Александр Невский в искусстве, литературе, историографии (XIX — начало XX вв.)

Разработка истории как научной дисциплины началась в России, начиная с петровского времени. Причем первоначально (во времена самого Петра I) основное внимание и власти, и тех, кто пытался выполнять исторические изыскания, было сосредоточено на проблемах, более близких к современности, а потому наиболее актуальных¹. Затем, уже в первое десятилетие существования Академии наук, ученые (среди которых были практически одни иностранцы) все больше обращались к фундаментальным вопросам отечественной истории, весьма отдаленным по хронологии от XVIII в.² (таковой стала, в частности, разработка темы «варяжского вопроса», который, впрочем, вплоть до настоящего времени зачастую оказывается детерминирован политическими установками того или иного исследователя).

Учитывая то, что в петровскую и в постпетровскую эпохи образ Александра Невского достаточно прочно вошел в государственную имперскую идеологию, историки должны были достаточно скоро сфокусировать внимание на его деятельности. В частности, уже в 1732 г., как мы знаем, Г.-Ф. Миллер, ученый, в будущем первым получивший статус придворного историографа и ставший первым ректором Академического университета (предшественника СПбГУ), в им же издаваемом на немецком языке первом русском научно-историческом журнале опубликовал статью, целиком посвященную Ярославичу³.

Впрочем, статья Г.-Ф. Миллера не оказала сколько-нибудь значительного влияния на воззрения последующих историков. Красноречивым свидетельством малого внимания к ней, вплоть до современности, стал рассказ одного из коллег, несколько лет назад заказавшего в Библиотеке Академии наук соответствующий номер журнала и получившего его для прочтения... в неразрезанном виде!

Куда большее значение для последующей реконструкции деталей биографии Александра Невского стал фундаментальный труд В.Н. Татищева, в котором имеются некоторые весьма любопытные детали, отсутствующие в других источниках. Принятие этих деталей на веру — для исследователя шаг весьма соблазнительный, поскольку нарисованная в повествовании В.Н. Татищева политическая картина русского средневековья лишена многих лакун, имеющихся в летописях. Она логична, в ней князья произносят речи, имеют программы реформ, иногда им даже даются морально-поведенческие характеристики⁴. Другое дело, что никаких иных подтверждений этим «уникальным» сообщениям нет!

Остановимся чуть подробнее на таких известиях, относящихся к Александру Невскому. В первую очередь, это дата рождения князя — 30 мая 1220 г.⁵, по «случайному» совпадению приходящаяся на день рождения Петра I. Несмотря на очевидную недостоверность, этот вариант прочно вошел в литературу (авторы изменяли только год — на 1220-й), и лишь благодаря усилиям В.А. Кучкина, предложившего собственный в должной степени обоснованный вариант (около 13 мая 1221 г.)⁶, установившаяся «традиция» в последние десятилетия постепенно меняется. Ярким свидетельством тому стало подписание В.В. Путиным Указа «О праздновании 800-летия со Дня рождения Александра Невского» в 2021 г. (№ 448 от 23.06.2014).

Во-вторых, это сообщение о жалобе Александра, принесенной ордынскому хану в 1252 г.: «Жаловася Александр на брата своего великого князя Андрея, яко сольстив хана, взя великое княжение под ним, яко старейшим, и грады отческие ему поймал, и выходы и тамги хану платит не сполна»⁷. Полемика, развернувшаяся по этому поводу в последние десятилетия, подробно будет рассмотрена ниже. Здесь же лишь заметим, что А.П. Толочко, новейший исследователь наследия В.Н. Татищева, в исключительном доверии к сообщению о «жалобе» со стороны английского историка Дж. Феннела — «тонкого критика летописей» — увидел частный случай желания посредством «татищевских известий» внести «логику и осмысленность в набор фактов, которые без Татищева трудно или невозможно свести в последовательный рассказ»⁸. Представляется, что аналогичным образом действуют и многие другие коллеги-историки.

Еще одна «уникальная» деталь, приведенная В.Н. Татищевым и отчасти вошедшая в современную литературу, это имя женщины, с которой в 1239 г. Александр вступил в брачные отношения — Прасковья⁹. Излишне говорить, что и в этом случае о каком-либо подтверждении источниками, в которых содержится лишь отчество княгини (Брячиславна), речи не идет¹⁰.

Однако все сказанное не отменяет главного: труд В.Н. Татищева оказался достаточно востребованным у исследователей, занимавшихся изучением темы «Александр Невский», и дискуссии вокруг него по этому поводу не стихают до сего дня.

Конечно, и после «последнего летописца» историки Российской империи не однажды обращались к образу Ярославича. В разные годы о нем писали, подвергая серьезному разбору биографию князя или просто упоминая о нем и его деятельности, А.И. Манкиев, Т. Мальгин, Екатерина II, М.М. Щербатов, Ф. Туманский, Н.М. Карамзин, Н.А. Полевой, Н.Г. Устрялов, С.М. Соловьев, Н.И. Костомаров, И.Д. Беляев, М.И. Хитров, В.О. Ключевский, А.К. Баиов и др. От необходимости останавливаться подробно на сочинениях дореволюционной эпохи нас избавляет тщательно проведенный анализ этого среза отечественной историографии, выполненный И.О. Сурминой¹¹, Ф.Б. Шенком¹², а также отчасти В.А. Абраменко, изучившим образ Великого Новгорода в общественной мысли XVIII—XX вв. и показавшим, что личность Александра Невского была неотъемлемой частью этого образа¹³. Выводы, к которым пришли ученые, обладают взвешенностью и в должной степени обоснованы, поэтому в настоящем случае задача специального рассмотрения досоветской историографии была бы излишней, — разумеется, кроме тех случаев, когда доводы историков все же нуждаются в некотором уточнении или даже в значительной корректировке.

В частности, как можно было убедиться, серьезные возражения вызвала интерпретация Ф.Б. Шенком работ М.В. Ломоносова, которого немецкий ученый вообще склонен был противопоставлять профессиональным историкам¹⁴.

Кроме того, обращает на себя внимание, что, изучая тексты Н.М. Карамзина и Н.И. Костомарова об Александре Невском, немецкий ученый рассмотрел их изолированно от повествований о других героях русской истории. Поэтому некоторые его построения требуют дополнительного уточнения. Так, исследователь утверждает, что «первый важный вывод, который можно сделать из карамзинского жизнеописания Александра Невского, это непрерывность российской истории от Средних веков и до времени его читателей (курсив Ф.Б. Шенка. — Авт.)»¹⁵. Основанием для этого служит то, что на страницах, где речь идет о Ярославиче, историограф употребляет современную автору терминологию («россияне») и притяжательное местоимение «наши» (оно в данном случае через субстантивацию становится существительным) по отношению к воинам, сражавшимся на Неве и Чудском озере¹⁶. Такое наблюдение вполне правомерно, но его нельзя отнести лишь к описанию правления Александра. Ровно такую же стилистику находим у Н.М. Карамзина и в других местах его труда, например, там, где речь идет о битве на Калке¹⁷. Таков был общий стиль историографа, и изложение событий, относящихся к Ярославичу, — лишь частный случай этого стиля и принятого автором за основу подхода к рассказу о событиях отечественной истории.

Аналогичную погрешность находим у Ф.Б. Шенка и в случае с Н.И. Костомаровым, у которого нет четко отрицательной оценки деятельности Александра, и лишь из контекста якобы становится ясно, что «заключительный вывод» историка о князе «оказывается негативным»¹⁸. Однако если вспомнить, что Н.И. Костомаров склонен был в своих произведениях ниспровергать авторитеты и зачастую крайне критично подходил к рассмотрению деятельности личностей, имевших статус национальных героев (среди них Дмитрий Донской, Иван Сусанин, Д.М. Пожарский), то придется признать, что к Александру он все-таки отнесся скорее положительно.

Отметим также, что в работах современных историков не подвергались разбору точки зрения, выдвинутые в дореволюционный период, относительно места, на котором может быть локализовано Ледовое побоище. Однако этот вопрос был детально проанализирован Г.Н. Караевым, дополнительно привлекшим для составления историографического обзора по этой теме работы И.И. Васильева, Ю. Трусмана, А.И. Бунина и даже представившим их взгляды на этот вопрос в виде карты-схемы¹⁹.

Подчеркнем также, что труды по истории, выходившие в дореволюционное время, становились, прежде всего, достоянием «образованного общества», разумеется, не составлявшего большинства населения страны. В связи с этим, информацию о восприятии образа Александра Невского исторической памятью широких слоев населения в большей степени дает материал бытовавших в XVIII—XIX вв. легенд. Учитывая, что культ святого князя к этому времени уже давно укрепился в народном сознании, эти сказания имели подчеркнуто церковный характер. Одним из них было повествование о Торопецкой иконе Божьей Матери (Русский музей), якобы принесенной сюда в 1239 г. невестой Ярославича²⁰. Жители Торопца, таким образом, постарались использовать для возвеличивания своего города, с одной стороны, имевшуюся там действительно древнюю (XIV в.) икону, а с другой — указанный в летописи факт женитьбы Александра Невского именно здесь. Легендарный характер этого известия был показан А.В. Сиреновым²¹.

Среди подобного рода известий важны также рассказы об основании монастырей, соотносимых с победой на берегах Невы 1240 г., в память о которой они якобы и были заложены. Именно такие легенды существовали относительно Борисо-Глебского (Александрова) монастыря²² в Переяславле или Никольского монастыря в Старой Ладоге²³. Недалеко от последнего имеется место, именуемое Победище. Его этимологию предание, записанное в XIX в., объясняет тем, что на этом месте Александр одержал победу над шведами, что якобы подтверждалось и археологическими находками²⁴.

Еще одна легенда, бытовавшая в окрестностях Валдая в XIX в. и сохранившаяся вплоть до наших дней, связана с заключением Яжелбицкого мира (1456 г.) между Новгородом и Василием II, ставшего, с одной стороны, финальным аккордом затянувшейся усобицы внутри Московского великокняжеского дома, а с другой — предтечей окончательного подчинения волховской столицы Москве. Согласно этой легенде, топоним Яжелбицы появился благодаря Александру Невскому, который, будто бы выбирая эту местность для какого-то сражения, сказал: «Я желаю биться!» (как вариант: «Я желаю здесь биться!»). Из этой фразы и возникло название населенного пункта, где впоследствии было заключено важнейшее для русской истории соглашение. Оставляя в стороне рассуждения об исторической достоверности этого рассказа, зададимся вопросом: почему это сообщение связано именно с Александром Невским? Возможно, потому, что имя этого князя вообще широко известно. Но, как нам кажется, есть и еще одно объяснение этому факту. Ярославич, как известно, уже в XIII в. старался всячески усилить власть великого князя; его главным стремлением во внутренней политике было остановить образование все новых суверенных и полусуверенных образований²⁵. Т. е. речь в данном случае идет, не более и не менее, как о формировании единого государственного пространства на территории Северной Руси, хотя, конечно же, пока еще лишь в зачаточных формах, а потому не должно выглядеть странным то, что народ связал топоним «Яжелбицы» именно с Александром Невским. Там же, в Яжелбицах, в более позднее время был построен храм, освященный во имя св. Александра Невского. Сооружен он был, опять же если верить местному преданию, на том самом месте, где в 1456 г. было выработано знаменитое соглашение о мире. Так, имя Ярославича, серьезно утеснявшего новгородские вольности еще в XIII в., соединилось с названием села, в котором было заключено «докончание», также серьезно ограничившее эти самые вольности²⁶.

Само собой, образ Александра Невского не был забыт и официальной властью. В 1790 г. мощи Александра Невского были вновь перенесены, на сей раз в возведенный по указу Екатерины II Троицкий собор Александро-Невского монастыря²⁷. Поскольку перенесение состоялось вновь 30 августа, оснований для изменения дня памяти святого на этот раз не было: императрица еще раз показала себя преемницей дел Петра Великого. В 1793 г. (не позднее 12 сентября 1794 г.) по ее заказу для этого храма Г.И. Угрюмов написал картину «Торжественный въезд Александра Невского в город Псков после одержанной им победы над немцами» (ныне хранится в Государственном Русском музее). Ее сюжетная линия достаточно ясна, к тому же она была подробно рассмотрена В.А. Абраменко, потому здесь лишь подчеркнем, что это полотно, как справедливо указывал исследователь, «представляет собой один из наиболее ярких примеров воздействия на массовое историческое сознание и историческую память»²⁸. Кроме того, в чертах лица изображенного на картине князя можно увидеть сходство со старшим внуком Екатерины — будущим императором Александром I (на тот момент юноше было около 16 лет²⁹). Следует подчеркнуть, что изначально Г.И. Угрюмов предполагал изобразить главного героя полотна в ином виде, а именно значительно старше и с бородой. Именно так выглядит князь на небольшом эскизе (34,8×54,5 см), сделанном для будущей картины (хранится в Государственной Третьяковской галерее)³⁰.

Произведение Г.И. Угрюмова Екатерине II понравилось: об этом свидетельствует то, что гонорар художника составил 800 руб. и оказался больше, чем у всех остальных мастеров, полотна которых были переданы императрицей в 1794 г. в Троицкий собор. Подчеркнем, что среди них были и картины, сюжетом которых стали события, связанные с Невской битвой 1240 г., однако их авторы — грек Г. Склива («Битва св. Александра на реке Неве при устье Ижоры») и Уткин («Видение Пелгусии», инициалы художника неизвестны) — получили лишь 500 и 300 руб. соответственно³¹. В том же 1794 г. Г.И. Угрюмов был удостоен звания «назначенного в академики», причем именно как «художник живописи исторической»³². Этот нюанс в сочетании, с одной стороны, с совпадением по времени получения первого академического звания, а с другой — окончания работ в Троицком соборе, позволяет утверждать, что данное отличие было дополнительной наградой именно за холст, на котором столь «правильно» был изображен древнерусский князь.

Александр Невский вдохновлял на творчество и литераторов, среди которых стоит выделить стихотворные произведения Л.А. Мея (1861) и А.Н. Майкова (1875). В первом из них основное внимание уделяется Невской битве, а во втором в форме видений умирающему князю представлены наиболее драматические моменты его биографии: смерть отца, визит в Орду, обложение вольного Новгорода данью и, как предвидение будущего, перенесение останков на берега Невы³³.

В XIX — начале XX вв. особое распространение получил культ святого князя-воина, когда было сооружено подавляющее большинство храмов в его честь. Наиболее ярко это проявилось в Петербурге, где заказчиками строительства выступали царская фамилия, военное ведомство, различные государственные и благотворительные учреждения³⁴. Впрочем, не оставались забытыми и отдаленные окраины Российской империи. Так, например, во время посещения в 1888 г. Батуми Александр III в дополнение к единственному православному храму города заложил церковь, посвященную св. князю³⁵. В честь Александра Невского основывались и монастыри³⁶.

По-прежнему привлекало внимание потомков и место Невской битвы: в 1798—1799 гг. там была поставлена новая, на сей раз каменная церковь Александра Невского. В течение XIX в. она дважды перестраивалась: сначала ее увеличили в длину, пристроив трапезную и колокольню (архитектор Громов), а затем в 1871—1875 гг. расширили, соорудив два новых придела (проект М.А. Щурупова)³⁷.

Большое значение в том, что культ Александра Невского оказывался все теснее связанным с государственной властью, имело, разумеется, и то, что три государя из шести, царствовавших в XIX — начале XX вв., носили то же имя, что и князь. Это, как справедливо писал Г.П. Федотов, утвердило исключительность его почитания³⁸ и придало памяти о нем чрезвычайную значимость. Празднование именин каждого из этих императоров становилось государственным праздником. В этом плане особенно показательны пышно организованные Александром 130 августа 1815 г. молебны в находившемся во Франции 150-тысячном русском войске³⁹. Пример Ярославича использовался при воспитании наследников. В частности, В.А. Жуковский призывал своего питомца — будущего Александра II — обратиться к опыту Александра Невского⁴⁰.

Связь правящей династии с Александром, даже ее определенная правопреемственность, была, в частности, показана средствами изобразительного искусства. Именно такие мотивы возможно проследить в картинах В.Л. Боровиковского (1821) и В.К. Шебуева(1819, 1836)⁴¹, который, кстати, выполнял роль наставника в рисовании для великого князя Николая Павловича — будущего императора Николая I⁴². В более позднее время к образу Александра Невского обратился Г.И. Семирадский, получивший заказ на роспись храма Христа Спасителя, в котором князю был посвящен один из приделов. Важно учитывать, что каждый из императоров-Александров сыграл в судьбе вновь возведенного храма особую роль: Александр I дал обет воздвигнуть собор, при Александре II он был построен, а при его сыне освящен. Созданные Г.И. Семирадским четыре росписи, о которых можно судить по сохранившимся эскизам, больше напоминали картины для художественных выставок, а не иконы⁴³. В этом плане выгодно отличались изображения В.М. Васнецова и М.В. Нестерова, но и здесь очевидна связь с царствующей фамилией, ведь тот же М.В. Нестеров создавал свои работы для храма Воскресения Христова, возведенного в память о погибшем Александре II, и церкви Александра Невского в Абастумани, строившейся для тогдашнего наследника престола Георгия Александровича, подолгу жившего на этом грузинском курорте⁴⁴.

Государи неизменно благосклонно относились к Александро-Невскому монастырю, получившему в 1797 г. статус лавры⁴⁵. Об этом свидетельствует и то, что последний царь — Николай II — 30 августа 1913 г. выпустил к юбилею обители специальный рескрипт, в котором обозревалась деятельность монастыря за прошедшие 200 лет со дня его основания⁴⁶.

Впрочем, в таком внимании власти одновременно таилась и угроза: крах «старого порядка» должен был означать серьезную переоценку прежних ценностей, и в этом плане образ Александра Невского находился в особой «категории риска». Признаки этого обозначились уже в дореволюционные годы, о чем свидетельствует, например, то, что статус выходного, «царского» дня (30 августа) соблюдался в начале XX в. работодателями далеко не всегда. Единодушной поддержки не встретила также идея о проведении в 1912 г. в этот день всенародного благодарственного молебна на Красной площади в память о 100-летней годовщине победы в Отечественной войне, и лишь настойчивость княгини Елизаветы Федоровны позволила ее реализовать⁴⁷.

После Февральской революции представителями высшего духовенства было проведено вскрытие мощей Александра Невского. Митрополит Петроградский и Гдовский Вениамин (Казанский) позже объяснял это подготовкой к возможной их эвакуации, ввиду опасности немецкого наступления. При этом было важно не допустить «соблазна» для верующих в случае обнаружения останков князя в ненадлежащем виде. О самом вскрытии 1917 г., имевшем строго секретный характер, стало известно благодаря акту, обнаруженному в 1922 г. во время осмотра мощей, инициированного уже Советской властью. Тогда же устные пояснения журналистам дали и сами иерархи⁴⁸. Однако конкретной информации об этом в распоряжении ученых не имелось. Данную лакуну в значительной степени восполнила Е.К. Спиридонова, которая ввела в научный оборот часть текста из дневника активного участника Религиозно-философского общества С.П. Каблукова, оставившего описание вскрытия 27 июня 1917 г., составленное со слов еп. Серафима на следующий день после произошедшего. Согласно этому документу, кроме информатора С.П. Каблукова, непосредственно при этой акции присутствовали митрополит Вениамин, временный наместник лавры еп. Прокопий, ризничий лавры и «слесарь из мирян», без которого выполнить эту работу было бы невозможно. Увиденное вызвало разочарование. Вот как описывает это сам С.П. Каблуков: «По удалении... последнего покрова, увидели человеческую фигуру — целую, в монашеском одеянии схимника со странно выпяченной грудью. Казалось, таким образом, тело оказалось сохраненным. Удаление схимы и ближайший осмотр, подробно проведенный одним епископом Серафимом при явном смущении двух других преосвященных, обнаружил следующее: вся передняя часть головы и лба оказались сделанными искусственно и вылепленными из воска, только небольшая верхняя часть — часть черепа подлинного — старого изъята. Грудь и живот оказались тоже искусственными — из ваты, зашитой в шелковые мешки. С прибавлением ваты оказались ноги и руки, так как подлинных костей было мало. "Чучело" князя, в которое таким образом были помещены подлинные мощи, именно часть черепа и части костей рук и ног, лежало на деревянной настилке, покрытой в несколько рядов тканями... На "чучеле" с боков оказался мешочек шелковый: с костями — мелкими в бумажке, с ароматическими веществами в виде порошка — в другой»⁴⁹.

Разумеется, что здесь же возникла мысль, четко сформулированная С.П. Каблуковым, о необходимости удаления из раки предметов, не имеющих отношения к Александру Невскому, «для уничтожения ненужного и даже кощунственного обмана»⁵⁰. Что же касается происхождения «чучела», то автор дневника выдвинул два предположения на этот счет: либо его «делали с ведома и разрешения Петра I, знавшего и скрывавшего правду», либо «повреждение мощей от пожара заставило других лиц прибегнуть к обману, и Петр I также был обманут ими»⁵¹. С этим мнением согласился и Синод, постановивший 30 июня 1917 г. «произвести переоблачение мощей, т. е. отделить подлинные мощи от инородных предметов»⁵². Это распоряжение, как мы увидим, было выполнено.

Примечания

1. Пештич С.Л. Русская историография XVIII в. Ч. 1. С. 83—84.

2. Рубинштейн Н.Л. Русская историография. С. 104—108.

3. Müller G.-F. Leben des heiligen Alexandri Newsky... S. 281—314.

4. Толочко А.П. «История Российская» Василия Татищева: источники и известия. М.; Киев, 2005. С. 19—20 и сл.

5. Татищев В.Н. Собр. соч. Т. IV. История Российская. Ч. 2. М., 1995. С. 359.

6. См.: Кучкин В.А. О дате рождения Александра Невского // Вопросы истории. 1986. № 2. С. 174—177.

7. Татищев В.Н. Собр. соч. Т. V—VI. История Российская. Ч. 3. С. 40.

8. Толочко А.П. «История Российская» Василия Татищева. С. 20, прим. 12.

9. Татищев В.Н. Собр. соч. Т. V—VI. История Российская. Ч. 3. С. 25.

10. Сиренов А.В. Источники XVI в. о браках Александра Невского. С. 46.

11. Сурмина И.О. Александр Невский в русской дореволюционной историографии. С. 3—17.

12. Шенк Ф.Б. Александр Невский в русской культурной памяти... С. 149—160. В работе Ф.Б. Шенка приведены и результаты анализа школьных учебников, выходивших в XIX — начале XX вв. (Там же. С. 197—204).

13. Абраменко В.А. Образ Великого Новгорода в общественной мысли России (XVIII — начало XX вв.): дисс. ... канд. ист. наук. Ростов-на-Дону, 2010. С. 46—47, 102—105, 135—137, 165—166, 232.

14. Шенк Ф.Б. Александр Невский в русской культурной памяти... С. 158.

15. Там же. С. 179.

16. Шенк Ф.Б. Александр Невский в русской культурной памяти... С. 179—180.

17. Карамзин Н.М. История Государства Российского: В 12 т. Т. 2—3. М., 1991. С. 484—486.

18. Шенк Ф.Б. Александр Невский в русской культурной памяти... С. 188.

19. Караев Г.Н. К вопросу о месте Ледового побоища 1242 г. // Труды комплексной экспедиции по уточнению места Ледового побоища / Отв. ред. Г.Н. Караев. Л., 1966. С. 7—9.

20. Иродионов П. Исторические, географические и политические известия, до города Торопца и его округи касающиеся. СПб., 1778. С. 16; Семевский М.И. Торопец, уездный город Псковской губернии. 1016—1864 гг. СПб., 1864. С. 6, прим.

21. См.: Сиренов А.В. Легенда о Торопецкой иконе Богоматери // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 2. История. 2009. Вып. 1. С. 3—11.

22. Смирнов М.И. Переславль-Залесский. Его прошлое и настоящее. М., 1911. С. 7.

23. Историко-статистические сведения о Петербургской епархии. Вып. 2. СПб., 1871. С. 84—85.

24. Староладожский Николаевский монастырь. СПб., 1862. С. 2—3.

25. Михайлова И.Б. Александр Невский и политика создания единого государства в Северной Руси // Князь Александр Невский. Материалы научно-практических конференций 1989 и 1994 гг. С. 17.

26. Данная реконструкция происхождения легенды была воспроизведена Р.А. Соколовым на Научно-практической конференции, посвященной 550-летию подписания Яжелбицкого мира. Там же директор Национального парка «Валдайский» Г.М. Жданов представил план восстановления храма Александра Невского и объектов культурного наследия на территории парка в целом (см.: Соколов Р.А. 1) Яжелбицкий договор 1456 г. // Яжелбицкий мир (Материалы научно-практической конференции, посвященной 550-летию подписания Яжелбицкого мира). Валдай, 2006. С. 21; 2) Научно-практическая конференция, посвященная 550-летию подписания Яжелбицкого мира (16 марта 2006 г., г. Валдай) // Вестник СПбГУ. Сер. 2: История. 2006. Вып. 4. С. 339—340).

27. Подробно о строительстве и освящении собора см.: Рункевич Г.С. Александро-Невская лавра. 1713—1913. С. 712—724.

28. Абраменко В.А. Образ Великого Новгорода в общественной мысли России... С. 84—85.

29. Рябов А. Святой благоверный великий князь Александр Ярославич Невский. Нижний Новгород, 2007. С. 61.

30. См.: Григорий Угрюмов. 1764—1823. Каталог выставки. СПб., 2014. С. 20—21, № 3; С. 42—43, № 21.

31. Рункевич Г.С. Александро-Невская лавра. 1713—1913. С. 726.

32. Сборник материалов для истории Императорской С.-Петербургской академии художеств за сто лет ее существования / Под ред. П.Н. Петрова. [Ч. 1.] СПб., 1864. С. 333.

33. Мей Л.А. Александр Невский // Великий князь Александр Невский. Русь, Орда и Запад в эпоху Александра Невского. Земное и небесное в посмертной биографии Александра Невского. Два подвига Александра Невского / Сост. А.Ю. Карпова. М., 2002. С. 260—266; Майков А.Н. В Городце в 1263 г. // Там же. С. 267—269.

34. Федотов А. С. Храмы во имя святого благоверного великого князя Александра Невского в XIX—XX вв. Хроника возведения, заказчики и стили // Петербургские чтения-97. Петербург и Россия. СПб., 1997. С. 146 и др.; Рябов А. Святой благоверный великий князь Александр Ярославич Невский. С. 78—99.

35. Иерон (Васильев), архим. Воспоминание архимандрита Нерона о посещении государем императором Александром III с августейшей семьей монастыря «Новый Афон» в 1888 г. СПб., 1906. С. 9.

36. Рябов А. Святой благоверный великий князь Александр Ярославич Невский. С. 68—69.

37. Сушко А.М. Путеводитель. Усть-Ижора. С. 224.

38. Федотов Г.П. Святые Древней Руси. Ростов-на-Дону, 1999. С. 113.

39. См.: Уортман Р.С. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии. Т. I: От Петра Великого до смерти Николая I. М., 2004. С. 302—303.

40. Там же. С. 454—455.

41. Абраменко В.А. Образ Великого Новгорода в общественной мысли России. С. 150—152.

42. Выскочков В.Л. Император Николай I: Человек и государь. СПб., 2001. С. 155.

43. Климов П.Ю. Св. Александр Невский в русской церковно-монументальной живописи второй половины XIX — начала XX в. (Г.И. Семирадский, В.М. Васнецов, М.В. Нестеров) // Князь Александр Невский и его эпоха. Исследования и материалы. С. 95—97.

44. Там же. С. 99. Георгий Александрович скончался в 1899 г., через год после освящения храма в Абастумани. М, В. Нестеров работал над росписями в 1902—1904 гг.

45. ПСЗ. Т. XXIV. С 6 ноября 1796 г. по 1798 г. СПб., 1830. С. 821.

46. Рункевич Г.С. Александро-Невская лавра. 1713—1913. С. 814, 997.

47. Стецюра Т.Д. Почитание святого благоверного князя Александра Невского царями и императорами династии Романовых // «Александр Невский на страже Отечества». 770-летие Ледового побоища. Материалы III Международных Александро-Невских чтений 18—19 апреля 2012 г. Псков, 2012. С. 186.

48. Романов А. Как мы вскрывали // Красная газета. 1922. 13мая.

49. Отдел рукописей Российской Национальной библиотеки. Ф. 322 (Каблуков Сергей Павлович). Д. 45. Дневник 1917 г. Л. 394—396.

50. Там же. Л. 397.

51. Там же. Л. 399.

52. Там же. Л. 402.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница