1. Город-государство в Новгородской земле

Один из древнейших и крупнейших городов Руси Новгород, возникший на волховских берегах, стал центром объединения большой территории, сформировал вокруг себя волость и выдвинулся в ряд самых могущественных городов-государств Древней Руси. Мы постараемся рассмотреть процесс формирования новгородского города-государства с различных точек зрения: создания территориально-административной системы, управления, формирования институтов власти, военной организации и т. д.

Необходимо прежде всего подчеркнуть то обстоятельство, что становление города-государства, или городовой волости, в Новгородском крае происходило в условиях длительной и упорной борьбы новгородцев за независимость от. Киева. Эта борьба оказала заметное воздействие на складывание новгородской государственности.

Во второй половине X в. господство полянской общины над Новгородом осуществлялось, как правило, посредством посадников-князей, присылаемых из поднепровской столицы в качестве наместников киевского великого князя. В результате понятия «княжение», «посадничество» и «наместничество» совпадали и нередко звучали как синонимы¹. Однако первые десятилетия XI в. вводят нас в круг событий, отразивших новые явления, знаменующие начальную фазу истории новгородской волостной общины. Так, под 1014 г. летописец сообщает, что князь Ярослав, управляя Новгородом, посылал «уроком» в Киев «две тысяче гривен от года до года, а тысячю Новегороде гридем раздаваху. И тако даяху вси посадници новгородьстии, а Ярослав сего не даяше к Кыеву отцю своему. И рече Володимер: "Требите путь и мостите мост", — хотяшеть бо на Ярослава ити, на сына своего, но разболеся»². Здесь князь и посадник еще не различаются. Но в летописном рассказе есть упоминания о реалиях, идущих на смену старому порядку отношений Новгорода с Киевом. Ярослав, будучи новгородским князем-посадником (т. е. наместником великого князя Владимира) отказал в уплате «урока» своему отцу. Он решил порвать традиционные отношения с киевскими правителями, освободиться от зависимости. Можно предположить, что к разрыву с отцом Ярослава побуждали новгородцы, тяготившиеся обязанностью «давать дань» Киеву. Во всяком случае, без поддержки новгородцев Ярослав не затеял бы борьбу с могущественным родителем.

В событиях, которые произошли позже, находим новые подтверждения нашему наблюдению. Ярослав вскоре вынужден был созвать новгородское вече и просить новгородцев выступить против Святополка³. Возможно, Л.В. Черепнин был прав, когда говорил, что на этом вече «велись переговоры, в которых Ярослав обещал новгородцам и денежное вознаграждение, и грамоту с какими-то политическими гарантиями»⁴. Перед нами — народное собрание, обсуждающее самостоятельно, а не под диктовку князя чрезвычайно важный вопрос о военном походе. Это свидетельствует о возросшей сплоченности новгородцев, об успехах консолидации местного общества.

Самостоятельность городской общины простиралась так далеко, что она поступает наперекор князю. Когда Ярослава разбил Болеслав, он «прибегшю Новугороду, и хотяше бежати за море, и посадник Коснятин, сын Добрынь, с новгородьци, расекоша лодье Ярославле, рекуще: "Хочемъ ся и еще бити с Болеславом и съ Святополкомъ"»⁵. Важно отметить, что Коснятин, несмотря на присутствие в Новгороде князя, назван посадником. Видимо, он был тесно связан с местной общиной. Не случайно Ярослав, разгневавшись позднее на Коснятина, предпочел расправиться с ним не в Новгороде, а в дальнем Муроме.

Итак, Новгород выступает достаточно единой социальной организацией уже в первые десятилетия XI в. Ясно вырисовывается вече, которое может противостоять князю и даже направлять его деятельность. Мы наблюдаем первые ростки новых отношений Новгорода с княжеской властью, которая ранее стояла на страже интересов киевского великого князя, а теперь вынуждена поступиться ими в угоду Новгороду. Наметилось расхождение между посадничеством и наместничеством, что в свою очередь вело к возникновению предпосылок для появления посадников по новгородскому усмотрению, а не по назначению из Киева. Эти тенденции отразились в известиях о Коснятине.

Завязавшиеся новые отношения в социально-политической жизни Новгорода все более укреплялись. Вторая половина XI в. характеризуется заметными переменами в положении князя на новгородском столе. Их нельзя рассматривать изолированно от борьбы новгородцев против гегемонии Киева. Именно успехи ее в немалой мере обусловили некоторые существенные изменения статуса князя в новгородском обществе. Результаты этого изменения мы видим в практике изгнания князей, которая в новгородской истории второй половины XI в. прослеживается четко и определенно.

В Повести временных лет под 1064 г. читаем следующее: «Бежа Ростислав Тмутороканю, сын Володимерь, внук Ярославль, и с ним бежа Порей и Вышата, сын Остромирь воеводы Новгородьского»⁶. Еще С.М. Соловьев предположил, что Ростислав бежал из Владимира-Волынского, где княжил⁷. О.М. Рапов допускает возможность попытки Ростислава, являвшегося владимиро-волынским князем, «овладеть своей отчиной с помощью новгородских бояр», но, потерпев поражение, он «был вынужден бежать на юг»⁸.

Ростислав, скорее всего, бежал из Новгорода. К этому предположению склоняет известие летописца о том, что князь бежал в компании с Вышатой, сыном новгородского посадника Остромира. О бегстве Ростислава из Новгорода прямо сообщают некоторые, правда, поздние летописи⁹, а также В.Н. Татищев¹⁰. Н.М. Карамзин, принимая поздние летописные сведения, писал: «Владимир Ярославич оставил сына Ростислава, который, не имея никакого удела, жил праздно в Новгороде»¹¹. Мысль о том, что Ростислав Владимирович бежал именно из Новгорода, среди советских историков разделял И.М. Троцкий¹².

В.Л. Янин, тщательно изучивший политическую историю Новгорода XI столетия, убедился в том, что «между 1052 и 1054 гг. судьба новгородского стола остается неясной»¹³. Не падает ли княжение Ростислава в Новгороде на указанный промежуток времени? Этому, казалось бы, противоречит летописное сообщение 1064 г. насчет бегства Ростислава в Тмутаракань. Однако могло быть так, что в летописном рассказе слились воедино, под одним годом, происшествия, случившиеся в разное время: бегство Ростислава из Новгорода и борьба его за Тмутаракань. Подобные приемы находим в летописи и в других случаях¹⁴.

Итак, мы предполагаем, что князь Ростислав где-то между 1052 и 1054 гг. бежал из Новгорода. Вероятно, следует говорить об уходе из Новгорода Ростислава, побуждаемого к тому опасностью, грозившей со стороны новгородцев. По существу здесь речь должна идти об изгнании князя из города.

Мстислав Изяславич — следующий князь, который привлекает наше внимание. О нем в летописи читаем: «По преставлении Володимерове в Новегороде, Изяслав посади сына своего Мьстислава; и победиша на Черехи; бежа Кыеву, и по взятии града преста рать»¹⁵. Конец правлению Мстислава в Новгороде, как явствует из летописной заметки, положила битва на Черехе, которую Д.С. Лихачев, а за ним и В.Л. Янин датируют 1067 г., связывая ее с походом полоцкого князя Всеслава на Новгород¹⁶. Вполне возможно, что Мстислав вынужден был удалиться, опасаясь гнева новгородцев, вызванного его поражением в битве¹⁷. В этом случае бегство князя было равносильно изгнанию.

Если наши наблюдения об изгнании новгородцами князей Ростислава и Мстислава опираются на гипотетические основания, то насчет братьев Глеба и Давыда Святославичей ясность полная. В результате народных волнений князь Глеб бежал из Новгорода и сложил голову в Чудской земле¹⁸. Давыда постигла та же участь изгнанника: «Давыд прииде к Новугороду княжить; и по двою лету выгнаша и»¹⁹.

Таким образом, изгнание князей, направляемых из Киева в Новгород, становится во второй половине XI в. привычным явлением, превращаясь как бы в стиль отношений новгородского общества с киевскими ставленниками²⁰. Это было крупным завоеванием новгородцев в борьбе за освобождение от власти киевских князей. Способность выдворить того или иного князя — явный признак возросшей активности новгородской общины, формирующейся городской волости. Впрочем, до окончательной победы было еще, конечно, далеко. Новгородцы могли изгнать неугодного князя, но они пока не имели сил, чтобы не принять князей, посылаемых в Новгород киевскими правителями. Надо иметь в виду, что изменения в статусе княжеской власти происходят и на юге, в Киеве, где «людье кыевстии», т. е. широкие массы населения киевской волости, начинают изгонять князей²¹. Эти веяния, конечно, не могли не коснуться новгородского общества и, без сомнения, оказывали на него влияние.

Изгнание князей предполагает их призвание. С точки зрения логической данный тезис справедлив. Исторически же события в Новгородской земле развивались несколько иначе: между актами изгнания и призвания князей легли десятилетия напряженной борьбы Новгорода с киевскими властителями. Изгонять князей новгородцы стали раньше, чем призывать. Процесс формирования волостных порядков в Новгороде, определивших положение князя, был, следовательно, постепенным.

В арсенале новгородцев появилось еще одно изобретение, с помощью которого они противились притязаниям великих киевских князей: «вскормление», или воспитание, выращивание князей с юных лет. Взяв к себе по договоренности с великим князем какого-нибудь княжича-отрока, новгородцы старались воспитать младого Рюриковича в духе своих обычаев и нравов, чтобы сделать из него правителя, властвующего в согласии с интересами новгородского общества. Так, князь Мстислав, «вскормленный» новгородцами, княжил в общей сложности в Новгороде почти 30 лет, и новгородцы дорожили им прежде всего потому, что вскормили его. Это послужило для них основанием отвергнуть в 1102 г. сына Святополка. Несмотря на то, что Святополк имел с новгородцами «многу прю», те настояли на своем²². В этих событиях видим еще одно свидетельство усиления новгородской городской общины. Если раньше новгородцы не решались противиться пребывающим из Киева князьям-наместникам, отваживаясь лишь со временем изгонять пришельцев за разные провинности, то теперь они настолько усилились, что дерзают ослушаться великого князя киевского и не принять угодного ему кандидата в новгородские князья. Здесь имеем в сущности княжеское избрание, хотя и не в столь отчетливой форме, как это станет позже.

«Пря», о которой сообщает летописец, интересна еще и тем, что в ней заключен выразительный упрек, брошенный новгородцами Святополку: «Ты еси шел от нас». Ему припомнили случай, когда он после 10 лет княжения в Новгороде оставил это княжение ради туровского²³. Новгородцев не устраивали беспричинные, с их точки зрения, уходы князей. Видимо, подобные уходы подрывали усилия по ослаблению зависимости от Киева, а также по приспособлению княжеской власти к нуждам строящегося города-государства.

Из всего сказанного следует, что тенденции развития княжеской власти в Новгороде, наметившиеся в первой трети XI в., в конце того же столетия значительно окрепли. Новгородский князь формально еще был наместником великого киевского князя. Но под оболочкой наместничества явственно обозначились перемены в статусе князя, превращавшегося в волостной орган власти. Новгородцы добивались изменения социальной роли князя, пользуясь различными средствами: изгнанием, «вскормлением» и проч. Былое тождество княжения с наместничеством разрушалось.

Это отделение княжения от наместничества сопровождалось дальнейшей перестройкой посадничества. На основе скрупулезного анализа источников В.Л. Янин установил время возникновения посадничества нового типа: конец 80-х годов XI в.²⁴ Сосуществование в Новгороде князя и посадника, едва различимые зачатки которого мы эпизодически наблюдали ранее, стало в конце XI в. сложившимся явлением. А это означало, что посадничество окончательно отпало от княжения, разъединившись также и с наместничеством.

Итак, последние десятилетия XI в. необходимо рассматривать как новую ступень становления новгородской государственности. Это время отличало: 1) упрочение самодеятельности веча, изгонявшего провинившихся князей или отказывавшего в княжении нежеланному претенденту; 2) частичное перерождение княжеской власти, в результате чего князь из наместника киевских правителей постепенно превращался в представителя республиканской волостной администрации, совмещая, следовательно, в себе противоположные качества; 3) вытекающее отсюда расхождение княжения и наместничества; 4) нарушение тождества княжения и посадничества, выделившегося в самостоятельную должность, замещаемую новгородским боярством; 5) отделение посадничества от наместничества.

Перечисленные особенности политической жизни Новгорода конца XI в. были этапом органического развития волостного строя, осуществлявшегося под воздействием борьбы новгородцев за независимость от Киева. Фактор этой борьбы наложил резкий отпечаток на формирование новгородской городовой волости, на характер действия общественных сил, обусловив известное их единение, что в значительной мере приглушало внутренние коллизии среди новгородцев, а это в свою очередь замедляло процесс социальной дифференциации в местном обществе.

Следующий период истории города-государства в Новгороде охватывает первые десятилетия XII в., завершаясь событиями 1136—1137 гг. На протяжении этого периода окончательно утвердилось посадничество, формировавшееся из представителей новгородской знати. Правда, Киев еще пытается раздавать посадничьи должности своим людям. Так, в 1120 г., по словам новгородского летописца, «приде Борис посадницить в Новъгород»²⁵. Вероятно, Борис пришел посадничать к новгородцам из Киева²⁶. Если по поводу Бориса мы можем лишь предполагать, то относительно другого посадника, Даниила, летописец говорит прямо: «Вниде ис Кыева Данил посадницить Новугороду»²⁷. И тем не менее это — последние случаи назначения новгородских посадников по воле Киева. Правилом делается избрание собственных посадников на вече.

Надо иметь в виду, что назначение посадниками Бориса и Даниила носило совсем иной характер, чем в XI в., когда посадничество лиц некняжеского происхождения совпадало с наместничеством, будучи своеобразной заменой княжения. С возникновением посадничества нового типа, функционирующего наряду с княжеской властью, должность наместника отделилась от должности посадника, оставаясь привязанной лишь к титулу князя. Киев, оказавшись бессильным остановить процесс внутренней консолидации новгородского общества, выражавшийся, помимо прочего, в создании местных институтов власти, пытался приноровиться к новым порядкам, дабы не упустить нити управления Новгородом. Но то были бесперспективные попытки. Посадничество окончательно приобрело сугубо местную постановку. Власть киевских князей над новгородцами резко, таким образом, сократилась. Назначение посадников навсегда сменилось их избранием на вече. Значение новгородского веча как верховного органа волости неизмеримо возросло.

Утратив позиции в новгородском посадничестве, Киев сохранял остатки своей власти над Новгородом посредством княжения. Новгородское княжение стало последним оплотом хозяйничанья киевских правителей в Новгороде. Но и здесь время этого хозяйничанья было сочтено.

В марте 1117 г. князь Мстислав, просидевший в Новгороде около тридцати лет, был переведен в Киевскую землю. Местный летописец сообщает об уходе Мстислава несколько глухо, без излишних подробностей: «Иде Мстислав Кыеву на стол из Новагорода марта в 17»²⁸. Зато Ипатьевская летопись содержит более детальную запись: «Приведе Володимер Мстислава из Новагорода, и дасть ему отець Бельгород»²⁹. Это известие дает понять, что Мстислав покинул Новгород по настоянию Мономаха, а не по воле новгородцев. «Вскормив» себе князя и продержав его на столе почти три десятилетия, новгородцы должны были отпустить его, скорее всего, вопреки собственному желанию. Нельзя это рассматривать иначе, как ущемление самостоятельности новгородской общины.

Оставляя Новгород, Мстислав, по свидетельству летописца, сына своего Всеволода «посади Новегороде на столе»³⁰. Фразеология книжника указывает на то, что активной стороной при «посажении» Всеволода был Мстислав, а не новгородцы, которые, как явствует из летописного текста, играли вынужденно пассивную роль. Затем мы читаем о вызове в Киев новгородских бояр и о наказании их Владимиром Мономахом, о направлении киевского деятеля Бориса посадничать в Новгород. Все это, безусловно, — проявление господства Киева над Новгородом. Однако в 1125 г. произошло событие, которое возвестило приближающееся окончательное падение владычества «матери градов русских». В тот год умер Владимир Мономах. Киевским князем стал Мстислав. А в Новгороде «в то же лето посадиша на столе Всеволода новгородци»³¹. Как видим, новгородцы сами, без постороннего участия посадили Всеволода на княжеский стол. Факт в высшей степени примечательный, если учесть что в 1117 г. на стол Всеволода посадил Мстислав. Теперь же это делают новгородцы. Данное обстоятельство, по нашему мнению, свидетельствует о том, что с 1125 г. княжение Всеволода было поставлено на новые основы — новгородцы перестроили в значительной мере свои отношения с князем Всеволодом, заменив назначение избранием³². Последнее летописец и обозначает словом «посадиша». Избрание предполагает определенную процедуру (ритуал), существенным элементом которой является «ряд», или договор, скрепляемый обоюдной присягой — крестоцелованием. Новгородская община стремилась связать князя более прочными узами с местными интересами, превратив его в свою общинную власть. Избрание в 1125 г. новгородцами Всеволода князем было важной вехой на пути такого превращения. Господство Киева над Новгородом слабело час от часу. Однако полностью оно еще не пало. Поэтому в 1129 г. новгородцы вынуждены были принять посадника, пришедшего из Киева³³. Князь же Мстислав, «держащий русскую землю», еще повелевает Всеволодом³⁴. И все-таки Всеволод был последним новгородским князем, посредством которого Киев осуществлял свою власть над Новгородом.

Положение Всеволода резко пошатнулось после смерти в 1132 г. его отца князя Мстислава. Сменивший Мстислава на киевском столе Ярополк — дядя Всеволода, решил перевести племянника в Переяславль. Пребывание Всеволода в Переяславле было мимолетным: князь «с заутрыя седе в нем, а до обеда выгна и Гюрги, приехав с полком на нь»³⁵. Всеволоду пришлось вернуться в Новгород. Появление его в волховской столице вызвало возмущение: «И бысть въстань велика в людех; и придоша пльсковици и ладожане Новугороду, и выгониша князя Всеволода из города; и пакы съдумавъше, въспятиша и Устьях; а Мирославу даша посадьницяти в Пльскове, а Рагуилове в городе»³⁶. Из приведенного летописного отрывка следует, что против Всеволода выступили если не все новгородцы, то, во всяком случае, подавляющая их часть. Решение об изгнании князя принимается на вече, о чем недвусмысленно свидетельствует фраза «и пакы съдумавъше». Возвращение Всеволода также осуществляется по инициативе веча³⁷. В этих событиях деятельное участие принимали псковичи и ладожане, что свидетельствует о далеко зашедшей интеграции территориальных общин в процессе образования в новгородской области города-государства, основными структурными единицами которого являлись главный город и подчиненные ему пригороды. На это же указывают и вечевые собрания, действующие подобно отлаженному механизму. Участники их выступают под пером летописца как нерасчлененная масса, включающая различные социальные категории свободного населения новгородской земли. Мы не ошибемся, если назовем данные вечевые сходы народными собраниями³⁸. Возможно, они проходили не мирно. В.Л. Янин замечает, что «решение об изгнании князя послужило предметом ожесточенной борьбы на вече, закончившейся возвращением Всеволода на стол»³⁹. Борьбу, о которой пишет В.Л. Янин, исключать нельзя, хотя летописец умалчивает об этом. Но считать ее классовой нет никаких оснований, поскольку в столкновение приходили группы свободного люда, разнородные по социальной принадлежности.

Возвращение Всеволода на новгородский стол в Киеве постарались использовать в своих целях, потребовав у новгородцев выдачи «печерской дани». За данью из Киева Ярополк отправил «братанича» своего Изяслава Мстиславича. По В.Н. Татищеву, новгородцы противились требованию киевского князя⁴⁰. Косвенно это подтверждает Лаврентьевская летопись, сообщающая о том, что после выдачи дани, состоялось крестоцелование. Если бы новгородцы не сопротивлялись притязаниям Киева, то вряд ли надо было бы приводить их к присяге. Более определенно на сей счет говорится в Никоновской летописи: «И тако умиришася и крест целоваша»⁴¹. Значит, имело место «размирье», коль «умиришася».

Недовольство новгородцев Всеволодом росло. Особенно оно усилилось после суздальских авантюр князя. Оба похода на Суздаль закончились неудачей. Еще накануне первого похода состоялось бурное вече, на котором после долгих препирательств победили сторонники войны с Суздалем. Новгородская рать двинулась в поход. Однако разногласия, продолжавшиеся и в походе, заставили новгородцев вернуться⁴². Тем не менее в том же году состоялся новый поход. «На Ждани горе» новгородцы потерпели поражение. Провал военной затеи Всеволода, его трусость в битве на Ждане-горе переполнили чашу терпения новгородцев. Весной 1136 г. они «призваша пльсковиче и ладожаны и сдумаша, яко изгонити князя своего Всеволода, и въсадиша в епископль двор, с женою и детми и с тьщею, месяца майя в 28; и стражье стрежаху день и нощь с оружием, 30 мужь на день. И седе 2 месяца, и пустиша из города июля в 15, а Володимира, сына его, прияша»⁴³.

Изгнание в 1136 г. новгородцами Всеволода ликвидировало последние остатки власти Киева над Новгородом, вызвав некоторые важные изменения в отношениях князя с новгородской общиной⁴⁴. Перестав быть креатурой киевских правителей, новгородский князь становится в полном смысле слова местной властью, зависимой исключительно от веча. Отпадает необходимость «вскармливания» и пожизненного правления князей в Новгороде, что привело к более частой их смене в новгородской волости. Но это не означает падения роли княжеской власти в новгородском обществе. Наоборот, статус князя⁴⁵, как одного из представителей высшей власти приобретает еще большую устойчивость, о чем судим, исходя из сфрагистических данных. Речь идет о вислых печатях, бывших на Руси атрибутом власти и выражением государственной юрисдикции⁴⁶. Изучение актовых печатей новгородского происхождения демонстрирует массовое распространение булл княжеской принадлежности с 30-х годов XII столетия: «В период с 1136 г. до конца первой четверти XIII в. в Новгороде примерно 400 печатям княжеского круга противостоит 14 епископских булл и около десятка проблематичных посадничьих печатей»⁴⁷. Создается в некотором роде парадоксальная, согласно В.Л. Янину, ситуация: «Казалось бы, успешное восстание 1136 г., приведшее к торжеству антикняжеской коалиции, должно было отменить княжескую печать и привести к максимальному развитию буллы республиканской власти. Но в действительности наблюдается как раз противоположное явление. Посадничья булла после 1136 г. становится почти неупотребительной... Напротив, княжеская булла с этого момента получает широчайшее развитие, оттесняя на задний план другие категории печатей»⁴⁸. В.Л. Янин объясняет это несколько странное явление тем, что «печать в Новгороде, бывшая прежде одной из регалий высшей власти, превратилась в средство контроля, в средство ограничения княжеского самовластия республиканскими боярскими органами»⁴⁹.

По нашему убеждению, князь в Новгороде до памятных происшествий 1136—1137 гг. противостоял республиканским органам лишь в той мере, в какой сохранял зависимость от Киева, и настолько, насколько являлся ставленником киевского князя. Во всем остальном он был составным звеном республиканского административного аппарата. Утратив полностью качества наместника, новгородский князь стал всецело республиканским органом власти, что и вызвало его известное возвышение, засвидетельствованное данными сфрагистики.

Таким образом, мы приходим к выводу, противоположному тому, который принят в современной исторической литературе: после 1136—1137 гг. положение княжеской власти в Новгороде упрочилось, а роль князя возросла.

Так, в результате более чем векового развития в Новгородской земле складывается система управления: вече, князь, посадник, тысяцкий, характерная для древнерусских городов-государств. Формировалась эта система управления, как мы видели, в ожесточенной борьбе с Киевом. В борьбе с Киевом вызревал и другой важнейший социально-политический институт города-государства — народное ополчение. В событиях IX—X вв. на страницах летописи неоднократно появляется племенное ополчение словен. Еще в 882 г. Олег пошел на Киев, «поим воя многи: Варяги, Чюдь, Словени, Мерю и все Кривичи»⁵⁰. «Словене» идут с Олегом на «Грекы». Они же являются основной силой Владимира в его борьбе с Рогволодом⁵¹. В конце X — начале XI в. на смену племенному ополчению приходит ополчение города-государства, базирующегося уже на территориальных началах. Это ополчение в летописи фигурирует под названием «новгородцы». Название «словене» для обозначения северного ополчения исчезает не сразу. Уже после появления термина «новгородцы», летописец сообщает о том, что «приде Болеслав со Святополком, Ярослав же совокупив Русь и Варяги и Словене»⁵². Значит, ополчение «новгородцев» — прямой наследник племенного воинства. Новгородцы (вооруженный народ) в возмущении избивают варягов за их притеснения⁵³.

О составе новгородского воинства свидетельствуют сообщения летописи в связи с борьбой Ярослава со Святополком. Новгородцы тогда заявили Ярославу: «Яко заутра перевеземь на не, аще кто не пойдет с нами, сами потнем его»⁵⁴. Входящие в ополчение новгородцы — полноправные члены городской общины Новгорода, получающие равную сумму — по 10 гривен после победы над врагом⁵⁵.

Новгородское ополчение — вои в начале XI в. решают не только судьбу Ярослава, но и новгородского и киевского княжений. Ярослав шагу не может ступить без воев. «Совокупи Ярослав воя многы», «Ярослав собра множьство вои» и вновь «совокупи воя многы», как постоянно сообщает нам летописец⁵⁶. В битву с печенегами «Ярослав выступи из града... а на правей стороне кыяне, а на левомь крыле — новгородци»⁵⁷. В больших и малых сражениях, походах крепло это народное войско⁵⁸. С нескрываемым восхищением пишет древнерусский летописец о его подвигах: «Мстислав поиде противу ему с новгородци, и с ростовци... перешед пожар с новгородци, и сседоша с коней Новгородьци и сступишася на Кулачьце»⁵⁹.

Закалившееся в боях новгородское ополчение отнюдь не было хаотической массой. Оно составляло полк⁶⁰. Это было вполне самостоятельное и организованное воинство: «Бишася Новгородци и Ростовци на Ждане горе и победиша Ростовци Новгородце»⁶¹.

К 30-м годам XII столетия складывается Новгородская волость, т. е. главный город с зависимыми от него пригородами. Старейшими новгородскими пригородами были Псков и Ладога.

История такого городского поселения, как Ладога, восходит к очень древним временам. А.В. Куза считал даже, что территория Ладоги — одна из трех территорий племен-федератов, составивших древнейшее племенное ядро Новгородской земли⁶². Однако дальнейшие работы археологов показали, что это не так⁶³.

Ладога шла по тому же пути, что и другие города Древней Руси. Уже в очень ранний период она сплачивает вокруг себя областную территорию. «У ладожского поселения и его округи особенно в первые сто лет существования имелись определенные предпосылки для превращения его в город-государство», — пишет исследователь Ладоги А.Н. Кирпичников⁶⁴. Однако географическое положение, характеризующееся обособленностью ее положения и ограниченностью ее внутренних сил, привело к тому, что Ладога попадает в зависимость от соседних центров. Интерес этих центров к Ладоге определялся тем, что она служила своеобразными воротами с севера на пути «из варяг в греки». Исследователь летописания А.Г. Кузьмин пришел к выводу, что сказание о призвании варягов — местное ладожское сказание⁶⁵. Киевские князья держали в Ладоге своих наместников. Но по мере формирования новгородского города-государства Ладожская волость входила в состав этого образования. По мнению А.Н. Насонова, Ладога перешла в руки новгородцев в 40—50-х годах XI в.⁶⁶ А.Н. Кирпичников и В.А. Назаренко считают, что Ладога становится местом пребывания новгородского наместника не ранее последней четверти XI в.⁶⁷ Как бы там ни было, а в начале XII в. новгородцы сажали в Ладогу своих посадников. «Ладога была новгородским пригородом, послушным старейшему городу»⁶⁸.

По тому же пути шел и другой древний центр городской жизни — Псков. В 30—40-х годах XI в. он находится в зависимости от Киева. Здесь сидел сын Владимира Судислав. Постепенно Псков переходит под власть новгородцев. Процесс этот идет скрыто от наших глаз, но под 1132 г. мы узнаем, что новгородцы «даша» посадничество в Пскове Мирославу. А.Н. Насонов приводит и ряд других доказательств зависимости Пскова от формирующегося новгородского города-государства⁶⁹. При этом начало этого господства он относит ко времени более раннему, чем начало XII столетия. Поскольку и Псков и Ладога уже объединяли какую-то территорию и сами брали дань с окружающих племен, ясно, что с переходом этих центров под власть Новгорода, он стал контролировать также эти территории.

Новгород приходит в столкновение с другими формировавшимся в то время городом-государством — полоцким. С 20-х годов XI столетия начинается борьба двух волостей. С целью укрепить свои южные рубежи Новгород создает еще несколько пригородов. Одним из значительных пригородов были Великие Луки⁷⁰. В XI в. возникает еще один пригород — Новый Торг, который позднее будет играть значительную роль в борьбе с другим могущественным соседом — Ростово-Суздальской землей. Эта борьба начинается в середине XII столетия, а во второй его половине Ростово-Суздальский город-государство переходит в наступление. Если учесть, что на юге предел развитию новгородской волости был положен полоцкой и смоленской колонизацией, станет ясно, что новгородская «область» могла расти лишь в восточном направлении — к предгорьям Урала.

Итак, к середине XII в. на Северо-Западе складывается новгородский город-государство. Проследим за развитием этого государственного организма во второй половине XII — начале XIII вв.

Сразу можно сказать, что это развитие характеризуется дальнейшей демократизацией всей социально-политической системы Новгорода. Изгнание и призвание князей становится теперь обычным модусом отношения к княжеской власти. Нет необходимости рассматривать все случаи приглашений и изгнаний князей новгородцами. Хорошо известно, что в Новгороде XII—XIII вв. князья менялись 58 раз. Смена князей здесь происходила, пожалуй, чаще чем в других городах-государствах Древней Руси, так как новгородцы не были привязаны к какой-либо ветви рюрикова княжеского древа. Вот почему князья в Новгороде порой менялись чаще чем времена года. И князья смирялись с таким положением вещей. С одной стороны, их тянуло богатое и почетное новгородское княжение, с другой — сила была всегда на стороне городской общины. Если община ополчалась на князя, хотела его изгнать, то действенной помощи ему не могла оказать и дружина. Если дружина вступалась за князя, то с ней поступали так, как с дружиной Святослава Ростиславича. Этот князь был отправлен новгородцами в пригород Новгорода — Ладогу, а дружину его новгородцы «в погреб въсажаша»⁷¹. Такого рода отношения городской общины и князя в Новгороде со временем были отлиты в четкие политические формулы. В представлении новгородцев это звучало так: «Новгород выложиша вси князи в свободу: кде им любо, ту же собе князя поимають»⁷². Князья, в свою очередь, так сформулировали эту мысль: «...а вы вольни в князех»⁷³. В то же время надо подчеркнуть, что князь был необходимым элементом социально-политической структуры Новгорода. Он был нужен для нормального функционирования города-государства. Не случайно летописец тщательно фиксирует те случаи, когда новгородцы оказывались без князя⁷⁴.

Суверенность городской общины распространялась и на власть посадника. Посадники менялись не менее часто, чем князья⁷⁵. Более того, со временем, по мере дальнейшей демократизации новгородского общества право избрания и изгнания распространяется и на высшую церковную власть. Горожане начинают распоряжаться должностью игумена крупнейших монастырей⁷⁶. Одна из ярких сцен избрания игумена дошла в летописи под 1226 г. Тогда «преставися игумен святого Георгия Саватия, архимандрит новгородьскыи. Преже своего преставления Саватий съзва владыку Антония и посадника Иванка и все новгородце, и запраша братье своей и всех новгородьць: "изберете собе игумена"»⁷⁷. В другой раз новгородцы «въведоша с Хутина от святого Спаса Арсения игумена, мужа кротка и смерена, князь Ярослав, владыка Спуридон и всь Новгород, и даша игуменьство у святого Георгия, а Саву лишиша»⁷⁸. С течением времени новгородцы начинают также распоряжаться и должностью епископа, архиепископа. Когда в 1150 г. из Киева пришел архиепископ Нифонт, «ради быша людье Новегороде»⁷⁹. А уже в 1156 г. «събрася всь град людии, изволиша собе епископь поставити мужа богом избрана Аркадия; и шьдъше всь народ, пояша и из манастыря от святыя Богородиця... и поручивъше епископью в дворе святые Софие»⁸⁰. После смерти новгородского архиепископа Ильи «новгородцы же с князем Мьстиславом и с игумены, и с попы съдумавше, изволиша собе поставити брата его Ильин Гаврила»⁸¹. Такого рода прецеденты были постоянными в Новгороде. Митрополит киевский воспринимал народное избрание «пастырей» как должное и утверждал кандидатов на должность архиепископа⁸².

Социально-политическая активность новгородцев, призывающих и изгоняющих князей, избирающих и смещающих посадников, игуменов и архиепископов, во второй половине XII — начале XIII вв. облекалась в вечевые формы. Сведения о вече в Новгороде весьма многочисленны. Достаточно сказать, что все манипуляции с высшими волостными должностями — дело рук веча⁸³. Надо лишь еще и еще раз подчеркнуть, что вече в Новгороде — не узкосословная группа могущественных феодалов, а народное собрание, в котором принимали участие все новгородцы от «мала и до велика»⁸⁴.

О том, что новгородское общество шло по пути дальнейшего упрочения демократии, свидетельствовала и начинавшаяся межкончанская борьба. В 1218 г. в летописи впервые появляются сведения о борьбе концов⁸⁵. Борьба разгорелась вокруг посадника Твердислава. В городе в Неревском конце и на Торговой стороне собрались вечевые собрания. На следующий день «ониполовцы» двинулись на Софийскую сторону. В союзе с ними выступали неревляне, а загородцы придерживались нейтралитета. На стороне Твердислава были лишь Людин конец и Прусская улица⁸⁶. Такого же рода ситуация наблюдается и в 1220 г. Тогда князь Всеволод, недовольный Твердиславом, «въвади всь город, хотя убити Твьрдислава». Но Твердислав имел защиту: «Скопишася о нем пруси и Людинь конець и загородци, и сташа около его полком и урядивъше на 5 пълков»⁸⁷. Мы видим, что концы собирают свои вечевые собрания, составляют свои полки. В дальнейшем борьба между концами станет одним из важных элементов внутриполитической жизни Новгорода. Развитие концов — территориальной системы, появившейся позже сотенной⁸⁸, свидетельство о развитии Новгорода как городской территориальной общины⁸⁹.

Ярко отразился в источниках и волостной строй новгородского города-государства. В этот период понятия «область новгородская», новгородская волость становятся обычными в устах летописцев. Это определенная территория, которая тянет к Новгороду: «...приходиша Емь и воеваша область Новгородскую»⁹⁰. Но «область» это не только территория, но и население, которое проживает на ней. Оно входит в состав новгородского ополчения. Собственно, новгородское ополчение и состоит из горожан — членов общины главного города земли и жителей области, или обитателей пригородов и прилегающих к ним территорий. «На осень ходи Святополк с всею областию Новъгородскою, хотя на Суждаль», — сообщает нам летописец⁹¹. «Иде князь Ярослав с новгородци и пльсковици и с оболостью своею на Чюдь»⁹². Характерно сообщение под 1225 г. Готовясь к борьбе с Владимирской волостью, новгородцы «скопиша всю волость»⁹³. Ясно, что без сил волости они не могли противостоять своему могущественному соседу.

Структура новгородской волости соответствовала общерусской «модели» города-государства. В центре ее находился главный город, от него зависели пригороды. Важнейшие пригороды Новгорода: Псков, Луки, Ладога, Новый Торг, Руса часто фигурируют в летописи⁹⁴. Многие зримые и незримые нити связывали главный город с пригородами. Главный город был военным центром волости. В нем собиралось волостное ополчение, на нем лежала обязанность защищать пригороды. Когда шведы подошли к Ладоге, «пожгоша ладожане хоромы своя, а сами затворишася в граде с посадником с Нежатою, а по князя послаша и по новгородце»⁹⁵. Подоспевшие новгородцы разгромили врагов. А вот и другой пример. Однажды враждебный Новгороду князь Святослав с помощью, полученной от Андрея Боголюбского, «пожьже Новый търг, а новотържьци отступиша к Новугороду»⁹⁶. Будучи уверенными в поддержке главного города, пригорожане в то же время должны были расплачиваться за внешнеполитический курс своего патрона. Интересны в этом отношении события 70-х годов. «Новгородце целовавше ко Всеволоду Юргевичю крест и не управиша, он же иде к Торжьку в волость их», «город пожгоша весь за Новгородскую неправду»⁹⁷.

На пригороды распространялась и административная власть из главного города. Новгородцы сажали в пригородах князей. В 1177 г. «посадиша новгородциы Мьстислава на столе, а Ярополка на Новем търгу, а Ярослава на Ламьскем волоце»⁹⁸. Аналогичная практика осуществлялась и в отношении пригородских посадников.

Новгород был религиозным центром волости. «Иде боголюбивыи архиепископ Нифонт в Ладогу, и заложи церковь камяну святого Климента»⁹⁹, — такого рода сообщения нередки в летописи. Избрать владыку для новгородцев — это значит избрать «пастуха словесьных овьчь Новугороду и всей области его»¹⁰⁰. Новгородцы до поры до времени хозяйничали в пригородах, как у себя дома: «Иде князь Ярослав Пльскову на Петров день, и новъгородци въмале; а сам седе на Пльскове, а двор свои послав с пльсковици воевать»¹⁰¹.

Новгородцы находились в постоянных заботах о судьбе волости. В 1184 г. «выведе Всеволод, прислав, свояк свои из Новагорода Ярослава Володимириця: негодовахуть бо ему новгородьци, зане много творяху пакостии волости Новгородскеи»¹⁰². Одной из причин озлобленности на посадника Дмитра и на братью его было то, что он «повелеша на новгородьцих сребро имати, а по волости куры брати, по купцем виру дикую, и повозы возити»¹⁰³. Интересно сообщение под 1211 годом. Тогда князь Мстислав послал «Дмитра Якуниця на Лукы с новгородьци города ставитъ, а сам иде на Тържък блюсть волости»¹⁰⁴. Когда в волости все хорошо — это радость для жителей главного города: «Приде князь Михаил в Новъгород, сын Всеволожь, внук Олгов; и бысть льгъко по волости Новугороду»¹⁰⁵. И наоборот, разорение волости — бедствие для жителей главного города. «И разидеся град наш и волость наша», — восклицает с горечью летописец¹⁰⁶. Вот почему противники стремятся разорить волость. Лаврентьевская летопись сообщает о «пагубе» над Новгородом и над его волостью. «Пагубу» эту сотворило Владимиро-Суздальское воинство, «пришедше в землю их (новгородцев. — Авт.), много зла створиша, села вся взяша и пожгоша и люди по селам исекоша, а жены и дети, именья и скот поимаша»¹⁰⁷. То же самое делали с волостью противника и новгородцы. Не зря, видимо, боялись полочане, что Новгородцы и смольняне «попустят ны землю, идучи до нас»¹⁰⁸.

Новгородцы заботились и о росте своей волости. Расширение это подготавливалось за счет освоения новых территорий данями. Новгородские «даньники», собирающие дань с завоеванных племен, неоднократно появляются в летописи. Раздвигая пределы даней, новгородцы пришли в столкновение с соседним городом-государством — Ростовской землей. Так, в 1169 г. «иде Даньслав Лазутиниць за Волок даньником с дружиною и присла Андреи пълк свои на нь, и бишася с ними, и беше новгородьць 400, а суждальць 7000; и пособи бог Новгородцем»¹⁰⁹. Объектом для сбора даней выступали смерды — покоренные племена. Победив в 1169 г. суздальцев, новгородцы не только собрали всю дань со своих смердов, но взяли «на суждальскых емьрдех другую»¹¹⁰. Порой судьба даньщиков была печальна: «Избьени быша печерьскеи и югорьскыи даньници в Печере, а другие за Волоком, и паде голов о сте къметьства»¹¹¹. Новгород был чрезвычайно заинтересован в данях и, видимо, ревниво следил за их распределением. Когда в 1214 г., сходив «с ногородци» походом на чюдь, князь Мстислав собрал дань, то две части он отдал новгородцам, а третью — «дворяном»¹¹².

Как бы новгородцы не пеклись о целостности своей волости, но исторический процесс в Новгородской земле шел так же, как и в других древнерусских землях. Здесь тоже вызревали местные центры, которые постепенно начинали приобретать статус самостоятельных городов-государств. Внешне начало этого процесса отразилось в появлении местных князей. Пусть их сначала сажают новгородцы, но это само по себе уже свидетельство усложнения местных социальных организмов, требующих своих руководителей. Так, в 1180 г. новгородцы «пояша» в Новгороде князя Святослава, «Ярополка посадиша на Новем търгу»¹¹³. На Луках тоже сидел свой князь¹¹⁴. В 1211 г. князь Мьстислав дал «лучанам» князя Владимира Псковского¹¹⁵. Оказывается Владимир был изгнан псковичами: «пльсковици бо бяху в то время изгнали князя Володимира от себе»¹¹⁶. Это весьма показательный факт. Городская община Пскова достигла такой самостоятельности и суверенности, что изгоняет князей так, как это делала и главная городская община. Но как и другие городские общины, псковичи не хотели долго сидеть без князя, ибо это вело к военному поражению от Литвы¹¹⁷. И вот уже в следующем году мы видим у них князя Всеволода Борисовича¹¹⁸.

Пригороды стягивают определенную территорию, земледельческую округу. В 1169 г. Святослав «створил много пакости» жителям Нового Торга, «села их потрати»¹¹⁹. Это не только территория, но и военная организация каждого зарождающегося города-государства. Князь Ярослав идет в поход с «новъгородьци, и с пльсковици, и с новотържьци и с ладожаны, и с всею областию Новгородьскою»¹²⁰. Псковичи, ладожане, новоторжцы начинают часто фигурировать в летописи. Ясно, что это жители не только самих этих городов, но и прилегающих к ним земель. Опираясь на эту силу, пригороды начинают вступать в конфликты с главным городом. Вот один из рачьих таких конфликтов. В известной истории со Всеволодом псковичи заняли позицию провсеволодовой партии в городской общине Новгорода. Тогда сторонники князя бежали из Новгорода во Псков. Псков представлял уже такую силу, что когда в Новгороде разнесся слух, будто «Святополк у города с пльсковици», то «пополошишася людье»¹²¹. Еще четче позиция псковичей выражена в Ипатьевской летописи: «Придоша Пльсковичи и пояша к собе Всеволода княжити, а от Новгородець отложиша»¹²². Правда, впоследствии новгородцы «с пльсковици съмиришася» и выступали заодно.

В 1228 г. «князь Ярослав... поиде в Пльсков с посадником Иванком и тысячьскыи Вячеслав. И слышавше пльсковици, яко идет к ним князь, и затворишася в городе, не пустиша к собе... промъкла бо ся весть бяше си в Пльскове, яко везет оковы, хотя ковати вяцьшее мужи»¹²³. Значит, почва для такого рода слухов была. Псков что-то замышлял против главного города. И псковичи забеспокоились о судьбе лидеров общины. Правда, если верить князю Ярославу, то вез он в коробьях БОЕсе не оковы, а дары. Впрочем, события на этом не закончились. Ярослав решил собирать войска на Ригу, а псковичи «възяша мир с рижаны». Это уже прямая измена Новгороду, явный раскол в отношениях с общиной главного города земли. На этот раз все уладилось. Слухи были отброшены, и новгородцы сделали шаг навстречу. Они заявляли: «Мы бе своея братья, бес пльсковиць не имаемъся на Ригу»¹²⁴. Эта фраза новгородцев весьма интересна. Она передает дух взаимоотношений главного города и пригородов. Они отнюдь не сводятся к насилию, с одной стороны, и подчинению — с другой. Часто это отношения братства и взаимопомощи. Но не были ли они уже в 1228 г. реалией уходящего времени? Во всяком случае, вкоре вспыхивает новый конфликт. Псковичи воспользовались противоречиями внутри городской общины Новгорода. Они поддержали изгнанную из Новгорода «Борисову чадь» — сторонников посадника Внезда Водовика. В ответ князь Ярослав арестовал в Новгороде находившихся там псковичей и послал «в Пльсков рече: "Мужа моего пустите, а тем путь покажите прочь, откуда пришли". Они же сташа за ними крепко, нъ рекоша: "Прислите к ним жены их и товар, тоже мы Вячеслава пустим; или вы собе, а мы собе". И тако быша без мира лето все»¹²⁵. Но у Пскова еще не было сил отделиться от Новгорода. Князь перестал пропускать к ним гостей, и когда. псковичам надоело покупать соль по 7 гривен «бьрковьск», они отправили послов в Новгород и выпросили там князя, а «Борисове чади показаша путь с женами»¹²⁶.

Псков был одним из старейших и сильных пригородов, и сепаратистские тенденции в нем проявлялись весьма ярко. Но не менее ярко проявлялись они в других пригородах. Таков Новый Торг. С его политикой, противоположной настроениям главного города земли, встречаемся, например, под 1196 г. В тот год, разгневавшиеся новгородцы «показаша путь из Новагорода и выгнаша» князя Ярослава. Тогда князь Ярослав пошел к Новому Торгу и «прияша и новоторжьцы»¹²⁷. Это летописное сообщение интересно в двух отношениях. Во-первых, свидетельством о возросшей самостоятельности и суверенности городской общины Нового Торга, которая уже начинает принимать князей. Во-вторых, информацией о политике пригорода, не соответствующей политическому курсу главного города земли. Торжок служит базой для Ярослава и позже — в 1216 г. Противостояние достигло столь значительной степени, что Мстислав на вече роняет знаменитую фразу: «Поищем муж свои, вашей братьи, и волости своей; да не будеть Новый търгь Новгородом, ни Новгородъ Тържьком; нъ къде святая София, ту Новгород; айв мнозе бог, и в мале бог и правда»¹²⁸. Не случайно в Торжке оказывается и другой недовольный Новгородом князь — Всеволод. В 1224 г. он ушел из Новгорода «в ноць, утаився, с всем двором своим. И приехав седе на Тържку»¹²⁹. Сюда к нему и приходит отец с ростовскими и черниговским воинством. Город, видимо, притягивал всех недовольных новгородской городской общиной. Сепаратистские тенденции становились все более определенными. В 1230 г. новгородцы произвели очередную смену посадника: «отяша посадничьство у Иванка у Дъмитровиця и даша Вънезду Водовику». По старой памяти сразу же назначили посадника и в Торжок. Но когда посадник Иванко пришел к Торжку, «не прияша его новоторожьци»¹³⁰. Однако противостоять Новгороду Торжок еще не мог. Летописец сообщает о бегстве новоторжцев, поддерживавших пресловутого Водовика, в Чернигов¹³¹. Как видим, в Новгороде начинался тот же процесс волостного дробления, что и в других землях. Но в Новгороде, как, впрочем, и в Киеве, в XII — начале XIII вв. он не достиг высокого уровня развития; слишком велика была «стягивающая» сила этих крупнейших городов Древней Руси.

Возрастание значения и влияния новгородской волости во второй половине XII — начале XIII вв. происходило на ярком внешнеполитическом фоне. Новгородская волость активный участник межволостных отношений в этот период. В 1145 г., когда «вся Русска земля» ходила «на Галиць», «ходиша и из Новагорода помочье кыяном»¹³². В этот период противостояние Киеву начинает постепенно уходить в прошлое. Это верное свидетельство, с одной стороны, усиления Новгорода, а с другой — ослабления Киева. На повестку дня выдвигаются новые противники. По соседству набирал силы мощный Ростово-Суздальский город-государство. Опасность с его стороны, стремление отнять у него дани были столь велики, что Новгород идет теперь и на союз с Киевом, направленный против сильного соседа. Уже в 1147 г. «область Новгородская» ходила походом на «Суждаль»¹³³. А в следующем году был более удачный поход, на который новгородцев вдохновил киевский князь Изяслав¹³⁴. Ростово-Суздальскому городу-государству удается поднять на Новгород соседнюю полоцкую и смоленскую волости: «И съложишася на Новъгород Андреи съ смолняны и с полоцяны»¹³⁵. И уже в 1149 г. новгородцы с псковичами ходили к Полоцку¹³⁶. Новгородский город-государство достиг такого могущества, что мог противостоять сильному соседу. Знаменитый 1169 год отмечен разгромом коалиции, пришедшей к Новгороду. Тогда против города на Волхове ополчились «суждальци с Андреевичем, Роман и Мьстислав с смольняны и с торопьцяны, муромьцы и рязаньцы с двема князьма, полоцьскыи князь с полоцяны, и вся земля просто Русьская»¹³⁷. Это огромное войско новгородцам удалось разгромить.

В 70-е годы XII столетия наступает новый этап в развитии внешнеполитической активности новгородского города-государства. Мы видим, как вместе с другими городами-государствами новгородцы начинают решать судьбы киевского княжения. Так, в 1173 г. «иде князь Гюрги Андреевиць с новгородьци и с ростовци Кыеву на Ростиславице и прогнаше е ис Кыева»¹³⁸. Эта тенденция особенно ярко проявляется в XIII столетии. В 1214 г. князь Мстислав «съзва вече на Ярославли дворе и почя звати новгородьцев Кыеву на Всеволода Чьрмьнаго. Рекоша ему новгородьци: "Камо, княже, очима позриши ты, тамо мы главами своими вьржем"»¹³⁹. В ходе этой экспедиции новгородцы «воевали» черниговские города. Затем им «отвориша врата вышегородци», а вскоре Мьстислав с братьями и с новгородцами входили в Киев, и «поклонишася кыяне, и посадиша Кыеве Мьстислава Романовиця»¹⁴⁰. На новгородскую волость, видимо, опирался Ярослав, когда утверждался на столе в Киеве. Во всяком случае из Новгорода он привел «вятших» новгородцев и «Новоторжец 100 муж». Потом он их одарил¹⁴¹.

Так росла сила новгородского города-государства. Вплоть до татаро-монгольского вторжения новгородцы осуществляли на Руси весьма активную политику. Постоянно шла борьба с Полоцком, Черниговом, но главным противником оставался Владимиро-Суздальский город-государство. Пик этой борьбы — знаменитая Липицкая битва, результат которой весьма примечателен не только по своим военным, но и по политическим последствиям: «Посадиша новгородци Костянтина в Володимири на столе отни. Костянтин же одари честью князи и новгородьци бещисла»¹⁴². Новгородцы сажают во Владимире, столице могущественного Владимиро-Суздальского города-государства, своего ставленника. Это ли не свидетельство могущества новгородской волости. Сильный северный город-государство, не пострадавший от татаро-монгольского нашествия, опираясь на волостное ополчение, смог остановить вскоре натиск шведских и немецких рыцарей.

Итак, мы рассмотрели процесс формирования и развития новгородского города-государства в XI — начала XIII вв., сконцентрировав внимание на становлении социально-политических институтов Новгорода, а также развитии в сфере волостного быта этого города-государства. Теперь самое время более пристально всмотреться в социально-политическую структуру новгородской волости, разобраться в сущности того политического механизма, который лежал в основе новгородской земли. Это представляется тем более актуальным, что в литературе существуют различные взгляды на данную проблему.

Весь рассмотренный материал не позволяет нам согласиться с разграничением республиканской и княжеской власти в Новгороде XII—XIII вв. как враждующих начал¹⁴³. Историю возникновения Новгородской республики, на наш взгляд, нет возможности рисовать как результат «длительного столкновения княжеской власти с боярством» и противопоставлять как борющиеся стороны вечевые органы и княжескую администрацию Новгорода¹⁴⁴. По нашим наблюдениям, борьба в Новгороде до поворотных событий 1136—1137 гг. была направлена не против княжеской власти, а за ее освобождение от влияния со стороны великих киевских князей, и велась она не одним лишь боярством, а новгородской общиной в целом. Последнее обстоятельство находит объяснение в незавершенности процесса классообразования в новгородском обществе XI—XII вв., отсутствии в нем сложившихся антагонистических классов, как, впрочем, и по всей Руси¹⁴⁵. Новгородское боярство рассматриваемого времени представляло собой социальную группу, расколотую на соперничавшие партии, страдавшие от изнурительной взаимной борьбы. «Разобщенность боярства, непрекращавшаяся борьба боярских группировок, — замечает В.Л. Янин, — замедляла не только процесс консолидации самого боярства, но и процесс консолидации противостоящих ему классовых сил»¹⁴⁶. Консолидированным боярство стало не ранее XV в.¹⁴⁷

Все это сказалось на характере деятельности должностных лиц Новгорода: князя, посадника, тысяцкого¹⁴⁸ и сотских. В новейшей литературе данный вопрос тесно увязывается с вопросом о месте концов и сотен в территориально-административной структуре Новгорода. Так, согласно В.Л. Янину, население Новгорода распадалось на две основные части по кончанско-сотенному принципу. Первоначально исследователь полагал, что сотенная организация была устроена киевскими князьями, тогда как деление на концы и улицы «уходит корнями в историческую топографию Новгорода»¹⁴⁹. Позже он несколько изменил свою точку зрения, отметив, что обе системы существовали рядом на протяжении всей истории Новгорода: в концах жили бояре и зависимые от них люди, а в сотнях — свободное, но не привилегированное население, подвластное князю¹⁵⁰. «Кончанскому населению противостоит население сотен, как системе концов противостоит система сотен», — пишет В.Л. Янин¹⁵¹. Поэтому сотенная организация подчинялась княжеским сотским и княжескому тысяцкому, тогда как представителем бояр выступал посадник¹⁵². Не отрицая правомерности этих заключений, мы в то же время полагаем, что источники позволяют взглянуть на вопрос и несколько иначе.

В 1132 г., по словам летописца, была «встань велика в людях». И вот новгородское вече, в котором принимали участие, помимо новгородцев, псковичи и ладожане, «даша посадьницяти» во Пскове Мирославу, а «Рагуилови в городе»¹⁵³. Здесь люди, т. е. широкие круги населения Новгорода и его пригородов, распоряжаются посадничеством. В 1195 г. новгородцы шлют посадника Мирошку к Всеволоду; когда же он спустя два года вернулся в Новгород, там были рады все «от мала до велика», т. е. от простых людей до знатных¹⁵⁴. Довольно часто встречаем летописную формулу, согласно которой новгородцы «даша посадничества» тому или иному боярину¹⁵⁵. При этом нередко избранию в посадники предшествовало лишение этой должности лиц, неугодных новгородской общине¹⁵⁶. Вряд ли можно сомневаться в том, что под новгородцами, смещавшими посадников, надо разуметь всю массу местных свободных, жителей. Отсюда понятно, почему посадники, посылаемые Новгородом для переговоров с князьями, представляли всех новгородцев, а не отдельную их группу¹⁵⁷.

Весьма красноречивы летописные известия о событиях 1255 г. в Новгороде, из которых узнаем о причастности к судьбам посадничества «черных людей»¹⁵⁸ — низшей прослойки свободного населения Новгорода¹⁵⁹.

Активная позиция в делах о посадничестве различных категорий свободного населения новгородской земли указывает на то, что деятельность посадников распространялась на все эти категории без какого бы. то ни было изъятия, ярким подтверждением чего служит рассказ летописца о новгородцах, которые «сториша вече на посадника Дмитра и на братью его, яко ти повелеша на ногородьцих сребро имати, а по волости куры брати, по купцем виру дикую, и повозы возити, и все зло»¹⁶⁰. Показательно и то, что конфискованное посадничье имущество вечники разделили «по всему городу»¹⁶¹. Если акцию новгородцев, направленную против посадника Дмитра и «его братьи», считать спровоцированной князем Всеволодом, как думает В.Л. Янин¹⁶², тем выразительнее станет речь последнего, обращенная к новгородскому ополчению, основу которого составляло рядовое воинство: «Кто вы добр, того любите, и злых казните»¹⁶³. Дальнейшие события показали, что именно вернувшиеся из похода новгородцы сошлись на вече, обвинившее посадника в злоупотреблениях¹⁶⁴.

Власть посадника, подобно власти князя, имела общеземское значение. Не случайно замещение посадничьей должности, как и княжеского стола, являлось прерогативой городского веча, будучи, следовательно, предметом компетенции новгородской общины в целом. «А вы, братье, — говорил на вече посадник Твердислав, — в посадничьстве и во князех вольне есте»¹⁶⁵.

Приведенные материалы убедительно, как нам кажется, свидетельствуют о том, что новгородское посадничество — это не институт боярского самовластья, а один из высших волостных органов власти, возникший в процессе становления города-государства в новгородской земле. Необходимо заметить, однако, что привилегия быть избранным в посадники принадлежала исключительно боярству. Чем это объяснить?

В.Л. Янин, выявляя исторические корни исключительности боярского права на замещение должности посадника, писал: «Единственным лишенным противоречий способом решать проблему боярства представляется нам признание аристократической сущности бояр, принадлежности их к потомству родоплеменной старейшины...»¹⁶⁶ Мы думаем, что древнерусское боярство пришло на смену родовой аристократии в результате разложения родоплеменного строя и складывания территориальной социальной структуры, сыгравшей переходную роль от доклассового общества к классовому¹⁶⁷. Можно согласиться с И.М. Троцким в том, что рост новгородского боярства — явление, относящееся к XI в.¹⁶⁸ Кстати сказать, С.В. Бахрушин связывал возникновение боярства с концом X—XI вв.¹⁶⁹, а один из выдающихся советских лингвистов Б.А. Ларин, указывая на позднее возникновение термина «боярин», наблюдал упрочение боярства в эпоху Пространной Правды¹⁷⁰. Вполне вероятным представляется и другое мнение И.М. Троцкого, что под наименованием «бояре» скрывались должностные лица — лидеры, выражаясь современным языком, новгородской общины¹⁷¹. На образовавшуюся в конце X—XI вв. должностную прослойку были перенесены традиции родового общества. Это облегчалось тем, что бояре в качестве общественных руководителей стали преемниками племенной старейшины. Не являясь прямыми потомками родоплеменной знати, новгородские бояре унаследовали от нее функции общественных лидеров, а это и поставило их в особое положение среди остальных жителей Новгородской земли.

Общеземской, судя по всему, была и деятельность сотских. В 1196 г. новгородцы посылают к Всеволоду Большое Гнездо «Мирошку посадника и Бориса Жирославиця, Микифора съчьского, просяче сына»¹⁷². Как видим, сотский Никифор представительствует от всего Новгорода. Но если в данном случае ему это поручено вместе с посадником, то на следующий год новгородцы делегируют с целью приглашения Ярослава занять княжеский стол одних только сотских: «Идоша из Новагорода передний мужи сътьскии и пояша Ярослава с всею правьдою и чьстью»¹⁷³. О том, что сотские имели прямое отношение к избранию князей, говорят также происшествия в Пскове 1178 г., когда Мстислав «изыма сотьскеи», которые не «хотяхуть сыновица его Бориса»¹⁷⁴.

Любопытная запись, характеризующая власть сотского, содержится в Новгородской Первой летописи под 1118 г.: «Приведе Володимир с Мьстиславом вся бояры новгородьскыя Кыеву, и заводи я к честьному хресту, и пусти я домовь, а иныя у себе остави; и разгневася на ты, оже то грабили Даньслава и Ноздрьчю, и на сочьскаго на Ставра, и затоци я вся»¹⁷⁵. Данный текст позволяет сделать важные выводы. Слово «грабили» здесь нельзя понимать в буквальном смысле, поскольку «грабежом» занимались новгородские бояре, в том числе и сотский Ставр. В древнерусской лексике термин «грабеж» обозначал, помимо прочего, определенный вид наказания по суду¹⁷⁶. Сообщение летописца как раз и следует толковать в качестве свидетельства о наказании, заключавшемся в конфискации имущества виновных¹⁷⁷. Сотский Ставр, следовательно, наряду с другими знатными новгородцами творит суд над Даньславом и Ноздречей, принадлежавшими к боярству. В этом мы усматриваем пример осуществления власти сотского, распространяющейся на бояр. Заточение Ставра в Киеве Владимиром Мономахом и сыном его Мстиславом со всей ясностью показывает, что сотский, чьи действия вызывали княжеский гнев, не входил в круг чиновников новгородского князя, а являлся представителем общинной администрации. Еще одно подтверждение нашей мысли находим в Уставе князя Всеволода Мстиславича, где княжие мужи поставлены особняком от сотских: «А ты вся дела приказах святей Софии и всему Новугороду моим мужам и 10-ти сечьскыим...»¹⁷⁸

Необычайно красноречиво известие летописца о событиях 1230—1231 гг., в ходе которых новгородцы «даша посадничьство Степану Твердиславичю, а тысячьское Миките Петриловицю, а добыток Семенов и Водовиков по стом розделиша»¹⁷⁹. Это значит, что люди, распоряжающиеся посадничеством и тысяцким, живут по сотням. Приведенные сведения о сотских избавляют нас от необходимости приводить аналогичные данные относительно тысяцких. Добавим только, что на летописных страницах тысяцкий вырисовывается как должное лицо всего Новгорода, но не части его населения¹⁸⁰.

Итак, привлеченные нами источники позволяют утверждать, что и посадник, и тысяцкий, и сотские были органами власти всей городской общины, а не двух разных административно-территориальных систем Новгорода. Вопрос же о соотношении этих органов надо, по нашему мнению, рассматривать в хронологическом плане.

Происхождение сотен, как мы уже отмечали, теряется в глубинах первобытности¹⁸¹. Древнейшие. же сведения письменных источников о сотских относятся к концу X в. Сотские и десятские фигурируют в летописном рассказе о пирах князя Владимира¹⁸². На новгородском материале к выводу о древности сотен пришел А.В. Куза, убедительно обосновавший свои наблюдения¹⁸³. Что касается концов, то их образование связано с доступными взору исследователя временами. Во всяком случае, мы знаем, что в Новгороде в XII в. было три конца (Славенский, Неревский и Людин). Несколько позже появляется Плотницкий конец, а за ним где-то на исходе XIII в. — Загородский¹⁸⁴. Весьма показателен тот факт, что процесс трансформации сельских общин в городские концы доступен для изучения даже на материалах XV—XVI вв.¹⁸⁵ Похоже, что сотни древнее концов. В ходе исторического развития кончанская система наложилась на существующую сотенную организацию, связанную прежде всего с военным бытом. В результате разложения родоплеменного строя сотенная система изменилась, но не исчезла: сотни и сотские сохранялись еще долгое время, обеспечивая наряду с другими институтами нормальное функционирование древнерусского общества.

Мысль о противостоянии концов и сотен — лишь звено в интересной гипотезе В.Л. Янина об имманентном разделении Новгорода на привилегированное боярство и непривилегированное остальное население. Другим таким звеном является вопрос о новгородском вече. Еще в 1970 г. В.Л. Янин, основываясь на сообщении источника XIV в. о 300 золотых поясах и считая, что примерно такое количество усадеб было в Новгороде, нарисовал картину вечевых заседаний небольшой — олигархической группы в 300—400 человек¹⁸⁶, причем одним из аргументов являлось то, что на Ярославовом дворище археологическими раскопками не было обнаружено достаточной площади, чтобы поместить там более 300—400 человек. Здесь заключалось и определенное противоречие. Автор отмечал, что в Новгороде одному владельцу принадлежало 2,3, а то и больше усадеб. Подставляя эти цифры в подсчеты В.Л. Янина, получаем цифру в 50—100 человек. Такая группа могла поместиться где угодно, но переставало «работать» сообщение о 300 золотых поясах¹⁸⁷.

В статье, опубликованной годом позже, В.Л. Янин в соавторстве с М.Х. Алешковским писал уже о вече возле св. Софии, указывая, что «вече состояло из представителей привилегированного сословия, но его работа велась не за плотно закрытыми дверьми, а под открытым небом, в окружении толпы, неправомочной, но способной криками одобрения или негодования влиять на решения вечников»¹⁸⁸. Стало быть, место для толпы, пусть неправомочной, все же нашлось. В работе 1973 г., несколько сместившей акценты, В.Л. Янин характеризовал как «весьма неточный тезис о наличии в Новгороде резко полярного размежевания населения на небольшую группу крупных землевладельцев, пользующихся всеми привилегиями вечевого строя, и зависимое население, полностью лишенное вечевых прав»¹⁸⁹. Однако в более позднем труде автора вновь появился тезис 1970 г.: «Мизерность этой площади (вечевой. — Авт.) соответствует выводу о предельной ограниченности вечевого собрания, а идентификация его с органом, именуемым в западных источниках "300 золотых поясов", вносит должную ясность в социальную характеристику этого института»¹⁹⁰. В итоге «емкость» веча определялось в 400—500 человек¹⁹¹. Если состав участников уличанских и кончанских вечевых собраний был более пестрым в социальном отношении, то общегородское вече представляется исследователю «искусственно образованным представительным органом»¹⁹².

Материалы о вече приводят нас к несколько иным выводам. Вече в XI—XII вв. являлось органом народовластия. Это — народное собрание с участием, а порой и под руководством знати¹⁹³.

Трактовка веча В.Л. Яниным тесно связана с его представлением о роли и месте крупной усадьбы в жизни города. Правда, взгляды ученого со временем менялись. Так, если в 1970 г. В.Л. Янин считал, что в Новгороде были одни боярские усадьбы, то в 1973 г. он писал: «Признание крупной усадьбы единственной низшей ячейкой Новгорода представляется нам теперь неправильным. Наличие в Новгороде значительного массива непривилегированного свободного населения не может вызывать сомнений»¹⁹⁴. Тем не менее, мысль об изначальности владения бояр усадьбами и крупными участками земли находим в последующих трудах историка. Концы в Новгороде «возникли как объединение нескольких боярских поселков, сохранивших свою зависимость от боярских семей вплоть до последнего этапа существования Новгородской боярской республики»¹⁹⁵. Исследователь рисует картину изначальной частной собственности в Новгороде: «На участке земли, находящейся в частной собственности одного из родовых старейшин, стоял его двор... совокупность таких дворов составляла первоначальный поселок»¹⁹⁶. Выдвигая это положение, В.Л. Янин в то же время признает трудность проследить корни системы, несомненной только для XIV—XV вв.¹⁹⁷, указывает на то, что «боярские усадьбы» не отличаются друг от друга ни своими размерами, ни постройками, ни инвентарем¹⁹⁸. Понятно, почему специалистам не удается пока «доказать родство владельцев какой-либо усадьбы на протяжении с X по XV в.»¹⁹⁹. Мы присоединяемся к мнению Ю.Г. Алексеева, который считает, что тезис «об изначальности боярского землевладения противоречит всем существующим представлениям о вторичности боярской вотчины, постепенно выкристаллизовывающейся из общины, и не вытекает из непосредственных наблюдений самого В.Л. Янина»²⁰⁰. Проблему веча В.Л. Янин решает в тесном единстве с проблемой земельной собственности в Новгородской земле. Анализ содержания ранних берестяных грамот позволил ему заключить: «Деньги в грамотах XII века занимают столько же места, как земля и продукты сельского хозяйства в более поздних берестяных грамотах. И даже большее место, так как о земле в них не упоминается вовсе, а о деньгах в грамотах XIII—XV веков написано достаточно. Сейчас еще рано делать по этому поводу решительные выводы, однако вряд ли такая разница может быть случайной. Вероятно на протяжении XII в. исподволь происходило накопление денежных ресурсов новгородскими феодалами, позволившее им затем осуществить решительное наступление на те земли, которые в большом количестве в XII веке еще принадлежали свободным новгородским общинникам»²⁰¹. Ю.Г. Алексеев, комментируя приведенное высказывание В.Л. Янина, писал, что оно «представляет большой интерес. Значит, именно XII в. был важным качественным рубежом в истории класса крупных феодалов-землевладельцев в составе новгородской городской общины, важным этапом в процессе превращения аристократии общинно-племенной в аристократию феодально-землевладельческую»²⁰². Оценка правильная, но требующая одного уточнения: поскольку наступление новгородских бояр на общинные земли произошло позже XII в., то и качественный перелом в истории боярства должен быть вынесен за грань данного столетия и приурочен не ранее чем к XIII в. А это означает, что деление новгородцев, предшествующего времени, на привилегированных бояр и бесправную массу не имеет под собой социально-экономической основы.

Упомянутые выводы, полученные В.Л. Яниным при изучении берестяных грамот, представляются нам в высшей степени плодотворными и перспективными. Однако автор стал вскоре развивать другие идеи. Надо, впрочем, сказать, что вопрос о возникновении вотчинного землевладения в Новгородской земле, В.Л. Янин решал в прежнем ключе. Начальный момент становления вотчины он связывал с образованием княжеского домена на рубеже XI—XII вв.²⁰³ Вслед за княжескими домениальными владениями появляются вотчины новгородских бояр и монастырей. Складывание «вотчинной системы в XII—XIII вв. происходит в значительной степени путем государственной раздачи черных волостей, как частным лицам, так и духовным учреждениям. Начавшись при Мстиславе Владимировиче, этот процесс в целом завершился в первой половине XIV в.»²⁰⁴. Зарождение вотчинной системы в Новгороде В.Л. Янин, таким образом, наблюдает сравнительно поздно, в XII столетии. Предшествующий период он именует довотчинным. И здесь исследователь ставит вопрос: «Если до конца XI в. ни князь, ни бояре в Новгородской земле не были вотчинниками, т. е. не располагали домениальной собственностью, кому же там принадлежала земля? Составляла она собственность государства или собственниками ее были крестьяне-общинники?»²⁰⁵. Ответ на поставленный вопрос и заключает то новое, к чему пришел в своих последних изысканиях В.Л. Янин. В довотчинный период он усматривает «наличие корпоративной собственности боярства и права верховного распоряжения черными землями, принадлежащего корпорации бояр»²⁰⁶. При этом государственная, корпоративная феодальная собственность распространялась на всю территорию Новгородской земли²⁰⁷, что, следовательно, полностью исключает существование земельной собственности свободных общинников. Первоначальные основы боярского права верховного распоряжения черными землями были заложены, согласно В.Л. Янину, при Ярославе Владимировиче, хотя и в более ранее время имели место «определенные формы приобщения местного боярства к разделу государственного дохода»²⁰⁸. В окончательном виде государственная боярская собственность сложилась в конце XI в.²⁰⁹

Значительную помощь в создании концепции корпоративной земельной собственности новгородских бояр В.Л. Янину оказали исследования Л.В. Черепнина, разработавшего теорию верховной княжеской собственности на Руси IX—XI вв. как первичной формы феодальной собственности, из которой впоследствии выросла древнерусская вотчина. Окняжение земли, по мнению В.Л. Янина, коснулось и Новгорода²¹⁰. Один из авторов настоящей работы уже разбирал соответствующую аргументацию Л.В. Черепнина. Оказалось, что идея окняжения земли и установления верховной государственной собственности в лице князя не обеспечена в должной мере историческими данными²¹¹. И все же для В.Л. Янина факты окняжения в Новгородской области очевидны²¹². Что же это за факты? Первый из них — летописное свидетельство о княгине Ольге: «Иде Вольга Новугороду, и устави по Мьсте повосты и дани и по Лузе оброки и дани»²¹³. Второй факт — известие летописца об уплате новгородцами дани киевским князьям: «Ярославу же живущу в Новегороде и уроком дающю дань Киеву 2000 гривен от года до года, а тысящу Новегороде гридем раздаваху; и тако даяху въси князи новгородстии, а Ярослав сего не даяше к Кыеву отцу своему»²¹⁴. В.Л. Янин отмечает, что упомянутая дань установлена была еще Игорем: «Сеи же Игорь нача грады ставити, и дани устави Словеном и Варягом даяти, и Кривечем и Мерям дань даяти Варягом, а от Новагорода 300 гривен на лето мира деля, еже не дають»²¹⁵. Третий факт, привлекаемый В.Л. Яниным, связан с князем Святославом Ольговичем, который по своем прибытии в Новгород в 1137 г. нашел тут «десятину от даней уряженной предшествующими князьями, но не до конца упорядоченными судебные доходы»²¹⁶.

Нам кажется, что используемые В.Л. Яниным материалы можно толковать и по-другому. Едва ли следует, на наш взгляд, объединять по смыслу летописные рассказы о выплате новгородскими князьями дани «уроками» и об уставлении дани «мира деля», ибо в одном случае речь идет о платежах, идущих в Киев, а в другом — к варягам. Общее в этих рассказах состоит лишь в том, что они к так называемому «окняжению земли» имеют проблематичное отношение. То же самое можно сказать и насчет сведений летописи об учреждении княгиней Ольгой оброков и даней по Мете и по Луге. Специальный анализ даннических отношений в Киевской Руси показал, что установление даней отнюдь не означало ликвидацию общинной земельной собственности и образование верховной княжеской собственности на землю, что дань — не феодальная рента, а форма коллективного отчуждения прибавочного продукта победителем у побежденного, или грабежа, которому подвергались «примученные» в ходе войн племена и народности²¹⁷. Дань — это специфическая форма эксплуатации, типичная для поздней стадии родоплеменного строя и древних обществ с незавершенным процессом классообразования. Именно к такому выводу склоняют нас древнерусские источники, а также исследования историков и этнографов, изучавших данничество в различных регионах мира²¹⁸.

Не может служить бесспорным свидетельством «окняжения земли» и Устав Святослава Ольговича. В преамбуле памятника читаем: «Устав, бывши преже нас в Руси от прадед и от дед наших: имати пискупом десятину от дании и от вир и продажь, что входит в княж двор всего»²¹⁹. Затем вполне последовательно князь обращается к аналогичной новгородской практике наделения епископов: «А зде в Новегороде, что есть десятина от дании, обретох уряжено преже мене бывшими князи, толико от вир и продажь десятины зьрел, олико днии в руце княжи и в клеть»²²⁰. Существо даней мы уже определили. Что касается вир и продаж, то и эти судебные сборы вряд ли стоит относить к феодальным, поскольку они имели публичноправовой, а не рентный характер. Судебные пошлины превращаются в феодальную ренту много позже, по истечении длительного развития частновотчинных порядков, завершившегося образованием сеньории²²¹.

Важное значение В.Л. Янин придает жалованной грамоте князя Изяслава Мстиславича Пантелеймонову монастырю. Там говорится: «Се аз князь великий Изяслав Мьстиславич по благословению епискупа Нифонта испрощал есмь у Новагорода святому Пантелемону землю село Витославицы и смерды и поля Ушково и до прости»²²². Князь велел «смердам витославицам не потянути ни ко князю ни епископу, ни в городцкии потуги, ни к смердам ни в какие потуги, ни иною вивирицою, а потянути им ко святому Пантелемону в монастырь к игумену и к братьи»²²³. По мнению В.Л. Янина, жалованная грамота Изяслава «недвусмысленно утверждает, что верховным распорядителем земельного фонда, не входившего в состав княжеского домена было государство, решением которого участок черных земель мог быть превращен в вотчину. Иными словами, фонд черных земель на этом этапе предстает перед нами в виде корпоративной собственности веча»²²⁴. Мы полностью солидарны с В.Л. Яниным в том, что жалуемые князем монастырю земли и люди являлись собственностью новгородского государства, или городской общины в лице веча. Но нам представляется не обязательным включение пожалованных князем угодий в разряд черных (общинных) земель, чему препятствуют смерды, которых считать свободными (до пожалования) земледельцами-общинниками с полной уверенностью нельзя. Смерды, по нашему убеждению, составляли категорию несвободного населения, чье происхождение связано с поселением пленников на государственных землях²²⁵. Положение этих смердов было сходно со статусом рабов фиска Западной Европы²²⁶. Таким образом, новгородская община XII в., хотя и выступала в качестве корпоративного землевладельца и душевладельца, но за пределами черных волостей²²⁷.

Кроме села Витославицы и других земель, пожалованных князем Изяславом пантелеймоновским монахам, В.Л. Янин упоминает волость Буице, данную князьями Мстиславом Владимировичем и Всеволодом Мстиславичем Юрьеву монастырю с «данию и с вирами и с продажами», а также с «осенним полюдьем даровным»²²⁸. Историк полагает, что волость Буице была пожалована «из состава княжеского домена»²²⁹. Однако Т.И. Осьминский показал принадлежность названной волости к черным землям²³⁰. По мнению А.Л. Шапиро и Т.И. Осьминского, Мстислав и Всеволод осуществили не земельное пожалование, а передачу права сбора доходов Юрьеву монастырю с волости Буице²³¹. Князья действовали здесь в качестве суверенов, но не земельных собственников. Обоснованность данного предположения подтверждает последующая судьба волости. Так, из договорной грамоты великого князя Казимира с Новгородом (1440—1447 гг.) узнаем следующее: «Буице» временами выходила из-под власти монастыря и население ее «тянуло» черными кунами уже не к юрьевским монахам, а к тому, кому Господин Великий Новгород предоставлял право на их сбор²³². Вот почему в Новгородских писцовых книгах упоминание о Буице сопровождается формулой: «волость, что бывала Юрьева монастыря»²³³. Переход права сбора доходов волости в руки монастырской братии «давал возможность для превращения черных земель в феодальную собственность»²³⁴. В этом нас убеждает и опыт истории зарубежных стран. Королевское пожалование земли в бокленд, практиковавшееся в раннесредневековой Англии, открывало владельцу «возможность захватить свободную деревню, присваивать уплачивавшиеся ее населением подати и другие доходы, а в дальнейшем, по мере укрепления его власти над крестьянами, закрепостить и превратить их земли в свою собственность»²³⁵. Схожую картину наблюдаем у славянских народов. В Хорватии, например, как установил Ю.В. Бромлей, «передача верховным правителем отдельным лицам права сбора налогов со свободного населения предполагает появление возможности превращения суверенитета в верховную собственность на землю, принадлежащую этому населению»²³⁶.

Итак, передача права сбора доходов с волости Буице Юрьеву монастырю не являлась актом земельного феодального пожалования. Она создавала лишь возможность эволюции пожалованной волости в феодальную собственность. Процесс этот был длительный. И еще в XV в. Буице сохраняет следы былой своей принадлежности к волостному черному миру²³⁷. Относительно черных земель XII в. и живших там свободных земледельцев-общинников надо сказать, что новгородское вече осуществляло над ними право суверенитета как верховный орган власти Новгородской земли-волости, или города-государства. Правом корпоративной верховной собственности на эти земли оно не пользовалось. Собственниками земель, где трудились свободные земледельцы, были сами земледельцы и общины, объединявшие их.

Говоря о праве верховного распоряжения черными землями, принадлежащего корпорации бояр, В.Л. Янин замечает: «Полагаю, что первоначальные основы этого права закладываются при Ярославе Владимировиче, когда впервые государственный доход не только целиком остается в Новгороде, но становится предметом раздела между новгородцами по иерархическому принципу: в 1016 г. князь Ярослав раздает старостам и новгородцам по 10 гривен, а смердам по 10 гривен»²³⁸. Исследователь, рассуждая о «государственном доходе», целиком оставленном в Новгороде, подразумевает, наверное, прекращение Ярославом выплаты дани Киеву. Но та дань, которую новгородцы выплачивали киевским князьям, едва ли тождественна государственному доходу Новгорода, поскольку дань есть плата всего населения Новгородской земли (в том числе и бояр), предназначенная киевскому князю и добытая вооруженной рукой. Недаром Владимир, узнав о своевольном поступке Ярослава, велел собираться в поход на Новгород, чтобы восстановить нарушенный даннический порядок. И только смертельная болезнь киевского князя помешала состояться этому походу. Нельзя принять безоговорочно и ссылку на летописное известие 1016 г., из которого явствует, что Ярослав, добыв с помощью новгородцев Киев, оделял их деньгами: «Ярослав иде Кыеву, седе на столе отца своего Володимира; и абие нача вои свои делите, старостами по 10 гривен, а смердом по гривне, а новгородцом по 10 гривен всем и отпусти их всех домов»²³⁹. Мы склонны тут видеть княжеский дар. Если же называть это разделом государственного дохода и видеть в нем отражение боярского права верховного распоряжения черными землями, то следует тогда признать носителем этого права не только бояр, но и смердов, которых летописец называет среди тех, кто участвовал в упомянутом разделе.

Таким образом, концепция верховной земельной собственности боярства как первоначальной формы феодального землевладения, утвердившегося в довотчинный период новгородской истории (X—XI вв.), нуждается, по нашему мнению, в дополнительном обосновании. Поэтому принять ее мы пока не можем.

Но, расходясь с В.Л. Яниным в вопросе о корпоративной земельной собственности бояр, мы полностью разделяем его точку зрения на историю новгородской вотчины. Мысль ученого, согласно которой боярская вотчина начинает свою жизнь с XII в. и завоевывает господствующие позиции лишь к середине XIV столетия, представляется нам доказанной. А это значит, что на протяжении XI—XII вв. собственность свободных общинников доминировала в новгородском обществе, питая жизнедеятельность местной общины. Отсюда — демократический характер веча, которое конституировалось в верховный орган, распространивший свой суверенитет над Новгородской землей. Именно вече было источником власти князя, посадника, тысяцкого и сотских — должностных лиц, избираемых для управления новгородской общиной. К середине XII в. социально-политическая организация в основном определилась, что позволяет заключить о завершении становления города-государства в Новгородской земле. Дальнейшая история Новгорода в домонгольский период Руси шла путем утверждения и развития принципов, выработанных на протяжении XI — середины XII столетий. Аналогичную картину наблюдаем в соседних с Новгородом Полоцкой и Смоленской землях.

Примечания

1. См.: Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 1962. С. 47, 49, 51.

2. ПВЛ. Ч. I. М.; Л., 1950. С. 88—89.

3. Там же С. 95—96; НПЛ. М.; Л., 1950. С. 174—175.

4. Черепнин Л.В. Общественно-политические отношения в Древней Руси и Русская Правда // Новосельцев А.П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В., Щапов Я.Н. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 132.

5. ПВЛ. Ч. I. С. 97.

6. Там же. С. 110.

7. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. 1. М., 1959. С. 352, 694.

8. Рапов О.М. Княжеские владения на Руси в X — первой половине XIII в. М., 1977. С. 68.

9. ПСРЛ. Т. XV. СПб., 1863. С. 154; Т. IX. М., 1965. С. 92; Т. XXII: СПб., 1911. С. 374; т. XXIII. СПб., 1910. С. 22.

10. Татищев В.Н. История Российская. Т. II. М.; Л., 1963. С. 81.

11. Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. II. СПб., 1882. С. 48, 43 (прим.).

12. Троцкий И.М. Возникновение Новгородской республики // Изв. АН СССР. VII серия. Отд. общ. наук. 1932. № 4. С. 289—291.

13. Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 49—50.

14. Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С. 444, 456—457.

15. НПЛ. С. 161, 470.

16. Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 49.

17. Как говорят факты, относящиеся к XII в., князь нес ответственность перед вечевой общиной за военные успехи. Поражение князя в бою нередко воспринималось как проявление неспособности его выступать вообще в роли лидера (Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С. 132—133).

18. НПЛ. С. 161, 470.

19. Там же.

20. См.: Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII—XIII вв. М., 1982. С. 539.

21. См. с. 46 настоящей книги.

22. ПВЛ. Ч. I. С. 182.

23. Там же. С. 137.

24. Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 59.

25. НПЛ. С. 21, 205.

26. См.: Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. 1. С. 423; Рожков Н.А. Исторические и социологические очерки Ч. II. М., 1906. С. 30; Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI—XIII вв. М., 1955. С. 172; Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 65—67.

27. НПЛ. С. 22, 206.

28. Там же. С. 20, 204.

29. ПСРЛ. Т. II. Стб. 284.

30. НПЛ. С. 20, 204.

31. Там же. С. 21, 205.

32. Вспомним, кстати, что в X в. племена, примученные Киевом, часто восставали именно со смертью киевских князей. Эта традиция не могла исчезнуть бесследно для людей Древней Руси XII в.

33. НПЛ. с. 23, 206.

34. «Се аз Мьстислав Володимирь сын, — читаем в одной грамоте, — дьржа Русьску землю, в свое княжение повелел есмь сыну своему Всеволоду отдати Буйце святому Георгиеви...» (Памятники русского права (ПРП). Вып. II. М., 1953. С. 102).

35. ПСРЛ. Т. I. Стб. 301; Т. II. Стб. 294—295.

36. НПЛ. С. 22—33, 207.

37. Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 69.

38. См.: Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С. 180—184.

39. Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 69.

40. Татищев В.Н. История Российская. Т. II. С. 144.

41. ПСРЛ. Т. IX. С. 158.

42. НПЛ. С. 23, 208.

43. Там же. С. 24, 209.

44. Событиям 1136 г. в Новгороде посвящена большая литература (см.: Андреев В.Ф. Проблемы социально-политической истории Новгорода XII—XV вв. в советской историографии // Новгородский исторический сборник / Под ред. В.Л. Янина. 1 (11). Л, 1982. С: 125—134): Не вдаваясь в разбор многочисленных суждений относительно значения этих событий в новгородской истории, заметим, однако, что наиболее правильную их трактовку, по нашему мнению, предложил В.Л. Янин (см.: Янин В.Л. 1) Новгородские посадники. С. 62—72; 2) Из истории землевладения в Новгороде XII в. // Культура Древней Руси / Отв. ред. А.Л. Монгайт. М., 1966; 3) Проблемы социальной организации Новгородской республики // История СССР. 1970. № 1; Очерки комплексного источниковедения. Средневековый Новгород. М., 1977. С. 69—79). Вместе с тем не со всеми положениями В.Л. Янина можно согласиться (см.: Фроянов И.Я. Становление Новгородской республики и события 1136—1137 гг. // Вестн. Ленингр. ун-та. 1987. № 2).

45. Во избежание недоразумений подчеркнем, что имеем в виду княжеский институт, а не отдельных лиц из княжеского рода.

46. Янин В.Л. Очерки комплексного источниковедения. М., 1977. С. 26.

47. Там же. С. 33. См. также: Янин В.Л. Актовые печати Древней Руси X—XV вв. Т. I. Печати X — начала XIII в. М., 1970. С. 159.

48. Янин В.Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 33. 34.

49. Там же. С. 34.

50. ПВЛ. Ч. I. С. 20.

51. Там же. С. 54.

52. Там же. С. 96.

53. Там же. С. 95.

54. Там же. С. 96.

55. НПЛ. С. 15.

56. ПВЛ. Ч. I. С. 97, 100.

57. Там же. С. 101.

58. О походах новгородцев см.: НПЛ. С. 16, 17, 20, 21, 22; ПСРЛ. Т. I. Стб. 302.

59. ПВЛ. Ч. I. С. 170.

60. НПЛ. С. 17.

61. ПСРЛ. Т. I. Стб. 303.

62. Куза А.В. Новгородская земля // Древнерусские княжества / Отв. ред. Л.Г. Бескровный. М., 1975. С. 144—153.

63. Назаренко В.А. Исторические судьбы Приладожья и их связь с Ладогой // Славяне и Русь / Отв. ред. В.Д. Баран. Киев, 1979. С. 109—112.

64. Кирпичников А.Н. Ладога и Ладожская волость в период раннего средневековья // Славяне и Русь. С. 104.

65. Кузьмин А.Г. К вопросу о происхождении варяжской легенды // Новое о прошлом нашей страны / Ред. В.А. Александров. М., 1967. С. 42.

66. Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. М.; Л., 1957. С. 73—74.

67. Кирпичников А.Н. Ладога и Ладожская волость... С. 105; Назаренко В.А. Исторические судьбы... С. 109—112.

68. Насонов А.Н. «Русская земля»... С. 74.

69. Там же. С. 81—82.

70. Там же. С. 86—87.

71. НПЛ. С. 30—31; ПСРЛ. Т. II. Стб. 511.

72. НПЛ. С. 43.

73. Там же. С. 53.

74. Там же. С. 26, 32, 36.

75. Там же. С. 27, 29, 31, 50.

76. Там же. С. 27—28, 41.

77. Там же. С. 65.

78. Там же. С. 70.

79. Там же. С. 28.

80. НПЛ. С. 29—30.

81. Там же. С. 38.

82. Хорошев А.С. Церковь в социально-политической системе новгородской феодальной республики. М., 1980. С. 31 и сл.

83. Подвигина Н.Л. Очерки социально-экономической и политической истории Новгорода Великого в XII—XIII вв. М., 1976. С. 104—108.

84. О социальной сущности высших должностей в Новгороде см. с. 181—185 настоящей книги.

85. Подвигина Н.Л. Очерки социально-экономической и политической истории... С. 131.

86. НПЛ. С. 58.

87. Там же. С. 60.

88. О соотношении концов и сотен см. с. 185—186 настоящей книги.

89. Об этапах в развитии городской общины см.: Дворниченко А.Ю. Городская община средневековой Руси (к постановке проблемы) // Историческая этнография / Отв. ред. Р.Ф. Итс. Л., 1985. С. 117—124.

90. НПЛ. С. 26. См. также: ПСРЛ. Т. II. Стб. 550, 610.

91. НПЛ. С. 27.

92. Там же. С. 40.

93. Там же. С. 64.

94. НПЛ. С. 27, 36.

95. Там же. С. 30.

96. Там же. С. 32.

97. Там же. С. 35.

98. НПЛ. С. 35.

99. Там же. С. 29, 43.

100. Там же. С. 68.

101. Там же. С. 40.

102. Там же. С. 37.

103. Там же. С. 51.

104. Там же. С. 52.

105. Там же. С. 64.

106. Там же. С. 69.

107. ПСРЛ. Т. I. Стб. 361—362.

108. Там же. Стб. 404.

109. НПЛ. С. 33.

110. Там же.

111. Там же. С. 38.

112. Там же. С. 52—53.

113. Там же. С. 36.

114. Там же. С. 44.

115. Там же. С. 52.

116. Там же.

117. Там же.

118. Там же. С. 53.

119. Там же. С. 32.

120. Там же. С. 44.

121. Там же. С. 25.

122. ПСРЛ. Т. II. Стб. 300.

123. НПЛ. С. 65—66.

124. Там же. С. 66.

125. Там же. С. 72.

126. Там же.

127. Там же. С. 43.

128. Там же. С. 55.

129. Там же. С. 64.

130. Там же. С. 68.

131. Там же. С. 70.

132. Там же. С. 27.

133. Там же. С. 27.

134. Там же. С. 28.

135. Там же. С. 32.

136. Там же. С. 33.

137. Там же.

138. Там же. С. 34; ПСРЛ. Т. II. Стб. 573.

139. НПЛ. С. 53.

140. Там же.

141. Там же. С. 74.

142. Там же. С. 56.

143. См.: Янин В.Л., Колчин Б.А. Итоги и перспективы новгородской археологии // Археологическое изучение Новгорода / Под ред. Б.А. Колчина, В.Л. Янина. М., 1978. С. 8.

144. Колчин Б.А., Янин В.Л. Археологии Новгорода 50 лет // Новгородский сборник. 50 лет. раскопок Новгорода / Под ред. Б.А. Колчина, В.Л. Янина. М., 1982. С. 111—112; Янин В.Л. Социально-политическая структура Новгорода в свете археологических исследований // Новгородский исторический сборник / Под ред. В.Л. Янина. 1 (11). Л., 1982. С. 88.

145. См.: Фроянов И.Я. 1) Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. Л., 1974; 2) Киевская Русь: Очерки социально-политической истории.

146. Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 367.

147. Там же. С. 257—258, 272, 324, 339, 340—341.

148. Должность тысяцкого, как считают некоторые историки, позднего происхождения. По словам В.Л. Янина, в конце XII столетия «в Новгороде создается новый пост выборного на вече тысяцкого, который становится представителем всех свободных горожан, исключая бояр и непосредственно зависимых от них людей» (Янин В.Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 233. См. также: Янин В.Л. 1) Новгородские посадники. С. 112—113; 2) Социально-политическая структура Новгорода... С. 92). Проблема тысяцкого и тысячи должна решаться, на наш взгляд, в связи с проблемой сотен и сотских. Как показывают исследования, сотенная организация у славян — исконная социальная форма, восходящая к первобытнообщинному строю (Греков Б.Д. Киевская Русь. М., 1953. С. 313—318; Бромлей Ю.В. К вопросу о сотне как общественной ячейке у восточных и южных славян в средние века // История, фольклор, искусство славянских народов / Под ред. Б.Н. Путилова. М., 1963. С. 89). Б.Д. Греков рассматривал возникновение тысячи в рамках десятичной организации древних народов. Поэтому мысль об — учреждении тысячи князьями ему представлялась маловероятной (Греков Б.Д. Киевская Русь. С. 314—314). Что касается новгородской тысячи, то первое упоминание о ней относится к началу XI в. Мы находим его в летописном рассказе о том, как Ярослав, разгневанный новгородцами, «исече вои славны тысящу», т. е. перебил лучших воинов, входивших в новгородскую тысячу (НПЛ. С. 174). Этот рассказ любопытен не только упоминанием тысячи, но и противопоставлением ее в качестве местной организации пришлому князю.

149. Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 113.

150. Янин В.Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 225—228.

151. Янин В.Л. Социально-политическая структура Новгорода. С. 91.

152. Некоторые исследователи переносят наблюдение В.Л. Янина и на другие древнерусские земли (см., напр.: Сапожников Н.Б. О топографии древнего Смоленска // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 8: История. 1979. № 5. С. 60).

153. НПЛ. С. 22—23, 207.

154. Там же. С. 42—43, 234—237.

155. Там же. С. 24, 26, 27, 29, 31, 35, 38, 39, 45, 50, 52, 59, 68, 70.

156. Там же. С. 27, 29, 31, 35, 36, 50, 51, 59, 68.

157. Там же. С. 42—43, 44, 53, 54.

158. Там же. С. 81, 308.

159. См.: Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания... С. 268; Алексеев Ю.Г. «Черные люди» Новгорода и Пскова // Исторические записки. Т. 103. 1973. С. 272.

160. НПЛ. С. 51, 248.

161. Там же.

162. Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 117—118.

163. НПЛ. С. 50, 248.

164. Там же. С. 51, 248.

165. Там же. С. 59, 260.

166. Янин В.Л. Социально-политическая структура Новгорода... С. 90. См. также: Колчин Б.А., Янин В.Л. Археологии Новгорода 50 лет. С. 113.

167. Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С. 79—81.

168. Троцкий И.М. Возникновение Новгородской республики. С. 353.

169. Бахрушин С.В. К вопросу о крещении Руси // Историк-марксист. 1937. Кн. 2. С. 54—55.

170. Ларин Б.А. Лекции по истории русского литературного языка (X — середина XVIII в.). М., 1975. С. 84.

171. Троцкий И.М. Возникновение Новгородской республики. С. 369—370.

172. НПЛ. С. 42, 235.

173. Там же. С. 43, 236. — Сотские выступали посланцами от городской общины в целом и в других древнерусских землях — городах-государствах. Известен, например, сотский Пантелей, посланный в 1229 г. «от Смолнян в Ригу, а из Ригы на Готьскыи берег, утвьрживати мир» (ПРП. Вып. II. С. 57).

174. ПСРЛ. Т. II. Стб. 608.

175. НПЛ. С. 21, 204—205.

176. См.: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. I. СПб., 1893. Стб. 574.

177. В новгородской истории подобные «грабежи» отнюдь не редкость (см.: Фроянов И.Я. О событиях 1227—1230 гг. в Новгороде // Новгородский исторический сборник 2 (12). Л., 1984).

178. ПРП. Вып. II. С. 165.

179. НПЛ. С. 70.

180. Там же. С. 53, 59, 70, 81.

181. См. с. 181 настоящей книги.

182. ПВЛ. Ч. I. С. 86.

183. Куза А.В. Новгородская земля // Древнерусские княжества X—XIII в. / Отв. ред. Л.Г. Бескровный. М., 1975. С. 164—168.

184. Арциховский А.В. Городские концы в Древней Руси // Исторические записки. 1945. 16. С. 45. — Сравнительно позднее сложение кончанской системы наблюдает П.П. Толочко (см.: Толочко П.П. О социально-топографической структуре древнего Киева и других древнерусских городов // Археологические исследования Киева. 1978—1983 гг. / Отв. ред. П.П. Толочко. Киев, 1985. С. 9, 17).

185. См.: Фадеев Л.А. Происхождение и роль системы городских концов в развитии древнейших русских городов // Русский город (историко-методологический сборник) / Отв. ред. В.Л. Янин. М., 1976. С. 21—22. — Превращение сельских общин в городские концы, фиксируемое в столь позднее время, делает сомнительным утверждение, что известные науке древнерусские городские концы формировались якобы в эпоху родовых отношений (Там же. С. 23). Возникновение подобных социальных структур сопряжено, по нашему мнению с разрушением родового строя и постепенным устройством общества на территориальной основе. Поэтому градотворческое значение концов мы связываем не с первичными городскими образованиями (племенными центрами), а с городами — средоточиями волостей-земель, становление которых начинается примерно с конца X в. и завершается в главных чертах на протяжении XII столетия.

186. Янин В.Л. Проблемы социальной организации Новгородской республики. С. 49—50.

187. Документ 1331 г. проанализировал К. Расмуссен и пришел к выводу, что сообщение о 300 золотых поясах не имеет отношения к вечу (Расмуссен К. «300 золотых поясов» древнего Новгорода // Scando-Slavica. 1979. Т. 25). Однако сам он исходит из противопоставления боярской (кончанской) и небоярской (сотенной) систем. Вот почему его концепция представляется нам неприемлемой.

188. Янин В.Л., Алешковский М.Х. Происхождение Новгорода (к постановке проблемы) // История СССР. 1971. № 2. С. 59.

189. Янин В.Л. Возможности археологии в изучении Новгорода // Вестник Академии наук. 1973. № 7. С. 74.

190. Янин В.Л. Колчин Б.А. Итоги и перспективы новгородской археологии. С. 47.

191. Янин В.Л. Социально-политическая структура... С. 94.

192. Там же. С. 94—95.

193. Фроянов И.Я. 1) Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С. 180—183; 2) О событиях 1227—1230 гг. в Новгороде. С. 97—114; 3) Народные волнения в Новгороде 70-х годов XI в. // Генезис и развитие феодализма в России; Проблемы социальной и классовой борьбы / Под ред. И.Я. Фроянова. Л., 1985.

194. Янин В.Л. Возможности археологии... С. 75.

195. Янин В.Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 181.

196. Янин В.Л. Берестяная почта столетий. М., 1979. С. 98. См. так же: Янин В.Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 181.

197. Янин В.Л., Колчин Б.А. Итоги и перспективы... С. 38.

198. Янин В.Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 172.

199. Куза А.В. Новгородская земля. С. 171.

200. Алексеев Ю.Г. Псковская Судная грамота и ее время. Л., 1980. С. 24. — Трудно согласиться с выводами М.Х. Алешковского, который подошел к вопросу с другой стороны. Он основывается на интерпретации ст. 1 Краткой Правды, расчленяющей, по его мнению, население Новгорода на мужей-бояр и зависимых от князя людей. Это положение, по верному замечанию Ю.Г. Алексеева, не доказывается, а постулируется (Алексеев Ю.Г. «Черные люди» Новгорода и Пскова. С. 243). Факты же, имеющиеся в нашем распряжении, свидетельствуют об ином. В 1018 г. новгородцы «начаша скот събирати от мужа по 4 куны, а от старост по 10 гривен, а от бояр по 18 гривен» (ПВЛ. Ч. I С. 97) Тут мужи. — Не бояре. Под 1016 г. летописец сообщает, как Ярослав «нача вои свои делите^ старостам по 10 гривен, а смердом по гривне, а новгородцом по 10 гривен всем» (НПЛ. С. 175). Последняя фраза показывает, что перед нами относительно единая еще община, разделить которую на бояр и небояр трудно.

201. Янин В.Л. Я послал тебе бересту... М., 1975. С. 162.

202. Алексеев Ю.Г. Псковская Судная грамота... С. 29.

203. Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина. М., 1981. С. 245.

204. Там же. С. 246.

205. Там же. С. 273.

206. Там же. С. 280.

207. Янин В.Л. Социально-политическая структура Новгорода... С. 90.

208. Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 280.

209. Там же. С. 281.

210. Там же. С. 279—280.

211. См.: Фроянов И.Я. 1) Киевская Русь. Очерки социально-экономической истории; 2) Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С. 50—52.

212. Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 279.

213. ПВЛ. Ч. I. С. 43.

214. НПЛ. С. 168.

215. Там же. С. 107. — В Повести временных лет содержится более внятный текст: «Се же Олег нача городы ставити, и устави дани, словеном, кривичем и мери, и устави варагом дань даяти от Новагорода гривен 300 на лето, мира деля, еже до смерти Ярославле даяше варягом» (ПВЛ, Ч. I. С 20).

216. Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 280.

217. См.: Фроянов И.Я. 1) Данники на Руси X—XII в. // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы 1965 г. / Отв. ред. В.К. Яцунский. М., 1970; 2) Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. С. 115—116.

218. См.: Першиц А.И., Монгайт А.Л., Алексеев В.П. История первобытного общества. М., 1968. С. 189; Кобищанов Ю.М. Доходы аксумских царей // Социальные структуры доколониальной Африки / Отв. ред. Ю.М. Кобищанов, Л.Е. Куббель. М., 1970. С. 71; Хазанов А.М. 1) О характере рабовладения у скифов // Вестник древней истории. 1972. № 2; 2) Роль рабства в процессах классообразования у кочевников евроазийских степей // Становление классов и государства / Отв. ред. А.И. Першиц. М., 1976. С. 274—275; 3) Социальная история скифов. М., 1975. С. 254—263; 4) Разложение первобытнообщинного строя и возникновение классового общества // Первобытное общество / Отв. ред. А.И. Першиц. М., 1975. С. 117—118; Першиц А.И. 1) Данничество // IX Международный конгресс антропологических и этнографических наук. Чикаго, сентябрь 1973. Доклады советской делегации. М., 1973; 2) Некоторые особенности классообразования и раннеклассовых отношений у кочевников-скотоводов // Становление классов и государства. С. 290—293; 3) Ранние формы эксплуатации и проблема их генетической типологизации // Проблемы типологии и этнографии / Отв. ред. Ю.В. Бромлей. М., 1979; Аверкеева Ю.П. Индейцы Северной Америки. М., 1974. С. 277—278.

219. Тихомиров М.Н., Щепкина М.В. Два памятника новгородской письменности. М., 1952. С. 19—20.

220. Там же. С. 20.

221. См.: Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической, истории. С. 82. — Отсутствие связи вир и продаж с феодальной земельной собственностью, их публичноправовой характер подтверждаются, помимо прочего, текстом самого Устава, по которому размер десятины от вир и продаж зависел от количества дней княжого суда («олико днии в руце княжи»), установленного Новгородским вечем (см.: Тихомиров М.Н., Щепкина М.В. Два памятника... С. 23; Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания на Руси XI—XIII вв. М., 1955. С. 195; Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. С. 83). Более убедительным В.Л. Янину представляется чтение «даней» вместо «дней» (Янин В.Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 81). И все-таки ряд исторических данных, а также некоторые палеографические наблюдения убеждают нас в правильности понимания «днии» как «дней» (см.: Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-экономической истории. С. 83—84).

222. Корецкий В.И. Новый список грамоты великого князя Изяслава Мстиславича Новгородскому Пантелеймонову монастырю // Исторический архив. 1955. № 5. С. 204.

223. Там же.

224. Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 274.

225. Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. С. 123—125.

226. Там же. С. 125.

227. Как явствует из жалованной грамоты князя Изяслава, смерды могли «тянуть» к епископу, князю, входить в «потуги» к городу и даже к другим смердам. Необходимо заметить, что в перечне лиц, к которым «тянули» смерды, опущены представители боярства — посадник и тысяцкий. Случайно ли это? Похоже, что не случайно. Видимо, смерды обычно несли повинности по отношению лишь к самым высшим представителям волостной администрации — князю и епископу. Вместе с тем не исключалось их участие в городских «потугах», а также «потугах» своих собратий — смердов. Деталь чрезвычайно любопытная, намекающая на то, что князю и епископу передавались вечем не сами смерды, но только право их эксплуатации, причем не в полном объеме, а частично. И вот теперь, согласно грамоте Изяслава витославицкие смерды жалуются со всеми без исключения повинностями, которыми ранее были обязаны Новгороду. Они, следовательно, отрывались от остальной массы государственных смердов, замыкаясь в тесные рамки монастырской вотчины, что превращало их в частновладельческих смердов.

228. ПРП. Вып. II. С. 102.

229. Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 276.

230. Аграрная история Северо-Запада России: Вторая половина XV — начало XVI в. / Отв. ред. А.Л. Шапиро. Л., 1971. С. 83—85.

231. Там же. С. 68, 85.

232. Грамоты Великого Новгорода и Пскова (ГВНП). М.; Л., 1949. № 70. С. 116. См. также: там же. № 77. С. 131.

233. Аграрная история... С. 85.

234. Там же. С. 68.

235. Гуревич А.Я. 1) Роль королевских пожалований в процессе феодального подчинения английского крестьянства // Средние века. IV. 1953. С. 63; 2) Мелкие вотчинники в Англии раннего средневековья // Изв. АН СССР. Серия истории и философии. Т. VIII. № 6. 1951. С. 553.

236. Бромлей Ю.В. Становление феодализма в Хорватии. М. 1964. С. 286.

237. Аграрная история... С. 83—85.

238. Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 280.

239. НПЛ. С. 175.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница