Глава шестая. Территории Юрьевского, Дмитровского, Галицкого и Стародубского княжеств в XIV в.

Предпринятые в предыдущих главах работы локализации волостей и поселений Тверского и Нижегородского княжеств и установление, хотя и примерное, их границ в известной степени помогают определить пределы тех государственных образований на русском Северо-Востоке, которые не играли значительной роли в политическом развитии Руси XIV столетия и сведения о которых, по высказанной причине, носят довольно случайный и малочисленный характер.

На протяжении XIV в. в Волго-Окском междуречье продолжали существовать такие сформировавшиеся в первой половине XIII в. княжества, как Юрьевское, Дмитровское, Галицкое (Галицко-Дмитровское) и Стародубское. Из них первые три утратили свою самостоятельность в том же XIV в. Четвертое княжество — Стародубское — оставалось формально независимым и в XV в., и только в указанном столетии его суверенитет был ликвидирован. К сожалению, в распоряжении исследователей нет или почти нет историко-географического материала, который прямо относился бы к периоду самостоятельного развития названных княжеств и который позволил бы охарактеризовать их территорию в тогдашнее время. Поэтому для такой характеристики приходится прибегать к косвенным данным и использовать более поздние факты, дающие возможность реконструировать территории Юрьевского, Дмитровского, Галицкого и Стародубского княжеств.

Судить о пространстве, которое занимало Юрьевское княжество в период правления в нем потомков пятого сына Всеволода Большое Гнездо Святослава, можно на основании ряда свидетельств духовных грамот московских великих князей XIV — первой четверти XV в. Так, местоположение упомянутого в обеих духовных грамотах Ивана Ивановича Красного с. Романовского на р. Рокше¹, относившегося к Переяславлю и отстоявшего примерно на 33 км по прямой на северо-запад от г. Юрьева, показывает, что на западе граница Юрьевского княжества не достигала Рокши. Здесь лежали переяславские земли. Названное в духовной грамоте Симеона Гордого с. Семеновское «Володимерьское волости» находилось близ р. Колачки, или Колочки, — левого притока основной водной артерии Юрьевского княжества р. Колокши². Следовательно, и на юго-восток владения юрьевских князей простирались не более чем на 40 км от главного города княжества. На востоке границы владений юрьевских князей подходили, видимо, к верхнему течении Ирмеса, соприкасаясь здесь с суздальскими землями.

Данные о собственно юрьевских селах, перечисленных в завещаниях московских князей, позволяют несколько четче наметить пределы Юрьевского княжества. Речь, конечно, должна идти не о всех селах, упоминаемых Иваном Калитой и его потомками, а лишь о тех из них, которые были наиболее удалены от стольного Юрьева. К числу последних относится названное во второй духовной грамоте 1339 г. Ивана Калиты с. Матфеищевское³. Оно было расположено к северо-западу от г. Юрьева и, согласно данным XIX в., отстояло на 22 версты от него⁴. В духовной грамоте 1389 г. Дмитрия Донского фигурируют юрьевские села Богородицкое «на Богонѣ» и Олексинское «на Пѣкшѣ»⁵. Река Богона, или Богана, как она называется на некоторых картах XVIII в.⁶, впадает слева в р. Большой Киржач, в ее верхнем течении. Река Пекша является левым притоком Клязьмы. Картографические материалы XVIII—XX вв. фиксируют на Богоне с. Богородское⁷, которое с полным правом вслед за В.Н. Дебольским можно отождествлять с селом Богородицким XIV в.⁸ Это село было расположено на запад от Юрьева и отстояло от него примерно на 32 км. Юго-восточнее Богородицкого, на Пекше находилось с. Олексинское. Его местоположение выяснил В.И. Дебольский, использовавший для идентификации древнего села с современным ему поселением материалы Списка населенных мест Владимирской губернии⁹. И в этом случае исследователь также был прав. Помимо завещания 1389 г. Дмитрия Донского, с. Олексинское упоминается в первой и третьей духовных грамотах сына Дмитрия Донского великого князя Василия Дмитриевича¹⁰, что указывает на существование села и в первой четверти XV в. Видимо, под названием «пустошь Алексина» оно зафиксировано в межевых книгах 1638 г.¹¹ Под последним названием, но уже как село, оно занесено в Список населенных мест Владимирской губернии. Согласно этому Списку, Алексино (древнее Олексинское) на Пекше отстояло на 20 верст от Юрьева¹².

В свою очередь, восточнее с. Олексинского было расположено относившееся к юрьевской территории с. Богоявленское. Это село впервые упоминается в духовной грамоте серпуховского князя Владимира Андреевича, которую, согласуя различные ученые мнения о времени ее составления, можно с полным основанием отнести к первому десятилетию XV в.¹³ Еще С.М. Соловьев отождествлял Богоявленское село в Юрьеве начала XV в. с одноименным селом XIX в. Юрьевского уезда, расположенным на юг от Юрьева¹⁴. Вывод С.М. Соловьева повторил В.Н. Дебольский, который использовав Список населенных мест Владимирской губернии¹⁵, более точно определил положение древнего Богоявленского — на р. Бавленке, в 13 верстах от Юрьева¹⁶. Отождествление двух поселений, разделенных промежутком времени в 400 лет, по сходству их наименований не является вполне надежным, хотя в XIX в. в Юрьевском уезде и было единственное село с названием Богоявленье. Однако и другие факты говорят за то, что в данном случае заключение С.М. Соловьева и В.Н. Дебольского было верным. О древности указанного обоими исследователями с. Богоявленского косвенно свидетельствует зафиксированное в XIX в. второе название этого села — Бавленье, а также название реки, на которой стояло Бавленье, — Бавленка. Оба наименования являются стяжением первоначального названия села — Богоявленское, измененного затем в Богоявленье — Бавленье. Такое стяжение обычно происходит при достаточно длительном бытовании топонима. Отсюда и можно сделать заключение, что с. Бавленье — Богоявленье существовало исстари. Предложенный вывод может быть подкреплен прямыми свидетельствами документов XV—XVI вв.

Согласно духовной грамоте Владимира Андреевича Серпуховского, с. Богоявленское вместе с тремя другими юрьевскими селами — Варварским, Поеловским и Федоровским — было отдано его второму сыну, Семену Боровскому¹⁷. Названия трех из четырех упомянутых сел, а именно Поеловское, Богоявленское и Федоровское, встречаются в документах московского митрополичьего дома третьей четверти XV в.¹⁸ По сообщению летописей, князь Семен Владимирович скончался от моровой язвы в 1426 г.¹⁹. Видимо, после смерти этого князя некоторые его вотчинные села в Юрьеве перешли в руки митрополичьей кафедры²⁰. Следовательно, митрополичье село Богоявленское — это прежнее владение Владимира Серпуховского. Акты, данные великокняжеской властью русским митрополитам, писцовые описания владений последних конца XV — начала XVI вв. позволяют совершенно точно установить местоположение с. Богоявленского. Земли этого села захватывали течения рек Кучки и Калинки²¹, а вблизи Богоявленского было расположено селище Семендюково²². Все перечисленные географические объекты ведут именно к тому селу Бавленью — Богоявленью, на какое и указывали С.М. Соловьев и В.Н. Дебольский²³. Таким образом, устанавливается, что юрьевская территория, по меньшей мере в начале XV в., простиралась километров на 15 почти на юг от самого Юрьева.

В первой духовной грамоте великого князя Василия Дмитриевича, составленной во второй половине 1406 г. или в первой половине 1407 г.²⁴, упоминаются юрьевские села Чагино и Иворово²⁵. На основании Списка населенных мест Владимирской губернии В.Н. Дебольский отождествил эти села с одноименными селами XIX в., отстоявшими на 21 версту (Чагино) и 17 верст (Иворово) от Юрьева²⁶. Хотя в источниках до начала XVI в. оба села не встречаются, предложенная В.Н. Дебольским идентификация, по-видимому, верна. Юрьевское Иворово — единственное село с таким названием во всей Владимирской губернии XIX в., а с. Чагино — единственное в бывшем Юрьевском уезде. Редкость топонимов дает основание идентифицировать поселения XV и XIX вв. Чагино находилось к западу от Юрьева, близ р. Шахи. Иворово располагалось на север от Юрьева и, судя по картам XVIII—XX вв.²⁷, представляло собой поселение на границе ополья с лесом. К северу от Иворова по среднему и нижнему течению р. Селекши и ее притокам начинались глухие лесистые и болотистые места, где поселений уже не было. Граница лесного массива служила, вероятно, естественным пределом Юрьевского княжества, и не случайно, что поселения в данном районе, в частности то же Иворово, начинают упоминаться только с XV в. В более раннее время они, видимо, еще не существовали. Появление таких сел в XV в. знаменовало собой расширение хозяйственно освоенной территории в период, когда Юрьевом уже распоряжались князья московского дома.

Помимо приведенных данных, есть еще одно свидетельство, позволяющее наметить пределы Юрьевского княжества. В завещании 1389 г. Дмитрия Донского упоминается юрьевское Красное село с относящимися к нему селами Елизаровским и Проватовым²⁸. Красное село В.Н. Дебольский ошибочно помещал близ г. Переяславля²⁹. На самом деле это село стояло рядом с г. Юрьевом³⁰, примерно в 2,5 км³¹ на северо-запад от него³². Однако источники более поздние, чем упомянутая духовная грамота Дмитрия Донского, не фиксируют рядом с Красным селом ни с. Елизаровского, ни с. Проватова. Интересен и другой факт, связанный с поселением, приписанным к Красному селу. В том же завещании 1389 г. великого князя Дмитрия Ивановича упоминается починок за р. Везкою, который ранее принадлежал Красному селу, но завещателем был придан к юрьевскому селу Кузьмодемьянскому³³. Последнее находилось близ г. Юрьева, в двух верстах на юг от него, на р. Колокше³⁴. Следовательно, села Красное и Кузьмодемьянское были расположены по разные стороны г. Юрьева, но тем не менее починок одного из них приписывался к другому селу. Это обстоятельство указывает на то, что оба подгородных юрьевских села в XIV в. были крупными административными центрами великокняжеского землевладения в Юрьеве и что приписанные к ним селения совсем необязательно должны были находиться рядом с ними. Поэтому трудно согласиться с М.К. Любавским, полагавшим, что села Елизаровское и Проватово вместе с Красным селом стояли рядом с г. Юрьевом³⁵. Более приемлемой представляется мысль В.Н. Дебольского, отождествлявшего село Елизаровское духовной 1389 г. Дмитрия Донского с известным в XIX в. с. Елизаровым, стоявшим на р. Шахе³⁶. Мнение В.Н. Дебольского, правда без ссылки на его исследование, было поддержано известным переяславским краеведом М.И. Смирновым, который указал, что с. Елизарово находилось близ границы Переяславского и Юрьевского уездов³⁷. Сопоставляя сведения о с. Елизаровском с приведенными ранее данными о с. Чагине, следует прийти к выводу, что древней западной границей Юрьевского княжества служила, скорее всего, р. Шаха. Она разделяла переяславские и юрьевские земли.

В целом произведенная локализация некоторых юрьевских сел, зафиксированных источниками преимущественно конца XIV — первой четверти XV в., показывает, что юрьевская территория в указанное время была небольшой. Так, очевидно, обстояло дело и раньше, в период самостоятельного существования Юрьевского княжества. Владения юрьевских князей простирались в радиусе 25—35 км от их стольного города. Общая площадь Юрьевского княжества едва ли превышала 4000 кв. км, скорее всего, она была и того меньше. Занимаемая Юрьевским княжеством территория более чем в пять раз уступала территории, например таких княжеств, как Тверское или Московское. (См. рис. 8).

Рис. 8. Юрьевское княжество к 1340 г. 1 — границы княжеств; 2 — столица княжества; 3 — села; 4 — села — купли Ивана Калиты

Данное обстоятельство в конечном итоге не могло не сказаться на политической роли в общерусских делах юрьевских князей. И действительно, их влияние на ход развития Северо-Восточной Руси в XIV в. было крайне незначительным. Обычно потомки Святослава Всеволодовича выступали послушными союзниками великих князей Владимирских. А в 1340 г., или вскоре после того, Юрьевское княжество, как уже говорилось в главе III, вообще было присоединено к Владимирскому великому княжению. Впрочем, в составе великокняжеской территории юрьевские земли сохраняли определенную обособленность. Эта обособленность выражалась, конечно, не в том, что в Юрьеве и относившихся к нему селах стала действовать особая великокняжеская администрация в лице наместника, волостелей, приставов, данщиков и т. п. Такая администрация была и в других центрах великого княжества Владимирского. Известное отличие юрьевских земель от остальных великокняжеских проявилось в той политике, какую проводило в Юрьеве московское правительство. Весьма симптоматично, что в своем завещании 1389 г. Дмитрий Донской наделил юрьевскими селами всех своих сыновей³⁸. Получила земли в Юрьеве и жена Дмитрия великая княгиня Евдокия³⁹. Таким образом, обнаруживается, что в конце XIV в. Юрьев являлся единственной территорией бывшего великого княжества Владимирского, где имели владения все наследники Дмитрия Донского. К этому надо добавить, что несколько сел в Юрьеве принадлежали и главе другой ветви московского княжеского дома — Владимиру Андреевичу Серпуховскому⁴⁰. Наличие в Юрьеве в конце XIV — начале XV в. земельных владений всех представителей московской княжеской фамилии заставляет думать, что великие князья-Калитовичи учитывали в своей политике неадекватное историческое прошлое Юрьевского и Владимирского великого княжеств и, опасаясь возможной реставрации Ордой политической самостоятельности Юрьевского княжества, стремились закрепить юрьевские земли не за одним каким-нибудь представителем своего дома, а за всем домом в целом, создавая тем самым коллективную заинтересованность в удержании Юрьева за династией московских князей.

* * *

К западу от Юрьева, отделенное от него переяславскими и отчасти московскими землями, лежало Дмитровское княжество. В 1247—1280 гг., а может быть и позже, это княжество составляло единое целое с Галичем, но известия XIV в. заставляют считать, что прежнее Дмитровско-Галицкое княжество распалось надвое. Под 1334 г. в Никоновской летописи сообщалось, что «преставися во Ордѣ князь Борисъ Дмитровьский»⁴¹, а под следующим 1335 г. приводилось краткое известие о смерти Федора Галицкого⁴². Оба известия, читавшиеся только в чреватом многими хронологическими и фактическими ошибками позднем Никоновском своде, могли возбуждать сомнения, но находка в начале XX в. Рогожского летописца, список которого относится к 40-м годам XV в., устранила возможные подозрения. В этом памятнике под тем же 1334 г., что и в Никоновской летописи, читалось, что «князь Борисъ Дмитровьскыи въ Ордѣ мертвъ»⁴³, а под 1335 г. говорилось, что «преставися князь Феодоръ Галицькии»⁴⁴. Наделение в столь раннем источнике, как Рогожский летописец, соответствующими прозвищами князей Бориса и Федора должно быть расценено как свидетельство политического раздела Дмитровско-Галицкого княжества и обособления его центров—Дмитрова и Галича.

Территория, подвластная этим центрам, почти не поддается определению, поскольку достоверные данные о волостях и поселениях, административно подчиненных Дмитрову или Галичу, относятся только (или почти только) к XV в.⁴⁵, т. е. к периоду как минимум лет в 50 после потери Дмитровом и Галичем своей самостоятельности. Возможны лишь некоторые попытки наметить пределы обоих княжеств, используя данные о соседних территориях.

Из свидетельств о местоположении московских волостей Сурожик, Мушковой горы, Радонеж и Бели, в свое время завещанных Иваном Калитой своей жене с меньшими детьми, вытекает, что на юго-западе границы дмитровских земель проходили по верховьям рек Маглуши (Малогощи) и Истры, а на востоке и юго-востоке — по верховьям рек Яхромы, Вори и Талицы⁴⁶. На юге дмитровские земли подходили, вероятно, к истокам рек Клязьмы и Учи. В их верховьях стояли села, причислявшиеся к собственно московскому «уезду»⁴⁷. Не следует, однако, забывать, что местоположение названных пограничных с Дмитровом московских волостей и сел определяется по документам XV—XVI вв., т. е. того времени, когда границы дмитровских и московских земель подверглись изменениям. Возможно поэтому, что в первой половине XIV в., когда Дмитровское княжество еще существовало как суверенное государственное образование, его юго-западные, южные и восточные границы не простирались до верховьев указанных выше рек, а были расположены ближе к самому Дмитрову.

С этой точки зрения определенный интерес представляет география тех дмитровских (по данным XV—XVI вв.) сел, существование которых можно отнести к XIV в. М.Н. Тихомиров, посвятивший специальную работу истории дмитровских поселений, полагал, что в XIV в. уже существовали села Ртищево-Протасьевское и Гавшино. Село Гавшино стояло на р. Яхроме и до наших дней не сохранилось. М.Н. Тихомиров сближал название Гавшина села с Гавшиным двором в Москве, упоминаемым в различных летописных сводах под 1368 г.⁴⁸ Кремлевский Гавшин двор был назван так по имени своего владельца, московского боярина Гавриила Андреевича Кобылы⁴⁹. Если бы ему принадлежало и указанное М.Н. Тихомировым с. Гавшино на р. Яхроме, то можно было бы говорить или о границе московских земель с дмитровскими, или о раннем захвате московскими боярами дмитровских сел. Однако никаких данных о принадлежности упомянутого села Г.А. Кобыле, кроме совпадения уменьшительного имени этого боярина с названием села, нет. Топоним же Гавшино был распространен достаточно широко, чтобы можно было все села с таким названием считать селами Гавриила Кобылы и на этом основании относить их существование к XIV в.

Но в отношении с. Ртищева-Протасьевского М.Н. Тихомиров был прав. В 1650 г. владелец этого села В.М. Ртищев показал, что оно принадлежало роду Ртищевых «болши полутретьяста лет», т. е. еще с конца XIV в.⁵⁰ Конечно, в абсолютной точности свидетельства вотчинника XVII в. приходится сомневаться, но тем не менее оно интересно и подтверждает наблюдения, сделанные С.Б. Веселовским. Последний обратил внимание на то, что некоторые села по р. Уче, такие, как Даниловское, Федоскино, Семенищево, Аксаково, в XVI в. считались старинными вотчинами Вельяминовых⁵¹. Близ указанных сел было расположено с. Ларево, к которому относились пустошь Воронцово и д. Фоминская. В их названиях отразились имена представителей того же рода Вельяминовых. К северу от Ларева на р. Черной Грязи лежала д. Ивановская⁵². Как установил М.Н. Тихомиров, эта деревня, бывшая в XVI в. селом, располагалась на дмитровской границе и принадлежала Ивану Шадре (Вельяминову)⁵³. С.Б. Веселовский полагал, что весь очерченный земельный массив исстари был вотчиной рода Вельяминовых. Село Ртищево-Протасьевское находилось поблизости от этого массива, к северо-западу от Черногрязского села Ивановского⁵⁴. Возможно, оно также относилось к старинным владениям Вельяминовых, тем более что родоначальником последних считался тысяцкий Ивана Калиты Протасий⁵⁵. Если с. Протасьевское принадлежало самому Протасию, тогда нужно признать, что в первой половине XIV в. московские владения с юга довольно близко подходили к самому Дмитрову, а территория Дмитровского княжества была меньше территории Дмитровского уезда XV—XVI вв.

Западные, северные и северо-восточные границы Дмитровского княжества поры его самостоятельного существования определяются еще более условно. На западе дмитровская территория захватывала, очевидно, земли по верхнему течению Сестры и все течение Лутосны и Яхромы. Здесь источники фиксируют дмитровскую волость Лутосну с отъездцем (духовная грамота 1389 г. Дмитрия Донского)⁵⁶, в этом районе проходил дмитровско-кашинский рубеж 1504 г., о котором подробно говорилось в главе о территории Тверского княжества. На севере и северо-востоке пределы Дмитровского княжества ограничивались, вероятно, левобережьем р. Вели и левобережьем р. Дубны от устья р. Вели до границ кашинской Гостунской волости. На правом берегу Вели, в ее верховье лежали земли переяславской Мишутинской волости⁵⁷, а далее к северо-западу от Мишутин а по тем же правым берегам Вели и Дубны располагались другие переяславские волости — Бускутово и Серебож⁵⁸. Таким образом, территория Дмитровского княжества должна была быть весьма скромных размеров⁵⁹.

* * *

Данных о территории Галицкого княжества еще меньше, чем историко-географических сведений о княжестве Дмитровском. К тому же все они относятся ко времени, когда Галич стал наследственным владением московских великих князей. Так, летописи сообщают об аресте в 1381 г. великим князем Дмитрием Ивановичем переяславского архимандрита Пимена, самовольно добившегося в Константинополе сана русского митрополита, и ссылке его в Пухлому⁶⁰. Сохранившееся в Ермолинской летописи, в сводах 1497 и 1518 гг. известие о Пимене: «ведоша его... въ Галичъ и посадиша его на Чюхлому»⁶¹, дает основание полагать, что в XIV в. в административном отношении Чухлома была подчинена Галичу. В 70-х годах XIV в. этой территорией распоряжался Дмитрий Московский. Но вероятно, что Чухлома входила в состав Галицкого княжества и ранее, когда последнее еще было самостоятельным⁶².

Судя по названию, к Галичу относилась и Соль Галицкая.

В духовной грамоте 1389 г. Дмитрия Донского упоминаются два села, Борисовское и Микульское, которые ранее считались костромскими селами, но по завещанию Дмитрия Ивановича передавались вместе с Галичем его второму сыну Юрию⁶³. Очевидно, оба села находились близ галицко-костромского рубежа, который, согласно духовному распоряжению 1389 г. московского великого князя, должен был измениться. С какими же более поздними поселениями можно отождествлять Борисовское и Микульское XIV в.? Район поисков обоих сел можно сузить, если принять во внимание не только их весьма вероятное пограничное положение, но и то, что они, скорее всего, относились к одному определенному месту. Едва ли Дмитрий Донской «отписывал» к Галичу два никак не связанных между собой географически костромских села. Речь в духовной этого князя шла, по-видимому, о каком-то едином комплексе костромских территорий, передаваемых Галичу. С указанных точек зрения весьма подходящими для локализации древних Борисовского и Микульского являются позднейшие д. Борисовская и с. Никольское пограничного с Галичем Шачебольского стана Костромского уезда. Оба поселения зафиксированы переписной книгой Костромского уезда 1678 г.⁶⁴

Сам факт придачи Дмитрием Донским двух костромских сел к Галичу является показателем того, что в 80-х годах XIV в. галицкая территория была заселена и освоена слабо. По наблюдениям М.Н. Тихомирова, и в значительно более позднее время Галицкий уезд представлял собой лесистое и болотистое пространство с редкими точками селений, группировавшихся главным образом вокруг городских центров⁶⁵. Несомненно, что в период самостоятельного существования Галицкого княжества во главе с потомками Константина Ярославича его население и уровень хозяйственного развития были еще меньше, чем при Дмитрии Донском. Далеко не полностью была освоена и весьма скромная по своим размерам территория Дмитровского княжества. Недостаток людских и материальных ресурсов у галицких и дмитровских князей не мог не сказаться на политическом значении и весе Галича и Дмитрова в общерусских делах.

В последнем отношении весьма показательны записи в двух псковских рукописях начала XIV в. Одна из книг была написана «Въ лѣто 6000-ное, индикта въ мѣсяца ноября въ 19 день на память святого пророка Авдия... при архиепископѣ новгородьскомъ Давыдѣ, при великомъ князе новгородьскомъ Михаиле, а пльскомь Иванъ Федоровици, а посадниче Борисе...»⁶⁶. Давыд стал новгородским владыкой 20 июля 1309 г.⁶⁷ Псковский посадник Борис умер 1 июля 1312 г.⁶⁸ Следовательно, рукопись была закончена 19 ноября одного из трех годов: или 1309, или 1310, или 1311. Запись на другой рукописи несколько моложе. Она помещена в паримейнике и свидетельствует о том, что работа над ним была завершена «Въ лѣто 6921... мѣсяца маия въ 17 день... при архиепископѣ Давыдѣ Новгородьскомъ, при великомъ князи Михаилѣ, при князи Борисоу при Пльсковьскомь, том же лѣтѣ въшьлъ въ Пльсковъ»⁶⁹. Как уже говорилось в главе о территории великого княжества Владимирского, здесь неправильно проставлена цифра сотен: 900 вместо 800. Паримейник был написан 17 мая 1313 г., что подтверждается указаниями записи на тех лиц, во времена которых была изготовлена рукопись. Из записей следует, что в Пскове между 19 ноября 1309 г. и 19 ноября 1311 г. сидел князь Иван Федорович, а в мае 1313 г. городом и волостями управлял князь Борис, причем его правление началось где-то между 1 марта и 17 мая 1313 г., поскольку он «том же лѣтѣ въшьлъ въ Пльсковъ», а началом года в то время считалось 1 марта. Рассмотрение всех русских князей Иванов Федоровичей и Борисов, которые могли жить в начале второго десятилетия XIV в., приводит к заключению, что в записях упоминаются сын скончавшегося в 1335 г. галицкого князя Федора Иван и умерший в 1334 г. дмитровский князь Борис⁷⁰. Таким образом, выясняется, что уже в начале XIV в. галицко-дмитровские князья служили в богатом торговом Пскове в качестве наместников великого князя Владимирского. Очевидно, что при княжении во Владимире Михаила Ярославича Тверского Дмитровское и Галицкое княжества были поставлены в какую-то зависимость от великокняжеской власти.

Об ограничении территориальных владений дмитровских князей, а следовательно, и о продолжавшемся упадке их власти, свидетельствует факт покупки села в Дмитрове Иваном Друцким⁷¹. Князь Иван Друцкий упоминается среди участников похода на Смоленск, организованного Иваном Калитой по приказу Орды. Поход состоялся зимой 1339/40 г.⁷² По-видимому, приобретение дмитровского села Иваном Друцким имело место около названного времени. Позднее это село выкупил у друцкого князя Симеон Гордый⁷³. Перекупка села говорит о том, что дмитровские князья были не в состоянии восстановить контроль над своей территорией и что этой территорией, по крайней мере ее частями, пытались, и притом успешно, завладеть московские великие князья.

Последние стремились поставить под свое управление также и территорию Галицкого княжества. Правда, в исторической литературе существует твердое мнение, что Галицкое княжество вплоть до 1363 г. сохраняло свою самостоятельность и только в 1363 г. его территория перешла под власть московского великого князя. Это мнение основывается на приводившейся уже летописной заметке 1335 г. о смерти галицкого князя Федора, а также на известии 1360 г., согласно которому «прииде изо Орды отъ царя князь Дмитрей Борисовичъ пожалованъ на княжение въ Галичъ»⁷⁴. Данное сообщение, долгое время читавшееся только в позднем Никоновском своде, воспринималось исследователями как вполне достоверное в своей основе и служило показателем непрерывного существования независимого галицкого стола. Смущало только отчество Дмитрия — Борисович. Составители средневековых русских родословцев, а вслед за ними и ученые-генеалоги XVIII—XX столетий считали, что последний самостоятельный князь Дмитрий был сыном не Бориса, а Ивана, внуком уже упоминавшегося князя Федора. Поэтому относительно известия 1360 г. Никоновской летописи А.В. Экземплярский, например, писал следующее: «...принимая в соображение но обстоятельство, что в Никон, летописи часто встречаются ошибки ж в хронологии и в генеалогии, позволительно усомниться и здесь в правдивости ее известия, тем более, что во всех без исключения родословных изгнанный из Галича Димитрий считается сыном Ивана...»⁷⁵. В существовании у галицкого князя Федора сына Ивана в настоящее время сомневаться не приходится. Иван Федорович упомянут не только в записи на псковском паримейнике 1313 г., но и в статье 1345 г. Рогожского летописца, где сообщалось, что на дочери князя Ивана Федоровича Марии женился младший сын Ивана Калиты Андрей⁷⁶. Что касается последнего галицкого князя Дмитрия, то вопрос о его отце решился с обнаружением Рогожского летописца. В этом раннем источнике приведено то же отчество Дмитрия, что и в Никоновской летописи, — Борисович⁷⁷. Становится очевидным, что все известие 1360 г. о галицком князе Никоновской летописи является достоверным и что последний галицкий князь, вопреки показаниям позднейших родословцев, был сыном не Ивана, я Бориса.

Согласно известию 1363 г. ростовского летописного источника, у Дмитрия Борисовича была жена⁷⁸. Следовательно, к 60-м годам XIV в. это был уже взрослый, сложившийся человек. Определяя, сыном какого князя Бориса мог быть севший в 1360 г. на галицкий стол Дмитрий, приходится остановиться на князе Борисе Дмитровском, скончавшемся в Орде в 1334 г. Думается, что именно такое родство объясняет, почему один из внуков Дмитрия Борисовича в первой трети XV в. владел вотчиной в Дмитрове⁷⁹. Последний факт свидетельствует и о том, что традиции владельческого единства Галича и Дмитрова дожили даже до XV в. Естественно, такие традиции были живучи и в XIV в. Их существование обусловило в определенной степени передачу в 1360 г. ханом галицкого стола сыну дмитровского князя.

Красноречива сама дата этой передачи. Посажение Дмитрия не стол в Галиче произошло с помощью Орды в тот самый год, когда на великое княжение Владимирское садится из той же монголо-татарской руки суздальский князь Дмитрий Константинович, а весь Ростов получает, скорее всего по ханскому ярлыку, местный князь Константин Васильевич⁸⁰. Все три события, несомненно, взаимосвязаны. Суть их довольно прозрачна. Посажение на владимирский стол суздальского, а не московского князя, закрепление в Галиче дмитровского князя, передача всего Ростова местному князю отразили крупную политическую акцию Орды, направленную на подрыв объединительных достижений московских князей. Для вступившей в полосу смут Орды очень важно было удержать в подчинении богатый русский «улус», но для этого было необходимо приостановить усиление стремившейся к национальному освобождению Москвы. Поэтому передача Галича Дмитрию Борисовичу должна была преследовать антимосковские цели. А если так, то это означает, что в предшествующий период московские князья в отношении Галича чего-то добились.

И эти свои достижения московское правительство терять не хотело. Уже через три года после ордынских нововведений 1360 г. москвичи окончательно согнали с великокняжеского стола суздальского князя; поддержав своего ставленника, заставили удалиться из Ростова Константина Васильевича, а из Галича выгнали Дмитрия⁸¹. Таким образом, источники указывают на то, что в 1360—1363 гг. Галицкое княжество было реставрировано с помощью ордынской силы. И то обстоятельство, что в 1360 г. Галич получил не прямой потомок галицкого князя, а его племянник, подчеркивает своеобразие момента. Весьма характерно, что даже при поддержке монголо-татар Дмитрий Борисович уже не претендовал на свою отчину — Дмитров. Но ему удается получить дедину — окраинный Галич. Видимо, Дмитрий Борисович еще живет воспоминаниями о прежнем владельческом единстве Дмитрова и Галича. У него есть определенные права на эти города с их волостями, но реализовать их самостоятельно ему уже не под силу. Очевидно, до 1360 г. в политическом статусе Дмитрова и Галича произошли какие-то изменения. Какие же?

Летописная статья 1368 г., повествуя о первом походе литовского великого князя Ольгерда на Москву, наряду с московской и коломенской упоминает и дмитровскую рать. Все три рати были в распоряжении московского великого князя Дмитрия Ивановича⁸². Становится ясным, что к 1368 г. Дмитров уже был в руках Москвы. Принадлежность Дмитрова к владениям московского князя вырисовывается и из анализа событий 1372 г., когда враждовавший с Дмитрием Ивановичем Московским тверской князь Михаил Александрович взял и сжег Дмитров⁸³. С другой стороны, в последней духовной великого князя Ивана Ивановича Красного Дмитров еще не упоминается в составе московских владений. Эта духовная датируется 1359 г. Следовательно, превращение Дмитровского княжества в вотчину московских князей произошло между 1359 и 1368 гг. Посажение в 1360 г., т. е. как раз в названный промежуток времени, сына дмитровского князя на стол не в своей отчине, а в Галиче подсказывает дату присоединения Дмитрова к Москве. Это — 1360 г. Очевидно, что московский великий князь, за которого по причине его малолетства действовали его бояре, лишившись в первой половине 1360 г. владимирского стола и оказавшись обладателем весьма скромных по размерам территорий в собственно Московском княжестве⁸⁴, компенсировал это захватом соседнего с Москвой небольшого Дмитровского княжества. Захват совершился, видимо, без особых потрясений. Дмитровские князья были слабы, а в самом Дмитровском княжестве уже ряд лет существовали владения князей московского дома и распространялось их влияние.

Что касается Галицкого княжества, то тут уместно вспомнить то место из духовной Дмитрия Донского 1389 г., которое около полутора столетий служит предметом обсуждения историков. В своей духовной Дмитрий Иванович сослался на «купли» деда — Ивана Калиты. Среди этих «купель» (Белоозера, Углича) был и Галич «со всѣми волостми и съ селы и со всѣми пошлинами»⁸⁵. Недоумения и споры исследователей по поводу утверждений завещания Дмитрия Донского объясняются двумя моментами, которые в свое время четко сформулировал А.Е. Пресняков⁸⁶. Во-вторых, ни в духовных самого Ивана Калиты, ни в духовных его сыновей — преемников на московском и владимирском великокняжеских столах Симеона Гордого и Ивана Ивановича Красного — «купли, и в их числе галицкие земли не фигурируют»⁸⁷. Во-вторых, считалось, что во времена Донского по крайней мере на Белоозере и в Галиче продолжали править князья местных династий. Однако, как показал предшествующий анализ, в отношении Галича дело обстояло много сложнее, чем считали прежние исследователи, ибо присутствие на галицком столе представителя боковой линии галицких князей и посажение его в Галиче в тот год, когда Орда активно вмешалась в русские дела, указывают скорее всего на восстановление независимого Галицкого княжества. Поэтому второе основание для споров должно отпасть, но первое остается.

Расхождение между завещаниями Дмитрия Ивановича и его предшественников комментировалось учеными по-разному. Н.М. Карамзин, первый обративший внимание на это несоответствие духовных грамот московских князей, сглаживал противоречие указанием на то, что Галич и другие «купли» «до времени Донского считались великокняжескими, а не московскими: потому не упоминается об них в завещаниях сыновей Калитиных»⁸⁸. В то же время, несколько противореча себе, он подчеркивал зависимость «купель» от Московского княжества: они «не были еще совершенно присоединены к Московскому княжеству»⁸⁹. Это сделал лишь Дмитрий Донской.

Н.М. Карамзину возражал С.М. Соловьев. По его мнению, присоединять «купли» к территории великого княжества Владимирского Ивану Калите не имело смысла, так как великим князем по его смерти мог стать не только представитель московского княжеского дома, но и князь тверской или нижегородский. «Это значило бы обогащать других князей за свой счет», — писал С.М. Соловьев⁹⁰. Такое соображение С.М. Соловьева, разрушающее гипотезу Н.М. Карамзина, нельзя не признать резонным, хотя и с некоторыми оговорками.

Дело в том, что, как было показано в главе III, князья, занимавшие в XIV в. стол великого княжения Владимирского, стремились к расширению подвластной им территории и превращению ее в свое наследственное владение. Существование такой тенденции указывает на то, что великие князья XIV в. смотрели на управляемые ими земли несколько иначе, чем историк XIX в. Они больше заботились о том, чтобы, увеличивая территорию великого княжества, закрепить ее за собой и своим ближайшим потомством, чем угнетались постоянными опасениями (хотя такие опасения и появлялись) относительно возможного перехода в будущем владимирского стола в руки представителей иных династий. Поэтому вопрос, поднятый С.М. Соловьевым, должен решаться в иных плоскостях. Чтобы дать на него ответ, необходимо выяснить, во-первых, достигалось ли вообще расширение владимирской территории путем прикупов целых княжеств и, во-вторых, допускала ли Орда значительный территориальный рост великого княжения.

В отношении первого приходится констатировать, что никаких аналогичных или сходных случаев в XIV в. источники не отмечают. Данных, которые заставляли бы предполагать, что сыновья Александра Невского, князья тверского или московского домов (свидетельство о «куплях» Ивана Калиты как предмет анализа здесь, естественно, во внимание принято быть не может) увеличивали Владимирскую территорию какими-либо земельными покупками, не говоря уже о покупках соседних княжеств, нет. С другой стороны, как отмечали исследователи и как это было подтверждено выше, в XIV в. над землями великого княжества Владимирского установила свой контроль Орда, которая по мере возможности стремилась законсервировать размеры владений владимирских князей и контролировать сами посажения на великокняжеский стол. Политика Орды в русских землях в первой половине XIV в. показывает, что условий для «купель» в том их понимании, как предлагал Н.М. Карамзин, на Руси не было, и здесь С.М. Соловьев был прав.

Однако объяснение загадочных «купель» духовной грамоты 1389 г. Дмитрия Донского, предложенное самим С.М. Соловьевым, и повторявшее, кстати, другую мысль Н.М. Карамзина, в свою очередь страдало уязвимостью. По мнению С.М. Соловьева, «Калита купил эти города у князей, но оставил еще им некоторые права владетельных, подчиненных, однако, князю Московскому, а при Дмитрии Донском они были лишены этих прав»⁹¹. Догадка С.М. Соловьева не снимает недоумений. Непонятным остается характер отношений между московскими князьями и князьями «купленных» княжеств (С.М. Соловьев пишет только о городах, что неточно), причем отношений длительных, существовавших по меньшей мере на протяжении двух десятков лет.

Поэтому Б.Н. Чичерин решал задачу более просто и прозаично. Он полагал, что «купли» Ивана Калиты действительно имели место, что территориально Галич, Углич и Белоозеро не сливались ни с Московским княжеством, ни с великим княжеством Владимирским, там сидели свои князья, но... «неизвестно на каких правах»⁹².

По-своему пытался разрешить проблему В.И. Сергеевич. Принимая аргументы С.М. Соловьева против Н.М. Карамзина, он в то же время указывал на недостаточность позитивных доводов автора «Истории России с древнейших времен». Если «купли» Калиты действительно имели место, то, по мнению В.И. Сергеевича, князь Иван должен был все-таки сказать о них в своей духовной, тем более что мелкие приобретения (село Богородское, купленные люди, бортники, даже кусок золота) были аккуратно перечислены в его завещании. «Итак, — подводил итог В.И. Сергеевич, — молчание завещаний Калиты и его детей остается необъясненным, а возбуждаемые им сомнения неустраненными. Несомненно только следующее: Галич, Белоозеро и Углич в состав московской территории вошли при Дмитрии Донском»⁹³. Последнее обстоятельство, казавшееся В.И. Сергеевичу несомненным, дало ему повод подозревать ссылку духовной Дмитрия Донского. Полагая, что внук Калиты присоединил Галич силой, В.И. Сергеевич делал вывод о «несоответствии языка официальных актов с действительными способами приобретения» земель московскими князьями, а поэтому указание Донского на «купли» деда расценивал как своего рода пропагандистский прием, вызванный «желанием замаскировать» насильственные действия⁹⁴. Эту мысль В.И. Сергеевича позднее разделял и А.Н. Насонов⁹⁵. В последнее время ее поддержал также французский исследователь В.А. Водов⁹⁶.

Значительное внимание вопросу о «куплях» Ивана Калиты уделил А.Е. Пресняков. Он внимательно разобрал все аргументы своих предшественников, сделал ряд интересных частных наблюдений, но в целом его толкование вопроса эклектично, и к твердому выводу он так и не пришел. С одной стороны, А.Е. Пресняков согласился с той точкой зрения Н.М. Карамзина, что «купли» князя Ивана имели отношение к великому княжению, а не к собственно Московскому княжеству⁹⁷. А.Е. Пресняков даже попытался подкрепить заключение Н.М. Карамзина указанием на структуру завещания Дмитрия Донского, где, по его мнению, было проведено четкое разграничение между старыми вотчинами (московскими) и великокняжескими владениями⁹⁸. К последним А.Е. Пресняков отнес и «купли» Ивана Калиты. Однако ссылка духовной на характер приобретения Галича, Углича и Белоозера заставила А.Е. Преснякова все-таки выделить «купли» из общего комплекса великокняжеских волостей⁹⁹. Даже при довольно искусственном членении завещания Дмитрия Ивановича¹⁰⁰ содержание сделок, названных в нем «куплями» Калиты, а также судьбы Галича, Углича и Белоозера до их слияния с вотчиной московских князей продолжали быть для А.Е. Преснякова неясными, и он вынужден был воспользоваться объяснением С.М. Соловьева об оставлении Калитой некоторых владельческих прав за местными князьями¹⁰¹. «Уступка княжеских владений великому князю с сохранением права владельца "ведать" их пожизненно встречается и позднее в московской практике», — писал А.Е. Пресняков, пытаясь дополнить объяснение С.М. Соловьева ссылкой на передачу белозерской княгиней Феодосией земель своему племяннику Дмитрию Донскому¹⁰². Но разбирая указанный им же случай, А.Е. Пресняков вынужден был констатировать, что речь в нем идет только о части княжеских белозерских волостей, а не обо всем княжении, и что «купли» Калиты — «владения иного типа и судьба их иная»¹⁰³. В итоге решения вопроса о «куплях» так и не последовало.

Весьма ценные соображения о «куплях» были высказаны М.К. Любавским. Он отверг мысль С.М. Соловьева о том, что в результате сделок Калиты за местными князьями могли оставаться права самостоятельных правителей. «...Такая сделка, — считал, ж основательно, М.К. Любавский, — была бы мыслима в форме предоставления княжеств в пожизненное владение продавшим князьям, а не до поры до времени, со включением и преемников»¹⁰⁴. Сам М.К. Любавский полагал, что «купли» действительно имели место, что Калита купил Галич, Углич и Белоозеро, заплатив ордынский выход за местных князей (здесь М.К. Любавский последовал за догадкой, высказанной еще С.М. Соловьевым¹⁰⁵), которые в результате такой операции перешли на положение князей служебных¹⁰⁶. Но если М.К. Любавский прав в определении юридического статуса утративших свою власть галицкого, углицкого и белозерского вотчичей, то его мнение о характере «купель» Калиты вызывает серьезные сомнения. Оно не находит аналогий в фактах русской истории XIII—XIV вв. Непонятным остается и отсутствие упоминаний «купель» в духовной самого Калиты и его сыновей.

Поэтому Л.В. Черепнин высказался за существование недошедшего завещания Ивана Даниловича, в тексте которого упоминания о «куплях» имелись. По предположению Л.В. Черепнина, эта духовная Калиты не была утверждена в Орде, и ее пришлось отставить. Лишь полвека спустя Дмитрий Донской вспомнил о ней и в своей «душевной» грамоте сослался на «купли» деда¹⁰⁷.

Нужно сказать, что мысль Л.В. Черепнина о третьей духовной грамоте Ивана Калиты не является оригинальной. Впервые она была высказана В.И. Сергеевичем, который сам же отверг ее по весьма веским соображениям¹⁰⁸.

На другой недостаток изложенной концепции указал А.И. Кожанев, отметивший, что Л.В. Черепнин под «куплями» понимает «обычные приобретения сел на территории Белоозера, Галича и Углича», тогда как в духовной Донского речь идет о «купле» его дедом целых княжений¹⁰⁹. Под «куплями» А.И. Копанев предложил понимать «определенный успех политики Ивана Калиты, который давал право внуку указать на купли как на основание своих политических действий»¹¹⁰. Нельзя не видеть, что подобный «определенный успех» не разъясняет существа дела. «Определенность» страдает неопределенностью. Не случайно поэтому, что, говоря о Белоозере, А.И. Копанев «куплей» Калиты считает... брак белозерского князя с дочерью Ивана Даниловича, в результате которого княжество будто бы было подчинено Москве¹¹¹. Думается, что искусственность подобного понимания очевидна.

С.М. Каштанов предположил, что Иван Калита купил только города Галич, Белоозеро и Углич, а их волости были захвачены уже Дмитрием Донским, примирив при таком решении вопроса мнения С.М. Соловьева и В.И. Сергеевича¹¹².

Подводя итог высказанным в исторической литературе точкам зрения на «купли» Ивана Калиты, упомянутые только в завещании 1389 г. Дмитрия Донского, приходится констатировать, что все рассмотренные выше ученые мнения загадки не решили. На старом материале о политической судьбе Галича остается говорить только в самой общей форме. Ясно, что Галич попадает под власть сидевших на владимирском великокняжеском столе московских князей» но произошло ли это при Дмитрии Донском или значительно раньше, при Иване Калите, выяснить без дополнительных данных невозможно.

Такие дополнительные данные содержит запись на галицком евангелии 1357 г.: «В лѣто 6865 индикта 10-е, кроуга солнечного 6-е мѣсяца февраля 22 на память святого отца Офонасья написано бысть святое еуаггелие въ град(ѣ) в Галичѣ при княженьи великого князя Ивана Ивановича рукою грѣшного Фофана, оже боуду не исправил в коемь мѣстѣ, исправя бога дѣля чтите, а не кленѣте»¹¹³.

Современность и достоверность записи не вызывают сомнений¹¹⁴. Из нее явствует, что самостоятельного Галицкого княжества в 1357 г. не существовало. Галицким князем считался занимавший стол великого княжения во Владимире второй сын Калиты Иван Иванович Красный. Этот факт, во-первых, подтверждает высказанную ранее мысль о том, что в 1360 г. Галицкое княжество получило независимость с помощью Орды; во-вторых, становится ясным, что князья московского дома владели Галичем еще до Донского и ссылка последнего в своей духовной на «купли» деда отражала реальность. Очевидно, что первым из московских Даниловичей, распространивших свою власть на Галицкое княжество, был Иван Калита.

Почему же, однако, Дмитрий Донской называл это «куплей»? Для выяснения поставленного вопроса необходимо решить предварительную задачу. Она заключается в определении того, слилось ли территориально Галицкое княжество с Московским, а может быть с великим княжеством Владимирским, или же сохранило территориальную целостность. Духовная Дмитрия Донского дает основание полагать, что слияния не было. Показания духовной находят подтверждение во второй договорной грамоте Дмитрия Ивановича с его двоюродным братом Владимиром Андреевичем. В XV веке знали, что указанный договор был заключен при жизни митрополита Алексея¹¹⁵, т. е. до 12 февраля 1378 г., когда умер этот церковный и политический деятель¹¹⁶. С другой стороны, договор не мог быть, составлен ранее начала 1372 г., поскольку в его тексте упоминаются, дети Владимира Андреевича¹¹⁷. Такое упоминание было бы бессмысленным, если князь Владимир не был бы женат. Женился же) он в начале 1372 г. на дочери великого князя Литовского Ольгерда Елене¹¹⁸. Следовательно, соглашение было заключено между началом 1372 г. и 12 февраля 1378 г. Эти хронологические рамки можно сузить. Сохранившийся текст договора упоминает сына великого князя: «...тоб(е), брата своег(о) старѣишег (о), князя великого), соб(ѣ) отцемъ, а сына твоег(о)...», «а ци б(ог)ъ размыслить о с(ы)ну о твоем, о братѣ...»¹¹⁹. Речь может идти только о сыне Дмитрия Ивановича Василии, родившемся 30 декабря 1371 г.¹²⁰ Следующий сын Дмитрия Юрий родился 26 ноября 1374 г.¹²¹, но он в договоре не упоминается. Отсюда вытекает, что последний составлен между началом 1372 и 26 ноября 1374 г. В тексте договора наблюдается двойственное решение вопроса о территории великого княжения Владимирского. С одной стороны, Владимир Андреевич обязывался «вотчины м(и), г(о)с(поди) не, твоее и великог(о) кня[женья] ми под тобою не искати», из чего можно сделать вывод, что великое княжение принадлежало Дмитрию Московскому. С другой — в грамоте сохранилась фраза «пожалуетъ нас б(ог)ъ, наидемъ тоб(ѣ), княз(ю) великому, великое...»¹²². А.В. Экземплярский, а вслед за ним и другие исследователи, дополнили фразу словом «княжение», что представляется бесспорным¹²³. В таком случае необходимо прийти к заключению, что в момент составления договора Дмитрий Московский не обладал всей полнотой власти во Владимирском великом княжестве.

Отмеченное противоречие находит свое объяснение в той ситуации, которая сложилась в Северо-Восточной Руси в 1371—1373 гг. 10 апреля 1371 г. из Орды на Русь с ханским ярлыком на великое княжение Владимирское вернулся Михаил Александрович Тверской, но закрепиться на территории великого княжения из-за сопротивления москвичей ему не удалось¹²⁴. Чтобы положить конец проискам тверского князя, в Орду отправился Дмитрий Московский. За большие деньги ему в свою очередь удалось получить от Мамая великокняжеский ярлык¹²⁵, однако монголо-татары не отобрали при этом ранее выданного ярлыка у Михаила Тверского. С осени 1371 г., когда Дмитрий Иванович возвратился из Орды, на Руси по сути дела сложилось двоевластие. И московский, и тверской князья стремились закрепиться в городах и волостях великого княжения. Почти весь 1372 г. прошел под знаком ожесточенной борьбы между ними. В итоге перевес оказался на стороне Дмитрия Ивановича, но Михаил Тверской сумел удержать за собой некоторые великокняжеские территории, в частности в Торжке и Бежецком Верхе. Лишь после 20 декабря 1373 г., т. е. в самом конце 1373 г. или начале 1374 г., по словам летописи, «створишеться миръ» между соперниками¹²⁶. Очевидно, что после этого мира все великое княжение и формально и фактически принадлежало уже одному Дмитрию Московскому. Следовательно, колебания в вопросе о судьбах великого княжения, отраженные во второй договорной грамоте Дмитрия Ивановича с Владимиром Андреевичем, могли иметь место только до конца 1373 — самого начала 1374 г. Таким образом, хронологические рамки оформления данной договорной грамоты еще более сужаются: начало 1372 г. — начало 1374 г. Скорее всего, она была составлена в 1372 г., когда между Москвой и Тверью шла особенно напряженная борьба.

Сам документ дошел в очень дефектном состоянии. Правый и левый края его оборваны, осталась только средняя часть. В ней читается следующая фраза: «А рубежъ Галичю и Дми... при Иванѣ и при наших отцѣхъ при великих князѣхъ...» (многоточием отмечены утраченные места)¹²⁷. Фраза представляет собой шаблонную формулу. Пропуск в ее середине может быть реконструирован на основании подобных же формул других княжеских договорных грамот XIV в. В целом фраза должна читаться так: «А рубежъ Галичю и Дми[трову как былъ при нашемъ дѣдѣ при великом князи] при Иванѣ и при наших отцѣхъ при великих князѣхъ...»¹²⁸. Восстановленный в таком виде текст договора 1372 г. свидетельствует, во-первых, о наличии четких границ Галича и Дмитрова, из чего можно заключить, что их территории не сливались с другими, оставались обособленными; во-вторых, возводит эти границы ко времени: Ивана Калиты, который как раз и совершил пресловутые «купли»; в-третьих, ясно указывает на неприкосновенность установленных при Калите галицких и дмитровских рубежей вплоть до вокняжения Дмитрия Ивановича. Таким образом, необходимо признать, что в результате «купли» Калиты Галич сохранился как определенная территориальная единица. Никакого присоединения к Москве или Владимиру не произошло¹²⁹.

Зафиксировав это обстоятельство, можно теперь вернуться к вопросу о самой сути «купли» Галича. Уже семантика слова «купля» подсказывает, что речь должна идти о какой-то покупке. Но мысль о приобретении Калитой Галича у местного князя за внесенный ордынский выход, отчетливо высказанная М.К. Любавским, неприемлема. Русская история XIV в. подобных сделок не знала. В те времена русские князья получали княжества по ханским ярлыкам, которые можно было купить. Так, в частности, был приобретен великим князем Василием Дмитриевичем в 1392 г. Нижний Новгород. По словам летописи, этот сын Дмитрия Донского, раздав «дары великии» в Орде, «взя Нижнии Новъградъ златомъ и сребромъ, а не правдою»¹³⁰. Подобным образом, видимо, поступал еще прадед Василия Иван Калита, за большие деньги получая в Орде ярлыки на мелкие княжества, в частности на Галич. Такую операцию Дмитрий Донской, скорее всего, и называл «куплей» своего деда. Местные же князья, видимо, служили великокняжескими наместниками в Новгороде, Пскове или крупных центрах Владимирского великого княжества (например, в Костроме).

Предложенное объяснение характера «купель» Ивана Калиты снимает все те недоумения историков, о которых говорилось выше. В самом деле, получение ярлыка на Галицкое княжество подразумевало существование княжества как определенной территориальной единицы. Ярлык на галицкий стол мог быть передан ордынским ханом не только князю-москвичу, но и любому другому русскому князю. Так, кстати говоря, оно и случилось в 1360—1363 гг. Подобная возможность делает понятной ту феодальную юридическую тонкость, почему, владея Галичем, Калита и его сыновья не могли считать его территорию частью территории своей московской вотчины или великого княжества Владимирского. Тем самым проясняется отсутствие упоминаний о «куплях» в их духовных грамотах.

Итак, удается установить, что в политическом статусе Галича до 1360 г. произошли серьезные изменения. Оказывается, галицкая территория весьма продолжительное время находилась под контролем московских князей. Вполне возможно, что Иван Калита начал править в Галиче вскоре после смерти в 1335 г. Федора Галицкого¹³¹. Московские князья занимали галицкий стол до самого конца 50-х годов XIV в., когда, как уже говорилось, Орда передала ярлык на этот стол дмитровскому князю Дмитрию Борисовичу.

Пример с Галичем вскрывает явления более широкого и общего порядка в формировании государственной территории Северо-Восточной Руси. Политический упадок ряда мелких северо-восточных русских княжеств в начале XIV в. вполне логично завершился во времена Ивана Калиты его «куплями», т. е. управлением их территорией без права наследственного владения. Наряду с попытками расширения пределов великого княжества Владимирского, стремлением сделать отчинными приобретенные на чужих территориях села, «купли» были проявлением, хотя и своеобразным, того общего центростремительного процесса на русском Северо-Востоке, который ясно обнаруживается в XIV в.

В этот процесс оказались вовлеченными и дмитровско-галицкие территории. Они все более и более подпадали под контроль великих князей владимирских, а в конце 50 — начале 60-х годов XIV в. превратились уже в наследственные земли великого князя Дмитрия Ивановича Московского. Всякие остатки политической самостоятельности Дмитровского и Галицкого княжеств, их потенциальные возможности возвращения в число суверенных государственных образований были ликвидированы.

* * *

К концу XIV в. распалось на уделы долгое время бывшее единым Стародубское княжество. Свидетельства о его дроблении содержатся в актах XIV—XV вв., а также в более поздних источниках — родословных книгах. Согласно этим документам, у князя Андрея Федоровича Стародубского было четыре сына: Федор Стародубский, Василий Пожарский, Иван Ряполовский и Давыд Палецкий¹³². Прозвища сыновей Андрея Федоровича, полученные ими по центрам владений, помогают определить местоположение их уделов и вместе с тем очертить ту основную территорию, которую занимало Стародубское княжество в XIV в.

Самым крупным из четырех образовавшихся уделов был собственно Стародубский. Его центром стала столица княжества г. Стародуб, располагавшийся на правом берегу Клязьмы на месте современного Кляземского Городка¹³³. В состав территории удела входило стоявшее к северо-востоку от Стародуба близ оз. Горшкова с. Алексино, в конце XIV — первой четверти XV в. бывшее центром одноименного стана¹³⁴. Принадлежность других селений к Стародубскому уделу определяется по их названиям, соответствующим прозвищам потомков князя Федора Андреевича Стародубского. Так, младший сын этого князя Василий носил прозвище Ромодановского¹³⁵. Известно расположенное к востоку от Стародуба с. Ромоданово¹³⁶ — очевидно отчина князя Василия. По всей вероятности, оно входило в Стародубский удел. Один из внуков князя Ф.А. Стародубского Петр Федорович носил прозвище Осиповского¹³⁷. Оно было дано ему по с. Осипову, стоявшему на юг от Стародуба¹³⁸. По-видимому, и это село нужно относить к территории Стародубского удела. Другой внук князя Федора князь Михаил Иванович Голибосовский около середины XV в. владел вотчинным селом Троицким¹³⁹. Поскольку оно принадлежало еще его отцу, можно считать, что Троицкое также относилось к Стародубскому уделу. Местоположение с. Троицкого устанавливается на основании раздельной грамоты 1490 г. на это село между князьями Ф.Ф. и В.Ф. Пожарскими, сыновьями князя Ф.Д. Пожарского, купившего Троицкое у князя М.И. Голибесовского, и старых карт. В раздельной упоминается «Черневская сторона» Троицкого села¹⁴⁰. На картах примерно в семи км на юг от г. Коврова показано с. Троицкое, а в двух км юго-западнее Троицкого — д. Чернева¹⁴¹, которая, очевидно, и дала название «Черневской стороне». Все это позволяет отождествлять села Троицкое XV в. и Троицкое XIX в. В меновной грамоте, относимой примерно к 40—70-м годам XV в., князей Ф.Д. Пожарского и М.И. Голибесовского на с. Троицкое упомянуты соседние владения «брата» князя Андрея¹⁴². Карта фиксирует рядом с с. Троицким д. Андреевскую¹⁴³, в которой по сходству названий и расположению следует видеть владение князя Андрея. Речь должна идти не о князе Андрее Даниловиче Пожарском¹⁴⁴, как полагал И.А. Голубцов, такой князь неизвестен, а о князе Андрее Федоровиче Кривоборском, троюродном брате Ф.Д. Пожарского и внуке Ф.А. Стародубского. То, что владения А.Ф. Кривоборского находились в районе д. Андреевской, подтверждается фактом принадлежности ему с. Рождественского (будущего г. Коврова)¹⁴⁵ и упоминанием в раздельной грамоте 1490 г. на с. Троицкое «рубежа» князя Василия Коврова — единственного сына А.Ф. Кривоборского¹⁴⁶. Очевидно, участок д. Андреевской, а также с. Рождественское должны быть отнесены к территории Стародубского удела. Возможно, в этот удел следует включать также села Татарово и Шустово — вотчинные владения князя Ивана Васильевича Ромодановского, правнука Федора Андреевича Стародубского¹⁴⁷. Село Татарово стояло на правом берегу р. Мстеры, левого притока р. Тары; село Шустово — на левом берегу р. Тары, правого притока Клязьмы¹⁴⁸.

География перечисленных сел показывает, что Стародубский удел занимал довольно значительное пространство по обоим берегам Клязьмы, главным образом по ее правобережью, простираясь примерно от нижнего течения р. Нерехты, правого притока Клязьмы, на западе до реки Мстеры и Клязьмы на востоке, где последняя круто поворачивает на юг. Южная граница удела шла по Таре, примерно до середины этой реки, где стояло с. Сарыево. На левом берегу Клязьмы западная граница удела захватывала низовье Уводи, пересекая, видимо, верховье р. Тальши, правого притока Уводи. Так можно думать на основании двух актов 50—60-х годов XV в. В одном из них содержатся указание на Усольцы — владение князя Федора Федоровича Стародубского¹⁴⁹. Федор Федорович — старший сын Федора Андреевича Стародубского¹⁵⁰. Усольцы следует отождествлять с позднейшим с. Усольем на правом берегу Уводи в ее нижнем течении¹⁵¹. Несколько выше этого села в Уводь впадает р. Тальша, на которой или близ которой, согласно другому акту, находились владения князей Петра Стародубского, другого сына Ф.А. Стародубского, и Федора Давыдовича и Федора Федоровича Палецких-Пестрых¹⁵². Существование владений стародубских князей около с. Усолье косвенно подтверждает верность идентификации Усолец с Усольем.

Территория трех остальных уделов Стародубского княжества определяется менее четко. Правда, центры владений Ивана Ряполовского и Давыда Палецкого устанавливаются легко. Это стоявшее к северо-востоку от Стародуба на р. Унгаре, левом притоке Тезы, с. Ряполово и расположенное еще дальше на северо-восток, на р. Палежке широко известное ныне с. Палех¹⁵³. Благодаря обнаруженной В.Д. Назаровым меновной грамоте князей Даниила Васильевича Пожарского и Дмитрия Ивановича Ряполовского выясняется, что в удел первого ряполовского князя Ивана Андреевича входило Мугреево¹⁵⁴. Так называлась территория по правому берегу Духа, несколько выше впадения в Дух р. Талицы¹⁵⁵. Что касается границ Палецкого удела, то на основании известных ныне источников точно провести их линию невозможно.

До настоящего времени не было известно местонахождение центра владений князей Пожарских. Хотя исследователи производили их прозвище от с. Пожар или Погар¹⁵⁶, а источники XVI в. даже упоминают волость Пожар в Стародубе Ряполовском¹⁵⁷, но ни таких сел, ни такой волости историко-географы не нашли¹⁵⁸. Когда во второй половине XIX — начале XX в. был опубликован ряд грамот князей Пожарских, выяснилось, что большинство владений представителей этого рода сосредоточивалось в Мугрееве¹⁵⁹. На этом основании С.Ф. Платонов писал о том, что территория по верхнему течению рек Луха и Тезы была «родиной» Пожарских¹⁶⁰. Однако теперь с обнаружением меновной грамоты XV в. князей Д.В. Пожарского и Д.И. Ряполовского стало очевидным, что Мугреево было исконной отчиной Ряполовских. Первоначальным же владением князей Пожарских была волость Пожар. Как свидетельствует меновная, князь Даниил «променил князю Дмитрею свою отчину Пожар со всем и с тем, што к нему потягло, как было за моим отцом за князем за Василием за Ондреевичем» на Мугреево¹⁶¹. Следовательно, древний удел Пожарских был не в Мугрееве.

Местоположение Пожара выясняется благодаря духовной грамоте 1521/22 г. князя И.В. Ромодановского. В документе описываются границы владений этого князя, в том числе и с Пожаром: «А с Пожаром за Де[б]рью и Озерскую рубеж от реки отто Тары по закладницу по Сарыевскую по потесом к Бондаром от Пожара, а от Бондар да к Полтинину починку по потесом ото Осипова и от Пожара; и от Осипова за рубежом к Городищу да к Харятинскому рубежю — левая сторона к Пожару и к Осипову, а правая сторона к Полтинину починку, да к Пазухину Углу, да к Петровскому селу з деревнями и за Дебрью к деревням»¹⁶². Из перечисленных географических названий большинство локализуется по данным XIX в. Село Сарыево стояло на левом берегу Тары, в ее среднем течении. На северо-запад от Сарыева по обе стороны оврага Крондровского, спускавшегося слева к Таре, были расположены деревни Дебря и Озерки¹⁶³. К северо-западу от Дебри и Озерок находился Кляземский Городок, в процитированном отрывке, видимо, названный Городищем. Справа от этой линии стояли села Петровское и Харятино, а слева — с. Осипово¹⁶⁴. Пожар был расположен в той же стороне, что и Осипово. Следовательно, древний Пожарский удел лежал на юг и юго-запад от Стародуба.

Таким образом, Стародубское княжество в целом занимало территорию от рек Нерехты и Талыни на западе до среднего течения Луха на востоке и от р. Тары на юге до с. Палех на севере. (См. рис. 9).

Возвращаясь к владельческому дроблению Стародубского княжества в конце XIV в., следует указать на некоторые особенности этого дробления. Оказывается, князья Пожарские, Ряполовские и Палецкие владели землями не только вокруг своих удельных центров. Так, сын Василия Пожарского Даниил имел земли около оз. Смехро¹⁶⁵, расположенного по соседству со Стародубом на другом, левом, берегу Клязьмы¹⁶⁶. Деревенькой около того же озера владел в XV в. сын первого ряполовского князя Семей Хрипун¹⁶⁷. Источники XVI в. указывают на вотчину князей Тулуповых — с. Воскресенское на р. Шижехте¹⁶⁸. Тулуповы были потомками князя Давыда Палецкого. Но с. Воскресенское стояло гораздо ближе к Стародубу, чем к Палеху. Концентрация отдельных владений различных ветвей стародубских князей около их стольного города говорит о том, что при образовании первых уделов в Стародубском княжестве к уделам младших князей добавлялись села и угодья на территории собственно стародубской округи. Очевидно, феодальное дробление незначительного Стародубского княжества начиналось так же, как и княжеств крупных — Тверского или Московского. Такое распределение владений способствовало (до известных пор) политическому единству княжества, поскольку делало удельных князей заинтересованными в сохранении за собой сел, деревень и угодий, расположенных близ главного центра княжества, а этот центр оставался в руках старшего представителя местного княжеского дома. Заботой об «единачестве» в политических делах своих сыновей под руководством старшего из них было продиктовано и наделение Андреем Федоровичем Стародубским своего первенца Федора большим по сравнению с остальными уделом. Показательно, что в наиболее ранних стародубских актах владения князя Федора Андреевича характеризуются как находящиеся в «старѣишинъствѣ», «в старишом пути»¹⁶⁹.

Рис. 9. Стародубское княжество в конце XIV в. 1 — границы княжества; 2 — границы уделов; 3 — столица княжества, город; 4 — центры уделов; 5 — центры волостей; 6 — села; 7—волости; 8 — удел великого князя Федора Стародубского; 9— удел князя Василия Пожарского; 10 — удел князя Ивана Ряполовского; 11 — удел князя Давыда Палецкого; 12 — совместные владения стародубских князей

Общие черты, прослеживаемые в формировании территорий уделов Стародубского и других княжеств, думается, следует объяснить одинаковыми закономерностями их развития, именно проявлением определенных центростремительных политических тенденций.

Если обратиться к истории Стародубского княжества до периода его распада на уделы, то проявление таких тенденций можно, кажется, усмотреть в некоторых ее фактах.

Под 1330 г. летописи сообщают об убийстве в Орде князя Федора Стародубского¹⁷⁰. Сопоставляя смерть Федора с целой серией казней русских князей во времена хана Узбека, по аналогии можно прийти к выводу о политической подоплеке этого убийства, подоплеке, которая заключалась, по-видимому, в стремлении стародубского князя сохранить целостность своих владений от посягательств извне¹⁷¹.

Князю Федору наследовал сын, по всей вероятности — старший, Дмитрий. Летописи относят кончину Дмитрия Федоровича Стародубского к лету 1355 г.¹⁷² Преемник Дмитрия, его брат Иван сел «на княжение въ Стародубѣ» только зимой 1356/57 г.¹⁷³ Почему же в течение примерно полутора лет стародубский стол оставался незанятым?

Отрывочные известия летописных сводов за последующие годы дают некоторый материал для ответа на поставленный вопрос. Так, летописи отмечают, что во время похода великого князя Литовского Ольгерда на Москву в 1368 г. в пределах «области Московьскыя» литовцами был убит князь Семен Дмитриевич Стародубский, по прозвищу Крапива¹⁷⁴. Очевидно, это сын стародубского князя Дмитрия Федоровича, но он уже не княжил в Стародубе, где правил, скорее всего, его дядя Андрей, а служил московскому князю¹⁷⁵.

Иван Стародубский, по-видимому, поддерживал суздальского князя Дмитрия Константиновича в его борьбе за Владимирское великое княжение с Дмитрием Московским. Поэтому, когда в 1363 г. великокняжеский стол окончательно перешел к московскому князю, Иван был изгнан из Стародуба¹⁷⁶. Его преемником стал не племянник, сын княжившего в Стародубе Дмитрия Федоровича Семен, а младший брат Ивана Андрей, который действовал уже в русле московской политики¹⁷⁷. Ориентация Ивана Федоровича Стародубского не на Москву и более поздний факт службы московскому князю сына Дмитрия Стародубского Семена говорят о том, что между летом 1355 г. и зимой 1356/57 г. в Стародубе, по-видимому, произошло столкновение среди членов тамошней правящей династии за верховную власть в княжестве. В итоге владельческая целостность Стародубского княжества была сохранена. Очевидно, и в данном случае дали знать себя местные центростремительные тенденции.

Если заключения о таких тенденциях верны, то нужно говорить об их существовании в XIV в. не только в крупных княжествах Северо-Восточной Руси, но и в княжествах мелких, игравших второстепенную роль в политической жизни той поры. Наличие объединительных устремлений на местах объясняет ту общую тягу к созданию единого национального государства, которая достаточно четко проявляется на русском Северо-Востоке в XIV столетии.

Дробление же Стародубского княжества на уделы произошло в период, когда Дмитрий Московский добился слияния Московского и великого княжества Владимирского в единое целое и когда стало ясным, что существование по соседству независимого Стародубского княжества препятствует более широким объединительным планам московских князей. В этих условиях сохранение прежней целостности Стародубского княжества стало невозможным, и оно начинает дробиться на уделы, которые в XV в. мельчают настолько, что быстро сводят положение некогда суверенных князей стародубских к положению служебных князей московского дома.

Примечания

1. ДДГ, № 4, с. 19, 16.

2. Там же, № 3, с. 14. Село Семеновское отождествляется с известным в конце XV в. сельцом Семеновским — центром Семеновского стана Владимирского уезда (АФЗ и Х.М., 1951, ч. 1, № 177, с. 160; № 186, с. 169. Ср.: ЦГВИА, ВУА, № 21272, л. 18, где показаны некоторые из перечисленных в документах конца XV — начала XVI в. поселения и реки).

3. ДДГ, № 1, с. 10. Некоторые данные относительно того, что сохранились две разновременные духовные грамоты Ивана Калиты, а не две копии одного завещания, как считал Л.В. Черепнин, см.: Кучкин В.А. Из истории средневековой топонимии Поочья (названия древних московских волостей). — В кн.: Ономастика Поволжья. Саранск, 1976, вып. 4, с. 175—177.

4. Владимирская губерния. Список населенных мест. СПб., 1863, с. 228, № 6106.

5. ДДГ, № 12, с. 34.

6. См., например: ЦГАДА, ф. 1356, оп. 1, д. 242.

7. Там же; см. также карту: Подмосковье. М., 1956, квадрат Б8. (Далее ссылка на эту карту).

8. Дебольский Д.Н. Духовнее и договорные грамоты московских князей как историко-географический источник. СПб., 1901, ч. 1, с. 32. При определении местоположения с. Богородицкого В.Н. Дебольский воспользовался Списком населенных мест Владимирской губернии, где под № 675 зафиксировано с. Локотково-Богородское, стоявшее на р. Богане, в 25 верстах от г. Александрова (См.: Владимирская губерния. Список населенных мест, с. 28, № 675). С.М. Соловьев ошибочно отождествлял с. Богородицкое на Богоне духовной 1389 г. Дмитрия Донского с с. Богородицким, расположенным к юго-востоку от Юрьева (Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1960, кн. 2, т. 3/4, с. 460, 671, примеч. 173).

9. Дебольский В.Н. Указ. соч., ч. 1, с. 29.

10. ДДГ, № 20, с. 56, 60.

11. ЦГАДА, ф. 1209, кн. 12468, л. 8, 125. Пустошь Алексина упомянута здесь вместе с такими поселениями, которые, судя по Списку населенных мест Владимирской губернии, находились по соседству с селом Алексиным на р. Пекше, что и позволяет отождествлять пустошь XVII в. с селом XIX в.

12. Владимирская губерния. Список населенных мест, с. 230, № 6148.

13. ДДГ, № 17, с. 46. Относительно датировок грамоты см. приложенную к названному изданию таблицу.

14. Соловьев С.М. Указ. соч., кн. 2, т. 3/4, с. 463, 672, примеч. 178.

15. Ср.: Владимирская губерния. Список населенных мест, с. 231, № 6193.

16. Дебольский В.Н. Духовные и договорные грамоты... СПб., 1902, ч. 2, с. 9.

17. ДДГ, № 17, с. 46.

18. АФЗ и Х, ч. 1, № 145, с. 129; № 146, с. 130; № 147, 148, с. 131.

19. ПСРЛ. СПб., 1913, т. 18, с. 168, вар. 43; СПб., 1853, т. 6, с. 43. Возможно, что в этих летописях известие о смерти Семена Владимировича является вставкой, попавшей в текст не совсем на свое место, но вряд ли можно сомневаться в хронологической точности сообщения о кончине боровского князя.

20. Поэтому нельзя согласиться с С.Б. Веселовским, предполагавшим, что села Поеловское, Богоявленское и Федоровское перешли к митрополичьей кафедре от владимирских епископов. — Веселовский С.В. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. М.; Л., 1947, т. 1, с. 365.

21. АФЗ и Х, ч. 1, № 154, с. 135.

22. Там же, № 165, с. 149.

23. Ср.: Владимирская губерния. Список населенных мест, с. 231, № 6192 (где рядом с с. Бавленьем указана казенная деревня Семендюкова).

24. Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы XIV—XV веков. М.; Л., 1948, ч. 1, с. 86 и примеч. 72, где приведены другие датировки первой духовной грамоты Василия Дмитриевича, предложенные предшественниками Л.В. Черепнина и колеблющиеся между 1405 и 1410 гг.

25. ДДГ, № 20, с. 56.

26. Дебольский В.Н. Указ. соч., ч. 2, с. 5. Ср.: Владимирская губерния. Список населенных мест, с. 228, № 6097; с. 235, № 6289.

27. ЦГАДА, ф. 1356, оп. 1, д. 241; карта Подмосковье, квадрат А9.

28. ДДГ, № 12, с. 33. В «Указателе географических названий» к этому изданию села Елизаровское и Проватово объединены в одно — с. Елизаровское Проватово (с. 535), но духовные великого князя Василия Дмитриевича показывают, что речь должна идти о двух селах (Там же, с. 58, 61).

29. Дебольский В.Н. Указ. соч., ч. 1, с. 28.

30. Любавский М.К. Образование основной государственной территории великорусской народности. Л., 1929, с. 55—56.

31. Владимирская губерния. Список населенных, мест, с. 227, № 6070. На относительную близость Красного села к Юрьеву указывает и одна грамота первой четверти XV в., из которой следует, что посельский этого села жил в самом Юрьеве (АСВР, т. 1, № 43, с. 48). Грамота датируется на основании упоминаний в ней великого князя Василия Дмитриевича и Ивана Дмитриевича Всеволожского. Карьера последнего началась, по-видимому, в конце XIV в., но положения, когда он мог подписывать указные грамоты великого князя, Иван Дмитриевич достиг, надо полагать, не ранее начала XV в. В 90-х годах XIV в. еще действовал его отец, боярин Дмитрий Александрович. См.: Веселовский С.В. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969, с. 336—337, 332—333.

32. Соловьев С.М. Указ. соч., кн. 2, т. 3/4, с. 460, 671, примеч. 173.

33. ДДГ, № 12, с. 33—34.

34. Дебольский В.Н. Указ. соч., ч. 1, с. 28; Владимирская губерния. Список населенных мест, с. 234, № 6275.

35. Любавский М.К. Указ. соч., с. 55—56.

36. Дебольский В.Н. Указ. соч., ч. 1, с. 28; ср.: Владимирская губерния. Список населенных мест, с. 140, № 3704.

37. Смирнов М.И. Прошлое переяславль-залесской деревни. — Труды Переяславль-Залесского историко-художественного и краеведческого музея. Переяславль-Залесский, 1928, вып. 6/7, с. 59.

38. ДДГ, № 12, с. 33—34. Только княжич Иван земель в Юрьеве не получил. Ему вообще был выделен значительно меньший удел, чем его братьям. А.В. Экземплярский объяснял последнее неполноценностью этого сына Дмитрия Донского, что кажется правдоподобным (Экземплярский А.Б. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период. СПб., 1889, т. 1, с. 291).

39. ДДГ, № 12, с. 35.

40. Там же, № 17, с. 46.

41. ПСРЛ. СПб., 1885, т. 10, с. 206.

42. Там же, с. 207.

43. ПСРЛ. Пг., 1922, т. 15, вып. 1, стб. 47.

44. Там же. Известия о смерти Бориса Дмитровского и Федора Галицкого читаются также в опубликованном в 1958 г. А.Н. Насоновым фрагменте Тверского летописного свода (Насонов А.Н. О тверском летописном материале в рукописях XVII века. — В кн.: Археографический ежегодник за 1957 год. М., 1958, с. 38). Принимая во внимание характер летописных памятников, где помещены известия о кончине дмитровского и галицкого князей, следует прийти к выводу, что эти известия читались в тверском летописном источнике XIV в.

45. М.Н. Тихомиров, исследовавший историю сел и деревень Дмитровского края, писал, что «первые известия об отдельных селениях Дмитровского края сохранились лишь от XV в.» и что к XIV в. можно возвести названия только двух дмитровских сел, да и то по косвенным признакам. — Тихомиров М.Н. Села и деревни Дмитровского края в XV—XVI веках. — В кн.: Российское государство XV—XVII веков. М., 1973, с. 222, 227.

46. Дебольский В.Н. Указ. соч., ч. 1, с. 18—19; ДДГ, № 95, с. 386—387.

47. К ним должны быть отнесены «село у озера» (Озерецкое), Микифоровское и Парфеньевское, а также с. Хвостовское на Клязьме. О них см.: ДДГ, № 1, с. 8, 9; № 2, с. 11; № 3, с. 14. О местоположении этих сел см.: Любавский М.К. Указ. соч., с. 37 и карта; Московская губерния. Список населенных мест. СПб., 1862, с. 25, № 504, 518; ПКМГ. СПб., 1872, ч. 1, отд. 1, с. 66, 219.

48. Тихомиров М.Н. Указ. соч., с. 227.

49. Гавша — уменьшительное от Гавриил. — Веселовский С.Б. Ономастикой. М., 1974, с. 76.

50. Тихомиров М.Н. Указ. соч., с. 252.

51. Веселовский С.В. Исследования по истории класса служилых землевладельцев, с. 220—221.

52. Там же, с. 220.

53. Тихомиров М.Н. Указ. соч., с. 241.

54. Там же, с. 233, карта.

55. Веселовский С.В. Исследования по истории класса служилых землевладельцев, с. 212.

56. ДДГ, № 12, с. 34.

57. АСВР, т. 1, № 61, с. 58, 596 (комментарий к акту № 61).

58. ДДГ, № 61, с. 194; № 89, с. 355, 359; № 94, с. 374.

59. Ср. наблюдения М.Н. Тихомирова над естественно-географическими особенностями Дмитровского края и характером его заселения: в первую очередь заселялись земли к югу и востоку от Дмитрова, в последнюю — северо-западные; многие районы Дмитрова даже в XV—XVI вв. представляли собой громадные леса или заболоченные пространства. — Тихомиров М.Н. Указ. соч., с. 219—222.

60. ПСРЛ, т. 15, вып. 1, стб. 132; т. 18, с. 125.

61. ПСРЛ. СПб., 1910, т. 23, с. 123; ср.: ПСРЛ. М.; Л., 1963, т. 28, с. 81, 243.

62. В начале XVII в., и по-видимому в XVI в., Чухлома являлась частью Галицкого уезда. — Веселовский С.Б. Сошное письмо. М., 1916, т. 2, с. 423, примеч. 3; с. 588.

63. ДДГ, № 12, с. 34.

64. ЦГАДА, ф. 1209, кн. 10982, ч. 2, л. 471 (д. Борисовская), 548 об. (с. Никольское).

65. Тихомиров М.Н. Россия в XVI столетии. М., 1962, с. 221.

66. ГИМ, Синод., № 15, л. 128. Запись неоднократно издавалась. Последняя публикация: Щепкина М.В., Протасьева Т.Н., Костюхина Л.М., Голышенко В.С. Описание пергаментных рукописей Государственного Исторического музея. — В кн.: Археографический ежегодник за 1964 год. М., 1965, с. 167.

67. НПЛ, с. 92, под 6817 г. мартовским. О дате см.: Бережков Н.Г. Хронология русского летописания. М., 1963, с. 277.

68. Псковские летописи. М., 1941, вып. 1, с. 14, под 6820 г.

69. ГИМ, Синод., № 172, л. 202 об. Это послесловие относится к рукописи: ЦГАДА, ф. 381, № 61. В свое время пять последних листов из рукописи № 61 были изъяты и приплетены к рукописи № 172 Исторического музея. Запись неоднократно издавалась. Последняя публикация: Щепкина М.В., Протасьева Т.Н., Костюхина Л.М., Голышенко В.С. Указ. соч., с. 210.

70. Подробнее см.: Кучкин В.А. Из истории генеалогических и политических связей московского княжеского дома в XIV в. — Ист. зап., 1974, вып. 94, с. 366—372, 380.

71. ДДГ, № 3, с. 14.

72. ПСРЛ, т. 18, с. 93, под 6847 г. мартовским. О дате см.: Бережков Н.Г. Указ. соч., с. 351.

73. ДДГ, № 3, с. 14.

74. ПСРЛ, т. 10, с. 232.

75. Экземплярский А.В. Великие и удельные князья... СПб., 1891, т. 2, с. 214, примеч. 601.

76. ПСРЛ, т. 15, вып. 1, стб. 56. О том, что в статье 1345 г. Рогожского летописца упоминался князь Иван Федорович Галицкий, см.: Кучкин В.А. Из истории генеалогических и политических связей..., с. 366—372.

77. ПСРЛ, т. 15, вып. 1, стб. 69.

78. Насонов А.Н. Летописный свод XV века (по двум спискам). — В кн.: Материалы по истории СССР. М., 1955, вып. 2, с. 301, под 6870 г., соответствующим 6871 г. других летописей.

79. Веселовский С.В. Исследования по истории класса служилых землевладельцев, с. 419.

80. ПСРЛ, т. 15, вып. 1, стб. 68—69.

81. Там же, стб. 74. Любопытные подробности об изгнании Дмитрия Галицкого сохранились в ростовском летописании XV в. Оказывается, на Дмитрия Борисовича ходила объединенная рать всех московских князей — Дмитрия и Ивана Ивановичей, Владимира Андреевича, которая прогнала галицкого князя, «а княгиню его полониша» (Насонов А.Н. Летописный свод XV века..., с. 301).

82. ПСРЛ, т. 15, вып. 1, стб. 89.

83. Там же, стб. 99.

84. Ср. содержащиеся в духовных грамотах Ивана Ивановича данные о великокняжеских землях его и его сына Дмитрия. — ДДГ, № 4, с. 15—19.

85. Там же, № 12, с. 34.

86. Пресняков А.Е. Образование Великорусского государства. Пг., 1918, с. 150.

87. См.: ДДГ, № 1, 3, 4.

88. Карамзин Н.М. История государства Российского / Изд. И. Эйнерлинга. СПб., 1842, кн. 1, т. 4, стб. 152.

89. Там же, кн. 2, т. 5, стб. 59—60.

90. Соловьев С.М. Указ. соч., кн. 2, т. 3/4, с. 342, примеч. 417.

91. Там же.

92. Чичерин В.Н. Опыты по истории русского права. М., 1858, с. 241.

93. Сергеевич В.И. Древности русского права. 3-е изд. СПб., 1909, т. 1, с. 59—60.

94. Там же, с. 59, примеч. 1.

95. Насонов А.Н. Монголы и Русь. М.; Л., 1940, с. 105, примеч. 3.

96. Vodoff W. A propos des «achats» (kupli) d’Ivan 1-er de Moscou. — Journal des savants, P. 1974, N 2.

97. Пресняков А.Е. Указ. соч., c. 152, 189. В духе своей концепции А.Е. Пресняков рассматривал «купли» не как земельные приобретения, а как факт собирания власти, подчинения мелких князей-вотчичей великокняжеской власти (Там же, с. 151, 153).

98. Там же, с. 152, 188.

99. Там же, с. 152, примеч. 2.

100. По мнению А.Е. Преснякова, духовная Дмитрия Донского композиционно делится на две части. В первой говорится лишь о московских уделах, а во второй — только о великокняжеских землях (Пресняков А.Е. Указ. соч., с. 152). Такое деление страдает схематизмом. И во второй части (по А.Е. Преснякову) упоминаются собственно московские волости и села, а в первой части наряду с московскими землями фигурирует Дмитров, присоединенный к Москве только в 1360 г. (См.: ДДГ, № 12, с. 34). На факт включения Дмитрова «в состав уделов московской вотчины» обращал внимание сам А.Е. Пресняков (Пресняков А.Е. Указ. соч., с. 189). С другой стороны, А.Н. Насонов верно подметил, что текст духовной Донского «явственно различает: а) великое княжение, к которому относит Кострому и Переяславль, и б) Галич, Углич и Белоозеро...» (Насонов А.Н. Монголы и Русь, с. 105, примеч. 3).

101. Пресняков А.Е. Указ. соч., с. 152.

102. Там же, с. 152—153.

103. Там же, с. 153, примел. 1.

104. Любавский М.К. Указ. соч., с. 54.

105. Ср.: Соловьев С.М. Указ. соч., кн. 2, т. 3/4, с. 454.

106. Любавский М.К. Указ. соч., с. 54.

107. Черепнин Л.В. Указ. соч., ч. 1, с. 18.

108. Сергеевич В.И. Указ. соч., с. 59, примеч. 1.

109. Копанев А.И. История землевладения Белозерского края XV—XVI вв. М.; Л., 1951, с. 24.

110. Там же.

111. Там же, с. 37—38.

112. Каштанов С.М. Еще раз о «куплях» Ивана Калиты. — Вопр. истории, 1976, № 7, с. 190—191. Чтобы подтвердить свои умозаключения, исследователю необходимо было доказать не возможность, а обязательность того своеобразного понимания текста духовной 1389 г. князя Дмитрия, которое он предлагает» и привести параллели из истории не XV, а XIV в.

113. ГИМ, Синод., № 68, л. 178 об. Запись неоднократно публиковалась. См., например: Срезневский И.И. Древние памятники русского письма и языка (X—XIV веков). 2-е изд. СПб., 1882, стб. 213—214; Покровский А.А. Древнее псковско-новгородское письменное наследие. — В кн.: Труды XV Археологического съезда в Новгороде. М., 1916, с. 146; Щепкина М.В., Протасьева Т.Н., Костюхина Л.М., Голышенко В.С. Указ. соч., с. 172.

114. Подробно эти вопросы рассмотрены в работе: Жуковская Л.П. Из истории языка Северо-Восточной Руси в середине XIV в. — Труды Ин-та языкознания. М., 1957, т. 8, с. 34, 41—43.

115. ДДГ, № 7, с. 24 (помета на обороте грамоты).

116. ПСРЛ, т. 15, вып. 1, стб. 120, под 6885 г. мартовским, с указанием полной даты. 12 февраля 1378 г. действительно приходилось на пятницу.

117. Л.В. Черепнин считал, что в договорной грамоте речь идет о реальных детях Владимира Андреевича (Черепнин Л.В. Указ. соч., ч. 1, с. 36). Ему возражал А.А. Зимин, полагавший, что в договор внесено указание лишь на возможных детей этого князя (Зимин А.А. О хронологии духовных и договорных грамот великих и удельных князей XIV—XV вв. — В кн.: Проблемы источниковедения. М., 1958, вып. 6, с. 283—284). Верным следует признать заключение А.А. Зимина.

118. ПСРЛ, т. 15, вып. 1, стб. 99. Сообщение помещено после известия о рождении 30 декабря 1371 г. у великого князя Дмитрия Ивановича сына Василия..

119. ДДГ, № 7, с. 23, 24.

120. ПСРЛ, т. 15, вып. 1, стб. 99.

121. Там же, стб. 108.

122. ДДГ, № 7, с. 23.

123. Экземплярский А.В. Указ. соч., т. 2, с. 221.

124. ПСРЛ, т. 15, вып. 1, стб. 95—96.

125. Там же, стб. 96.

126. Там же, стб. 105.

127. ДДГ, № 7, с. 23.

128. Ср.: ДДГ, № 9, с. 27 (третий абзац) и № 15, с. 42 (третий абзац).

129. Относительно Владимира это в определенной степени подтверждается приведенной выше фразой о «нахожении» Дмитрию Ивановичу великого княжения. Если это княжение еще предстояло «найти», то Дмитров и Галич уже были в руках князей московского дома. Очевидно, что территории этих центров к 1372 г. в понятие «великое княжение» не входили.

130. ПСРЛ, т. 15, вып. 1, стб. 162, под 6900 г.

131. В 1336 г. Иван Калита ходил в Орду и зимой 1336/37 г. вернулся «съ пожалованиемъ въ свою отчину» (ПСРЛ, т. 15, вып. 1, стб. 47). Не заключалось ли это «пожалование» в получении им ярлыка на Галич?

132. Родословные книги. — Временник МОИДР. М., 1851, кн. 10, отд. 2, с. 64, 248. Здесь вторым сыном Андрея Стародубского назван не Василий, а Даниил Пожарский, однако, согласно показанию одного акта конца XIV — первой четверти XV в., существовал князь Даниил Васильевич, который приходился племянником князю Федору Андреевичу Стародубскому (АСВР, т. 1, № 5). Следовательно, сыном Андрея был Василий. Но едва ли Василия следует считать старшим сыном Андрея Стародубского (Ср.: Экземплярский А.В. Указ. соч., т. 2, с. 183; Савелов Л.М. Князья Пожарские. — В кн.: Летопись историко-родословного общества в Москве. М., 1906, вып. 2 и 3, с. 5; оба исследователя признают Василия первым сыном Андрея Федоровича). Судя по сравнительному значению уделов наследников Андрея, Василий был вторым сыном этого князя, как и считал С.В. Рождественский (Рождественский С.В. Служилое землевладение в Московском государстве XVI века. СПб., 1897, с. 172, 176).

133. Книга Большому Чертежу. М.; Л., 1950, с. 4—5, 124 (л. 135); Экземплярский А.В. Указ. соч., т. 2, с. 174.

134. АСВР, т. 1, № 4, с. 27—28; № 5, с. 28.

135. Родословные книги, с. 64, 248.

136. ЦГВИА, ВУА, № 21272, л. 13.

137. Родословные книги, с. 64, 249.

138. ЦГВИА, ВУА, № 21272, л. 13.

139. АСВР, т. 2, № 451, с. 491.

140. ЦГАДА, ф. 1203, кн. 205, л. 255.

141. ЦГВИА, ВУА, № 21272, л. 13.

142. АСВР, т. 2, № 451, с. 491.

143. ЦГВИА, ВУА, № 21272, л. 19.

144. АСВР, т. 2, с. 619 (по «Указателю личных имен»).

145. Савелов Л.М. Князья Ковровы. — В кн.: Сборник статей в честь М.К. Любавского. Пг., 1917, с. 291.

146. ЦГАДА, ф. 1203, кн. 205, л. 255 об.; Родословные книги, с. 65.

147. ЦГИА, ф. 834, он. 4, № 1517, л. 202 об. — 224 об.

148. ЦГВИА, ВУА, № 21272, л. 14, 20.

149. АСВР, т. 2, № 455, с. 494. В акте указывается, что сын Ф.Ф. Стародубского князь Константин пожаловал братью суздальского Спасо-Евфимьева монастыря, «дал есмь имъ варницю варити сол(ь) в своей вотчин (е) оу Солци». Последние два слова надо читать, по-видимому, слитно и отождествлять «Оусол-ци» с селом Усольем XIX в. «Солца» же акта № 455 в «Указателе географических названий» к АСВР, т. 2 оказалась географически не определенной.

150. Родословные книги, с. 64, 248.

151. ЦГВИА, ВУА, № 21272, л. 13.

152. АСВР, т. 2, № 496, с. 544—545. В комментарии к этому акту неверно определена география перечисленных в нем объектов (Там же, с. 571). Речь должна идти не о районе близ современного г. Иваново, а о нижнем течении р. Тальши, правого притока р. Уводи. На карте XIX в. близ среднего течения Тальши показана деревня Мишкина (ЦГВИА, ВУА, № 21272, л. 13), название которой совпадает с именем упоминаемого в акте Михалки Тальшанина.

153. ЦГВИА, ВУА, № 21272, л. 13, 7. О принадлежности Палеха князьям Палецким см.: ДДГ, № 104, с. 435.

154. «А яз, князь Дмитреи, променил князю Данилу свою отчину Мугреево и со всем тем, што к нему потягло, чем мене благословил отец мои, князь Иван Ондреевич...» (ЦГАДА, ф. 1203, кн. 205, л. 394). Меновная не имеет даты. Время ее составления может быть определено приблизительно. В акте упомянуты починки, доставшиеся князю Д.И. Ряполовскому после его брата Андрея. Речь идет о родном брате Дмитрия князе Андрее Лобане Ряполовском, убитом в бою под Белевом 5 декабря 1438 г. (Родословные книги, с. 66, 250; ПСРЛ. М.; Л., 1949, т. 25, с. 260). Следовательно, грамота составлена после 5 декабря 1438 г. В марте 1490 г. действуют уже внуки Даниила Пожарского (ЦГАДА, ф. 1203, кн. 205, л. 255). Значит, грамота была написана до марта 1490 г. Скорее всего, она была оформлена около середины XV в.

155. Акты XVI в. упоминают в Мугрееве с. Дмитреевское, деревни Телпино (Телепино), Шеверинога (Шевернина), Чафузово (Чевузово), Олтухово, Взвоз (Савелов Л.М. Князья Пожарские..., с. 41, 43, 46). Все эти поселения сохранились и в XIX в. — ЦГВИА, ВУА, № 21272, л. 14.

156. Экземплярский А.В. Указ. соч., т. 2, с. 188—189; Любавский М.К. Указ. соч., с. 66—67.

157. ДДГ, № 103, с. 423; Любавский М.К. Указ. соч., с. 67.

158. А.В. Экземплярский, ссылаясь на известное место Лаврентьевской летописи, описывающее под 1096 г. битву Мстислава Владимировича с Олегом Святославичем у Суздаля «перешедъ пожаръ», считал, что этот «пожаръ» — некая полоса земли по р. Клязьме — и был позднее владением князей Пожарских (Экземплярский А.В. Указ. соч., т. 2, с. 189, примеч. 544). Но такая интерпретация известия 1097 г. неприемлема (см. выше, гл. 1, примеч. 107).

159. Владимирский сборник / Сост. и изд. К. Тихонравов. М., 1857, с. 128; Сборник Муханова. 2-е изд. СПб., 1866, № 281, с. 569—570; Савелов Л.М. Князья Пожарские, прил.

160. Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв. СПб., 1910, с. 508.

161. ЦГАДА, ф. 1203, кн. 205, л. 393 об.

162. ЦГИА, ф. 834, оп. 4, № 1517, л. 208.

163. ЦГВИА, ВУА, № 21272, л. 20, 19.

164. Там же, л. 13.

165. АСВР, т. 1, № 5, с. 28.

166. ЦГВИА, ВУА, № 21272. л. 13.

167. АСВР, т. 1, № 188, с. 134.

168. ПКМГ, ч. 1, отд. 1, с. 870.

169. АСВР, т. 1, № 4, 5, с. 28.

170. ПСРЛ, т. 15, вып. 1, стб. 45.

171. В литературе высказано предположение, что Федор был убит по проискам Калиты (Экземплярский А.В. Указ. соч., т. 2, с. 180). Однако известие 1319 г. о приезде стародубского князя в Тверь посольством от великого князя Юрия Даниловича Московского (ПСРЛ, т. 15, вып. 1, стб. 40; Кучкин В.А. Повести о Михаиле Тверском. М., 1974, с. 125, примеч. 153) показывает, что стародубский князь выступал союзником Москвы. Можно высказать догадку, что убийство стародубского князя в Орде в 1330 г. было связано с происками великого князя Александра Васильевича Суздальского, которому в то время принадлежали Владимир и Нижний Новгород, т. е. соседние со Стародубским княжеством территории, и который, по-видимому, был заинтересован в расширении своих владений за счет земель более слабого соседа.

172. ПСРЛ, т. 15, вып. 1, стб. 64.

173. Там же.

174. Там же, стб. 89.

175. Там же.

176. ПСРЛ. М.; Л., 1962, т. 27, с. 243, 327, под 6870 г. (но здесь изложены события 1362 и 1363 гг.). В Никоновской летописи изгнание Ивана Стародубского отнесено к 6871 г. (ПСРЛ. СПб., 1897, т. 11, с. 2).

177. ПСРЛ, т. 15, вып. 1, стб. 111. Андрей Федорович Стародубский участвовал вместе с Дмитрием Московским в походе на Тверь в 1375 г.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница