Династия Рюриковичей и христианизация Руси

Апостолу Иоанну на острове Патмос около 90 г. был открыт Апокалипсис. Предсказания Спасителя касаются в основном трех эпох, символически обозначенными церквями Асийскими: Ефесской, Смирнской (мученической) и последней — Лаодикийской. Четвертая эпоха символизирована Фиатирской церковью. «Фиатирская эпоха вызывает высокие похвалы Божии. "Знаю, — сказано ей, — твои дела, и любовь, и служение, и веру, и терпение твое, и то, что последние дела твои больше первых (Откр. 2:19)... В Фиатирскую эпоху явилась и Россия как христианская страна, принявши очень деятельное участие в пасении язычников "жезлом железным"».

И в этой связи совершенно невозможно обойти вниманием и еще одно деяние Александра, которое не нашло отражения в его Житии, которое не упоминается в летописных сводах, но от этого не становится маловажным. Одним из первых на этот факт биографии Невского, который реконструируется из сопоставления археологического материала и анализа политического противостояния Немецкого ордена и Новгорода, обратил внимание известный отечественный историк и археолог Е.А. Рябинин.

В середине XIII века средневековое финское племя водь, населявшее Новгородско-Ливонское пограничье на правом берегу реки Наровы, ранее рассыпавшее кремированные останки усопших на поверхности земли, переходит довольно резко к захоронению несожженных трупов в могильных ямах. Ранее могилы води отличались незначительной глубиной и слегка присыпались грунтом. Столь резкая перемена погребального обряда никак не могла возникнуть из внутренних причин. Здесь явно просматривается внешнее воздействие. При исследовании курганных кладбищ, сопоставляя найденные материалы с данными письменных источников, посвященных более поздним сведениям о погостах и христианских кладбищах, Рябинин четко определил время ускоренной христианизации води в 30—40-х гг. XIII века. Напомним, что, когда Александр Ярославич в 1241 г. отбил у немцев крепость Копорье, он повесил «переветников» вожан и чудцю. Речь может идти не только о политическом предательстве подданных, но и об отпадении части крещеных угро-финнов из православия в латинство. Из ливонских хроник нам хорошо известно, что крестоносная экспансия в Прибалтике сопровождалась насильственным крещением финнов и балтов в католическую веру. Этому процессу надо было дать «симметричный» ответ, особенно когда обрисовалась новая тенденция в рядах финской и балтской аристократии — по своей воле, без внешнего понуждения, креститься у латинян и переходить под юрисдикцию рижского епископа в ожидании политических и экономических дивидендов.

Безусловно, и это важно отметить, мирное крещение корел отцом Александра Невского князем Ярославом незамедлительно принесло свои положительные плоды. Корелы оставались верными русской государственности и Церкви на протяжении всей своей истории. Не случайно именно этот путь был избран Александром Ярославичем Невским на землях финских племен ижора и водь. Необходимо отметить, что крещение Ярославом корел в 1227 году остановило крестоносную экспансию шведов на западной границе этого племени. «Князь Ярослав Всеволодовичь пославъ крести множество корелъ, мало не все люди», — сообщает русская летопись. Крещение води и ижоры при Александре Невском на века определило границу Руси с Ливонией и Эстляндией. Конечно, православие не могло сразу и коренным образом изменить языческое мировоззрение финнов. Но определенные успехи христианизации, причем мирной, видны из смены погребального обряда, подчеркнем важнейшего обряда, в религиозной жизни и религиозных взглядах народов. Роль Александра в крещении Северо-Западного края еще ждет своего исследования. Однако сам акт крещения и возведения из тьмы паганизма к свету христианской веры финских народов есть с религиозной точки зрения деяние, сопоставимое с равноапостольской просветительской деятельностью, и достаточно странно, почему этот факт не нашел должного отражения в Житии князя Александра. Первое, что приходит на ум для оправдания нашего древнего агиографа, — это мысль, что для конца XIII века этот акт крещения, возможно, еще не выглядел необратимым, тем более что финские народы показали свою малую восприимчивость к христианской проповеди и демонстрировали свою стойкую приверженность примитивной магии и язычеству.

Однако время показало, что и это деяние Невского героя осталось незыблемым памятником его святости и политической прозорливости в веках.

Учитывая этот поразительный факт биографии князя, мы не можем не сказать здесь и о той уникальной роли рода Рюриковичей в крещении Руси, а в итоге и в нашем личном спасении, рода, из которого происходит святой князь Александр Ярославич. Эту роль князей Рюриковичей невозможно переоценить. Именно инициатива князей, их последовательная политика в этом направлении в кратчайший срок сделали огромное Русское государство христианским.

Безусловно, нельзя серьезно говорить о моментальном крещении всей Руси. Процесс этот растянулся в некоторых местах до XII столетия. Но факт остается фактом: уже в XI веке Русь стала достойной наследницей Византии и самым культурным государством Европы после своей крестной матери — Ромейской империи греков.

Интересно, что в истории христианизации Руси есть один загадочный факт. Дело в том, что наши первые святые княгиня Ольга и ее внук, креститель Руси, Владимир — уроженцы Псковской земли. Наверное, было бы логично ожидать, что инициатива христианизации восточного славянства должна принадлежать землям Руси, наиболее близко расположенным к Византии. И тем не менее свет Христов воссиял для нас с Псковской земли, где некогда для святой Ольги просияли с северных небес три Божественных луча, упав на то самое место, где теперь красуется величественный Троицкий собор Псковского Крома, а ранее на его месте стоял древнейший деревянный храм, впервые посвященный на Руси Святой Троице.

Вероятно, не случайным стал и тот исторический факт, что подвиги Александра Невского, его ратные победы и дипломатические успехи все связаны именно с Новгородско-Псковскими землями. Именно тут, на этих северных землях, расцвел его гений. Тут блеснул современникам и потомкам первый луч его святости.

Наверное, уместно отметить и еще один важный момент, который ускользает от внимания современников. Дело в том, что христианство на Руси изначально было по своей социальной составляющей «аристократическим» явлением. Лик древнерусского православия — это лик воина, закованного в броню. Женское лицо сегодняшней православной религиозности совершенно неверно отражает лик изначальной христианской традиции на Руси, особенно в момент, когда она укоренялась на просторах Восточной Европы. Своеобразный «аристократизм» православия связан и с его первыми носителями, коими были князья и их дружинники. Именно аристократия Древней Руси дала нам первых монахов и летописцев, первых строителей храмов и проповедников. И долго, очень долго свет Христов спускался в «народную толщу», показавшую упорную приверженность дохристианской религиозности, связанной с магией и суевериями. Эти глубинные языческие народные пережитки и сейчас ошибочно воспринимаются как отличительная черта русской православной религиозности вообще. Именно поэтому сегодня в сфере религиозного просвещения народа необходимо пристальное внимание уделить тому роду, из которого вышел святой Александр Невский, и сказать о сугубых заслугах не простонародья, а именно аристократии восточного славянства в деле христианизации Русского государства. Через призму этого несомненного факта, через призму уникальной роли потомков князя Рюрика в истории Вселенской церкви мы должны изучать отечественную историю и узреть подлинный исторический лик русского православия, который ускользает от современника ввиду трагических событий ушедшего века и укоренения определенных негативных тенденций в восприятии христианского наследия в современном российском обществе. Вклад дружинной Руси в дело крещения русского народа определил на века и характер русской религиозности, имевшей определенный воинский, ратный аспект. В свете этого святость князя Александра, воина и политика, уже не может казаться чем-то странным и чуждым христианской духовной традиции вообще и особенно на Руси. Первыми активными христианами были именно ратные люди. Характерный пример тому можем заимствовать из Татищевской летописи, где описывается крещение новгородцев. Воеводы князя Владимира, Путята и Добрыня, принудили непокорный Новгород принять христианство и низринули идола Перуна с помощью ростовских дружинников, которых невозможно, по логике вещей, не принять за первую христианскую дружину. Здесь мы сталкиваемся с тем, что еще одним древнейшим ядром христианства на Руси были опять же северные Ростово-Суздальские земли, ставшие родиной для князя Александра. Ростовцы уже были христианами, когда славный Новгород в лице своей языческой аристократии противился крещению.

Именно в свете мужественных черт древнерусского христианства мы можем увидеть без искажений облик князя Александра, равно как и его державных предков и потомков. И этот непреложный факт необходимо донести до сегодняшнего русского человека, особенно до русской молодежи, искушаемой неопаганизмом, эксплуатирующим беззастенчиво воинскую тему, столь близкую сердцу здорового молодого поколения, и отказывающим в этом истинным наследникам русской воинской традиции — православным христианам, духовным наследникам и духовным дружинникам святого Александра Невского. Термин «неопаганизм» автор не случайно использует вместо термина «неоязычество». Дело в том, что паганизм этимологически восходит к понятию «деревенщина», темный, непросвещенный, суеверный человек, что и предопределило его бытование на территории Римской империи для обозначения широких слоев простонародья, не готовых принять христианскую веру в силу своей природной ограниченности. Нельзя забывать, что христианство, по природе своей и вопреки мнению сегодняшнего человека, есть религия в определенном смысле элитарная, чья «демократичность» носит видимый и поверхностный характер. Интеллектуально наследие православие — это все лучшее, что донесла и передала в Церковь древнегреческая философская мысль. Не случайно в православии чтутся «внешние» философы, чьи изображения мы можем видеть в древних кремлевских соборах. Таким образом, христианство требовало от своих последователей определенного интеллектуального уровня, который должен был быть очень высок.

Говоря о первых христианах, мы часто забываем подчеркнуть тот факт, что первые мученики и святые в большинстве своем принадлежали к знатным римским семьям. Утверждение учебников истории советского периода о том, что христианство было изначально религией рабов, а потом подхвачено аристократией с единственной целью — удерживать в повиновении тех же рабов, есть грубая ложь. Совершенно невозможно представить, как могли рабовладельцы тысячелетия обходиться без христианства для удерживания рабов в повиновении. И как обошлись вообще без христианства рабовладельцы азиатских и американских исторических цивилизаций? И как же так сложилось, что не успели аристократы освоить христианскую веру для своих неблаговидных рабовладельческих целей, как тут же началась эпоха феодализма, отменившая, как нас учат, античное рабовладение?

И всей этой чепухой до сих пор заполнены исторические учебники для школьников и студентов. До сих пор современному человеку трудно свыкнуться с мыслью, что изначально христианство было религией аристократов, воинов и интеллектуалов! Не случайно в древнем христианстве существовали определенные ступени «посвятительного» характера. В качестве уже ничего не значащего элемента этой древней практики поэтапного вхождения человека в Церковь необходимо указать на сохранение современной литургической практикой возгласа, когда оглашенным предлагается покинуть храм и после их «предполагаемого» ухода начинается литургия верных.

Мы в полной уверенности теперь считаем себя именно последними и не покидаем стены храма, не удаляемся в притвор. Но так было не всегда. И верными могли стать далеко не все желающие или не желающие того вовсе, как это происходит в современной церковной практике.

Наверное, нелишним будет отметить тот несомненный психологический факт, что нечто малодоступное и ценится человеком значительно больше. Достаточно было перевести литургию во французской католической церкви с непонятной для прихожан древней латыни на всем понятный современный французский язык, как французы ушли из Церкви вообще. Упала тайная завеса, все стало доступным и бытовым. Прелаты заговорили с Богом на языке кофейни и овощного рынка. Простота и демократичность убили трепетную веру. Простота и обыденность, интеллектуальный минимализм современной церковной практики делают Церковь и для современной русской молодежи непривлекательной. Дух времени возвращает нас к первым векам становления русской христианской государственности, когда государи держали в одной руке крест, а в другой — меч.

Именно поэтому сейчас нам необходимо хотя бы осознать «элитарные» истоки нашей православной веры, ее древний, дружинный аристократизм, тот аристократизм, который, понятый не только в социальном, а и в духовном смысле, может раскрыть перед нами истинные страницы отечественной истории, где во главе Святой Руси стоит святой род потомков Рюрика, а за ним по пути святости идут представители дружинного слоя, из потомков которых поставляются митрополиты Киевские и всея Руси.

Мы не должны забывать и того важнейшего факта нашей истории, что вхождение Руси в Церковь состоялось всецело государственно. Иными словами, государство целиком, как институт власти в лице великого князя, его дружины вошли в Церковь, сделав само государство на Руси церковным. Так родилась подлинно Святая Русь, где четкие границы между Церковью и государством невозможно определить. Как только они стали четко прорисовываться, так процесс гибели государства и падения отечественной Церкви стал необратим.

Святая Русь — дело святого Владимира и его святых потомков, где князь Александр Невский занимает особое, исключительное место. Так династически и государственно было положено основание не просто святости на Руси, но Святой Руси как феномену мировой истории.

Действительно, нельзя не удивляться тому факту, что династия Рюриковичей есть небывалый в истории человечества феномен правящего дома, давшего Вселенской церкви самый большой сонм святых, относящихся к одному роду. От доброго рода и корня, от любви и благочестия родителей рождаются и дети святы. Об отце Александра Невского нами было уже сказано достаточно выше. Как говорится, древо познается по плодам. От святого корня святого Владимира родился Александр Ярославич. Святость князя и его предка нашла достойное продолжение в его потомках, в первую очередь в его сыне Данииле Московском, в его праправнуке Дмитрии Донском и в его потомке царевиче Дмитрии, завершившем своей мученической кончиной царственную линию потомков Владимира Мономаха и Александра Невского на московском престоле. Род Рюрика — это действительно феномен уникальнейший в мировой истории, нами, неблагодарными потомками, по достоинству до наших дней не оцененный.

Заканчивая разговор о родовой святости потомков Рюрика, мы не вправе забыть и еще одно поистине святое для русского человека имя, которое хотя и не значится в святцах, на века стало для нас путеводной звездой.

Речь идет об исторической роли в нашей истории князя Дмитрия Пожарского, которую он сыграл в деле спасения православного Отечества в Смутное время. Князь Пожарский не был святым, но его жизнь стала тяжелейшим подвигом во имя Отечества, подвигом веры и верности национальным святыням. В князе Пожарском было спасено русское имя и русская честь от поругания иноземцами и доморощенными ворами и воренками. И только политический компромисс русской аристократии того периода стал преградой на пути к престолу царскому новой ветви древних Рюриковичей, в лице славного князя Пожарского. Нравственная чистота князя, к сожалению, в глазах тех, кто метался от поляков к Тушинскому вору и обратно, присягал Василию Шуйскому, королевичу Владиславу, стала «отрицательным политическим капиталом».

Как мы уже указали выше, конец династии Рюриковичей отмечен царствованием блаженного царя Феодора, на котором благодать Святого Духа несомненно почивала. Трагическая смерть святого царевича Димитрия от руки коварного и до сих пор неизвестного убийцы пресекла эту поистине святую, царскую линию славного рода потомков князя варяжского Рюрика.

Князья этого дома построили ту Россию, которую мы знаем и любим. Они были заказчиками прекрасных храмов, собирателями православных святынь. Жизнь и деятельность многих Рюриковичей связана с реликвиями нашей веры, с чудотворными иконами. Святой Андрей Боголюбский неразрывно связан в русской истории с палладиумом российской государственности — чудотворным образом Владимирской Богоматери. Чудотворная Толгская икона Богородицы стала хранительницей ярославских князей.

Рюриковичи были не только политическим стержнем Древнерусского государства, но и, что не менее важно, духовным стержнем Святой Руси. Рядом с князьями, их духовными собеседниками и наставниками встают святые монахи-подвижники: Антоний и Феодосий Печерские, Сергий Радонежский — украшение Русской и Вселенской церквей.

Вслед за Рюриковичами сербские Неманичи дали большой сонм православных святых, относящихся к одному роду, занимая в этом ряду второе, но не менее выдающееся место. Этот род особо был почтен православным верующим сердцем Сербии в момент краха национальной государственности. Почитание святых Неманичей помогло сербам пережить темные века османского владычества. Современное почитание Рюриковичей, уверен, придаст мощный духовный импульс возрождению истинной России, которая не может быть ничем иным, как святой Русью. В этой связи разработка иконографии древа святых Рюрикова дома есть важнейшая задача нашей современной церковной жизни. Это было бы достойным актом прославления тех, кто уже прославлен Свыше. Но так как церковная традиция не терпит мирской суетливой новизны, а стоит на твердых принципах канонического прецедента, то для нас имеет принципиальное значение создание подобного иконографического образа в Сербии в XIV столетии, известном как древо Неманичей, изображающего всех святых этого рода как ветвь одного древа. Древо Неманичей своим священным прообразом имеет древо Иессеево.

Родословная Господа нашего Иисуса Христа берет начало от пророка Иессея. Сам иконографический образ своим священным первообразом имеет пророчество Исаии: «И произойдет отрасль от корня Иессеева, и ветвь произойдет от корня его» (Ис. 11:1). На основе этого текста сформировался образ спящего Иессея, из груди которого вырастает дерево. На ветвях «древа Иессея» изображались предки Богородицы и Христа, а по бокам его — пророки и патриархи.

Родословие Спасителя подробно изложено евангелистом Матфеем. «Итак всех родов от Авраама до Давида четырнадцать родов; и от Давида до переселения в Вавилон четырнадцать родов; от переселения в Вавилон до Христа четырнадцать родов» (Мф. 1: 16—17).

Другим первоисточником для возможного составления древа Рюриковичей могла бы стать икона «Похвала Пресвятой Богородице». С 1926 г. икона находится в собрании Ростовского музея-заповедника, в реставрационных мастерских. На иконе, в нижней части композиции, изображено здание Успенского собора Киево-Печерского монастыря с растущей из его центрального купола лозой с ветвями, бутонами, цветами и листвой. В ветвях вьющейся лозы в чашечках изображены десять полуфигур печерских чудотворцев. Преподобные в молитвенных позах обращены к центру композиции. Над каждым святым в розовом картуше надписано его имя. Слева на иконе представлены святые: Прохор, Исакий-затворник, игумен Никон, Моисей Угрии и Афанасий, справа — Никита, епископ Новгородский, Иоанн Многострадальный, игумен Стефан, Никола Святоша и святой иконописец Алипий. В центре, в чашечке цветка, над куполом Печерской церкви, у основания древа, помещен образ Богоматери «Воплощение» с благословляющем Младенцем Христом. Вверху композиции изображен Бог Саваоф, благословляющий двумя руками, как Великий Архиерей. В облаках парит голубь — символ Святого Духа. Справа и слева от храма стоят основатели обители и ее первые игумены: святые Антоний и Феодосий Печерские. На верхнем поле иконы надпись: «Похвала Пресвятой Богородице Печерским чудотворцам».

Еще ближе по замыслу к образу иконы «Древо Неманичей» является древо Иессеево на стенах Царского храма Московского Кремля.

На сводах галерей Благовещенского собора расположена библейская родословная Христа, о которой мы указали выше. В эту композицию включены фигуры ветхозаветных пророков и античных философов: Плутарха, Гомера, Вергилия. Рядом на лопатках собора изображены первые московские князья, что выражало идею избранности московского правящего дома и подтверждало их неоспоримые права на царский титул. Эта же идея нашла свое воплощение и в росписи центральной части собора. На столпах храма представлено родословное древо московских государей: великие московские князья, креститель Руси князь Владимир, святая Ольга, византийский император Константин и его мать Елена. Так определялось традиционным средневековым сознанием православного человека место Руси и ее правящего дома в потоке общехристианской и, шире, общемировой истории.

Таким образом, канонические иконографические формы к созданию единой по замыслу иконы святых Рюрикова дома фактически сложились еще в русском Средневековье и не могут рассматриваться как неоправданный церковный модернизм. Такой иконографический образ наглядно представлял бы единство и преемственность традиции православного благочестия святых князей и княгинь, связал бы в русском современном религиозном сознании в единую цепь исторической преемственности святых вождей русского народа, единой династии, объединивших навеки земли Руси Малой, Белой и Великой, издревле населенной единым русским народом, своим христианским подвигом создавшим святыню мировой истории — Святую Русь. И центром этой композиции по праву стали бы креститель Руси Владимир и его славный потомок Александр Ярославич Невский!

Говоря об Александре как о самом ярком представителе рода Рюриковичей, мы должны еще раз подчеркнуть особые заслуги древнерусских князей в деле распространения христианства, и не только в среде русских племен, а также их великую заслугу в этногенезе древнерусского народа.

Поняв этот «механизм» воздействия верховной княжеской власти на племена, которые в реторте истории переплавляются в народ, мы поймем поистине выдающуюся роль Александра в этногенезе великорусского племени. Мы отдадим должное его заслугам, которые заложили нерушимый фундамент нашей этнической консолидации как великоруссов. Его верность православию укрепила и обновила верность народу династии Рюрика и Мономаха, которая еще со времен Владимира Крестителя воспринималась как главный проводник разрозненных славянских племен не только к истинному Богу, но и к национальному единству, которому династия Рюрика была верным гарантом. Династия оказалась навечно сопряжена с духовным и этническим лицом древнерусского этноса, вывела его из кризиса татарщины и дала народу новый духовный импульс, предопределенный деяниями и выбором духовного и политического пути святым Александром, сделанным для себя, династии и народа в единстве его поколений, живших тогда и будущих.

«...Потомки Рюрика в глазах населения имели некоторые сакральные свойства. Во всяком случае, мысли выбрать князя из среды своих собратьев у простых вечников никогда не возникало. (Единственное исключение имело место в Галиче, но "узурпировавший" княжеские права боярин Владислав не смог долго удержать власть.)».

Мы можем констатировать факт, что далеко не случайно этот вопиющий в истории домонгольской Руси прецедент имел место именно в Галицкой Руси. Сама эта «аномалия» — характерный признак того, что земли эти в определенном смысле имели ряд политических особенностей, которые отличали их от остальной Руси. Другим таким «аномальным» регионом древнерусского государственного пространства с древних пор была Полоцкая земля. Закономерно, что именно в этих княжествах в итоге вокняжились нерусские династии. И все-таки христианизация общерусского пространства, проведенная династией Рюриковичей не позволила даже этим проблемным регионам полностью оторваться от Русского мира, вопреки многовековому чужеземному рабству и духовной агрессии Запада. Христианизация Руси заложила основы ее нерушимого «цивилизационного кода», выражаясь современным языком.

«Христианизация эффективно способствовала распаду родовых общин и образованию на их месте древнерусской народности. Сразу после крещения страны, когда появилась здесь письменность со свитой искусств и пошло связанное с этим изменение "надсознания"... инициатор христианизации страны, княжеский род, принадлежность к которому давала право на власть, в наибольшей мере сумел связать культ Вечности со своим языческим родовым культом. Процесс слияния родов и племен в один народ не коснулся этого рода, княжеского, правящего, — того самого, от которого исходила инициатива христианизации и принадлежность к которому давала право на власть. Подвластность этому роду была тем началом, по отношению к которому христианская вера оказалась дополнительным принципом этнической интеграции. Признать власть рода русских князей и верить в Христа-Бога и означало теперь быть "русьским". Так что отданным Владимиром учиться грамоте молодым людям было гораздо труднее, нежели князьям, оставаться членами своего рода-племени, становясь богоспасаемыми индивидуумами. Для рода-племени они умирали, потому матери и оплакивали их как покойников. Но умирали племена — рождался народ. Как писал апостол Петр принявшим христианство людям о них самих: "Некогда не народ, а ныне народ Божий, некогда непомилованные, а ныне помилованы" (1 Петр. 2:10). Начавшееся с христианизацией чудо этногенеза — в истории очень нечастое (как, впрочем, и христианизация целой страны)! — было прекрасно видно его современникам, в том числе пишущим, — и митрополиту Илариону, вознесшему около середины XI в. "молитву къ Богу от всея земля нашеа", подразумевая под "землей" народ, "стадо, еже ново начать пасти", и киевскому летописцу, задавшемуся вопросом: "Откуду есть пошла Руская земля... и откуду Руская земля стала есть". Будучи утверждено в многоплеменной стране, христианство воздвигло здесь новое, вертикальное, как мачта, общественное духовное измерение — вектор, указывающий на непреходящее Царствие Небесное, вводящее ум "въ обновление пакибытия, въ жизнь вечную". Если прежде человек был здесь, на земле будущей Руси, продолжателем рода, крови предков, Прошлым-в-настоящем, то теперь он обретал новое качество, становясь, следом за Богочеловеком Христом, также Вечностью-в-настоящем, земным гражданином Царствия Небесного. Именно "вечностная" культура в рамках одной княжеской власти, как в котле, сварила множество племен и родов в русский народ. Вполне уверенно можно сказать, что русские — народ, порожденный "Новым Договором" — Новым Заветом с Богом, подобно тому как евреи — народ, порожденный "Старым Договором" с Богом — Ветхим Заветом».

Подтверждение этого договора русского народа в верности Истине главного представителя той династии, которой он оставался исторически верен, Александра Ярославича Невского позволило этому народу пережить татарский разгром и вступить в новую фазу своей исторической миссии — народа Божия, в фазу великорусской политической истории, ставшей островком и одновременно очагом нового расцвета единой русской православной государственности, вновь объединившей под одной династической и государственной «крышей» три ветви русского народа: великорусской, малорусской и белорусской.

«Конечно, это обозначает богоизбранность русских, но — в отличие от евреев — не исключительную, не по крови, потому что точно таким же, в принципе, был, насколько мы можем себе представить, этногенез англичан, французов, болгар, поляков, — всех народов, родившихся вследствие христианизации их стран. Здесь опять можно воспользоваться словами митрополита Илариона: "Христианыихъ же спасение благо и щедро, простирался на вся края земленыа (...) Вера бо благодетъная по всей земли простреся и до нашего языка рукааго доиде. (...) И уже не идолослужителе зовемся, нъ христианин, не еще безнадежници, нъ уповающее въ жизнь вечную". Войдя в духовный мир страны как ориентир культуры, Вечность и в этом случае, как и во всех ему подобных, принялась сплавлять пестрейший конгломерат "неслиянных" племен воедино. В таких случаях, несомненно, происходит то, что Л.Н. Гумилев назвал пассионарным толчком — энергетическим импульсом, "приводящим к возникновению новых этнических систем"».

«Сутью содержания всех богослужебных книг и находящихся в них произведений при всем их жанровом разнообразии всегда является Вечность-в-настоящем. Но что заслуживает внимания в богослужебных произведениях, написанных на Руси в XI—XII вв., это хорошо различимая в них "прошлостная" составляющая: наряду с культивируемой Вечностью там присутствует, хотя и на втором плане, культивируемое Прошлое. Это мы видим и в первой известной нам русской церковной проповеди — в уже цитированном "Слове о Законе и Благодати" митрополита Илариона: наряду с историософией — разъяснением того, что иудейский Закон и славянское язычество уступили на Руси место христианской благодати, — особое внимание Иларион сосредоточивает на ипостаси-личности Иисуса Христа, показывая, что в ней — как и доказывал, борясь с монофелитством, преп. Максим Исповедник, — сочетаются "Божество и человечество", Вечность и настоящее: "...яко человекъ възлеже въ яслехъ, и яко Богъ от вълхвъ дары и поклонение приятъ; яко человекъ бежааша въ Египетъ, и яко Богу рукотворениа египетъскаа поклонишася; (...) яко человекъ по Лазари прослезися, и яко Богъ въскреси и от мертвыихъ; (...) яко человекъ распятъ бысть и яко Богъ своею властию съпропятааго с Нимъ въпусти въ рай..." Историософия и богословие, "горизонтальная" и "вертикальная" оси проповеди мудрого Илариона, типичны и общи для христианской мысли всех стран и Церквей. Типологически общим представляется и прославление равноапостольного инициатора крещения страны, князя Владимира, обращаясь к которому Иларион называет его: "Подобниче великааго Коньстантина, равноумне, равнохристолюбче". А вот теперь обратим внимание на особенную, русскую, "составляющую" мышления Илариона — на объяснение того, почему князь Владимир смог совершить такое великое дело: "Похвалимъ же и мы по силе нашей малыими похвалами велика и дивнаа сътворшааго нашего учителя и наставника, великааго кагана нашеа земли Володимера, вънука старааго Игоря, сына же славнааго Святослава, иже въ своа лета владычествующее, мужествомъ же и храборъством прослуша въ странахъ многах, и победами и крепостию поминаются ныне и словут. Не в худе бо и неведомее земли владычьствоваша, нъ въ Руське, яже ведома и слышима есть всеми четырьми конци земли. Сий славный от славныихъ рожься, благороденъ от благородныих, каганъ нашь Влодимер..." Это — объясняющая величие Владимира похвала его роду, роду княжескому. В церковной проповеди, какой является "Слово" митр. И Лариона, она занимает относительно небольшое место, но хорошо заметна и очень важна. К вертикальной доминанте, направленной на Вечность, мы должны мысленно добавить вектор второго порядка, направленный на Прошлое; и равнодействующая стрелка Сознание окажется слегка отклонившейся в его сторону».

«Смелый нарушитель родовых норм, монах Феодосий, говорит князю как о законе о необходимости подчинения младшего брата старшему как отцу! В том же духе была сделана запись об этом событии в летописи: "А Святославъ седее в Киеве, прогнавъ брата своего, преступивъ заповедь отьню, паче же Божию". Так сама "растворительница родов", Церковь, стала, как видим, прилагать усилия, чтобы оградить правящий род от общей эрозии родовых устоев. Канонизацией в качестве святых мучеников князей-братьев Бориса и Глеба, отказавшихся от сопротивления их старшему брату и убийце Святополку (1015 г.), она освятила безусловное подчинение старшему в княжеском роде, даже если этот старший — злодей: образцовая для христиан кротость совпала в их поведении с самоотверженной верностью родовой этике. С этой канонизацией связано появление целого ряда литературных произведений, в которых влияния поэтики устной словесности вовсе не заметно, но хорошо видно стремление новыми средствами поддержать в княжеской среде старые нормы. Монах Нестор в Киево-Печерском монастыре преп. Феодосия написал "Чтение" о Борисе и Глебе, где, как отмечает Д.С. Лихачев, в его интерпретации эти княжичи-мученики "подали своей смертью всем русским князьям пример братской любви и покорности". Их устами провозглашен принцип старшинства: "Не отъиду, ни отбежю от места сего, ни паки супротивлюся брату своему, старейшему сущю", — говорит Борис; "Ни пакы смею противитися старейшему брату", — вновь и вновь повторяет Борис". И в летописи Борис на предложение дружины сесть в Киеве на освободившемся отцовском столе отвечает: "Не буди то мне вьзняти рукы на брата на старейшаго. Аще отець ми умре, то сей ми будетъ въ отца место"; и в Житии, носящем название "Сказание, и страсть, и похвала святую мученику Бориса и Глеба", Борис говорит: "Се да иду къ брату моему и реку: Ты ми буди отьць, ти ми братъ и старей чьто ми велиши, господине мой?" Естественным образом всю историю Древней Руси, покуда не прервется род правителей-Рюриковичей, святые братья-княжичи Борис и Глеб пребудут радетелями этого своего княжеского рода, помощниками своим родным: именно как "сродникам", борющимся с иноплеменниками, они помогут свыше и Александру Невскому в битве на Неве со шведами, и Дмитрию Донскому в битве на Куликовом поле с Мамаем, и Иоанну Грозному при взятии Казани. Значит, даже в глазах авангарда в деле переориентации страны на Вечность верность Прошлому в сфере княжеского права осталась священным законом».

Далее мы приводим цитату, которая ставит на прочный фундамент нами постулированную мысль о том, что идея «Третьего Рима» зародилась на Русской земле задолго до ее официальной письменной фиксации в посланиях Мисюря Мунехина великому князю Василию Иоанновичу.

Сознание временности "временных" лет проявляется и в схожем названии Новгородской 1-й летописи (младшего извода): «Временник, еже нарицается летописание князей и земля Руския, и како избра Богъ страну нашу на последнее время...» Идея избранности уже прозвучала! И прозвучала как соборное сознание всего русского народа, а не домысел книжника-одиночки.

«Как эпос по большей части — собственность всего кровно-культурно-родственного коллектива, так и летопись — собственность вероисповедно-родственного, одну княжескую или царскую кровь чтущего народа».

Эта же идея воплощалась в домонгольской Руси и в памятниках зодчества.

«Говоря о программе богатейшего скульптурного убранства Дмитриевского собора во Владимире, О.М. Иоаннисян показывает, что ее вдохновитель был носителем очень амбициозной и откровенно имперской идеологии. Вне всякого сомнения, во время создания Дмитриевского собора таким во Владимире был только один человек — сам князь Всеволод Юрьевич Большое Гнездо... Основной смысл программы скульптурного убранства владимирских построек, возведенных как Андреем Боголюбским, так и Всеволодом Большое Гнездо, сводится, — полагает исследователь, — к идее прославления единодержавной власти князя...»

Идея самодержавия, пришедшая из Византии, с самого начала своего бытования была сопряжена с избранностью русского народа стать последней христианской империей! Казалось бы, после татарского нашествия такие воззрения должны были кануть в Лету за отсутствием исторической перспективы действительно воплотить имперские чаяния на Руси в жизнь. Русь была растерзана и оказалась в кольце злейших врагов.

«В XIII веке княжеская Русь подверглась почти одновременному нападению с двух сторон: с Запада и с Востока. Через три года после взятия крестоносцами Константинополя, в 1207 г., папа Иннокентий III направил русским князьям послание, где говорилось: "Так как страна греков и их Церковь почти полностью вернулась к признанию апостольского престола и подчиняются распоряжением его, представляется заблуждением, что часть не соглашается с целым и что частное откололось от общего"».

Крайне важно и еще одно свидетельство, которое позволяет еще раз оценить «по достоинству» ставку Даниила Галицкого на Европу в его борьбе с Ордой.

После падения Царьграда «...папа потребовал, чтобы Польша, Орден, Швеция и Норвегия блокировали Русь и препятствовали ввозу в нее железа и любого оружия».

Агрессия с Запада носила планомерный и поступательный характер, который вряд ли мог укрыться от современников. Речь шла о долгосрочной войне против православного Востока. И это не преувеличение.

«Это была не локальная, а вполне континентальная война: избиение латинян в Константинополе в 1182 г., последующий погром норманнами Фессалоник, захват крестоносцами Константинополя и образование на месте Византии Латинской империи, немецкие крестовые походы XIII в. на языческую Литву и на северные русские земли, нападения на них же шведов — все эти и подобные локальные столкновения западно- и восточноевропейцев оказались прелюдией к тому, что вскоре Европу с севера на юг — от Скандинавии до о. Крит — разрезала хорошо видимая линия фронта, над которой реяли католические знамена. Началось время борьбы с восточноевропейскими язычниками и "схизматиками": "...именно с этого времени начинается новая волна крестоносного движения... идеологом ее, естественно, была римская курия, которая фактически возглавила широкомасштабное наступление против народов восточноевропейского региона от полярного круга до Босфора"».

В апреле 1257 г. римская курия инициировала подготовку крестового похода против Руси, обещая его участникам отпущение грехов. «25 января 1260 г. папа Александр VI призвал рыцарей Тевтонского ордена к походу против монголов и передал им в подчинение все русские земли, которые они во время похода завоюют. 21 марта и 8 апреля того же года папа повторил этот призыв в письмах к магистру Гартмуду фон Грюнбаху».

Мог ли не знать об этом Даниил Галицкий, который планировал опереться на помощь пап?

«Политический и военный нажим шел рука об руку с экономическим проникновением на Восток: на южных морях — Венеции и Генуи, на севере — Ганзы. Проникновение это имело, как видно на примере Византии, Крыма и в какой-то мере Новгорода, и политические результаты. Не папская курия, конечно, была виновницей войны, но идеологическим центром и вдохновителем нападающей стороны она стала. Идеологическим центром защищающейся стороны оказался монашеский Афон и Константинопольский "Вселенский" патриархат, в чьем ведении была Восточная Европа. Когда Батый увел основную часть своих войск обратно на Восток, на Руси могла существовать альтернатива из двух зол — татар или литовцев и немцев. Русские города и земли, не вошедшие непосредственно в состав Монгольской империи, — Новгород, Псков, Волынь, Галич, Киев и распространившаяся и усилившаяся за счет ослабления Руси Литва стали буфером между агрессивной католической Европой и северо-восточными русскими княжествами, теперь прикрытыми монгольской центральной властью и армией, сформированной монгольскими военачальниками. Но Псков был слаб, да и Новгород, раздираемый борьбой боярских группировок, терял сферы своего влияния и сдавал торговые позиции ганзейским городам; за Галицко-Волынское наследство скоро начнут борьбу Польша и Литва, причем последняя, воюя и с поляками, и с немцами, и с русскими, сама была полем борьбы за влияние между католиками и православными, а разгромленный татарами Киев сохранял свое значение лишь номинально — в названии митрополии "Киевская и всея Руси". И хотя эти земли и амортизировали западный нажим, они делали это не ради Великой Руси, Владимира и Москвы. Наряду с внешними бедствиями и, конечно же, в связи с ними в трагическом XIII столетии происходят очень важные внутренние перемены в духовном строе Руси, потому что один из объектов этнообразующего культа, русский княжеский род, не сумевший дружно противостать завоевателям, оказался позорно разбит и унижен восточными завоевателями до рабского состояния».

Казалось бы, мечтам о самодержавной русской государственности не удалось сбыться. Нет самой государственности. Потенциальные носители императорской харизмы вынуждены ездить на поклон к ханам в Орду. Как же удалось не только выстоять, сохранив веру и национальность, но и пронести через это черное время мечту о последнем мировом царстве?

Естественным образом большая нагрузка в этическом самосознании легла на христианскую православную веру, при всем том, что потери Церкви были тогда неисчислимы: «Разрушены божественныя церкви, осквернены быша ссуди священии и святые кресты и святые книги, потоптана быша святая места, святители мечю во ядь быша, плоти преподобныхъмнихъ птицамъ на снедь повержени быша, кровь и отець и братья нашея, аки вода многа, землю напои», — говорит в своем скорбном Поучении 80-х гг. XIII века Серапион Владимирский и продолжает: «...князий нашихъ воеводъ крепость ищезе, храбрии наша, страха наполъньшася, бежаша...» С чего же пришлось начинать собирать державу князю Александру, с какого исходного пункта?

«Не уберегшие свою страну князья, несомненно, потеряли уважение своих не защищенных ими подданных, и культ их рода, Прошлого-в-настоящем, естественным образом не мог не утратить часть своих прав в культуре, а приобрести их, значит, должна была Вечность-в-настоящем. Но главное, пропасть между ними, едва не исчезнувшая, расширилась и углубилась. Она так и осталась свойством русского надсознания, русской самоочевидности, вплоть до Нового, если не Новейшего времени: фольклор ведь так и не был допущен народом в материалы письма. В то время как в Скандинавии процесс записи песен скальдов и саг достиг своего апогея, на Руси всяческая культурная жизнь оказалась сильно заторможена. В существовании на Руси богатого фольклора и до этого, и после сомневаться не приходится. И некоторое его влияние на письменность продолжалось в XIV—XV вв. Но его влияние уже несколько иного, нежели прежде, характера. Вместе с окончанием XIII в. ушла из жизни значительная часть языческих традиций, имевших наибольшее отражение в письменной литературе, — традиций княжеского рода». Начинать пришлось с чистого листа.

Татарское нашествие смело остатки языческой культуры Древней Руси, а не последовательная антиязыческая деятельность в этом отношении правящей династии Рюриковичей, как это представляется ныне многим исследователям, не лишенным неопаганистских симпатий. Возрождаясь после нашествия, Русь возрождается уже всецело христианской страной.

В.Л. Комарович отметил, что княжеские родовые имена исчезают «одновременно с внецерковной молитвой предку в поколении сыновей Александра Невского в конце XIII столетия».

Безусловно, рубеж окончательного воцерковления русской государственности связан не случайно с именем и деятельностью князя Александра и может быть отнесен на счет совершенно осознанной новой политики. Такой вывод напрашивается из анализа наименования сыновей княжеского рода. «Остаткам языческой культуры на Руси золотоордынское "иго" причинило, кажется, более серьезный урон, чем церковной вере. Само это бедствие воспринималось тогда как наказание за грехи. А одним из грехов должно было представляться современникам как раз то, что и составляло особенность предыдущей эпохи, — сближение художественного Прошлого с художественной Вечностью, языческой и церковной культур почти до исчезновения пропасти между ними».

Пастыри в то время неустанно напоминают пасомым о необходимости решительно и бесповоротно отказаться от всех пережитков язычества.

Об этом тоже ясно говорит, обращаясь к пастве, Серапион Владимирский: «Аже еще поганьского обычая держитесь: волхованию веруете... Печаленъ есмь о вашемъ безумьи, молю вы, отступите делъ поганьскыхъ».

Невозможно не процитировать и слова, которые относят к митрополиту Кириллу, чья судьба тесно переплетена с жизнью святого князя Александра и чьи воззрения, несомненно, оказали определенное влияние на политический и духовный выбор князя. Вот что пишет по этому поводу автор «Истории русского народа» Н.А. Полевой: «Ряд святителей русских есть почти непрерывный ряд светил, утешительных во мраке прошедшего. Они не знали страха, огражденные саном своим, и истина была словом их среди ужасов самого свирепого рабства. "Какой прибыток получили мы, оставив правила Божии?" — говорил Кирилл на Соборе Владимирском. "Не рассеял ли нас Бог по лицу всей земли? Не пали ли сильные наши и князья острием меча? Не отведены ли в плен чада наши? Не запустели ли святые Божии церкви? Не томимы ли мы на всякий день от безбожных и нечестивых поганых? Все сия совершилась за то, что мы не храним святых правил". Когда же сказаны были эти слова?.. В 1274 году! Так религия питала мысль о спасении Отчизны, утешала надеждою освобождения и до того слила мысль об Отчизне и Церкви в понятие русса, что они не различались у него более: умирая за князя и Отчизну, он умирал и за Церковь Божию, с надеждою венца мученического. Мысль эта достигла нашего времени. С 1261 года ханы ордынские позволили учредить даже в Сарае особенного епископа и причт духовенства, ибо в сем месте пребывания ханов всегда бывал съезд русских всякого звания и многие русские жили там даже постоянно. Словом, христианскую веру должно почесть главнейшим, если не единственным средством спасения, сохранившим бытие Руси. Русс покорствовал, унижался духом, терял свою национальность, принимал обычаи, нравы, одежду своего властителя, но помнил, что он христианин, и оставался руссом и христианином, пока религия не повела его в открытую борьбу против поганого властителя и не указала ему победы».

Необходимо подчеркнуть, что «...своей цели такого рода проповеди, по-видимому, достигали: не с тех ли пор, как Русь оказалась поделенной татаро-монголами и литовцами, языческим Востоком и языческим Западом, и постаралась оставить позади свое "поганьство", "православный" (или "православные") на века сделалось обращением русских друг к другу... Святой благоверный великий князь Александр Невский (один из первых, чье родовое имя нам неизвестно), герой того времени, святой, представляется не как герой-полководец, защитник своих рода и земли от шведов и немцев, а как политик, — один из тех, кто сделал возможным православно-христианское возрождение страны, начавшееся через поколение после него, несколько десятилетий спустя. Ведь он имел полную возможность примкнуть к римско-католическому миру, к чему приглашал его, предлагая даже королевскую корону, римский папа Иннокентий IV, повести совместную с рыцарями-крестоносцами борьбу против татаро-монгольской Золотой Орды, в том числе, значит, против Великой Руси. Читаем в его Житии: "Некогда де придоша къ нему послы от папы из великаго Рима, ркуще: "Папа нашъ тако глаголет: Слышахом тя князя честна и дивна, и земля твоя велика. Сего ради прислахом к тебе от двоюнадесятъ кардиналу два хытрейша — Агалада и Гемонта, да послушаеши учения ихъ о законе Божии". Князь же Александръ, задумавъ съ мудреци своими, въсписа к нему и рече: "От Адама до потопа, от потопа до разделения языкъ, от разделения языкъ до начала Авраамля, от Авраама до проития Иисраиля сквозе море, от исхода сыновъ Иисраилевъ до умертвия Давыда царя, от начала царства Соломона до Августа и до Христова рождества, от рожества Христова до страсти и воскресения, от въскресения же его и на небеса възшествия и до царства Константинова, от начала царства Константинова до первого збора и седмаго — си вся добре съведаемь, а от вас учения не приемлемъ". Они же възвратишяся въсвояси". Прими князь Александр папское предложение, как принял его Даниил Галицкий, Православию в Новгороде пришлось бы в течение следующих столетий туго, как во Львове. Любопытно, что с целью убедительно ответить папе, показать, что у нас есть своя христианская культура, князь просто открыл русскую книгу — по всей видимости, Хронограф — и сделал оттуда выписку. Затем Александр Невский сознательно пошел на унижение своего княжеского достоинства ради сбережения страны с ее Православием, с ее Вечностью в настоящем, подчинив свободный Новгород Золотой Орде. Он оказался единодушен с митрополитом Кириллом, ушедшим из "свободного" Галича в подтатарский великорусский Владимир, где они и встретились. Благодаря таким людям XIII в., как еп. Серапион Владимирский, князь Александр Невский и митрополит Кирилл, в середине XIV в. началось очередное духовное и культурное возрождение Руси. Без осуществленной ими "подготовки" это было бы совершенно невозможным».

Следствием этой «подготовки» стало восхождение Руси к своей исторической миссии — быть Третьим Римом. О таком потенциале северного соседа догадывались и наиболее чуткие в духовном отношении иерархи Византии. Русский путешественник отметил в 1347 г. в Константинополе, что исихастский патриарх, Исидор Бухир (1347—1349) «велми любит Русь».

Не только русское средневековое правосознание пришло к выводу о законности наследия именно русским православным народом власти Рима Ветхого и Рима Второго, соединив их в Русском царстве—Третьем Риме. Подобным же образом взирали на Русский Север и из Византии, предчувствуя неминуемый закат града Константина.

«Русские для исихастов — "ромеи", как считающиеся подданными византийского императора и входящие в юрисдикцию Вселенского патриарха; Московский великий князь — "благороднейший" и "любезный сродник"... императорского величества, а "святейшая митрополия Киевская и всея Руси", обладающая обширнейшим уделом и правящая многочисленным народом, прославляющим имя Божие, приемлет особую честь от святой Божией церкви, которая всячески хочет промышлять о ней и оказывать ей свое содействие и помощь, тем более что она имеет в соседстве много нечестивых и огнепоклонников».

В вере в свое предназначение поверженная татарами Русь черпала силы для возрождения. Нам трудно переоценить роль Александра Ярославича в этом поворотном моменте русской истории, когда Русь действительно становилась Россией.

Деятельность князя Александра и его потомков сумело воскресить и былое почитание княжеского рода — как Богом данного.

Вот что писал автор летописного «Слова о житьи и о преставлении князя Дмитрия Ивановича, царя Рускаго». Автор настойчиво величает великого князя Дмитрия — «царем Русским», в чем нельзя не усмотреть продолжения традиции, берущей начало в домонгольской Руси и начала окончательного оформления этой идеи в отчеканенную формулировку «Москва — Третий Рим». Пиетет перед правящим родом передается следующими строками текста: «Сий убо князь Дмитрий родися от благородну и честну родителю — сынъ князя Ивана Ивановича и матерее великые княгини Александры. Внук же бысть православного князя Ивана Даниловича, събирателя Руской земли, корене святого и Богом насаженаго саду, отрасль благоплодна и цвет прекрасный царя Володимера, новаго Костянтина, крестившаго землю Русскую, сродник же бысть чюдотворцю Бориса и Глеба».

В своих славных военных победах над могучими западными народами князь Александр Ярославич предстает перед нами в том сиянии воинской славы, которое столь часто в прошлом слепило глаза языческим народам, готовым принимать свет этого триумфа за несомненное свидетельство святости полководца, которому сопутствует воинская удача. Но князья — полководцы русского народа в лучших своих представителях являют собой совершенно иной тип правителя, воина и христианского подвижника, для которых святость не есть необходимое условие воинских побед и не является плодом их. После крещения князья на Руси — воины, политические руководители, святые, монахи. Одно следовало за другим и часто было взаимообусловлено. Это своего рода новый тип христианской святости, в такой полноте не известный другому христианскому миру, за исключением родной нам Сербии с ее князьями-подвижниками, борцами с турецким нашествием. Лучше всего этот тип святости выразил в лаконичной поэтической фразе поэт Н. Клюев: «Витязь-схимнище». Этот образ наиболее полно выражен в двух богатырях-монахах Пересвете и Ослябе — героях Куликовской битвы с татарами. Особый русский тип благочестия нашел свое высшее воплощение в святом благоверном князе Александре. Мы не вправе недооценивать личную святость князя и в деле его воинских успехов, тем более когда речь идет о действительно священной войне с иноверцами, покушающимися не только на материальное богатство народа, но и на его душу. А именно с такой угрозой столкнулся Русский мир в XIII столетии, испытав одновременно нашествия с Запад и с Востока.

Византия знает, если можно так сказать, чистые типы христианской святости: даже святые воины — это, прежде всего, страстотерпцы за верность христианству, Христу. И их подвиг часто был свершаем вопреки их воинской службе и воинскому долгу, как его понимали в языческой империи Рима. Славные воины святой Георгий, святой Димитрий Солунский, святой Нестор были мучениками за веру, за верность Христу. Император Юстиниан — образец служения Христу на поприще государственном. Ему христианский мир обязан кодексом законов, известных сейчас как «Римское право», и строительством главной храмовой святыни христианского мира — Софии Цареградской. Сербские князья и короли наиболее близки по своему типу святого подвижничества нашим Рюриковичам. Особенно это касается святого князя Лазаря, павшего на Косовом поле.

Российские Рюриковичи — явление поистине уникальное. Соборный лик династии — это воины и политики, государственные деятели и подвижники благочестия, епископы и монахи. Действительно, современному сознанию отнюдь не легко представить святого и политика, а равно и воина в одном лице. Но Рюриковичи дали целую плеяду таких государей.

«Витязь-схимнище», святой князь — это, несомненно, особый, по преимуществу русский тип святости, действительно нашедший свое наиболее гармоническое воплощение, как указано выше, в историческом облике святого Александра Невского.

В русской национальной мифологии такой тип воинского подвижничества за веру нашел свое яркое воплощение в образе богатыря Ильи Муромца, служившего князю Владимиру, чей исторический облик в былинах причудливо мифологизируется, превращая его и в святого прародителя, в котором сочетаются черты обожествляемого язычниками князя-первопредка, священного монарха, который правит, не сходя с трона, и христианского государя — просветителя своего народа, который олицетворяет собой «делегированную теократию».

Мифический образ Владимира, «бездеятельного» монарха языческой древности, конечно, далек от реального князя Владимира — крестителя Руси. Владимир Святославич явил собой образ деятельного князя-полководца. Но важно другое. Даже на уровне мифологического сознания, имеющего дохристианские корни, князь на Руси воспринимался как сакральный владыка. Такое воззрение на природу верховной власти нашло продолжение и в христианскую эпоху и не только на Руси. Нам уже приходилось упоминать письмо константинопольского патриарха московскому князю Василию, сыну Дмитрия Иоанновича Донского. В этом послании есть примечательные строки. Патриарх пишет: «Невозможно иметь церковь и не иметь царя». В контексте письма позиция патриарха предельно понятна. Он требует от московского князя почитать византийского императора как верховного правителя всех православных христиан. Нет сомнения, что такое воззрение на суть царской власти сложилось в Византии очень давно, еще во времена Юстиниана. Однако данная мысль, будучи хорошо известна и владетельным домам православных государств Восточной Европы, получила неожиданное для византийцев развитие. С падением Царьграда и с формированием независимых православных церквей на Балканах и на Руси мысль об обязательности царской власти для православных славян стала вполне своей, получила легитимизацию. И нет ничего удивительного в том, что средневековый человек ретроспективно воспринимал князя Владимира русским царем, который в действительности был независимым правителем крупнейшей державы мира и инициатором ее крещения, буквально став «новым апостолом» для русских славян. Для времени Александра Невского такой взгляд на суть княжеской власти на Руси получил определенное развитие и в принципе мог бы получить и законченное духовное и политико-юридическое оформление в виде определенного акта интронизации, если бы не власть Орды, чьи ханы рассматривали себя в качестве верховных владык Руси, ее царей. Только невозможность открыто бросить вызов претензии ордынских ханов на царский титул сдержало на Руси развитие полноценного монархического института верховной власти, идея которой была глубоко осознана и уже принята русским религиозным и политическим сознанием в канун монгольского нашествия на Русь.

Не будучи титулованным царем, Александр Ярославич, реальный, исторически достоверный, именно таковым воспринимался русским религиозным сознанием как во время его жизненного пути, так и в особенности позднее. Князь явил собой удивительный синтез и мифологического образа неодолимого и благочестивого богатыря, и исторический тип христианского просветителя и отца народа, став на века живым сердцем его национального бытия, главным символом священной династии русских царей.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница