизованное государство, основанное на национальном и религиозном единстве.

Не обладая перевесом над Польшей, Литвой, Большой Ордой, Орденом и пролитовским боярством в Новгороде, вместе взятыми, Иван Васильевич сумел обойти все эти подводные камни, нашел точное направление между Сциллой и Харибдой, вовремя сосредоточил все силы на узком участке фронта, разгромил пролитовскую сторону новгородской олигархии, не обидев «молодших» людей, угадав в них сторонников идеи централизованной власти.

Ход всего «новгородского дела» в 1471 году показал, что затея перехода Новгорода под власть короля Казимира всего лишь авантюра, не имеющая корней в народной среде. Надо полагать, что неустойчивость своего положения в Новгороде видел и Казимир, потому и не выступил на помощь своим прозелитам.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница