§ 2. Посадничество Дмитра Мирошкинича и его конфликт с новгородской общиной
Нельзя преувеличивать роль Всеволода в движении новгородцев 1209 г. Эта роль определяется лишь тем, что посадник Дмитр Мирошкинич в своих беззакониях пользовался поддержкой и помощью князя Константина, присланного Всеволодом в Новгород. В остальном же корни уходили в местную почву, на которой складывались отношения новгородской общины с представителями общинной власти, в частности с посадниками.
Дмитр Мирошкинич, как явствует из летописных известий, преступил дозволенное. Однако едва ли исторично называть его «самовластным распорядителем в Новгороде», подозревать в стремлении «к неограниченной автократии», установлении «семейной олигархии», именовать правление Дмитра «деспотическим»1. Эти характеристики, страдая модернизацией, противоречат существу новгородской политической системы с ее непосредственной демократией и высшей властью, воплощенной в народном собрании — вече2. Кроме того, посадничество Дмитра оказалось кратковременным3. Уже поэтому посадник был не в состоянии достичь вершин «самовластья», на которые возводят его современные историки. Чем провинился Дмитр Мирошкинич перед новгородцами?
Дмитр вместе со своею «братьею» повелел у новгородцев «серебро имати», по волости кур брать4, с купцов «дикую виру» взимать. Принуждал он также «повозы возить». Социальный смысл этих насилий не вызывает сомнений. Но для того, чтобы разобраться в нем, надо вспомнить, где и кем были предъявлены обвинения, обращенные к Дмитру Мирошкиничу. Мы знаем, что это случилось на вече, которое состоялось по возвращении новгородского ополчения из рязанского похода в волховскую столицу. Состав ополчения определил и состав веча: в нем участвовали широкие круги населения самого Новгорода, пригородов, всей новгородской волости, т.е. городские и сельские жители. На вече собрались свободные люди. Иначе и быть не могло, поскольку вече — это народное собрание. Данное обстоятельство имеет принципиальное значение. Оно означает, что в лице Дмитра с приятелями у участников веча выступали пришедшие в столкновение группы охваченной социальным брожением новгородской общины. Следовательно, перед нами внутриобщинный конфликт.
Обвинения, высказанные в адрес посадника Дмитра, могли исходить из различных слоев новгородского общества5. Но сформулированы они от всей вечевой общины. В них нет какой-либо особой предпочтительности или большей силы одного обвинения по сравнению с другим. И едва ли стоит утверждать (как это делает Тихомиров), что в упомянутых «обвинениях чувствуется раздражение в первую очередь новгородских купеческих кругов»6. Правда, затем и Тихомиров, рассуждая о собирании «серебра» среди новгородцев, усматривает в нем «самое первое и, видимо, главное обвинение против Дмитра»7. К сожалению, с помощью имеющихся у нас сведений трудно разгадать существо названного побора. Вероятно, речь надо вести о каком-то дополнительном, возможно, чрезвычайном сборе «серебра» с жителей Новгорода8. Не исключено также и то, что собранное «серебро» Дмитр употребил не столько на общественные нужды, сколько для собственного обогащения. «Серебро», взятое у новгородцев, являлось, по всей видимости, неким подобием единовременного налога9.
Довольно примитивным выглядит побор курами, затеянный Дмитром «по волости». Размышляя по этому поводу, Тихомиров писал: «Но что значит "брать кур"? Некоторое количество кур обычно входило в состав того, что получали князья и их представители в деревнях в качестве подати или приношения. По данным краткой редакции "Русской Правды", вирник получал "по двое кур" в день. В 1289 г. Мстислав Данилович наложил на жителей Берестья "ловчее" — по 20 кур со всякой сотни, заменив для горожан натуральную подать деньгами. Следовательно, в требовании брать по волостям кур не было ничего неожиданного, так как поставлять определенное количество кур входило в обязанности сельского населения. По-видимому, новость была в том, что, во-первых, количество кур, собираемых по волостям, было несоразмерно повышено и, во-вторых, эта повинность населения давала место для различных злоупотреблений в сельских местностях...».
Полагаем, что приведенные Тихомировым примеры взяты неудачно. Краткая Правда, определяя недельный рацион вирника, упоминает, помимо прочего, и двух кур, выдаваемых ему ежедневно общиной, где собиралась вира. Такой порядок был установлен еще Ярославом: «То ти урок Ярославль». Вирник — княжой муж, занятый сбором судебных пошлин и штрафов, во время которого он кормился, находясь на довольствии населения градов и весей, обязанного князю этими платежами. Кроме кур, между занятиями вирников и делами Дмитра нет ничего общего. Что касается князя Мстислава, то он повелел брать с каждой сотни, тянувшей к Берестью, по два десятка кур в наказание «за коромолу» берестьян, засвидетельствовав тем самым чрезвычайность случая10.
Произведенные Тихомировым сопоставления никак не наводят на мысль, будто кур по новгородским волостям собирали в качестве повинности и до нововведения посадника Дмитра, повысившего лишь несоразмерно количество поставляемой птицы и открывшего возможность всякого рода «злоупотреблений в сельских волостях». Для понимания произошедшего вполне достаточен летописный материал, относящийся к 1209 г. Язык летописи ясен и не подлежит кривотолкам; Дмитр повелел по волости кур брать, причем указаний насчет увеличения побора сравнительно с прежней практикой обложения податями волостного населения источник не содержит. Это можно истолковать только в том смысле, что до Дмитра подобную повинность жители новгородской волости не несли, и мера, осуществленная посадником, явилась нарушением существующего порядка. Данное нарушение и было поставлено в вину Дмитру Мирошкиничу. «Куриная» подать, введенная им, не может рассматриваться как продуктовая рента, поскольку эта подать взималась со свободных общинников-волощан, на которых у Дмитра Мирошкинича отсутствовали какие-либо владельческие права.
Гнев новгородцев вызвало и распоряжение Дмитра о взыскании «дикой виры» с купцов. Очевидно, «дикую виру» должен был платить купец, торговавший в общине, на территории которой случилось убийство и обнаружен труп, а «головник» остался неизвестным. Затея Дмитра противоречила закону, в частности нормам Русской Правды. Зимин, комментируя ст. 8 Пространной Правды, определяющую порядок уплаты «дикой виры», писал: «Статья закрепляет положение о том, что вервь освобождается от платежа дикой виры за убийство, совершенное человеком, не участвующим во взносах вместе с ее членами, например, изгоем, купцом, дружинником. Поэтому так возмущались новгородцы, когда власти Великого Новгорода в 1209 г. попытались взимать дикую виру с купцов»11. Нарушение обычая и закона в действиях Дмитра Мирошкинича находили также Тихомиров и Черепнин. «Дикая вира» лежит, несомненно, за пределами феодальных поборов.
Еще одно зло, содеянное, как уже отмечалось, Дмитром, состояло в принуждении «повозы возить». Повозы, по-видимому, ложились бременем на новгородцев, и горожан и селян. По Тихомирову, эта повозная повинность свидетельствовала «о зависимом положении людей, возивших повоз»12. Но так ли? Повозы в древности действительно ассоциировались с зависимостью, унижающей свободного человека. Вспомним «примученных» Владимиром радимичей, которые платили дань Киеву и повозы везли13, или повозников из «Ростовьстеи области», обслуживавших Яна Вышатича с дружиной в период сбора ими дани на Белоозере14. Однако мы поспешим, если сочтем новгородцев, вынужденных отправлять повозную повинность по распоряжению посадника Дмитра, зависимыми людьми. Наоборот, они были свободными и потому с возмущением и негодованием пресекли его насилия. Столь же поспешным окажется в данном случае и вывод о феодальной природе повозов15. Учрежденные Дмитром повозы — примитивная форма государственной эксплуатации, источником которой являлась не поземельная собственность, а публичная власть, эгоистически использованная группой новгородских бояр, оказавшихся по прихоти судьбы на высших правительственных должностях.
Беззакония Дмитра Мирошкинича с приятелями, конечно, накалили обстановку в Новгороде, гул возмущения новгородцев своими властителями наполнил ее; волна народного гнева смыла их и унесла в политическое небытие.
Новгородцы пришли в крайнее раздражение не только из-за перечисленных злоупотреблений посадника. Большое ожесточение народа вызывали богатства Дмитра16. Оно еще более усиливалось сознанием того, что эти богатства создавались посредством все тех же злоупотреблений. К слову сказать, вообще богатства древнерусской знати росли за счет публичных платежей, т.е. своего рода компенсации за отправление знатными людьми общественно полезных функций17. По этой причине собственность князей и бояр в Древней Руси являлась в некоторой мере вариацией общинной собственности, находящейся временно в руках того или иного правителя. При таких социальных установках конфискация имущества Дмитра и его друзей была весьма вероятной. И новгородцы с веча пошли «на дворы ихъ грабьжьмь»18. Они сожгли двор Дмитра. Боярское имущество конфисковали. Села и челядь, принадлежавшие ему, продали. Показательная продажа челяди — несвободного люда посадничьих сел. Добро и сокровища виновного новгородцы поделили между собою поровну: «по 3 гривне по всему городу, и на щитъ». Несколько загадочно звучит фраза «и на щит». Согласно Тихомирову, ее следует толковать так, что новгородцы поступили с усадьбой Дмитра, как с вражеским городом, разграбили ее, взяли «на щит»19. Однако в летописи сказано, что новгородцы не взяли «на щит», а разделили «на щит» богатства посадника. Думается, летопись говорит о следующем: новгородцы поделили деньги между горожанами («по всему городу») и ополченцами, жителями новгородской волости, только что вернувшимися из рязанского похода, принимавшими участие в вече и вместе с другими исполнявшими вечевой приговор. Стало быть, «разделить на щит» — это разделить на каждого волостного воина.
Наряду с коллективным дележом имущества Дмитра имели место и тайные хищения, обогатившие, по сообщению летописца, многих.
Найденные долговые документы («доски»), оформленные Мирошкиничами на огромные суммы («бяше на нихъ бещисла»), новгородцы передали князю Святославу. «Вряд ли это было сделано для того, чтобы князь взимал по "доскам" деньги с кабальных должников, — пишет Черепнин. — Вероятно, речь шла о том, чтобы Святослав аннулировал ряд долговых обязательств как незаконные. Основание для подобного акта давал устав Владимира Мономаха о "резе", по которому тот, кто брал "три реза", не мог рассчитывать на получение "иста". Таким образом, Пространная редакция Русской Правды выступает как действующий законодательный кодекс»20. Ликвидировать «доски», если они являлись незаконными, могли и сами новгородцы, уничтожив их. Ростовщические «доски» разделить было нельзя. Потому князь и получил эти документы для последующего, видимо, востребования. Рассуждения же Черепнина о «резе» и об «исте» в связи с «досками» Мирошкиничей есть не более, чем домыслы. То же самое надо сказать и относительно вывода автора о Пространной Правде как действующем в данном случае законодательном кодексе. Покровский зорче, нежели Черепнин, разглядел смысл передачи новгородцами долговых записей Святославу: «кроме движимого и недвижимого имения и денежной наличности у Дмитра нашлись еще "доски" — векселя новгородских купцов; это дали князю, сделав, таким образом, частное имущество Мирошкиничей государственной собственностью»21.
В действиях новгородцев отчетливо видна организованность. Они сходятся на вече, где выдвигают обвинения посаднику и принимают решение о наказании своего правителя, злоупотребившего доверенной ему общиной властью. Принятое решение осуществляется также в организованном порядке: имущество Дмитра «распродается, деньги собраны в казну и распределены между жителями ("по зубу"), заемные документы, "доски", сохранены в целости и переданы князю»22. Организованное начало есть результат творчества не государственной власти, как считают некоторые ученые23, а народных масс, объединенных в вечевую общину. События 1209 г. — яркий пример политической инициативы и активности народа, типичных не только для Новгорода, но и для Древней Руси в целом.
Эти события не поддаются однозначной трактовке. Они сложны по своему характеру, что объясняется сложностью переходной эпохи, переживаемой древнерусским, в частности, новгородским обществом. В них замечается прежде всего конфликт местной общины с избранными ею властями — посадником и князем. Будучи внутриобщинным, этот конфликт лежал в плоскости социально-политических отношений. Вместе с тем чувствуется в событиях 1209 г. и социальный протест рядового населения против эксплуатации и насилии, идущих со стороны растущей публичной власти. Необходимо отметить его эффективность: посадник низложен и подвергнут наказанию со всем своим окружением. Перевес сил был тогда явно на стороне народа, обладавшего мощной военной организацией, более сильной, чем княжеская дружина24.
Коллективный дележ имущества Дмитра Мирошкинича, осуществленный по принципу равенства, несет на себе печать борьбы старой коллективной собственности с утверждающейся индивидуальной собственностью, противодействия общины личному обогащению, сопротивления традиционных начал коллективизма прорывающемуся на поверхность общественного бытия индивидуализму. В событиях 1209 г. улавливается, следовательно, еще один мотив, сливающийся вместе с остальными в своеобразную социально-политическую гамму.
Оценивая конфликт в Новгороде 1209 г., принимаемый многими учеными за восстание, важно подчеркнуть, что он проходил в среде свободных новгородцев. Нельзя даже говорить о том, что этот конфликт произошел между рядовой массой и знатью, поскольку новгородское боярство не было тогда консолидированным, распадаясь на соперничающие группировки, стремящиеся перетянуть на свою сторону массу горожан и волощан. Таким образом, события 1209 г. — многозначное явление, сочетающее элементы политической и социальной борьбы внутри свободной новгородской общины, осложненные вмешательством внешней силы в лице Владимиро-Суздальского князя Всеволода.
В исторической науке дебатируется вопрос об историческом значении событий 1209 г. в жизни Великого Новгорода. Ученые обнаружили двоякий эффект, произведенный ими: непосредственный и отдаленный, т.е. перспективный. В первом случае речь идет о ближайших результатах народных выступлений 1209 г. Отмечается, в частности, воздействие этих выступлений на древнерусское законодательство и составление Пространной Правды. Так, Тихомиров поставил появление Пространной Правды в прямую связь «с крупнейшими политическими событиями в Новгороде в 1209 г.»25. Предположение Тихомирова принял Мавродин26. «Длительный процесс сложения текста Русской Правды, — пишет Черепнин, — завершился к началу XIII в. созданием в Новгороде Пространной редакции памятника. Это произошло, как можно думать, после восстания 1209 г.»27. Следуя за Тихомировым, новейший исследователь Буганов нашел в Пространной Правде ряд статей, ставших «своего рода ответом на те обвинения, которые выдвинули восставшие против Мирошкиничей»28. Какие доводы приводятся в обоснование таких соображений? Эти доводы историки добывают с помощью формального сопоставления летописных сведений с Русской Правдой.
Тихомиров, касаясь обвинения Мирошкиничей в том, что они брали на новгородцах серебро, счел возможным связать его «с денежным счетом Правды, который ведется на куны, а не на серебро или новые куны, хотя о новых кунах указывается уже в договоре 1195 г., где наряду с ними упоминаются "ветхие куны"29. Предлагаемая Тихомировым конструкция настолько субъективна, что с автором ее невозможно даже спорить. Несколько иначе устанавливает связь изучаемых летописных данных с нормами Русской Правды Черепнин. Сбор серебра среди новгородцев являлся, по Черепнину, нарушением ст. 50—53 Пространной Правды, которые «ограничивали взимание серебра, т.е. резоимство». Туту историка явная натяжка, ибо ст. 50—53 Пространной Правды определяют порядок взимания процентов с отданных в долг денег («кун»), тогда как сбор Мирошкиничами «серебра» никакого отношения к ростовщичеству не имел, будучи незаконной и скорее всего единовременной податью, возложенной на массу новгородцев, включавшую различные слои новгородского общества.
Отпечаток событий 1209 г. Тихомиров видел в ст. 9 Пространной Правды, где «указывается право вирника брать по двое кур надень... Введение этой статьи было прямым ответом на незаконное увеличение поборов (в данном случае — кур) с населения, что ставилось в вину посаднику Дмитру». Мы уже отмечали отсутствие в летописи данных, свидетельствующих об увеличении побора курами, предпринятого Дмитром Мирошкиничем. Следует далее сказать, что Пространная Правда содержит в ст. 9 перечень выдаваемых общиной продуктов вирнику при исполнении им служебных обязанностей (сбора виры), называя свое установление «поконом вирным». Совершенно очевидно, что куры, упоминаемые в «поконе вирном», составляли лишь часть продуктового сбора, идущего на потребу вирнику, а куры, собираемые Мирошкиничами по Новгородской волости, являлись отдельной податью, вновь учрежденной посадником, причем самочинной и вопреки обычаю. Поэтому ее нельзя квалифицировать, подобно Черепнину, как нарушение ст. 9 Пространной Правды, а тем более как побудительный мотив введения этой статьи в законодательство.
По мнению Тихомирова, «обвинение против Дмитра Мирошкинича, состоящее в том, что он приказал брать "дикую виру" с купцов, совпадает с одной статьей Пространной Правды. В "Правде" читаем постановление о "дикой вире", согласно которому убивающий в ссоре ("в сваде") или на пиру платит вместе с вервью: "то тако ему платити по верви ныне, иже ся прикладываютъ вирою". Слово "ныне" указывает на определенное время, когда стали платить "по верви" только те, кто к ней "прикладывають вирою". Ранее же, по-видимому, платили все люди, жившие на территории общины». По смыслу рассуждений Тихомирова, купцы, которые «прикладывають вирою», платили «дикую виру», а те, что не «прикладывають», от уплаты ее освобождались. Но обвинение, предъявленное посаднику Дмитру, исключает вообще взимание «дикой виры» с купцов, независимо от этого «прикладывания». К тому же Пространная Правда, толкуя о «дикой вире», насчет купцов не роняет ни слова. Вот почему совпадение, о котором говорит Тихомиров, нам представляется мнимым, а не действительным.
Таким образом, связь Русской Правды с событиями 1209 г. есть плод ученого воображения. Влияние этих событий на появление Пространной Правды остается в высшей степени сомнительным. Высказывания о том, будто в результате волнений 1209 г. «произошли какие-то изменения в новгородском законодательстве», построены на чем угодно, но не на фактах.
События 1209 г. принадлежат к значительным явлениям в новгородской истории. Но рискованно утверждать, будто лишь тогда «народ впервые выдвинул свои социальные требования и добился их удовлетворения». Несмотря на скудость источников, повествующих о борьбе разных сил в Новгороде XII в. все-таки можно найти аналоги движению 1209 г. Наиболее выразительный из них — волнения новгородцев 1136—1137 гг., завершившиеся победой народа и удовлетворением его требований30. Вспомним также князя Ярослава, изгнанного новгородцами за то, что он «много творяху пакостеи волости Новгородьскеи». Подчеркивая значимость событий 1209 г., нет оснований отделять их в принципиальном плане от предшествующих выступлений новгородцев. Еще меньше причин считать эти события «исходной точкой знаменательной эпохи» в истории Новгорода31.
События 1209 г. в Новгороде — отнюдь не веха, а звено, хотя и крупное, в цепи противоречий и конфликтов, возникавших в новгородском обществе на протяжении XII — начала XIII вв.
Примечания
1. См.: Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания... С. 238; Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 117; Буганов В.И. Очерки... С. 40.
2. См.: Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С. 180—183.
3. По Янину, он посадничал два года. См.: Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 120.
4. Янин и Подвигина вместо «куры» читают «куны» (Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 118; Подвигина Н.Л. Очерки... С. 142). Мы придерживаемся варианта, содержащегося в древнейших списках Новгородской летописи. См.: Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания... С. 242, 243; Мавродин В.В. Народные восстания... С. 94—95; Буганов В.И. Очерки... С. 41.
5. См.: Мавродин В.В. Народные восстания... С. 96.
6. Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания... С. 242.
7. Там же. С. 243.
8. См.: Мавродин В.В. Народные восстания... С. 95.
9. См.: Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания... С. 243.
10. ПСРЛ. М., 1962. Т. II. Стб. 932.
11. Памятники русского права. М., 1952. Вып. 1. С. 142.
12. Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания... С. 242.
13. ПВЛ. М.; Л., 1950. Ч. 1. С. 59.
14. Там же. С. 119.
15. Ср.: Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания... С. 242.
16. Там же. С. 243.
17. Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. С. 62—65.
18. «Слово "грабежь" имеет в данном случае значение наказания», — резонно писал Тихомиров (Крестьянские и городские восстания... С. 244).
19. Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания... С. 243.
20. Черепнин Л.В. Общественно-политические отношения... С. 277.
21. Покровский М.Н. Избр. произв. Кн. 1. С. 187.
22. Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания... С. 244.
23. Там же. С. 243—244.
24. См.: Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. С. 185—215.
25. Тихомиров М.Н. 1) Исследование о Русской Правде. С. 226, 227; 2) Крестьянские и городские восстания... С. 244.
26. Мавродин В.В. Народные восстания... С. 95.
27. Черепнин Л.В. Общественно-политические отношения... С. 276. См. также: Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы XIV—XV вв. М.; Л., 1948. Ч. 1. С. 251.
28. Буганов В.И. Очерки... С. 42.
29. Тихомиров М.Н. Исследование о Русской Правде. С. 228.
30. См.: Фроянов И.Я. 1) Становление Новгородской республики и события 1136—1137 гг. // Вестник ЛГУ. 1987. Сер. 2. Вып. I. № 2; 2) Мятежный Новгород: Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия. СПб., 1992. С. 186—207. См. также 7 главу.
31. Покровский М.Н. Избр. произв. Кн. 1. С. 187.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |