Ю.К. Бегунов. Древнерусские источники об ижорце Пелгусии-Филиппе, участнике невской битвы 1240 г.

В эпоху средневековья по левую сторону реки Невы и на юго-запад от Ладожского озера жило племя балто-финской языковой группы "инкерикот", или "ингрикот", по-русски - "ижора". По мнению Ю. А. Шёгрена, это название восходит к имени дочери шведского короля Олафа, жены князя Ярослава Мудрого Ингигерды, или Ирины. На Руси Ингигерда жила с 1019 по 1050 г., год смерти. Наименование страны ингров - "Ingerinmaa" - Шёгрен объясняет как "земля Ингрин". В "Хеймскрингле" Снорри Стурлусона рассказывается о том, что Альдейгьюборг и его область, а значит Ингрия, была свадебным подарком Ярослава, тогда еще новгородского князя, своей жене. С той поры норманнский ярл Рагнвальд Ульффсон, родственник Ингигерды, стал сидеть в Ладоге (Альдейгьюборге) и управлять Ижорской землей как данной ему в лен землею. Говорят, что еще в XI в. ижорцы называли себя карелами ("karjalaiset"), а с XII в. в документах прослеживается финское название страны "Ингрия" и ее жителей - "ингры" и русское "ижорцы".

На самом же деле Ижорская земля была издревле связана с восточными славянами. Еще новгородские словене проникают на озеро Нева (Ладожское) и в реку Неву в VIII-IX вв., проезжая через земли чуди с товарами по великому водному пути из Новгорода Великого, что стоит на реке Волхов, и далее в Финский залив и Балтийское море до города Волина в устье Одры. С X в. начинается освоение земли невской чуди как пограничья формирующегося Древнерусского государства. С тех пор связи становятся прочными и тесными.

Колонизация новгородцами бассейна реки Невы и Приладожья происходила постепенно, и лишь к XIII веку Ижорская земля полностью и окончательно вошла в состав Вотской пятины Новгородской республики. В 1227 г. новгородский князь Ярослав Всеволодович крестил приладожских карел, "мало не все люди", в их числе были, вероятно, и ижорцы. В 1228 г. карелы вместе с ижорой отогнали емь, которая напала на новгородские погосты и Приладожье, была разбита и скрывалась в лесах

Около 1240 г. старейшиной Ижорской земли был один из знатных ижорян по имени Пелгусий, а в крещении - Филипп. Ижор-ское имя "Pelgo" или "Pelkko" (финская форма) означает "исполненный страха" (божьего), т. е., вероятно, "богобоязненный". Шёгрен привел различные варианты написания этого имени: "Pelk", "Pal-ckon", "Pelkonen", "Pellkoinen" Б. Русская форма имени "Пелгусий" произошла от генетива множественного числа "Pelgusen", т. е. "принадлежащий роду "боящихся"". В настоящее время в Финляндии известна фамилия Пелконен.

"Подобно многим вотчинникам Вотской, Ижорской и Карельской земель, генетически связанным с местными племенами предшествующей эпохи, - пишет С. С. Гадзяцкий, - Пелгусий,кре-стившись, принял господствующую в Новгородском государстве религию. Вместе с тем он жил "посреде роду своего погана". Термин "род" в данном случае употреблен в смысле племени или, точнее, народности, так как о родовом обществе в это время говорить не приходится. Предположить же, что речь идет о семье, также невозможно; во-первых, семья не могла оставаться в язычестве, если глава ее принял христианство, а, во-вторых, нести охрану морских границ Новгородского государства, хотя бы только в пределах "Котлина озера", было не под силу одной семье. Несомненно, Пелгусий жил среди пребывающих в язычестве и зависящих от него единоплеменников. То обстоятельство, что охрана морских границ в таком исключительно важном пункте, как устье Невы, была доверена Новгородом ижоре во главе с Пелгусием, показывает не только то, что здесь была своя военная организация, но и то, что на Ижору можно было положиться, что Новгород не опасался измены" .

Этот православный представитель местной, ижорской знати находился на вассальной службе Новгородскому государству и нес пограничную охрану на берегу Финского залива и реки Невы. Филипп-Пелгусий отличился в Невском сражении, в котором дружина князя Александра победила пятитысячное шведское войско под начальством Ульфа Фасси и Биргера 15 июля 1240 г. По данному поводу В. Р. Кипарский замечает, что когда ижорский начальник береговой обороны Пелгусий (т. е. Пелконен, причем русская форма его имени, вероятно, происходит от партитива множественного числа) в 1240 г. благодаря своей бдительности предотвратил внезапное нападение шведов на русских, то летопись сделала из него героя, особенно настаивая на том, что он был крещеный и, следовательно, принадлежал к "своим", хотя и продолжал жить в общении со своим языческим родом.

Старший и наиболее достоверный рассказ об этом событии сохранила первая редакция Жития Александра Невского, написанная в 80-е годы XIII в. иноком Владимирского монастыря Рождества богородицы . Его возможный источник - устные рассказы очевидцев жизни и подвигов князя Александра Ярославича и его дружинников, "домочадцев" и "самовидцев возраста". Мы предполагаем, что одним из названных очевидцев был сам ижорянин Пелгу-сий. Не исключено, что после 1252 г. он получил от великого князя владимирского Александра земельное пожалование во Владимиро-Суздальском княжестве. На это, вероятно, указывает существование села Пелгусова в 23 км к северу от города Шуи, название которого можно было бы объяснить из имени первого владельца и основателя села .

В предании о видении Пелгусия, записанном в Житии, видимо, со слов самого Пелгусия, повествуется следующее: "И бе некто мужь старейшина в земли Ижерстей, именем Пелгуй. Поручена же бысть ему стража морьская. Въсприят же святое крещение и живяше посреди рода своего, погана суща. Наречено же бысть имя его в святем крещении Филип. И живяше богоугодно, в среду и в пяток пребывайте в алчбе. Тем же сподоби его бог видети видение страшно в тъй день. Скажем вкратце.

Уведав силу ратных, иде противу князя Олександра, да скажет ему станы и обрытья их. Стоящю же ему при край моря, стрегущю обою пути, и пребысть всю нощь в бдении. И яко же нача въсходити солнце, слыша шюм страшен по морю и виде насад един гребущь, посреди же насада стояста святая мученика Бориса и Глеба, в одеждах чръвленых, и беста руце держаста на раму. Гребци же седяху, акы мглою одени. Рече Борис: "Брате Глебе, вели грести, да поможем сроднику своему Олександру". Видев же таковое видение и слышав таковый глас от мученику, стояше трепетен, дондеже насад отъиде от очию его.

Потом скоро поеха князь Олександр. Он же, видев князя Олександра радостныма очима, исповеда ему единому видение. Князь же рече ему: "Сего не рцы никому же"

Известия этого предания комментирует С. С. Гадзяцкий. Он пишет: "Благодаря Пелгусию и ижорянам Александр смог нанести удар не только быстро, но и внезапно. Пелгусий, "увидав силу ратных, иде против князя Александра, да скажет ему станы: обрете бо их. Стоящу же ему при край моря стерегущу обои пути, и пребысть въсю нощь в бдении. Иначе говоря, Пелгусий разведал расположение противника и донес Александру; кроме того, он вел наблюдение за подступами к шведскому лагерю ("стерегушу обои пути"). Это дало возможность разработать план нападения и отрезать путь поступлению к шведам сведений о новгородцах и их приготовлениях. Насколько существенно было соблюдение тайны готовящегося нападения, видно из того, что когда Пелгусий, кроме указанных выше сведений, рассказал Александру о своем видении, "князь же отвеща ему: "сего не рци никомуже". Если считать, что это запрещение касалось только видения, то оно будет непонятно, так как видение носило благоприятный для новгородцев характер и распространение сведений о нем могло иметь положительное значение для моральной подготовки войска. Войне был придан религиозный смысл, так как она проводилась шведами под видом борьбы католичества с православием и язычеством. В войске шведов находились епископы, собиравшиеся обращать в католичество и новгородцев, и ижору, и другие народности. Поэтому запрещение имело смысл, если касалось всех сведений, сообщенных Пелгусием Александру, тем более что, вероятно, все сведения ("яко же виде и слыша") Пелгусий "исповеда ему (Александру) единому".

Мы полностью согласны с Гадзяцким. Добавим только, что, таким образом, из-под пера владимирского книжника, тесно связанного с митрополитом Кириллом и сыном Александра Невского великим князем владимирским Димитрием, вышел рассказ, совершенно необычный по своему характеру. Эпизод сражения или, вернее, подготовки к нему - военная разведка Пелгусия на берегах Невы превратилась в достойное памяти чудо о славном видении святых мучеников Бориса и Глеба, явившихся якобы на помощь сроднику своему князю Александру. По словам автора Жития, видение праведником святых покровителей Дома Рюриковичей и всей Русской земли было достойной наградой новгородскому князю за его "велику веру и надежу к святыма мученикома, Борису и Глебу". Далее в Житии рассказывается о том, как ранним утром 5 апреля 1242 г. князь Александр в своем молитвенном обращении вспоминает о победе Ярослава Мудрого над Святополком Окаянным, убийцей Бориса и Глеба, и просит бога даровать ему победу над врагом: "Суди ми, боже, и разсуди прю мою от языка велеречна и помози ми, боже, яко же древле Моисеови на Амалика и прадеду моему Ярославу на окааннаго Святополка".

В свое время В. И. Мансикка справедливо указывал на то, что агиограф при составлении батальных сцен воспользовался описанием "прииде на ня в неделю на сбор святых отец 600 и 30, иже в Халкидоне, на память святых мученик Кирика и Улиты и святого князя Владимера, крестившаго Рускую землю, и сице имея велику веру к святым мучеником Борису и Глебу. И се пакы бе некто муж старейшина в земли Ижерьскои, именемь Пелгусии. нием сражения менаду Ярославом и Святополком из Паремийного чтения в честь Бориса и Глеба.

Владимирский книжник знал и некрологическую характеристику Владимира Мономаха из Лаврентьевской летописи (под 1125 г.): "Велику же веру стяжа к богу и сродникома своима к святыма мученикома Бориса и Глеба" 14. Таким образом, вполне очевидног что автор ЖитиЯд заимствовав информацию о Пелгусии от очевидцаг почерпнул сведения о культе Бориса и Глеба из книжных источников и воспользовался ими в целях создания образа идеального князя, каким в его глазах был Александр Невский. Сложившийся во второй половине XI в. культ Бориса и Глеба защищал феодальную иерархию рода князей Рюриковичей и феодальный порядок Русской землиг незыблемость которого покоилась на подчинении младшего князя старшему. Борис и Глеб потому праведники, что они уважали права сюзерена и беспрекословно подчинились ему, а Святополк потому окаянный, что не захотел уважать права вассалов и отнял у них самое дорогое, ему не принадлежащее, - жизни. Рассказав о князе Александре как горячем приверженце борисоглебского культа, рождественский инок тем самым прославил невского героя за то, что тот охранял феодальный миропорядок Русской земли . Одновременно агиограф прославил и Пелгусия, который, будучи крещенным ижорянином, по-своему способствовал охране этого миропорядка и потому причисляется к праведникам.

На одном из клейм большой московской иконы начала XVII в. "Александр Невский с деянием" Пелгусии изображен как святой с нимбом .

В середине XV в. составитель 3-го вида 2-й редакции Жития Александра Невского (в Софийской I летописи, под 1240 г.) наделил великой верой к святым Борису и Глебу старейшину Ижорской земли Пелгусия. Это случилось потому, что в процессе переписки с поля рукописи в текст Жития был внесен подзаголовок рассказа "О Пелгусии Ижерянине", разорвавший собой предыдущую фразу.

"И прииде на ня в неделю на вбор святых отец 600 и 30, иже в Халкидоне, на память святую мученику Кирика и Улиты и святого великаго князя Володимера, крестившаго Рускую землю, а нареченаго ему имени в святем крещеньи Василия.

О Пелгусии Жерянине

Имеяше бо велику веру и надежу к святыма мученикома, Борису и Глебу, и бе некто муж старейшина в земли Ижерьскои, именем Пелгусии. Благодаря Софийской I летописи эта версия проникла в большинство зависимых от нее митрополичьих и великокняжеских летописных сводов второй половины XV-XVI в. Одна из поздних разновидностей текста вошла в 70-е годы XVI в. в состав многотомной компиляции - Лицевого летописного свода. Московские миниатюристы Лаптевского тома снабдили текст рассказа о Пелгусии любопытными рисунками. На одном из них изображен Пелгусии без нимба в молитвенном обращении к иконам Бориса и Глеба. На другом, в верхней его части, Пелгусии показан стоящим впереди толпы своих соплеменников. На третьем же представлено видение Пелгусия при край моря". На четвертом Пелгусии сообщает князю Александру о чуде. Древнерусский текст, сопровождающий эти рисунки является дальнейшей переработкой текста Никоновской летописи 20-х годов XVI в. с дополнениями по Степенной книге 1563 г. В поздних редакциях_, Жития Александра Невского предание о Пелгусии не было дополнено новыми фактами, которых бы не знал агиограф XIII в. Оно лишь было изукрашено всеми цветами пышной древнерусской риторики. Последняя по идейно-эстетическим предаваться наукой и изучать русские средневековые источники во всем их своеобразии и неповторимой идейно-эстетической и философской цельности. Современному историку, конечно, и в голову не придет признание реальности чудес, скажем, того, что Пелгусий видел святых князей Бориса и Глеба, хотя, конечно, факт галлюцинации перевозбужденного сознания человека не исключается.

Этот вымышленный рассказ, облеченный в форму "видения", стал легендарно-историческим источником самосознания русских людей накануне Невской битвы. "Видение" Пелгусия - это и акт национальной героизации, допущенный агиографом в целях прославления князя Александра Невского и его деяний. Потому следует признать, что перед нами первоклассный исторический источник идеологической подготовки Невской битвы.

В заключение несколько слов о дальнейшей судьбе Пелгусия, родоначальника современной финской фамилии Пелконен, и о его роде. Мы предполагаем, что после 1252 г. Пелгусий вместе с некоторыми из своих домочадцев переехал во Владимирскую землю, где основал село Пелгусово. Но другие представители его семьи оставались жить близ устья Невы. Гадзяцкий указывает, что, по данным писцовых книг, в конце XV в. в Дудоровском и Воздвиженско-Коробосельском погостах Ореховского уезда существовало несколько деревень, носящих названия Пелгуевых или Пелкуевых.

По любезному сообщению Лаури Пелконена (Ярвенпяа, Финляндия), не позднее XIV в. некоторые из потомков Пелгусия переселились на Карельский перешеек в область Средней Вуоксы. В конце XV в. некоторые Пелконены жили в северном Саво, в Тависалми, где теперь Куопиоский приход. А в XVI в. они уже владели землями в Вуорисало. В 1540 г. Пелконены были старпшнами в деревнях. Тогда же они получили от коронных фогтов в Савонлинне (Нейшлот) право жить на землях, принадлежавших государству. Все Пелконены-крестьяне были католиками, а позднее лютеранами. Только некоторые из них перешли в православие. Впоследствии род их расселился но всей Финляндии, кроме юго-запада страны. Пелконены проникли даже в Лапландию, где существует местность, называемая "Пелкоеенниеми", т. е. "мыс Пелконенов", и составляющая целый приход. Впоследствии Пелконены селились и в северной тундре. Образование члены этого рода стали получать только в середине XIX в. Из них вышло несколько человек, занимавших государственные должности: некоторые были пробстами, другие представляли интересы крестьян в сейме. Из этого рода происходит также писательница Элна Пелконен, отец которой был служащим на заводе в Каукас.

Финские Пелконены не забывают своего славного предка, бывшего сподвижником русского князя Александра Ярославича в 1240 г. Военно-политический союз русских и балта-финских народов, сложившийся еще в эпоху раннего средневековья, имеет глубокий исторический смысл. Он оправдан перед лицом исторической памяти и с позиции добрососедства. Жить на своей земле, занимаясь мирным трудом ради счастья поколений, благополучия и продолжения жизни- это ли не извечное стремление и восточнославянских и балто-финских народов. Вот почему имя Александра Невского стало символом охраны и защиты прибалтийских берегов на века.