Основания для святости в православии
Удивительно, но даже чтущие Александра Ярославича православные русские люди часто не в состоянии ответить, в чем, собственно, состояла святость князя-ратоборца. За что, если такой вопрос вообще уместен, он был причислен к лику святых Православной церкви, выражаясь языком церковно-юридическим — канонизирован? Чтобы верно ответить на этот принципиальный вопрос, мы должны рассмотреть воззрение на святость в Древней Руси в соответствии со святоотеческой традицией.
«...Христианская древность как таковой процедуры канонизации не знала, как не знали ее долго и византийцы. Это явление и понятие появилась в Византии никак не ранее ее последней, палеологовской эпохи, и, сколь можно судить по источникам, первым святым, прославленным таким образом, был св. патриарх Арсений (XIII в.). В следующем столетии мы уже наблюдаем четырнадцать случаев канонизации, включая св. Афанасия I, св. Мелетия Исповедника и знаменитого "учителя безмолвия" св. Григория Паламу».
Безусловно, находясь под огромным духовным влиянием Византии, Русь в скором времени восприняла эту практику. Но вот вопрос: когда это могло произойти?
«...Русский ученый Е.Н. Голубинский начинал свой пионерский и оттого во многом несовершенный труд о канонизации святых в русской Церкви с утверждения о том, что "о канонизации святых в древней греческой Церкви мы почти что не имеем никаких положительных сведений"».
Византийской православие, переданное на Русь в IX—X веках, исходило из некоей принципиально иной, по отношению к современной практике, концепции определения святости жизни или, по крайней мере, из иного понимания самой этой идеи.
«Восходит само библейское слово "святой", кадош к понятию "отделенный, вымытый, чистый, обособленный, устрашающий", что указывает на причастность Богу через посвященность Ему. Бог именуется в Верхом Завете "святым", но и священник, левит (Нав. 16: 3), — также "святой". Святость, прежде всего, есть сохранение верности Господу посреди народа, отступившего от Него, принадлежность к "малому благому остатку"».
Одним из главных вопросов правильной, легитимной терминологии какой-либо системы, догматической или научной, — это вопрос аутентичности перевода с одного языка на другой.
«При переводе на греческий и другие языки христианского Востока кадош было переведено греческим словом "агиос", которое почти вытеснило из христианского употребления другое слово — "иерос", "сакральный, священный", оставив за ним в основном значение только особого отношения к Богу как "касательства до святыни". Так древнее греческое слово жрец стало обозначать священника, иерея, храм обычно называется святым, священным именно в этом смысле, хотя на ектении мы молимся именно "о святем храме-церкви сем". Именно слово "агиос" пишется в надписании икон, сообщая им святость. Итак, святость в Писании означает жизнь по Богу, с Богом и в Боге... В Новом Завете мы видим не только продолжение этой линии, но и важный оттенок в понимании святости как принадлежащей преимущественно Богу и уделяемой человеку в Таинстве Крещения, а также святости как врачества (в особенности это видно у св. Павла, который часто называет христиан "святые во Христе Иисусе"). Итак, святость принадлежит Богу и причаствуема человеку. Эта новозаветная линия продолжается в раннем христианском именовании святыми тех, кто следует путем воздержания и аскезы». Русь принимает крещение в период, когда Вселенская церковь существует уже тысячу лет. За этот период выработались и прошли определенный эволюционный путь многие догматические определения.
«На Древнюю Русь проникает убеждение, что святость вместе с санкцией принадлежит Богу. Достаточно вспомнить эпизод с прославлением князей Бориса и Глеба, когда, сперва, их почитание не дозволялось митрополитом на основании сомнений, но после начала исцелений оно было позволено. Никакой процедуры "канонизации", естественно, не было. В Прологе об этом мы читаем: "Принесшее в новую церковь, и открыша раку, и се аки дымъ идяше отъ нея, и наполни церковь благоуханья, и вси прославиша Бога. Митрополит же ужасеся, бе бо не твердо верую къ святыма, и падъ ницъ, просяше прощения, и по молитве целовавъ мощи ею. И вложиша мощи его в раку камену. Посемъ же вземше раку с теломъ святаго князя Глеба, и поставиша ю на кречелы, и имяше за ужя влечаху. И егда бысть въ дверехъ церкве, абие ста и непопусти рака. Княземъ же многу сотворшемъ народу милостыню, нудящее молити Бога, дондеже движеся рака. И тако положиша ю в каменей церкви, месяца Майя во вторый день"». Каков же, по воззрениям средневекового русского человека, «механизм» обретения святости.
«Так, Зиновий Отенский, новгородский монах-книжник, полемист и публицист, объяснял своим оппонентам, что человек становится святым оттого, что в него "вселяется Бог", и поэтому святой остается живым и после смерти. Этот центральный для Зиновия тезис — тезис о вселении Бога в праведных, которые остаются живыми "перед Богом", — развит и весьма подробно аргументирован в его рассуждениях. Именно этот тезис служит главным доводом в обосновании культа святых».
Необходимо указать и на ряд нюансов, связанных с этим воззрением древних русских книжников.
«...Зиновий не делает никакого принципиального различия между святыми, угодниками и праведниками, святостью и праведностью. А в чем же состоит праведность? Праведники угождают Господу тем, что любят его. А в чем выражается любовь к Богу? В том, что они "быша самодержцы страстем умертвившее уды своя, тем же возвладаша над различными недуги и страстьми и над бесы". Кроме того, "благоугоди-ти... Богу" и "приобрести спасение от Бога" можно, "творящее же вся заповеди Божия... и в повиновении работающее во всех оправданиих Божиих". Характерно, что в перечислении атрибутов у Зиновия нет деятельности во имя воплощения в жизнь заповедей Писания — есть только страдание во имя Христа, непорочность и постничество. Итак, в православной перспективе — святость уделяется исключительно самим Богом, а полнота церковная только смиренно поклоняется этой святости как проявлению энергий Божиих в человеках».
Подводя итог вышесказанному, следует в первую очередь отметить следующее.
«Фактически процедура канонизации призвана констатировать наличие или отсутствие тех признаков, о которых писал еще в XVII веке "в опровержении главенства папы" патриарх Иерусалимский Нектарий:
— безукоризненное Православие;
— совершение всех добродетелей, за которыми следует противостояние за веру даже до крови;
— проявление Богом сверхъестественных знамений и чудес».
Таким образом, «домакариевское время не знало канонизации как общецерковного явления, но именно в порядке коренного преобразования России и ее церковных дел, связанного с усвоением Москве имени Третьего Рима, а Церкви Российской — преемства по отношению к Церкви Нового Рима, Цареграда, по инициативе митр. Макария перед Стоглавом, соответственно в 1547 и 1549 годах на соборах были прославлены гласно и принародно святые праведники и мученики со времен св. княгини Ольги. Но удивительное дело — Стоглав при всей своей законодательной силе не смог, да и не желал изменить формы канонизации, принятые Русской Церковью в дособорное время. Канонизация как была, так и осталась лишь формою церковного подтверждения уже существующего почитания святых».
Не противоречит вышесказанному и «мнение знаменитого протопресвитера (впоследствии епископа)... Г. Граббе: "В сущности, канонизация в Православное Церкви не есть "производство", как у католиков, а утверждение и богослужебное осуществление почитания святых, уже существующего в сознании пастырей и паствы. Через это почитание и услышанные молитвы в чудесах мы познаем, что тот или иной подвижник прославлен Богом. Дело проще в отношении мучеников, почитание которых поэтому иногда совершалось чуть ли не сразу после их кончины"».
В этой связи нас не должно удивлять, что уже современники Александра Ярославича воспринимали поездки князя в Орду как реальное мученичество за веру и народ.
В вопросах святости Александра Невского и взгляда на него как на святого князя современников и потомков нам нельзя обойти стороной вопрос о святости величайшего и весьма неоднозначного, по оценкам современников и потомков, императора Византии, каким был Юстиниан I.
Вопреки драматической и неоднозначной политической судьбе этого императора, именно Юстиниан является в определенном смысле каноническим образом православного государя, признанного святым в период династии Комнинов и бывшего одним из ярчайших богословов православного мира, точно определившего сферы взаимоотношений Церкви и царской власти и очертившего круг обязанностей благочестивых государей по отношению к Церкви.
«Из законов Юстиниана, относящихся к религии, могут быть выедены общие принципы, теоретически регулировавшие отношения между basileia и sacerdotium в Византийской империи».
В этой связи необходимо также упомянуть мнение исследователя А. фон Гарнака, который уверен, что Юстиниан был лучшим богословом своего времени. Отметим письмо папы Иоанна III Юстиниану от 15 марта 533 г., в котором он не только соглашается с богословским воззрением Юстиниана о том, что «Один из Святой Троицы был распят», но и свидетельствует об особом отношении Православной церкви к институту царской власти: «Ничто не излучает столь славного света, как истинная вера в правителе; ничто не является столь вечным, как истинная религия... Поэтому, о славнейший государь, каждый молящийся будет просить Божественную власть о нерушимом сохранении твоего горячего усердия в вере, твоей сердечной преданности и твердости в истинной религии. Ибо мы верим, что это служит интересам святых Церквей. Сердце царя — в руке Господа... и Он направляет его, как Ему угодно. В этом основа мощи твоей империи и крепости твоего правления. Ибо мир церковный и единство религии возвышают того, кто утвердил их, и сохраняют его в счастье и в мире. Сила Божия никогда не оставит того, кто защищает Церковь от зла и раскола, ибо написано: когда справедливый царь сидит на троне, никакое зло не сокрушит его (ср.: Притч. 20: 8)».
«Свою религиозную политику Юстиниан основывал на принципе гармонии (symphonia) между Церковью и государством. Согласно этому принципу, оба этих источника власти не созданы людьми, но получены ими свыше, из источника всей власти, то есть от Бога. Происходя от одного источника, эти власти, если их использовать правильно, не могут прийти в столкновение друг с другом. То обстоятельство, что в Византии подданные государства одновременно образовывали и церковную общину, обусловливало необходимость соглашения между Церковью и государством. Немыслимо было иметь для одной и той же общности людей две противоположные и одновременно действующие власти. Церковь была как бы душой, государство — телом. Здоровый союз этих двух организмов Юстиниан считал необходимым условием функционирования каждого из них, ибо только при этом условии могло осуществляться гармоничное сотрудничество. Цель у обоих организмов была одна — спасение народа и слава Божия. Следовательно, конфликт между ними был немыслим, так как он означал бы разделение целей... Император-богослов, зная, что только в такой атмосфере сможет стать реальностью принцип гармонии в отношениях Церкви и государства, подчеркивал в новелле VI: "Два великих дара Господь в Своей любви к человеку даровал ему свыше: священство и императорское достоинство. Первое служит Божественному, второе направляет и управляет делами человеческими. Однако оба они происходят от одного источника и украшают жизнь человечества. Следовательно, ничто не может быть большей заботой императора, чем достоинство священников, ибо именно о благе императора они постоянно молят Бога. Если священники свободны от упреков и молитвы их доходят до Бога, а императоры справедливо и беспристрастно управляют вверенным им государством, возникает общая гармония и всякое благо даруется человеческому роду"..: Таким образом, основанием принципа гармонии между Церковью и государством являются истинная вера и святые церковные каноны. Иначе столь угодная Богу гармония не может быть достигнута... Поскольку принцип гармонии исключал возможность расхождения между политическими законами и святыми канонами Церкви, император приказывал в новелле CXXXI: "Поэтому мы повелеваем, чтобы священные церковные правила, принятые и утвержденные четырьмя святыми Соборами, почитались как законы". Таким образом, церковные каноны приняли политический характер и стали частью гражданского законодательства. С тех пор каноны Церкви и законы государства составили целостное законодательство Византийской империи и духовно объединенных с нею соседних народов, особенно славян».
Не будет натяжкой сказать, что именно эта византийская традиция лежала в основании древнерусской государственности со времен святого князя Владимира. И именно этим церковно-государственным принципом руководствовался Александр Невский в своей внешней и внутренней политике. Эти же воззрения лежали в основании «царских претензий» Романа Мстиславича и Даниила Галицкого.
Но тут важно выделить один принципиальный момент, чтобы сразу снять обвинение вышеперечисленных государей в «цезарепапизме».
«Учитывая все вышесказанное, мы не можем говорить о цезарепапизме Юстиниана, поскольку он не составлял законов для Церкви, но, предоставляя ей политическую власть, возводил существовавшие церковные каноны в ранг законов империи... Поэтому император желал и требовал от всех церковных и политических руководителей знания и практического применения святых канонов. В случае расхождения между церковным каноном и гражданским законом император требовал, чтобы предпочтение отдавалось первому». Вот еще одно свидетельство по данному вопросу:
«Епископ Миланский Мансуэтий в письме к императору Константину (679) восхваляет Юстиниана за его православные убеждения и труды на благо Церкви. Он называет его "самым христианским императором". Десять лет спустя Собор в Константинополе, созванный Юстинианом II (685—695), упоминая имя Юстиниана, использует выражения, аналогичные приведенным выше из актов Шестого Вселенского Собора: "свято почивший" и "благочестиво скончавший свои дни". Мудрый и критичный до щепетильности, Константинопольский патриарх Фотий в письме к болгарскому царю Михаилу по поводу Вселенских Соборов пишет: "Юстиниан, могущественнейший из императоров, правил Римской империей, и его вера совпадала с верой Церкви". Таково было в целом отношение к личности и вере Юстиниана в ранней Церкви. С XII в. Юстиниан был причислен к лику святых. Согласно свидетельству Никифора Каллиста (XIV в.), официальное признание Юстиниана как святого впервые праздновалось при Константинопольском патриархе Иоанне Иеромнемоне (1111—1134). Он утвердил день памяти Юстиниана — 2 августа. В этот день в Святой Софии при стечении огромного числа верующих совершалось торжественное богослужение. Согласно Парижскому кодексу 1621 г., память Юстиниана и его супруги Феодоры праздновалась в Великой Церкви в воскресенье, а также в Эфесе в церкви Иоанна Богослова».
Таким образом святой император Юстиниан стал священным образцом для православных правителей последующих времен. И мы не погрешим против истины, если предположим, что Александр Ярославич ясно осознавал себя наследником именно этой «линии» святости государей, завещанной Юстинианом, и, поревновав о стяжании Святого Духа, князь своей подвижнической жизнью явил нам образ святости в превосходной степени, учитывая, что его правление пришлось на самый мрачный период истории Православной Руси.
Говоря о священном образце святого правителя для последующих православных государей, мы не можем не процитировать текст Кодекса 1621 г.: «Память православного царя Юстиниана (16 ноября). Он, преуспевший в войнах и ревнитель православной веры, созвал Собор в Константинополе и поразил еретиков. Он издал новые декреты (новеллы), а также издал декрет, запрещавший епископам, хранителям казны, содержателям гостиниц и сиротских домов присваивать что-либо, кроме того, что они имели до вступления в должность. Он построил Великую Церковь и украсил ее, потратив много денег и усилий, золотом и серебром, святыми дарами и шитыми золотом пеленами. Он построил повсюду множество церквей. Блаженный памяти государь основал прекрасный монастырь на горе Синай и дивно украсил построенные в нем дивные церкви. На той же горе он построил церковь на Святой Вершине, которая и по сей день у всех вызывает восхищение. Он щедро раздавал большие суммы денег монастырям, основанным на горе Синай. Он приказал, чтобы в Церкви праздновался день Введения во храм Девы Марии. И после всех трудов, совершив много достойного памяти и восхищения, он оставил эту жизнь. Правитель всего вознес на небеса царя Юстина и Феодору».
Как истинный предтеча всех благоверных государей «Юстиниан был убежден в том, что Православие является единственной истинной религиозной верой. Поэтому он считал своим долгом преданного христианина и христианского императора распространять ее повсюду в своей империи и за ее пределами. С этой целью он писал богословские трактаты, догматические послания и издавал законы».
Из житийной литературы образ святого для нас складывается из известных и отчасти канонически неизменных образов как постепенное возрастание человека в святости по дарованной Свыше Благодати. Александр Невский является перед нами в ореоле сияющей святости с первых страниц Жития, с первых деяний своих на политическом поприще. И если это не отражено ясно и выразительно отечественными летописями, с несомненной очевидностью, то только ввиду жанровой специфики самого летописания. Нам сложно определить, что явилось следствием судьбоносного «византийского» выбора князя Александра, выбора в пользу православия, в пользу веры отцов и дедов, находившейся в поругании от неверных латинян и язычников татар, личная ли святость или сам выбор окончательно отчеканил его внутренний духовный облик, осиянный Благодатью. Несомненным остается одно — своим православием Русь в XIII столетии и после обязана его выбору! А мы, его потомки, должны наконец уяснить, что политический выбор князя Александра был не «проордынским», но единственно возможным, истинно русским выбором.
В народном почитании Александра Невского мы видим живое воплощение православной традиции, выраженное в буквально религиозном отношении к личности политического вождя, чья деятельность становится истинным христианским подвижничеством на поле политической, светской активности, что весьма примечательно. Как мы уже говорили, в определенном отношении для Руси такой тип святости не был чем-то принципиально новым. Новым явилось его столь максимальное выражение в лице князя Александра.
Если сравнивать Александра с его великим предком, которого он по своей инициативе прославил как святого крестителя Руси Владимира Святославича, то очевидно, что князь признан святым за свой равноапостольский подвиг приведения нашего народа к свету христианской веры. Но Житие князя Владимира и его политическая и гражданская жизнь, нашедшие отражения в летописи, — не одно и то же. Принципиально иную картину мы видим в отношении Александра Невского. Важно, что в его Житии особое внимание уделяется не только подвижнической жизни и нерушимой вере князя, но и его ратным подвигам и политическим решениям. И именно этой деятельности дается положительная нравственная и религиозная оценка. Более того, и мы обратимся к этому ниже, политические и ратные деяния князя современники были склонны рассматривать через призму священной истории.
Мы можем утверждать, что Александр Невский — первый, кто в сочетании подвижнической светской и духовной деятельности стал символом нового синтеза, когда политическое действие становится освященным, а святость князя — фактором политическим и даже внешнеполитическим.
Заступник за землю Русскую, святой полководец и гениальный политик — явление уникальное в истории православных государств и поместных церквей не только для XIII века. Уже в следующем столетии такого рода подвижничество превращается в один из главных типов славянской святости наряду с монашеством. Святые князья славянских народов становятся борцами не только за национальную и политическую независимость, но и за саму веру. Александром Невским открывается новая страница славянской и, шире, всеправославной святости, в которой просияют подвигом жертвенного служения народу и его вере русские и сербские князья и княжны.
И если после общерусского прославления особое внимание в агиографической литературы обращалось на посмертные чудеса, связанные с именем Александра, с его нетленными мощами, то и его прижизненная святость, конечно же, не ускользала от внимания потомков, чему свидетельством популярность его Жития и многочисленные рукописные копии его.
| К оглавлению | Следующая страница |