7. Археологические материалы
Могут ли археологические материалы быть использованы для изучения политической истории? Стандартный ответ на это: могут, притом в нескольких планах — для изучения внутренней политической истории, исследования результатов войн и завоеваний, для понимания положения покоренных стран в системе той государственности, в которой оказываются завоеванные народы и земли1. Ответ на эти вопросы сформулирован — на основе именно археологических данных — в «Очерках русской культуры», изданных уже 20 лет назад, а также в общеизвестном труде Б.А. Рыбакова «Ремесло Древней Руси» и др.2
В кратком очерке можно назвать лишь некоторые достижения советской археологии, да и то применительно к одному из кардинальных вопросов книги — об истории и значении монгольского нашествия на Русь. К классическим трудам М.К. Каргера, А.Л. Монгайта и др. относительно разорения Киева, Рязани, Волыни, трудам, обнародовавшим результаты катастрофы, которую принесло с собой монгольское нашествие русским городам и горожанам3, добавились и новые. Ныне подробно документирована гибель города Серенска, расположенного в бассейне Оки в пределах нынешней Калужской области4, вводятся в научный оборот материалы М.К. Каргера относительно полного уничтожения Изяславля на киевско-волынском пограничье5, раскрыто грандиозное пожарище в Торжке, от которого остался слой угля высотой 60 см6. О результатах нашествия свидетельствует исчезновение целой группы городов в Верхнем Посулье7. В целом, на наш взгляд, археологические данные наглядно рисуют картины катастрофы, поразившей Русь в конце 30-х — начале 40-х годов XIII в.
В будущем, нужно думать, примеры подобного рода будут умножены. Создание современных методов датировки археологических пластов, типологии различных вещей, как-то: оружия, керамики, замков и т. д., находки византийских и других монет позволяют установить точное время гибели того или иного населенного пункта. Большинство грандиозных пожарищ относится к концу 30-х — началу 40-х годов XIII в. Следует ли расценивать их как типичные явления или это отдельные, случайные примеры? Профессор Дж. Феннел склоняется ко второму подходу. Однако сопоставление с летописными данными, с одной стороны, восточными источниками, записками европейских путешественников — с другой, говорит в пользу первого предположения. Перекрестный анализ этих разнородных, но совпадающих по своим показаниям источников подтверждает доказательность каждой из вышеназванных групп материалов.
Прохождение монгольского войска по русским землям сопровождалось тотальным уничтожением мелких городов и городков, резким сокращением населения в крупных. Сам этот факт практически игнорируется Дж. Феннелом в угоду его схеме о незначительности воздействия монгольского нашествия на русскую экономику.
В свете археологических данных становится ясным характер развития русского ремесла после нашествия. Дж. Феннел считает несущественными показания археологии, собранные Б.А. Рыбаковым, относительно исчезновения целого ряда ремесел, прежде всего ювелирного и различных металлообрабатывающих. При оценке этих данных автор ссылается на то, что подобные ремесла не затрагивали жизненно важных сфер производства. Действительно, при сохранявшейся вплоть до нашествия натуральности хозяйства многие, а возможно, и большинство орудий производства изготовлялись дома. Потребности сельского населения в различных железных орудиях удовлетворяли местные кузнецы. В городе же сосредоточивались по преимуществу «элитарные» ремесла, рассчитанные на верхушку городского населения, княжеский двор, бояр, богатых купцов и т. д. Они вряд ли согласились бы с мыслью автора, что эти ремесла неважны, ведь для них все эти ремесла были необходимы, они, и только они, доставляли те предметы — колты (серьги), браслеты, застежки, оружие и т.д., — которые выделяли привилегированное население страны, снабжали его внешними признаками власти или могущества. Киев накануне нашествия был признанным центром производства стеклянных браслетов, а Овруч — шиферных пряслиц, без которых не могла обойтись ни одна мало-мальски состоятельная русская женщина. Прекращение их изготовления связано с нашествием.
Исчезновение ремесел — это не просто утрата мастерства или неожиданный регресс производства, это исчезновение целой группы населения русского города. Можно спорить о социальном положении этой группы — ее феодально-зависимом, холопском или свободном состоянии (разнобой в советской литературе по этому поводу весьма велик, см. работы Б.А. Рыбакова, М.Н. Тихомирова, А.А. Зимина, А.М. Сахарова и др.)8, но отрицать факт исчезновения этой прослойки городского населения в городах Южной, Юго-Восточной и резкого сокращения в Северо-Восточной Руси в целом не приходится. Исключение составляет лишь Новгород.
Археологические материалы рассказывают и о судьбе русского населения, уведенного в плен. Так, на северо-восточной окраине города Булгара, восстановление которого началось вскоре после пожара 1236 г., приведшего к его полному уничтожению9, в середине XIII в. возникло древнерусское поселение. Здесь обнаружены обычные полуземлянки, которыми изобиловал Киев начала XIII в., многочисленные ремесленные инструменты и отходы ювелирного производства. Аналогичное древнерусское поселение появилось и в западной части заречья этого города10. Таким образом, археологические материалы, происходящие из Булгара, одного из крупнейших центров, если даже не второй столицы Золотой Орды во второй половине XIII — начале XIV в., подтверждают данные письменных источников об угоне русских ремесленников в Орду.
К сожалению, раскопки других золотоордынских городов производились в XIX в., они велись не очень систематически, их результаты плохо фиксировались, часть находок оказалась утерянной. Однако и по ним можно судить о массовом пребывании русских в Орде. В каждом из золотоордынских городов11 обнаружены крестики и нательные иконки, возможно, частично изготовленные там же. Раскопан и поселок перевозчиков, упомянутый Рубруком. Это Водянское городище на правом берегу Нижней Волги, населенное русскими и отчасти половцами. В полуземлянках многочисленные находки бытовой русской керамики.
Археология позволяет представить и сдвиги в области контактов с Центральной и Западной Европой. В.П. Даркевич, исследовавший распространение произведений западного художественного ремесла на территории Восточной Европы, установил факт резкого сокращения импорта подобных изделий на Русь. Если от первой половины XIII в. до нашего времени сохранилось 23 предмета, то от второй половины — лишь 6. Время производства еще 4 предметов определяется всем столетием. Показателен и ареал распространения и бытования импортных произведений. Даже во Владимире Волынском, наиболее тесно связанном с польскими и венгерскими землями, ко второй трети XIII в. относится лишь один предмет (из 38 предметов конца XII—XIII вв.), в Суздале — 1 из 5. В Новгороде до нашего времени от второй трети XIII в. дошли лишь доски книжных окладов. В Поднепровье импортные произведения прикладного искусства исчезли полностью (зафиксирована лишь одна находка в устье р. Суры)12. Несомненно, монгольское нашествие крайне затруднило контакты со странами Центральной и Западной Европы (художественный импорт состоял в значительной степени из французских изделий, первое место в нем занимали лиможские эмали), способствовало отчуждению и обособленности Руси от других европейских стран. Прекратились или резко сократились культурные и религиозные контакты (большинство ввозимых ранее предметов были культовыми).
Некоторые данные о роли князя в тяжкую годину нашествия также можно извлечь из археологических материалов. На этот раз речь идет о кладах, их топографии. К сожалению, в 1954 г. на основе данных о раскопках XIX и начала XX в. еще невозможно было точно датировать время сокрытия кладов. Поэтому Г.Ф. Корзухина выделила весьма длительный период-70-е годы XII в. — 1240 г. На эти семьдесят лет пришлась львиная доля кладов, зарытых на протяжении четырех столетий: 110 из 175. 46 из них были найдены в Киеве, 12 — в пределах усадьбы Десятинной церкви и еще 5 — в ее ближайшей округе. Хотя князь и был стражем, гарантом свободы и независимости города, но свои сокровища богатые киевские жители доверяли не князю, но церкви, полагая, что стены этого сооружения, по преданию основанного Владимиром Святым — более надежная защита, нежели власть потомка этого князя.
Другие данные о топографии кладов не позволяют поставить вопрос о соотношении княжеской и церковной власти. Однако места сокрытия кладов четко обозначают путь половецких набегов и монгольского нашествия (еще 10 кладов обнаружены в Михайловском Киевском монастыре, 21 — под Каневым и 6 — в пределах бывшей Киевской губернии, 5 — в Чернигове и Черниговской губернии, 3 — на Волыни, по 4 — в Рязани и Владимире)13. В начале лета 1988 г. Т.Д. Авдусина и Т.В. Панова нашли клад, который был закопан в первой трети XIII века в пределах будущего Кремля Ивана Калиты: 75 серебряных и золотых предметов — височные кольца, шейные гривны, денежные слитки, бармы с изображением архангелов и т. д.
Краткий обзор археологического материала даже по одной теме — о роли монгольского нашествия для Руси XIII столетия — не позволяет согласиться с мнением Дж. Феннела о несущественности данных археологии для понимания изучаемой проблемы.
Примечания
1. Несомненны и другие аспекты использования археологических материалов — в частности, для изучения социально-политической истории. Благодаря совершенствованию методики археологического исследования возможности в этом отношении выросли многократно. Приведем один небольшой, но очень показательный пример. По письменным источникам (см. Приложения. 3. Актовые материалы) известно о роли князя в оборонительном зодчестве Руси. О том же говорят и данные археологии. Знаки на кирпичах в XI — начале XIV в. полностью соответствуют княжеским родовым знакам. Таким образом, по всем видам источников отчетливо прослеживается ведущая роль князя в городском строительстве этого времени (Раппопорт П.А. Строительные артели Древней Руси и их заказчики. — СА, 1985, № 4, с. 80—85). П.А. Раппопорт, установивший факт тесной связи строительных артелей с княжескими дворами во всех древнерусских городах (только в Новгороде эта связь разрывается в 40-е годы XII в.), выдвинул предположение, что такие артели находились в феодальной зависимости, как он пишет, от князя. Чрезвычайно важно наблюдение о потере князем ведущей роли в строительстве Новгорода еще в XII в. Это ставит под сомнение наблюдение Дж. Феннела о тяжких строительных обязанностях князя в середине XIII в.
2. Очерки русской культуры XIII—XIV вв. М., 1969, ч. 1—2; Рыбаков Б.А. Ремесло Древней Руси. М., 1949.
3. Каргер М.К. Киев и монгольское завоевание. — СА, 1949, т. XI, с. 55—102; его же. Древний Киев. М.—Л., 1958, т. 1—2; Монгайт А.Л. Старая Рязань. М., 1955; Мовчанівськии. Райковецьке городище XI—XIII ст. — Наукові зап. Інст. Іст. матер, культ. Київ, 1935, кн. 2; его же. Матеріали дослідної робити Райковецкої археологічної експедиц в 1934 г. — Там же, Київ, 1937, кн. 5—6. Те же материалы изданы позднее: Гончаров В.К. Райковецкое городище. Киев, 1950; Юра Р.О. Древній Колодяжин. Археологичні пам'ятки УРСР. Київ, 1962, т. XII, с. 65—81: Довженок В.И., Гончаров В.К., Юра Р.О. Древньоруське місто Воїнь. Київ, 1966. Ср. Раппопорт П.А. Древнерусское жилище. Л., 1975; Малевская М.В., Раппопорт П.А. Церковь Михаила в Переяславле. — Зограф, 1980, т. X, с. 31.
4. Никольская Т.Н. К истории древнерусского города Серенска. — КСИА. М., 1968, с. 108—116; ее же. Древнерусский Серенск — город вятичских ремесленников. — Там же, 1971, т. 125, с. 73—81; ее же. Земля вятичей. М., 1981; ее же. Новые данные к истории Серенска. — КСИА, 1986, т. 187, с. 41—51; Равдина Т.Б. Стеклянные браслеты Серенска. — Там же, 1978, т. 155, с. 76—79.
5. Каргер М.К. Древнерусский город Изяславль в свете археологических исследований 1957—1961 гг. — Тезисы докладов на заседаниях, посвященных итогам полевых исследований 1961 г. М., 1961; его же. Древнерусский город Изяславль в свете археологических исследований 1957—1964 гг. — Тезисы докладов советской делегации на Международном конгрессе славянской археологии. М., 1965, с. 39—41; Пескова А.А. Древний Изяславль. — КСИА, 1980, т. 164, с. 66—73; Овсянников О.В., Пескова А.А. Замки и ключи из раскопок Изяславля. — КСИА, 1987, т. 171, с. 93—99.
6. Малыгин П.Д. Раскопки на нижнем городище в Торжке. — КСИА, 1983, № 179, с. 76—80.
7. Моргунов Ю.Ю. Древнерусские городища течения реки Ромен. — КСИА, 1983, № 175, с. 73—82.
8. Последний обзор литературы см.: Подвигина Н.Л. Очерки социально-экономической и политической истории Новгорода Великого в XII—XIII вв. М., 1976.
9. Хлебникова Т.А. История археологического изучения Болгарского городища. Стратиграфия. Топография. — В кн.: Город Болгар. Очерки истории и культуры. М., 1987, с. 61.
10. Смирнов А.А., Мерперт Н.Я. Археологические исследования Куйбышевской археологической экспедиции в 1953 г. — Вестник АН СССР. М., 1954, вып. 55, с. 67; Смирнов А.П. Итоги археологических работ в зоне затопления Куйбышевской ГЭС. Казань, 1955, с. 22; Хлебникова Т.А. Древнерусское поселение в Болгарах. — КСИИМК, 1956, вып. 62, с. 141—146.
11. Это Сарай-Бату (ныне Селитренное городище), Новый Сарай (Царевское городище), Бельджамин, или Бездеж (Водянское городище), Увек (на территории Саратова) и др. См. подробнее: Полубояринова М.Д. Русские люди в Золотой орде. М., 1978. Особенно многочисленны находки церковной утвари в Сарае-Бату, центре сарайской и подонской епархии.
12. Даркевич В.П. Произведения западного художественного ремесла в Восточной Европе (X—XIV вв.). М., 1966, с. 61, 10, 27, 31, 34, 35.
13. Корзухина Г.Ф. Русские клады IX—XIII вв. М.—Л., 1954, особенно карта № 4; Авдусина Т.Д., Панова Т.Ф. Клад в Московском кремле. — Вопросы истории, 1988, № 9, с. 180—181.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |