А. Селарт. «Ледовое побоище 1242 года»¹

В 1240 году ливонцы предприняли поход против Пскова, в результате чего та часть его политической элиты, которая выступала на стороне новгородского князя Александра Ярославича, оказалась отстраненной от власти. Ранней весной 1242 года Александр вновь подчинил себе город и совместно со своим братом Андреем 5 апреля в ходе так называемого Ледового побоища разгромил ливонское войско на льду Чудского озера. Специфичность восприятия роли князя Александра Невского русским национальным и историческим сознанием, которая, в свою очередь, объясняется своеобразными политическими привязками², придавала сражению чрезвычайную историческую значимость, которая, впрочем, не соответствует историческому контексту того времени.

При этом свидетельств исторических источников, касающихся этого события, совсем не так уж мало. Источники различного происхождения прекрасно дополняют друг друга³. «Старшая Рифмованная ливонская хроника», образец орденской историографии 1290-х годов, сообщает, что после передачи Северной Эстонии датскому королю (1238), у дерптского (тартуского) епископа Германа начались конфликты с русскими. Те, якобы, выступили против епископа и причинили ему немало огорчений. Епископ обратился к рыцарям Ливонского ордена с просьбой о помощи, и магистр пошел ему навстречу. Равным образом помощь ему оказали hurtiges man — вооруженные отряды вассалов из датских владений в Северной Эстонии. То, что произошло потом, хронист описывает так: это войско захватило Изборск, после чего все русские, которые защищали крепость, были перебиты. Вскоре, однако, из Пскова подошли русские отряды, которые под Изборском сошлись в бою с орденом, вассалами датского короля и войском епископа Германа, но были разбиты. Русские бежали вплоть до реки Великой, после чего началась осада Пскова, во время которой, по сообщению все того же хрониста, «множество рыцарей и кнехтов полностью заслужили свое право на лены» (manich ritter und knecht / wol ir lêhenrecht vordienten). Город капитулировал, поскольку после проигранной битвы был крайне ослаблен, и его князь «Герпольт» (Gêrpolt) по доброй воле передал крепость и большое количество земли рыцарям ордена для того, чтобы в дальнейшем о них заботился магистр. После этого войско ордена покинуло Псков, где для охраны земли были оставлены два брата-рыцаря с небольшим отрядом немцев. Когда новгородский князь Александр Ярославич получил о том известие, он прибыл в Псков во главе своего войска и выгнал оттуда обоих братьев-рыцарей, которые исполняли там обязанности фогтов. «Если бы Псков тогда был сохранен, то сейчас бы это шло на пользу христианству до самого конца света. Неудача, если кто-то завоевал хорошую землю и плохо в ней утвердился: пусть он сетует, если понесет урон (wêre Plezcowe dâ behût / daz wêre nû dem cristentûme gût / biz an der werlde ende. / ez ist ein missewende. / der gûte lant betwungen hât / und der nicht wol besetzet hât: der claget wen er den schaden hât)», — резюмировал хронист. Новгородский князь вернулся назад, но потом к Пскову с большим войском подошел «суздальский князь» Александр, который потом двинулся дальше в Ливонию. Дерптский епископ, узнав о том, стал готовиться к наступлению, однако даже объединенное войско ордена и епископа дерптского оказалось крайне невелико и по причине численного преобладания русских потерпело поражение — двадцать рыцарей ордена погибло и шестеро попали в плен. Вслед за этим Александр вернулся в свои владения. Завершив описание сражения, хронист прибавил, что после этого магистр Герман Балк (Balke) на протяжении пяти с половиной лет вел долгие войны как с русскими, так и с «язычниками», после чего умер⁴. Взятие Изборска в 1240 году и пребывание в Пскове двух рыцарей ордена с небольшим сопровождением упомянуты также в ливонской орденской хронике Германа фон Вартберга (XIV век)⁵.

Новгородские летописи, со своей стороны, сообщают следующее: в 1240 году, после битвы на Неве, Изборск был захвачен немцами, а именно людьми из Оденпе (Отепя), дерптцами и феллинцами, предводительствуемыми князем Ярославом Владимировичем. Когда новость о том достигла Пскова, псковское войско выступило против врага, но потерпело поражение, после чего немцы сожгли псковский посад с его церквями, а в них иконы, книги, даже евангелие. Они опустошили ряд деревень в окрестностях Пскова, на протяжении недели осаждали город и взяли в заложники детей уважаемых людей. После этого псковичи из числа «предателей», Твердило Иванкович и прочие, впустили немцев в город, сделались вместе с ними господами Пскова, а также подвергли разграблению несколько деревень в Новгородской земле. Часть псковичей бежала в Новгород вместе с женами и детьми. Когда же немцы вторглись в Ижорскую землю, новгородцы обратились к князю Ярославу Всеволодовичу с просьбой прислать им князя, однако направленный к ним Андрей Ярославич пришелся им не по душе, и они стали просить прислать им Александра. Весной 1241 года последний прибыл в Новгород, а вскоре, выступив против немцев во главе новгородцев, воинов из Ладоги, карелов и ижорян, взял крепость Копорье. В марте 1242 года Александр совместно с новгородцами и своим братом Андреем предпринял военный поход в земли чуди, а затем осадил Псков, пленил там немцев и чудь и отослал их «в оковах» в Новгород. Сам он снова пошел на чудь и приказал своему войску опустошить ее землю. После того как русский передовой полк был наголову разбит, князь со своим войском вступил на лед Чудского озера, а немцы с эстами преследовали его. 5 апреля в битве у «на Узмени, у Воронѣя камени» немцы потерпели поражение, а чудь бросилась бежать. В тот же год в Новгород или к князю прибыло немецкое посольство, которое обещало вернуть все, что было захвачено немцами в отсутствие князя — «Водь, Лугу, Пльсковъ, Лотыголу». Пленные с обеих сторон, наряду заложниками из числа псковичей, получили свободу⁶.

«Житие Александра Ярославича» сообщает, что на третий год после Невской битвы зимой Александр с большим войском отправился походом в Немецкую землю. К тому времени немцы уже взяли Псков и назначили туда своих «тиунов».⁷ Александр немцев частично перебил, частично взял в плен и освободил город от захватчиков. Потом он отправился в немецкую землю, чтобы подвергнуть ее опустошению. В сражении он добился великой победы и взял множество пленных, среди которых были и те, кто называли себя «божии ритори». В Пскове духовенство воздало ему почести за освобождение от «иноязычников», князь же убеждал Псков не творить более измены ни в его время, ни во времена его внуков⁸. В псковских летописях впервые упоминается дата сражения под Изборском, 16 сентября, но содержащиеся в них сообщения, вероятно, возникли под влиянием как новгородских летописей, так и «Жития» Александра⁹. В Лаврентьевской летописи отмечено, что Андрей был направлен на помощь новгородцам своим отцом Ярославом Всеволодовичем, после чего речь идет о Ледовом побоище, где было взято много пленных¹⁰.

Хотя показания независимых друг от друга источников очень хорошо состыкуются, определить значимость происходившего в рамках единой картины, отображающей суть тогдашних взаимоотношений Ливонии с Русью, очень сложно. Центральные места в ней занимают, конечно, епископ Дерпта и псковский князь Ярослав Владимирович, хотя в «Рифмованной хронике» и хронике Германа фон Вартберга, представляющих орденскую историографию, основной упор сделан на деятельности ливонских рыцарей. Впрочем, в «Рифмованной хронике» также говорится о том, что епископ обращался к рыцарям ордена за помощью, а, следовательно, являлся инициатором военного похода. В «Рифмованной хронике» упомянуты также вассалы датского короля, однако не под 1242, а под 1240 годом. Епископ действует здесь как ландсгерр, а не как миссионер. Все эти события многократно интерпретировались, в первую очередь, русской историографией XX века как попытки подчинения Русской земли и православной церкви, одобренные и направляемые римскими папами,¹¹ хотя в случае с походом против Пскова подобное не подтверждается источниками. Описание поджога церквей в окрестностях Пскова и уничтожение в огне Священного Писания, о которых говорится в летописях, свидетельствует не о еретичестве захватчиков, а скорее о преступности их поведении в целом. Новгородские летописи особо отмечают опустошительные походы 1240—1241 годов, направленные в пределы Новгородской земли — в связи с Псковом летопись говорит о разорении деревень в Новгородской земле, а в отношении военных действий на Водской (Ижорской) земле и Копорья — о местечках на реке Луга. О взаимосвязи двух походов, предпринятых против Новгорода с разных направлений, в источниках нет никаких сведений.

Упоминание новгородских летописей о князе Ярославе Владимировиче и людях из Оденпе, равно как и о дерптцах, т. е. воинах дерптского епископа, и феллинцах, т. е. рыцарях ордена из Феллина (Вильянди), прямо указывает на аналогичные события 1230-х годов, когда Изборск был захвачен на время группой русских, которые вступили в союз с дерптцами¹². Легко поверить, что именно Ярослав Владимирович был тем, кого «Рифмованная хроника» именует «Герпольтом».¹³ Взятие заложников во соблюдение договора указывает на аналогию событиям 1228 года, когда ливонское войско вошло в Псков и соглашение ордена Меченосцев с псковичами также гарантировалось выдачей заложников.

«Рифмованная хроника» и заложенная ею традиция связывают военный поход против Пскова и Ледовое побоище с первым магистром ливонского подразделения Тевтонского ордена Германом Балком, который, однако, в 1238 году уже покинул Ливонию, а в 1240 году умер. Его преемниками были магистры Дитрих фон Грюнинген (1238/1239—1246) и Андреас фон Фельбен (1241, 1248—1253). В связи с походом против Пскова 1240 года «Рифмованная хроника» говорит об участии в нем магистра, а вот по поводу событий 1242 года таких сведений нет. Упоминание летописей о «вельяндцах», с одной стороны, указывает на орденский замок Феллин в Эстонии, возможно, однако, что привлечение внимания к большому орденскому замку, расположенному ближе прочих к Новгороду, служило указанием на участие в деле ордена как такового.¹⁴ Впрочем, согласно предположению Е.Л. Назаровой, при захвате Пскова ключевой фигурой являлся именно комтур Феллина¹⁵.

Хотя «Рифмованная хроника» повествует, главным образом, о рыцарях ордена, это совершенно не означает, что в означенных событиях ливонское ответвление Тевтонского ордена действительно играло руководящую роль и что сам магистр или его заместитель Андреас фон Фельбен лично возглавляли военный поход. Уже давно указывается на то, что нападение на Русь в целом находилось вне сферы интересов ордена, чьи главные противники пребывали на юге — в Курлянии, Жемайтии и Литве, не говоря уж об интересах Орденской Пруссии. В начале 1242 года орден планировал завоевание Курляндии, которое должен был возглавить магистр Дитрих фон Грюнинген и которое осуществилось в 1245 году при военной поддержке датских вассалов, а также рижской, эзель-викской (сааре-ляэнеской) и Дерптской епархий¹⁶. По мнению Фридриха Беннингхофена, за военным походом на Русь скрывался замысел и самостоятельная политика бывших меченосцев, уцелевших в битве при Сауле в 1236 году, которые не могли смириться с переходом Северной Эстонии к Дании и пытались самоутвердиться посредством нападений на Русь¹⁷. Впрочем, говорить о какой-то конфронтации двух направлений орденской внешней политики пока нет оснований. После объединения Ордена меченосцев и Тевтонского ордена в 1237 году ливонская ветвь Тевтонского ордена, возникшая в результате этого слияния, проводил целенаправленную политику оттеснения бывших меченосцев на второй план¹⁸.

Основная роль в походе против Пскова принадлежала, таким образом, дерптскому епископству и его связям с князем Ярославом Владимировичем, зародившимся в 1230-е годы, а через них и псковской оппозиции, не признававшей власти Александра Ярославича, которая преследовала целью передачу власти в Пскове Ярославу Владимировичу¹⁹. О прямой причастности последнего, тесно связанного с Оденпе²⁰, свидетельствует летописное упоминание людей из Оденпе («Медвежан») на первом месте в перечне «немцев». То, что «вельяндцы» в этом списке помещены на последнем месте, указывает, таким образом, на менее значимую роль ордена. Начало похода, возможно, было предопределено благоприятным стечением обстоятельств, касающихся внутриполитической жизни Пскова. Упомянутое в «Рифмованной хронике» «горе» (leit), доставленное Русью дерптскому епископу Герману, которое тот долгое время должен был сносить, как и опасность для христианского народа²¹, не содержат прямого указания на военные действия в районе дерптско-псковской границы в 1239—1240 годах. В Новгороде и Пскове имелась внутренняя оппозиция, которая искала поддержки различных внешних сил — князей Суздаля, Смоленска, Чернигова и др. Торговые связи с Ливонией, вероятно, для всех противоборствующих партий были существенны, хотя при этом вряд ли можно говорить о том, что для какой-то определенной группы торговля с Ливонией представляла особый интерес. Скорее всего, что суть дела предопределялась наличием претендентов разных политических направлений на княжеский стол, и Ярослав Владимирович был одним из них.

Капитуляция Пскова перед ливонским войском, таким образом, с позиции города означала не что иное, как смену князя. Каким объемом власти обладали при этом два орденских фогта, остается неизвестным. Отношения Ярослава Владимировича к ливонскому вспомогательному войску было довольно сложными, а его власть над Псковом гарантировалась взятием заложников. Предводителем самого Пскова, который «самъ поча владѣти Пльсковомь съ Нѣмци», новгородская летопись называет Твердилу Иванковича «съ инѣми». Положение Ярослава также зависело от Твердилы. Кому в Ливонии, дерптскому епископу или ордену, были обещаны упомянутые заложники, не сказано. Вместе с тем в повествовании о ливонском посольстве, направленном в Новгород по поводу заключения мира, говорится об освобождении заложников и прочих условиях примирения, которые, скорее, можно связать с орденом, а не с дерптским епископством. «Рифмованная хроника» также упоминает лены, которые храбрые рыцари заслужили себе в сражении под Изборском, однако это утверждение, возможно, всего лишь риторический элемент описания сражения. В случае, если б кто-либо действительно получил лен, то это произошло бы, по-видимому, прежде всего, за счет земель, конфискованных у сторонников Александра Ярославича. Этот шаг, разумеется, увеличил раскол внутри псковской городской общины.

Документ, датированный 1248 годом, гарантирует раздел Псковского княжества между дерптским епископством и орденом и сообщает, что оно «было пожаловано упомянутой Дерптской церкви князем Гереславом (Ghereslawus), наследником этого княжества»²². Альберт Амманн пытался доказать, что это пожалование состоялось еще в 1239 году²³, и это утверждение воспринимается в целом как правильное²⁴. В перечне документов, которые в середине XVII века были перевезены из Митавы (Елгавы) в Стокгольм, помимо прочего содержится запись «1239 год. Дерпт. О том, как королевство Псков было разделено между орденом и Дерптской епархией)»²⁵, хотя, возможно, что здесь фигурирует ошибка, допущенная при чтении трассумпта 1299 года, где упоминается документ 1248 года²⁶. Но даже при наличии ошибки в документальном обосновании соответствующие обещания князя Ярослава Владимировича относительно передачи Пскова ливонцам — или то, что епископство могло позднее истолковывать в качестве таковых, — в реалиях рубежа 30-х — 40-х годов XIII века кажутся правдоподобными. Любая военная помощь должна была вознаграждаться, и «дарение» княжества вполне могло явиться формой такой ответной услуги. Подобное дарение, предположительно, могло пониматься как ленное пожалование, а потому вполне возможно, что Ярослав первоначально уступил Псков дерптскому епископу, чтобы потом получить его обратно уже в качестве ленного владения. Соответствующее сообщение «Рифмованной хроники», согласно которому «Герпольт, который был их королем, по своей доброй воле предоставил крепости и хорошие земли в руки немецких братьев» (daz Gêrpolt, der ir kunic hiez / mit sîme gûten willen liez / burge und gûte lant / in der dûtschen brûdere hant),²⁷ воспринималась, сообразно обстоятельствам, как такое дарение, часть которого уже в 1240 году была обещана ордену в качестве ответного вознаграждения за участие в военном походе. Само по себе наследственное право Ярослава являлось, конечно же, фикцией. Псков не был наследственным княжеством, напротив, здешние князья приглашались и изгонялись так же, как это было принято в Новгороде. Наследственными землями Ярослава были Торопец и Ржев, однако его (длительное?) пребывание в Ливонии в 30-е годы XIII века указывает на то, что он либо не имел возможностей находиться там в безопасности, либо эти владения не соответствовали его амбициям²⁸. Упоминание о Ярославе Владимировиче появляется в источниках еще раз под 1243 годом в сообщении о его жене, убитой в Оденпе ее пасынком и похороненной в Пскове, а также под 1245 годом, когда он во главе воинов из Торжка совместно с Александром Ярославичем совершал разорительный поход в Литву²⁹. В 1248 году он, вероятно, уже умер³⁰.

Согласно «Рифмованной хронике», в марте—апреле 1242 года после взятия Пскова войска Александра и Андрея продвинулись дальше «в землю братьев» (in der brûder lant)³¹, после чего дерптский епископ и направил на помощь ордену своих людей. Конечно использованное здесь выражение «земля братьев» вполне могло бы служить обобщающим обозначением всей Ливонии, хотя хронист довольно четкое различает владения разных государей и «землей братьев» называет лишь орденские округа³². Русские войска продвинулись, таким образом, до областей Толова и Саккала; набег длился так долго, что ливонцы, со своей стороны, смогли собрать свое войско. С учетом того обстоятельства, что орден был заинтересован в сохранении своего контроля над Псковом, вопрос о дани, собиравшейся тогда псковичами с Латтгальской Толовы, обретает совершенно иное звучание. То, что русский поход был направлен именно туда, можно связать с отказом местного населения ее платить. Когда русская рать возвращалась назад, путь ей преградили войска ордена и дерптского епископа, однако победа в сражении досталась Александру и Андрею. Анатолий Кирпичников считал, что в ливонском войске было максимум 30—35 рыцарей и чуть более 300 человек кнехтов и ополченцев из числа «ненемцев», а русские располагали небольшим перевесом; таким образом, вместе набиралось самое большее около 1000 человек с обеих сторон³³. Это предположение — чистая догадка и не находит подтверждения в источниках, хотя в контексте ливонской военной истории XIII века оно выглядит правдоподобным.

Когда в 1242 году в Новгороде был заключен мир, то, по сообщению русских летописей, Ливония отказалась в пользу князя и/или Новгорода от Ижорской земли, Пскова, Луги и Лотыголы, и тем самым на период действия мира сохранялся status quo. Военные походы на Псков и в Ижорскую землю оказались связанными между собой только в ходе подписания мирного договора с орденом. Отдельно следует задать вопрос о значении названия «Лотыгола». У Новгорода не было своих интересов в Латгалии, но в летописях речь ясно ведется о реституциях, осуществленных при подписании мира в пользу Пскова и Александра. Поскольку сообщения о временном нахождении Латгалии под властью Александра отсутствуют, возникает предположение, что Псков во время войны отказался от дани с Толовы и теперь ему, что вполне понятно, было обещана возобновление права на ее взымание³⁴. Если орден участвовал в осуществлении властных полномочий в Пскове, ему и впрямь могли быть обещаны в качестве вознаграждения дань с Толовы, соответственно и вся полнота прав на ее использование, однако после потери Пскова он должен был смириться с их возвратом. Из того же следует возможность, что и Александр имел свои интересы в бассейне Даугавы, поскольку он незадолго до этого женился на полоцкой княжне³⁵. В течение всех 40-х годов XIII века Ярослав Всеволодович и его сын пользовались в пределах смоленских и полоцких земель заметным влиянием³⁶.

То, что Ледовому побоищу в ходе мировой истории приписывается особая важность, имеет чисто идеологические мотивировки и мало общего с исторической наукой³⁷. Следует проводить различие между великим значением этого события, которое казалось бесспорным людям XX века, и отношением к нему его современников, живших в XIII столетии. В ходе дискуссии о том, какую степень важности следует присваивать этому сражению, следует, в первую очередь, задасться вопросом, в отношении кого — великокняжеской династии владимирских князей, Пскова, Новгорода, дерптского епископства, Руси или Европы? Если следовать русским источникам, то для их составителей это была история о том, как Александр потерял, а потом вновь вернул себе контроль над Псковом. «Переветникы» в Ижорской земле (1240) и Пскове, о которых сообщают летописи, совершили свое предательство лишь в отношении князя, но никак не в отношении Руси или православия. События войны 1240—1242 годов, возможно, вовсе не изменили перспектив, которыми изначально обладали новгородцы и псковичи в отношении Ливонии и Швеции. Согласно одному мнению, Запад расценивался ими не более угрожающим, чем прежде, или не ставшим менее опасным ввиду поражения³⁸. К этой оценке можно присоединиться, но с оговоркой, что не надо заходить столь далеко в разговорах о Востоке и Западе. Те события принадлежат историческому контексту исключительно местной политики, связанной с обладанием властью, в отношении же Пскова речь шла как о «внутриполитической борьбе», так, равным образом, и о его «внешних связях». Если б церковь и конфессиональный вопрос во всем этом вообще играли какую-либо роль, что являлось бы в том контексте скорее результатом, а не причиной, то это, наверное, нашло какое-либо отображение в политической риторике, однако в реальности этот момент воспринимался как нечто второстепенное, малодостойное того, чтобы оставить свой след в источниках.

Впрочем, с другой стороны, исходящие из Ливонии попытки подчинения Ижорской земли и Пскова, которые имели место в 1240—1242 годах, достойны внимания. Политические силы Ливонии сумели на какое-то время закрепиться к востоку от Чудского озера. Флёр чрезвычайности, однако, был придан этому событию позже благодаря осознанию, что Чудское озеро в Средневековье являлось разграничительной линией между православными и католическими мирами. В условиях того времени это повлекло за собой, с одной стороны, продолжение католической миссии в среде язычников-ижорян, а с другой — политическою интеграцию, направленную в сторону Пскова, причем обе тенденции развивались обособленно как в плане идеологическом, так и территориальном. При всем том речь идет отнюдь не об единовременном историческом решении, а о разрозненных эпизодах политической практики, осуществлявшихся ранее и продолжавшие осуществляться в дальнейшем. То обстоятельство, что в них возможен был успех, который, правда, в столкновениях с сильным противником проявлялся лишь временами, зависело также от обстоятельств, пребывавших вне Ливонии, подчас совершенно случайных — главным образом от внутриполитической ситуации в Новгороде и Пскове.

Перевод с немецкого М.Б. Бессудновой.

Примечания

1. Статья представляет сокращенный и несколько переделанный вариант главы из книги Selart A. Livland und die Rus' im 13. Jahrhundert. Köln, 2007.

2. Isoaho M. The image of Aleksandr Nevskiy in medieval Russia. Warrior and Saint. Leiden, 2006; Шенк Ф.В. Александр Невский в русской культурной памяти: святой, правитель, национальный герой (1263—2000). М., 2007; Данилевский И.Н. Александр Невский: парадоксы исторической памяти // «Цепь времен». Проблемы исторического сознания. Ред. Л.П. Репина. М., 2005. С. 119—132; Dahlmann D. Der russische Sieg über die «teutonischen Ritter» auf dem Peipussee 1242 // Schlachtenmythen. Ereignis — Erzählung — Erinnerung. Hrsg. G. Krumeich u. a. Köln, 2003. S. 63—75.

3. Бегунов Ю.К., Клейненберг И.Э., Шаскольский И.П. Письменные источники о Ледовом побоище // Ледовое побоище 1242 г. Труды комплексной экспедиции по уточнению места Ледового побоища. Ред. Г.Н. Караев. М.—Л., 1966. С. 173—239.

4. LRC. V. 2065—2298.

5. Hermanni Wartberge Chronicon Livoniae // SRP. Bd. 2. S. 29.

6. Н1Л. С. 77—79.

7. В некоторых копиях встречается понятие «наместникы» более позднего происхождения (Бегунов Ю.К. Памятники русской литературы XIII века «Слово о погибели Русской земли». М., 1965. С. 169, 190).

8. Там же. С. 190—191.

9. П1Л. С. 13; П2Л. С. 81. См. также: Grabmüller H.-J. Die Pskover Chroniken. Untersuchungen zur russischen Regionalchronistik im 13.—15. Jahrhundert. Wiesbaden, 1975. S. 134—135; Pickhan G. Gospodin Pskov. Entstehung und Entwicklung eines städtischen Herrschaftszentrums in Altrußland. Wiesbaden, 1992. S. 114. Вторая Псковская летопись датирует Ледовое побоище 16 октября (П2Л. С. 21).

10. Лаврентьевская летопись // ПСРЛ. Т. 1. М., 1997. С. 470. Участие собственно датских сил в событиях 1240 и 1242 годов в современных им источниках не упоминается. Подробнее см.: Selart A. Die Kreuzzüge in Livland Mitte des 13. Jahrhunderts und das dänische Königshaus // Narva und die Ostsеeregion. Beiträge der II. Internationalen Konferenz über die politischen und kulturellen Beziehungen zwischen Russland und der Ostseeregion (Narva, 1.—3. Mai 2003). Hrsg. K. Brüggemann. Narva, 2004. S. 125—137. Мнение Дж. Линда о том, что в «Рифмованной хронике» (V. 2241—2242) упоминается об участии в Ледовом побоище войска датского короля, вызвано недопониманием, поскольку в качестве войска «короля» (kunic) на самом деле здесь фигурируют русские войска князя Александра (см.: V. 2208—2209, 2213, 2226, 2263). См. также: Lind J. Russian Echoes of the Crusading Movement 1147—1478 — Impulses and Responses // Middelalderforum. Bd. 3/1—2, 2003. S. 233.

11. Selart A. Der Livländische Deutsche Orden und Russland // L'Ordine Teutonico tra Mediterraneo e Baltico. Incontri e scontri tra religioni, popoli e culture. Hrsg. H. Houben. Galatina, 2008. S. 253—255.

12. Selart A. Otepää, Pihkva ja püha Jevpraksija // Muinasaja loojangust omariikluse läveni. Pühendusteos Sulev Vahtre 75. sünnipäevaks. Hrsg. A. Andersen. Tartu, 2001. S. 107—120.

13. Бегунов Ю.Н. и др. Письменные источники. С. 219—224. Имя «Ярослав» в латинских и немецких текстах передавалось либо как «Gerceslawe» (Henrichs livländische Chronik. Bearb. v. L. Arbusow [jun.J und A. Bauer. Hannover, 1955. XXII. 4 S. 152), либо как «Geroslaw». Сведения о князе Ярополке в связи с 1240 годом отсутствуют как в русских, так и в ливонских источниках. Вероятно, что в тексте «Рифмованной хроники» вторая часть имени изменена или даже переведена: старорусскому -slav соответствует средненижненемецкая часть имени -balt, -pold. Русский князь неизвестного происхождения по имени Ярополк был в 1268 году в Новгороде (Н1Л. С. 86, 316). Е.Л. Назарова предполагает, что Gêrpolt был сыном Ярослава (Назарова Е.Л. Псков и Ливония в 40—90 гг. XIII в. // Civitas et castrum ad Mare Balticum. Baltijas arheoloġijas un vēstures problēmas dzelzs laikmetā un viduslaikos. Rakstu krājums — veltījums prof. Dr. habil. hist. Andrim Caunem 65 gadu dzīves jubilejā. Hrsg. Ē. Mugurēvič Ē. u. a. Rīga, 2002. S. 594—596); А.В. Кузьмин замечает, что Ярополк 1240 года идентичен Ярополку 1268 года и одновременно являлся сыном Мстислава Мстиславовича Удалого (Кузьмин А.В. Торопецкая знать в XIII веке. Из истории Смоленской земли // Russia mediaevalis. T. 10. 2001. S. 72—75). Оба утверждения, однако, не подтверждаются источниками.

14. Н1Л. С. 86.

15. Назарова Е.Л. Крестовый поход на Русь 1240 г. (организация и планы) // Восточная Европа в исторической ретроспективе. К 80-летию В.Т. Пашуто. Ред. Т.Н. Джаксон и др. М., 1999. С. 199; см. также: Benninghoven F. Der Orden der Schwertbrüder. Fratres milicie Christi de Livonia. Köln, 1965. S. 376—377.

16. Militzer K. Von Akkon zur Marienburg. Verfassung, Verwaltung und Sozialstruktur des Deutschen Ordens 1190—1309. Marburg, 1999, S. 375.

17. Ibidem. S. 374.

18. Wojtecki D. Zur Identität einiger livländischer Landmeister des Deutschen Ordens im 13. Jahrhundert // Jahrbuch für die Geschichte Mittel- und Ostdeutschlands. Bd. 20, 1971, S. 66—68; Militzer K. Von Akkon zur Marienburg, S. 373.

19. Stern C. v. Dorpat-Pleskauer Kämpfe um die Peipusfischerei 1224—1371 // Quellen und Forschungen zur baltischen Geschichte. Bd. 5, 1944, S. 89—90.

20. Busse K.H. Die Burg Odenpäh und ihre frühere Bedeutung, ein historischer Versuch // Mitteilungen aus dem Gebiete der Geschichte Liv-, Est- und Kurlands. Bd. 6, 1852. S. 333—335.

21. LRC. V. 2069—2076.

22. LUB 1. Bd. 3, № 200а; Schirren C. Verzeichnis livländischer Geschichts-Quellen in schwedischen Archiven und Bibliotheken. Dorpat, 1861—1868, № 38, 67; см. также № 52.

23. Ammann A.M. Kirchenpolitische Wandlungen im Ostbaltikum bis zum Tode Alexander Newski's. Studien zum Werden der Russischen Orthodoxie. Roma, 1936, S. 222—223, 274—275.

24. Назарова Е.Л. Князь Ярослав Владимирович и его роль в ливонской политике Пскова. Конец 20-х-начало 40-х гг. XIII в. // Археология и история Пскова и Псковской земли. Материалы научного семинара 1996—1999 гг. Ред. В.В. Седов. Псков, 2000. С. 43.

25. Schirren C. Verzeichnis. № 52.

26. LUB 1. Bd. 3, № 580a; Ammann A.M. Kirchenpolitische Wandlungen. S. 274—275; Arbusow L. Die im Deutschen Orden in Livland vertretenen Geschlechter // Jahrbuch für Genealogie. Heraldik und Sphragistik 1899. Mitau. 1901. S. 43.

27. LRC. V. 2159—2163; см. также: Назарова Е.Л. Ярослав Владимирович. С. 44.

28. Янин В.Л. Новгород и Литва. Пограничные ситуации XIII—XV веков. М., 1998. С. 51.

29. Н1Л. С. 79, 297.

30. Существует мнение, что после 1245 года он вновь оказался в Ливонии и его «дарение» было осуществлено непосредственно перед 1248 годом (Busse K.H. Die Burg Odenpäh S. 336; Hellmann M. Das Lettenland im Mittelalter. Studien zur ostbaltischen Frühzeit und lettischen Stammesgeschichte, insbesondere Lettgallens. Münster, 1954. S. 177).

31. LRC. V. 2220, 2227. Выражение «stifte roub und brant» в целом упоминается в «Рифмованной хронике» семь раз (Meyer W. Stilistische Untersuchungen zur Livländischen Reimchronik. Greifswald, 1912. S. 79).

32. LRC. V. 6670—6774. См. также: LRC. V. 6481, 7971.

33. Кирпичников А.Н. Ледовое побоище 1242 года и его тактические особенности // Древний Псков. Исследование средневекового города. Ред. В.Д. Белецкий. СПб., 1994. S. 109, 115—118. Benninghoven F. Der Orden der Schwertbrüder. S. 380. См. также: Militzer K. Von Akkon zur Marienburg. S. 370; Meyer W. Stilistische Untersuchungen. S. 163—164.

34. Юрьенс И. О ливонской дани // Варшавские университетские известия. 1913, № 6—9. S. 28—29; Hellmann M. Lettenland, S. 170—171.

35. Янин В.Л. Новгород и Литва. С. 51.

36. Н1Л. С. 79; Fennell J. The Crisis of Medieval Russia, 1200—1304. London, 1993. S. 100—102.

37. Бегунов Ю.Н. и др. Письменные источники. С. 169—173; Nolte H.-H. «Drang nach Osten». Sowjetische Geschichtsschreibung der deutschen Ostexpansion. Köln, 1976. S. 196—232.

38. Dircks B. Krieg und Frieden mit Livland (12.—15. Jahrhundert) // Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht 11.—17. Jahrhundert. Hrsg. D. Herrmann. München, 1988. S. 133; ср.: Fennell J. Crisis of Medieval Russia. S. 105—106; Hösch E. Die Ostpolitik des Deutschen Ordens im 13. Jahrhundert // Balten — Slaven — Deutsche: Aspekte und Perspektiven kultureller Kontakte. Festschrift für Friedrich Scholz zum 70. Geburtstag. Hrsg. U. Obst u. a. Münster, 1999. S. 100; Белецкий С.В. Сатырева Д.Н. Псков и орден в первой трети XIII века // Князь Александр Невский и его эпоха. Исследования и материалы. СПб., 1995. С. 81—85.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница