Историография проблемы

Русский Северо-Запад — область, где во второй половине I — начале II тысячелетия н. э. происходили существенные изменения в этническом составе населения. Сложные этно- и расогенетические процессы были связаны со славянской колонизацией, вовлечением местного, в основном прибалтийско-финского, населения в сферу древнерусской культуры с постепенной, в большей или меньшей степени, ассимиляцией его пришельцами.

Несмотря на то, что данная проблема давно изучается и археологами, и антропологами, характер этих процессов остается во многом неясным. Ряд ключевых вопросов не имеет однозначных ответов. Археологи, например, спорят о том, можно ли отличить финские погребения XIII—XIV вв. от славянских [Седов, 1952; 1984], или этнические различия к этому времени уже стерлись [Носов, 1982; Конецкий, Носов, Хвощинская, 1984; Рябинин, 1990]. Остается также невыясненным происхождение своеобразных антропологических черт новгородских славян: результат ли они субстратного воздействия или же вызваны родством этой группы с западными славянами [Седов, 1977; 1982. С. 66].

За последние годы появился новый материал из могильников XI—XVI вв., раскопанных на территории Ленинградской, Псковской и Новгородской областей (частью из районов, не исследованных ранее в антропологическом отношении). Изучение этого материала с применением современных методов статистической обработки данных позволяет пересмотреть ряд стереотипов, сложившихся во взглядах на антропологию средневекового населения Северо-Запада, подробнее осветить некоторые вопросы, связанные с его происхождением и антропологическим составом. Изучение расогенетических процессов, происходивших на северо-западе России в эпоху средневековья может оказаться важным для понимания этнической истории славян и взаимодействовавших с ними народов, путей сложения современных групп населения этой территории.

Результаты археологического изучения северо-западных областей России изложены в обобщающих работах [Носов, 1982; Седов, 1982; Лебедев, 1982; Конецкий, Носов, Хвощинская, 1984; Рябинин, 1997]. Вопрос о начале славянской колонизации, повлекшей за собой изменение этнокультурной обстановки на Северо-Западе, остается тесно связанным с проблемой сопок и длинных курганов. Памятники этих культур не представлены антропологическим материалом. Тем не менее, вопрос об их распространении и взаимодействии важен для понимания исторических тенденций, приведших к возникновению здесь более поздней древнерусской культуры со сложным составом населения. Прежде всего здесь интересны направления движения, взаимодействие и численное соотношение групп населения, представляющих разные культуры (например, по имеющимся данным, носители культуры длинных курганов численно представляли очень небольшой процент по сравнению с «сопочниками» [Лесман, 1985]).

Часть исследователей защищает славянскую принадлежность обоих видов памятников. В.В. Седов поддерживает утвердившуюся в науке еще в 40-х гг. точку зрения на длинные курганы и сопки соответственно как на памятники кривичей и словен новгородских. Он, однако, не отрицает весьма значительного балтского или прибалтийско-финского влияния на формирование культуры сопок [Седов, 1982]. Тот же автор говорит о происхождении предков кривичей из венедской группировки раннего славянства, а словен выводит из областей польского Поморья [Седов, 1979; 1982]. Предполагается неодновременное появление на Северо-Западе этих группировок славян: первыми появляются кривичи, оставившие длинные курганы (V—VI вв.), следом за ними — словене, оставившие сопки (VII в).

Другая часть исследователей высказывается в пользу местного, прибалтийско-финского происхождения культур сопок и длинных курганов. По гипотезе Г.С. Лебедева, эти памятники составляют особый этап развития местной «чудской» предкурганной культуры, распад которой относится к VIII—IX вв. и связан с приходом славян [Лебедев, 1982].

Ряд археологов признает пришлое происхождение обеих групп памятников, но исключительно славянская принадлежность по крайней мере длинных курганов поставлена под сомнение [Носов, 1982]. Меньше всего сомнений у этих специалистов вызывает принадлежность сопок словенам новгородским.

Археологические исследования последних десятилетий показали невозможность отождествления носителей культуры длинных курганов с кривичами, обнаружили неоднородность этих памятников и частичное совпадение их ареалов с ареалами сопок в некоторых районах. Кроме того, отмечены различия в хозяйственном укладе: носители культуры сопок были земледельцами в то время как в жизни населения длинных курганов этот способ хозяйства играл незначительную роль [Носов, 1982; Лебедев, 1982; Лесман, 1985].

Многообразие реконструкций этнокультурных процессов, как отмечает Е.А. Рябинин, вызвано, помимо слабой изученности древностей более раннего периода и отсутствия аналогий сопкам и длинным курганам на других территориях, еще и неясностью собственно славянских ритуальных традиций в этом регионе [Рябинин, 1990]. По имеющимся данным, прямая генетическая преемственность между довольно редким и малочисленным местным населением первой половины I тысячелетия и носителями широко распространенных культур сопок и длинных курганов отсутствует [там же]. Признается связь демографических изменений в эпоху распространения сопок и длинных курганов со сложной по составу славянской колонизацией. По мнению Е.А. Рябинина, в конце I тысячелетия происходят сближение и интеграция носителей этих двух культур. На основе культуры сопок формируется древнерусская культура, представленная грунтовыми могильниками и жальниками XI—XII вв. Длинные курганы сменяются древнерусскими курганами, которые в XIII—XIV вв. трансформируются в жальники [Рябинин, 1990. С. 189]. В это время островки обрусевшего финского населения еще сохраняются в центральных районах Новгородской земли.

Всеми без исключения исследователями древнерусская культура Северо-Запада рассматривается как симбиоз славянской, прибалтийско-финской и, возможно, балтской культур при доминирующей роли славянского элемента. Если подтвердятся данные, указывающие на связь новгородско-псковских длинных курганов с верхнеднепровскими, то балтское влияние окажется несомненным.

По словам Е.А. Рябинина, «можно прогнозировать наличие в древнерусскую эпоху весьма неоднородных по антропологическому составу групп населения — наследников культур длинных курганов и сопок, сохраняющих локальные различия даже на уровне отдельных общин или поселенческих центров» [там же. С. 190].

Антропологические исследования действительно говорят о значительной неоднородности населения Новгородско-Псковской земли (в дальнейшем будет употребляться термин «Новгородская земля») первой половины II тысячелетия н. э. [Чебоксаров, 1947; Дебец, 1948; Седов, 1952; Алексеева, 1963 и др.]. У древнерусского населения этой области, как правило, отмечаются черты, характерные для различных групп финнов (см. указ. работы) и балтов [Хартанович, Чистов, 1984; Алексеева, 1990; Санкина, 1992; 1995; Санкина, Цветкова, 1992; Санкина, Козинцев, 1994; 1995 (данные краниометрии); Томашевич, 1989 (данные краниоскопии); Гравере, 1990 (данные одонтологии)]. Наибольшей проблемой оказалось в итоге выявление на антропологическом материале компонента, который можно было бы связать собственно со славянами.

Основной вклад в изучение средневекового населения Северо-Запада внесли В.В. Седов [1952] и Т.И. Алексеева [1963; 1990]. В работах этих исследователей на основе изучения обширного материала делаются следующие выводы. Выделяемые основные антропологические типы, как правило, связаны с археологическими памятниками соответствующих этнических групп: славян и прибалтийских финнов. Оба исследователя отмечают отсутствие генетической связи населения из славянских могильников с предшественниками на этой территории и видят ему наиболее вероятные аналогии в группах Средней Европы. Однако говорить об особенностях коренного населения Северо-Запада довольно сложно, поскольку период от неолита до времени распространения древнерусской культуры не обеспечен антропологическим материалом.

Большое распространение в антропологических работах получила классификация В.В. Седова [1952], который разделил материал XI—XV вв. с территории Ижорского плато в соответствии с элементами погребального обряда на чудь (водское население) и словен. К термину «словене» требуется пояснение. В антропологической литературе существует традиция применять к материалам из могильников древнерусского и более позднего времени племенные названия восточных славян, упоминающиеся в «Повести временных лет» и, как правило, относящиеся к периоду до образования Древнерусского государства. Употребляются они и в данной работе, поэтому хотелось бы оговорить, что здесь эти названия достаточно условны и фиксируют скорее происхождение материала с бывших племенных территорий. Новые данные археологии заставляют усомниться в возможности разделения, предпринятого Седовым. «Чудские» элементы рассматриваются как более поздняя особенность древнерусской культуры этого региона [Рябинин, 1990]. Тем не менее, Е.А. Рябинин допускает, что более позднее население Ижорского плато могло быть ославяненной водью.

Между этими двумя группами (словенами и чудью) Седовым были обнаружены достоверные различия и на антропологическом материале, которые выразились в основном в ширине и уплощенности лица. Во всех чудских группах исследователем обнаружен комплекс скоррелированных признаков, показывающих уклонение части чудского населения в сторону словен (так, долихокрания сочетается с более резкой горизонтальной профилировкой и сильнее выступающим носом — особенности, по мнению автора, характерные для словен). Автор объясняет это начавшимся смешением чуди с новгородскими словенами. В.В. Седов считает, что, в отличие от словен, чудь имела предшественников на этой территории в неолитических группах Приладожья и Южного Оленьего острова. С чудскими погребениями Седов связывает также и третий тип, относящийся к урало-лапоноидной группе и, возможно, связанный генетически с обитателями лесной полосы Восточной Европы. Словене же, по его мнению, представляют здесь совершенно чужеродный в антропологическом отношении элемент, не испытавший даже воздействия субстрата [Седов, 1977. С. 151]. Мысль о родстве словен новгородских с населением Средней Европы, высказанную им в 1952 г., Седов развивает и в более поздних работах [1977; 1982], основываясь на сходстве ширины лица и черепного указателя у словен и ободритов.

Т.И. Алексеева [1990. С. 140] относит к самостоятельной антропологической группировке в пределах циркумбалтийского региона ободритов, поморян, польских полян и словен новгородских. Последние, по представлению автора, не испытали, в отличие от других северо-западных славян, воздействия антропологических комплексов, характерных для балтов. Древнерусское население Северо-Запада, как полагают Т.И. Алексеева и В.Н. Федосова, формировалось на финно-угорской основе с участием различных этнических компонентов, один из которых связан с балтами, другой — с западными славянами [1992. С. 16—17].

К.Ю. Марк в исследовании по палеоантропологии Эстонии [1956б. С. 198], отмечает распространение погребений славянского типа во второй половине I тысячелетия н. э. в юго-восточной Эстонии, а также появление с XI в. на северном и северо-западном побережье Чудского озера могильников, сходных с новгородскими, и говорит о сходстве средневековых восточных эстонцев с синхронным населением Новгородской земли. По данным Марк, восточно-эстонские серии занимают промежуточное положение между словенскими и чудскими группами. Таким образом, предполагается участие словен в этногенезе населения восточной Эстонии, которое изначально могло обладать чертами, сближающими его с чудью Новгородской земли (конкретнее — с водью Ижорского плато).

Р.Я. Денисова [1977. С. 70], рассматривая генезис латышей, выделяет как однородную в антропологическом отношении общность население Видземе и Латгале, а также восточных эстонцев и чудь северо-запада Новгородской земли. Причиной такого сходства Денисова считает антропологическую и этническую общность между ними, восходящую к древнему прибалтийско-финскому населению этого региона.

Впервые население Северо-Запада было рассмотрено с применением современных методов статистики В.И. Хартановичем и Ю.К. Чистовым [1984]. Сравнивались группы Ижорского плато XI—XVII вв., Эстонии (того же времени) и Латвии (преимущественно Видземе) XIV—XVIII вв. На основании полученных результатов авторы опровергают высказанное В.В. Седовым, а до него — Г.Ф. Дебецом, утверждение о значительной роли монголоидной примеси в ослаблении горизонтальной профилировки лица на данной территории. Нашлись аргументы в пользу предположения К.Ю. Марк о генетической связи населения восточной Эстонии со средневековыми новгородцами как «словенского», так и «чудского» типа. Кроме того, было обнаружено, что некоторые группы Ижорского плато антропологически близки к латышам XIII—XVIII вв.

Сильную разнородность средневековых серий Новгородской земли отмечает Т.В. Томашевич [1989], основываясь на результатах краниоскопического анализа. Распределение частот признаков в изученных ею группах указало на сходство населения различных районов Новгородской земли с балтами и финнами. Так, наиболее вероятен балтский компонент у населения, оставившего курганы в бывшей Петербургской губернии (со «славянским» инвентарем) и бывшей Тверской губернии. Смоленские кривичи сближаются с латгалами. У населения юго-западного Приильменья и бывшего Новоладожского уезда Петербургской губернии наблюдается то же соотношение признаков, что и у финнов Поволжья. Группы из отдельных могильников верхнего Полужья, Пскова и части чудских погребений Ижорского плато объединяются с группой эстов XI—XIII вв. Т.В. Томашевич приходит к выводу, что собственно «славянский» компонент фактически «затонул» в Новгородской земле».

Одонтологическое изучение материалов древнерусского времени с территории Северо-Запада, предпринятое Р.У. Гравере [1990], показало, что выделение одонтологического комплекса, достоверно связанного со славянами, также чрезвычайно затруднительно. Западные кривичи и население, оставившее курганы в Ленинградской области (Сланцевский р-н), обнаружили сходство зубного комплекса с восточными латгалами (восточными балтами). Словене новгородские характеризуются иным комплексом, который трудно соотнести с каким-либо известным одонтологическим типом. Р.У. Гравере отмечает гетерогенность словен и говорит об имевшем здесь место взаимодействии реликтового одонтологического компонента, характерного для води, и «европеоидной основы», обнаруженной у земгалов (западных или «периферийных» балтов). Именно этим комплексом отличается большинство северо-западных русских. Так называемая «европеоидная основа» также проявилась у современного населения Балтийского побережья (западных районов Латвии, Литвы и Эстонии). Автор полагает, что «европеоидный» компонент в составе зубного комплекса русских скорее всего был исходным и для части западных балтов и славян, связанных происхождением с юго-восточным побережьем Балтийского моря.

Итак, в составе весьма неоднородного в антропологическом отношении населения Новгородской земли в первой половине II тысячелетия н. э. исследователи выделяют несколько различных группировок. Одна из них соответствует словенам новгородским, другие — различным группам прибалтийских финнов. Неоднократно признавалось, что население, отождествляемое со словенами, не имеет генетической связи с предшественниками на данной территории. Напротив, местное финское население отражает физические черты, идущие со времен мезолита и неолита, и представляет собой часть широкой общности, захватывающей и восточные территории Латвии и Эстонии. Для некоторых средневековых прибалтийско-финских групп (чудь Ижорского плато, население Восточной Эстонии) отмечен комплекс признаков, говорящий о смешении со словенами. Происхождение словен связывается с западной ветвью ранних славян, говорится о сходстве словен новгородских со славянами Балтийского побережья и тяготении тех и других к населению Средней Европы. На материалах краниометрии участие балтского антропологического компонента в сложении физических особенностей словен по большей части отрицается. Однако, изучение краниоскопических и одонтологических особенностей словен, похоже, говорит о противоположном. Участие же прибалтийских финнов в формировании облика древнерусского населения Новгородской земли признается всеми исследователями без исключения.

К оглавлению

Следующая страница