Глава 15

Заслуги св. Александра пред Россией по отношению к монголам. • Положение монгольской державы. • Первые попытки обложения данью. • Указы верховного хана. • Великие труды св. Александра. • Значение данничества. • Повинности русского народа. • Устранение вмешательства монголов в дела внутреннего управления.

Нельзя исчислить всех благодеяний, оказанных Провидением нашему отечеству в продолжение его прошедшей жизни, Особенно ясно небесное покровительство проявлялось в трудные годины нашей истории. Благо нам, если мы чаще будем вспоминать это и, неизменно веруя в высшее руководительство судьбами людей и народов, уповать не на одни только человеческие успехи и усилия! Можем ли мы считать одним случайным совпадением то обстоятельство, что в самую трудную эпоху монгольского ига, в первое его двадцатипятилетие, когда характер тяготевшего над нами иноплеменного владычества только что определялся, когда только что намечались наши отношения к монголам, судьбы России находились в руках Александра? Нет.

Что Александр заслонил и избавил наше отечество от конечного порабощения, сумел предотвратить новые страшные погромы и удержать татар вдали, не допустив их расселиться по Русской земле и завести свои порядки, что вся наша зависимость выразилась в виде внешней покорности и дани, что мы сохранили неприкосновенными свой родной язык, свое политическое устройство, свое управление и свой суд, что православная вера как была, так и осталась главной воспитательной силой русского народа, что благодаря всему этому мы сохранили возможность восстановления своих сил и дальнейшего их развития — всем этим в значительной степени мы обязаны деятельности Александра, а это такая заслуга, которой Россия не забудет никогда, как бы ни было велико ее мировое значение в настоящем и в грядущие века, как не забывает сын своей матери, хранившей его своей любовью в годы беспомощного детства!

Завоевательный пыл, одушевлявший монголов в течение нескольких десятилетий со времен Чингисхана, со второй половины XIII столетия уже значительно ослабел: за все это время монголы со страстью предавались расширению своего владычества, сопровождая свои походы страшным грабительством и беспощадным истреблением населения. Наконец, верховный хан Менгу пришел к мысли о том, чтобы крепче связать отдельные земли своей громадной империи, раскинувшейся на необъятном пространстве от берегов Великого океана до Карпатских гор. Но было уже поздно. Монгольской державе уже грозила участь, подобная той, которой подвергались все завоевательные восточные царства, какие только знает история с отдаленных времен библейской древности: изнеженность повелителей, внутренние междоусобия и кровавые распри за престол всегда быстро вели их к распадению. Невозможность сосредоточить в одном центре все нити управления громадными подвластными землями становилась все очевиднее, интересы верховного хана и ханов-подручников все более расходились. Стремления последних к большей самостоятельности совпали со стремлениями отдельных народов, покоренных монголами, к возвращению себе свободы от иноземного владычества. Страна за страною, едва оправившись от последствий страшных погромов, как и следовало ожидать, поднимались против завоевателей. Правда, эти попытки вначале были подавляемы со страшной свирепостью. Так, например, Гулагу, брат Менгу, получил в свое распоряжение пятую часть монгольских сил и вновь разгромил Персию и Сирию, причем множество городов еще раз были обращены в развалины. Но, усмирив эти страны, Гулагу объявил себя независимым властителем Персии, приняв титул Ильхана. В пределах Кипчакской орды также показывались признаки разложения. Ногай, один из подручников кипчакского хана, властвовавший над ордами, кочевавшими к северу от Черного моря, провозгласил себя самостоятельным ханом и вступил в союз с Михаилом Палеологом, который, изгнав латинцев из Константинополя, восстановил Византийскую империю. Союз был скреплен родственными узами: Михаил выдал свою дочь Евфросинию за Ногая. От проницательного взора Александра, без сомнения, не укрылись признаки беспорядков, грозивших гибелью империи монголов.

Первые попытки воспользоваться правом завоевателей со стороны монголов мы видим еще в первые годы княжения Ярослава. «Побежденные, — говорит Плано Карпини, — обязаны давать монголам десятую часть всего имения, рабов, войско и служить орудием для истребления других народов. В наше время Гаюк и Батый прислали в Россию вельможу своего с тем, чтобы он брал везде от двух сыновей третьего; но сей человек нахватал множество людей без всякого разбора и переписал всех жителей, как данников, обложив каждого из них шкурою белого медведя, бобра, куницы, хорька и черною лисьею; а неплатящие должны быть рабами монголов». Но это первое появление ханского посла, какого-то мусульманина, для сбора дани скорее можно назвать просто грабительским набегом с целью нахватать как можно больше добычи и пленных, чем серьезной попыткой установления каких-нибудь условий зависимости. Не могло быть речи даже относительно определения известного количества дани, вносимой русскими. Монголы все еще продолжали довольствоваться покорностью завоеванных стран, неопределенным количеством дани и подарками, доставляемыми из России князьями. Но Менгу, желая ввести большую определенность в отношения между победителями и побежденными, издал несколько клонившихся к этой цели указов, например, относительно почты, налогов и т. п.. Вместе с тем во всех завоеванных землях должна быть произведена поголовная перепись всех жителей. Ни Батыя, ни сына его Сартака в живых уже не было. Батый умер в 1253 году, а Сартак вскоре был убит своим дядей Беркаем, который и объявил себя ханом с согласия Менгую. Он-то и должен был позаботиться об исполнении распоряжений верховного хана на Руси, для чего и назначил вельможу Улавчия, с которым непосредственно, равно как и с послами верховного хана, должны были иметь дело русские князья. Наши летописи не говорят о том, какие требования к русским должны были предъявить татары в силу распоряжений верховного хана. Вероятно, эти требования были обширны и клонились ни более ни менее как к уничтожению всякого следа независимости Русской земли и к окончательному включению ее в разряд вполне подвластных земель. Кто знает, может быть, нашему отечеству грозила участь Камской Болгарии или земли Половецкой, бесследно затерявшихся среди народностей, нахлынувших из Азии.

Останутся ли наши князья на положении более или менее самостоятельных правителей в утвержденных за ними уделах, или, устранив их, монголы захотят сами взять правление в свои руки, поселившись на Руси со своими полчищами? Но не предполагая даже этого крайнего, однако вовсе не невероятного, бедствия, можно было опасаться, что монголы могут сильно стеснить деятельность князей постоянным вмешательством в дела внутреннего управления, в гражданский суд, в военное дело. Наконец, в каком виде и в каких размерах будут установлены повинности русских, не лягут ли они слишком тяжелым бременем на не успевший еще оправиться народ? Не грозит ли ему такое рабство, которое, убив в нем все высшие стремления, низведет в положение бесправных рабов, наподобие райи в славянских землях, покоренных турками? Подобного рода опасения и тяжелые думы, без сомнения, волновали душу Александра при вести о готовившихся событиях. Что он мог противопоставить со своей стороны властолюбию и алчности завоевателей? Как поладить с варварами, признающими лишь один аргумент — силу? Без сомнения, немало слез пролил в пламенной молитве перед Богом Александр Ярославич, прося вразумления, помощи и небесного покровительства своему отечеству и православным людям. В значительной степени он мог рассчитывать на расположение к себе монгольских властителей и их вельмож, на свои связи и знакомство с влиятельными лицами, которые он постарался приобрести во время своих путешествий в Кипчак и в Монголию, мог еще раз с большим успехом, в качестве великого князя, ходатайствовать за свой народ. Внимательное изучение характера и быта монголов и приобретенное опытом умение обращаться с ними также могли давать ему надежду на более или менее благоприятное разрешение предстоявших задач. «Здесь Александр должен был напрячь все силы своего необыкновенного ума, чтобы сколько-нибудь отстоять права Руси и не довести народ до совершенного разорения. Здесь он должен был работать как для настоящего облегчения подданных, так и для будущей возможности восстановить самостоятельность и независимость государства. От его тогдашних соображений и умения вести дела с татарами почти решительно зависела будущая судьба России». Не пренебрег он воспользоваться хорошо ему известной жадностью варваров: и он сам, и по его поручению русские князья, особенно сыновья Василька Константиновича, Борис и Глеб, часто путешествовали с богатыми дарами то в Кипчакскую орду, то в Великую Монголию к верховному хану и его министрам, то к Улавчию. Один из братьев — Глеб Василькович — даже женился в Монголии, вероятно, на какой-нибудь монгольской княжне, принявшей христианство, надеясь «сим брачным союзом доставить некоторые выгоды утесненному отечеству». Главное внимание Александра, кажется, было устремлено на то, чтобы как можно более расположить в свою пользу тех лиц, которым было поручено исполнение ханских указов, но, судя по продолжительности и трудности хлопот, по многочисленности поездок в Орду, можно полагать, что монголы долго не сдавались, настаивая на строгом применении ханских указов. Предварительные переговоры, по слонам наших летописей, тянулись в течение двух лет, а по монгольским известиям — четыре года, от 1253 до 1257 года, что гораздо вероятнее. Каждый шаг вперед в разрешении поднятых вопросов стоил дорого. Уступки делались постепенно. Не зная содержания самых переговоров, мы можем делать только более или менее вероятные догадки. Рассчитывая на корыстолюбие монголов, Александр мог внушать им, что естественные богатства России велики, трудолюбивое население может воспользоваться ими, чтобы угодить своим повелителям и богатыми данями заслужить их милостивое покровительство. Но для этого не следует доводить народ до отчаяния, не следует нарушать привычного течения его жизни какими бы то ни было нововведениями, оскорблять его веру, необходимо оставить управление в руках князей, которые сжились с народом и которым он привык повиноваться. Гораздо удобнее для монголов иметь дело с князьями, чем непосредственно с народом, возложив на князей ответственность за покорность народа и исправное исполнение повинностей. Большие перемены могут вызвать восстания, которые поведут к новым погромам, к истреблению народонаселения и окончательному опустошению страны. Без сомнения, все подобные доводы оказали бы мало действия на татарских сановников, если бы не были подкрепляемы щедро рассыпаемыми дарами и всем обаянием личных достоинств Александра, который умело пользовался всеми сторонами характера монголов, своей прямотой усыпляя их подозрительность, смирением и покорностью действуя на их надменность, располагая ласковым обращением к благодушному настроению. Недаром Александр представляет собою характерный тип истинно русского человека, а давно уже замечено, что русские обладают особенным умением ладить с азиатами.

Переговоры первоначально, кажется, происходили в России, но затем Александр, захватив с собою племянника Бориса Васильковича Ростовского и брата Андрея, которому успел вымолить прощение, отправился в Орду. При нем же находились и послы Великого Новгорода Елевферий и Михаил Пинешинич, так как монголы, хотя и не были в Новгороде, ни за что не соглашались оставить богатый город без обложения данью наравне с другими городами России. В Орде указы верховного хана разрешены были в форме более или менее благоприятной для России. «Сановники монгольские, убежденные и подкупленные Александром, успели представить хану дела в таком виде, что он согласился ограничить определение отношений России к монголам почти единственно исчислением народа и раскладкою условной дани и некоторыми повинностями под надзором особых чиновников, заведовавших собственно сбором податей и исправным отправлением повинностей с тем, чтобы всеми прочими делами по управлению заведовали утверждаемые ханом природные русские князья, которым даже предоставлено было право вести войну и заключать мир с кем угодно, без всяких отношений к хану, как государям самостоятельным и независимым».

По окончании всех переговоров Александр, хотя нравственно и физически измученный, спешил возвратиться в отечество: он живо сознавал необходимость подготовить народ к приезду татарских численников. Какое-либо проявление народного неудовольствия, малейшая неосторожность могли погубить все плоды долгих усилий. Действительно, зимой 1257 года прибыли численники и изочли «всю землю Суздальскую, и Рязанскую, и Мюромьскую, и ставиша десятники, и сотники, и тысящники, и темники и идоша в орду, толико не чтоша игуменов, черньцев, попов, крилошан, кто зрит на Св. Богородицу и на Владыку». Тяжело было нашим предкам подвергаться поголовному исчислению: чувство народной чести и независимости еще живо было в сердцах русских, но скрепя сердце приходилось покоряться горькой необходимости. Вполне сочувствуя скорби народной, мы, однако, не должны забывать, что не одному русскому народу суждено проходить ту или другую, более тяжелую или более легкую, школу исторического воспитания. Западные европейцы проходили ее в то время в тяжкой форме феодального гнета, лишавшего население не только имущества, но и свободы. Нас постигало данничество, форма зависимости сравнительно более легкая. Известный писатель, выясняя значение зависимости в ходе исторического воспитания народов, говорит, что зависимость играет в народной жизни ту же роль, какую играет в жизни индивидуальной школьная дисциплина или нравственная аскеза, которые приучают человека обладать своею волею, подчинять ее высшим целям». Великие подвижники, подвергаясь посту, исполнению обетов, послушничеству и всем лишениям пустыннической жизни, воспитывают свою плоть в послушное орудие духа и, торжествуя над стремлениями греховной природы, становятся способными на всякий подвиг для исполнения воли Божией. «Такой же характер имеет и та историческая или политическая аскеза, заключающаяся в различных формах зависимости, которую выдерживает народ, предназначенный для истинно исторической деятельности. Эта зависимость, приучающая подчинять свою личную волю какой-либо другой (хотя бы и несправедливой), для того чтобы личная воля всегда могла и умела подчиняться той воле, которая стремится к общему благу, — имеет своим назначением возведение народа от племенной воли к состоянию гражданской свободы». Так, премудрость миродержавного Промысла обращает самое зло к достижению благих и полезных целей. Тяжкие уроки истории и жизни сокрушают человеческую гордыню и заставляют подчиняться высшему нравственному закону. Не с большим ли смыслом и чувством преданности произносит человек, горьким опытом изведавший тщету одних человеческих усилий, святые слова: «Да будет воля Твоя!» Наши смиренные летописцы выражают тот же закон истории и жизни, когда, поведав об исчислении и обложении народа данями, прибавляют: «Се же все бысть на Русьской земли грех ради наших».

Красноречивые проповедники тех времен также старались разъяснить народу смысл постигших его несчастий.

«Не так скорбит мать, видя детей своих больными, как скорблю я, грешный отец ваш, видя вас болящих делами беззаконными. Чего мы не навлекли на себя? Каких наказаний мы не претерпели от Бога? Не была ли пленена земля наша? Не были ли взяты города наши? Не в короткое ли время пали мертвы на земле отцы и братья наши?.. А мы, оставшиеся, не порабощены ли горьким рабством от иноплеменников?.. Мы и хлеба не можем есть в сладость. От воздыханий и печали сохнут кости наши. Что же довело пас до этого? Наши беззакония и паши грехи, наше непослушание, наша нераскаянность».

«Господь навел на нас народ немилостивый, народ лютый, народ, не щадящий ни юной красоты, ни немощи старцев, ни младости детей, ибо мы подвигли на себя гнев Бога нашего. Разрушены Божий церкви, осквернены священные сосуды, попрана святыня, святители сделались добычею меча; тела преподобных иноков брошены в добычу птицам; кровь отцов и братьев наших, как вода обильная, напоила землю. Исчезла крепость наших князей, военачальников; храбрые наши бежали, исполненные страха, а еще более братьев и чад наших отведено в плен. Поля наши поросли травою, и величие наше смирилось, красота наша погибла, богатство наше досталось в удел других, труды наши достались неверным. Земля наша стала достоянием иноплеменников. Свели мы на себя гнев Господа, как дождь с неба, подвигли на себя ярость Его, отвратили от себя великую Его милость. Отступим от всех злых дел, от разбоя, грабительства, пьянства, скупости, обиды, воровства, лжи, клеветы, резоимания (ростовщичества)».

Так смотрели наши лучшие люди того времени на постигавшие Русскую землю бедствия, такими же мыслями руководился, без сомнения, и благоверный князь, стоявший во главе русского народа в то тяжкое время, смиренно признавая в грозных испытаниях проявление Высшей Воли и лишь заботясь о том, чтобы тяжкие удары окончательно не сломили народных сил.

В числе земель, подвергшихся исчислению, не упомянуты северные области: Новгород и Псков. Но перепись и там, как увидим ниже, была уже решена и только отложена до поры до времени. Приднепровье оставлено без исчисления, вероятно, по его запустелости, вследствие татарских погромов и непрестанных литовских набегов. «Жителей везде мало, — писал папский посол, проезжая близ Киева, — они истреблены монголами или отведены в плен».

Из общего исчисления исключалось православное духовенство. Это истекало из известного уже нам покровительственного отношения монголов к вере подвластных народов. Ханы не только не стесняли веры наших предков, напротив — считали своей обязанностью охранять ее и в своих ярлыках русскому духовенству, дарованных в защиту его прав, говорили: «Кто будет хулить веру русских или ругаться над нею, тот ничем не извинится, а умрет злою смертью».

Относительно самой дани мы не находим в летописях подробных известий. Известно, что подати в татарских землях были многочисленны и разнообразны. С покоренных народов взимались: десятина (десятая часть хлебного сбора), тамга и мыть (пошлины с торгующих купцов и провозимых товаров), поплужное, ям, подводы и корм (обязанность доставлять подводы и съестные припасы татарским послам, чиновникам и гонцам), мостовщина, рекрутство, сбор рати, ловитва ханская, запрос, дары, доходы, поминки. Со всеми этими видами повинностей, за исключением разве воинской, предстояло ознакомиться и русскому народу.

Наконец, при исчислении народа, по словам летописи, татары ставили десятников, сотников, тысящников и темников. Из летописей и ярлыков, данных духовенству, мы видим, что в числе татарских чиновников на Руси еще упоминаются: баскаки, таможники, данщики, поборщики, писцы, послы, гонцы, сокольники, ловцы, пардусники, побережники, бураложники, заставщики, лодейники. По справедливому замечанию Беляева, мы не видим в этом исчислении ни волостеля, ни воеводы, ни судьи, ни даже тиуна. Действительно, как показывают сами названия, все эти чиновники вовсе не участвовали во внутреннем управлении русского народа. Возбуждает вопрос разве только одно из вышепоименованных должностных лиц, именно баскак. Даруга и баскак обозначают одно и то же — «давителя». Так как даруга в самой Орде заведовал сбором дани, то и баскак, очевидно, имел то же значение в землях покоренных. Рассмотрение различных летописных известий о баскаках на Руси приводит к тому заключению, что и они также не были правителями. Начальствуя татарскими отрядами, размещенными в главных городах, они стояли на страже ханской власти с обязанностью подавлять всякое сопротивление русских, особенно при сборе дани, равно как и следить за поведением князей, почему-либо возбуждавших подозрительность татар. К тому же в конце XIII столетия мы не встречаем более в летописях известий о баскаках — ясный знак, что их уже не было на Руси. А через удаление баскаков и других должностных лиц наши князья и совершенно освобождались от всякого влияния татар на свои распоряжения, «но и во время присутствия баскаков, — по замечанию историка, — мы не имеем основания предполагать большого влияния их на внутреннее управление, ибо не видим ни малейших следов такого влияния».

Подводя итог всему, скажем словами историка, что «Россия, при определении своих отношений к монгольским ханам, во-первых, сохранила власть своих князей, которые сделались таким образом посредниками между государством и ханами; во-вторых, ей оставлены были ее родные законы и собственный суд во всех делах, что в особенности способствовало к сохранению русской жизни и русского характера; в-третьих, ей предоставлена была неприкосновенность не только религиозных верований, но даже и церковного устройства, что преимущественно питало чувство народной самостоятельности и привязанности к своему родному; и в-четвертых, наконец, Россия, по определению своих отношений к ханам, удержала за собою, как государство самостоятельное, право войны и мира без посредства ханов и их сановников. Таким образом, Александр только одним умением вести переговоры, благоразумною настойчивостью и выжиданием времени достиг того, что Россия, совершенно покоренная монголами и решительно не имевшая сил им противиться, получила от своих могущественных повелителей, не поднимая оружия, права державы почти самостоятельной, т. е. достигла того, чего не всегда добиваются другие народы, даже после упорной борьбы, и притом от повелителей не столь могущественных, какими были монголы в XIII столетии. Очевидно, подати, поборы и разные повинности, наложенные на русских монголами, были очень тяжелы, и народ много должен был терпеть от посланцев хана, особенно вначале; но эта тягость была временна, и, что важнее, за Россиею осталась ее народность, эта душа и жизнь государства. Четырехлетние труды Александра в переговорах с ханами и их сановниками не остались без успеха. Конечно, современники, может быть, не замечали этого; но мудрый ратоборец за Русскую землю знал, чего добивался, и посему вполне заслуживает благоговение и благодарность потомства, которое, уже зная последствия Александровых забот, может с большею правдивостью оценить его труды».

Окончив благополучно исчисление в землях Рязанской, Муромской и Суздальской, распределив дань между жителями и поставив сборщиков и надзирателей за исправностью платежа, татарские сановники отправились в Орду, чтобы донести хану об успешном исполнении возложенного на них поручения. Немедленно отправился туда же и Александр в сопровождении русских князей, с тем чтобы еще раз засвидетельствовать перед ханом о добросовестном исполнении русским народом возложенных на него повинностей и выразить хану чувство благодарности за милостивое отношение его к своему верному улусу. Вместе с тем необходимо было еще раз отблагодарить Улавчия и других вельмож, с которыми Александр имел дело. Хан принял русских князей весьма милостиво, но, отпуская их от себя, еще раз решительно выразил свою волю, что в числе подвластных ему земель должен находиться и Великий Новгород.

Таким образом, труднейший подвиг наполовину был исполнен, но то, что предстояло еще впереди, едва ли не было труднее. Не говоря уже о Новгороде, можно было опасаться, что жители и других русских областей едва ли спокойно понесут возложенное на них бремя. Правда, страх перед монголами был еще велик, опасения новых погромов могли сдерживать население в пределах покорности. Но хватит ли народного терпения для того, чтобы изо дня в день, непрестанно чувствовать над собою гнет, жить вечно под страхом возмездия за малейшую неисправность, испытывать неизбежные насилия и притеснения при сборе дани? Все эти соображения, конечно, приходили в голову Александру, и он с тяжелой, озабоченной думой возвращался на родину.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница