Политический гений Александра и мифический союз с Ордой
Здесь мы уделим особое внимание вопросу «геополитического выбора» князя Александра и его проордынской ориентации, которая подвергается критике многих современных историков.
«Александру Невскому пришлось быть осторожным и дальновидным политиком, чтобы не погубить Русь, зажатую в тиски злобными и кровожадными противниками. Порой этот факт вызывает в литературе странные, мягко говоря, суждения и оценки. Так, Лев Гумилев представил князя основателем мифического союза Руси и Золотой Орды против Запада. (Не эти ли "союзники" отравили в Орде его отца, а позже, по некоторым предположениям, и самого Александра Невского?) Английский историк Дж. Феннел, вслед за Гумилевым, вообще показал Александра предателем интересов Руси и прислужником монголо-татар. Прискорбно, что подобные измышления ныне широко тиражируются, вводя в заблуждение доверчивых читателей». Ниже мы приведем ряд аргументов, которые еще не были рассмотрены отечественной историографией, которые сделают невозможным дальнейшее спекулирование на теме «предательства национальных интересов», которым якобы опорочил себя Александр Ярославич.
«Александр Невский сумел заглянуть далеко вперед, сохранив Святую Русь и ее духовную независимость, заключив союз с веротерпимым противником ради победы над нетерпимым к русским латинством. Этот союз обрек на неудачу попытки Папы Римского Александра IV организовать в 1256 году крестовый поход против монголов и русских».
Говоря о союзе с монголами, о тех внутренних мотивах, которые убедили Александра в единственно возможном выборе союзника для сохранения исторического будущего для русского народа, мы должны принимать во внимание и ту особую духовную среду, в которой созревала Золотая Орда, ставшая на несколько столетий соседкой Православной Руси. Заглянем на несколько веков в глубь того времени, когда монгольские орды пришли в движение.
«Ученые доказали, что в XI веке большое кераитское племя в Монголии числом около 100 тысяч человек приняло христианство во главе со своим вождем, принявшим имя Юханнан (Иоанн). Легенда кераитов сообщает, что они приняли христианство вследствие того, что их вождю, заблудившемуся в пустыне, приснился святой Сагриз (Сергий), который и указал ему путь домой. После этого хан и крестился. Территория этого племени и других тюркских и монгольских племен постепенно стала известна в Европе как царство христианского пресвитера Иоанна. Средневековая Европа была полна слухами об этом царстве, о его вожде пресвитере Иоанне, о его несметных богатствах. Полагали, что он вскоре придет и восстановит христианство во всем мире. Папа римский был наслышан о пресвитере Иоанне и о том, что он "бич язычества и язва магометанства", по словам его кардинала Ди Витри, и решил подчинить его своей власти. Для этой цели он послал ему буллу, которую доставил ему врач Филипп. Чингисхан разгромил кераитов в 1203 году и женился на дочери вождя этого племени, которую звали Ясунсоен-беги. Она принадлежала к Ассирийской церкви Востока. Жена Чингисхана продолжала исповедовать свою религию и покровительствовать христианам. Благодаря этому христиане стали пользоваться большим влиянием у Чингисхана. В результате этого сыновья Чингисхана от этого брака Джагатай и Октай продолжали покровительствовать христианству, а Джагатай, по свидетельству итальянского путешественника Марко Поло, сам принял христианство несторианского толка в Самарканде. При хане Октае ассирийские миссионеры и христиане пользовались большой свободой. Ассириец — врач Шлимун был ближайшим человеком в его свите. Христиане-несториане занимали высокие должности в ставке великих ханов. Выдающийся средневековый летописец Рашид Аддин (1250—1316 гг.) писал, что "...в должности атабека при Гуюк-хане состоял Кадак, который был христианином с детства, и это наложило отпечаток на характер Гуюка. А после того и Чанкай оказался пособником тому делу, и по этой причине Гуюк всегда допускал учение священников и христиан. Когда молва о том распространилась, то из стран Шама (Сирия), Рума (Византия), Осов и Русов в его столицу направились христианские священники". При этом ассирийцы оказывали поддержку и помощь, используя свое влияние на монгольских ханов. Это относилось в первую очередь к армянам. Одним из влиятельных ассирийцев при монгольских ханах и наместнике на Северном Кавказе и Закавказье Байджу-Найона был Шимун Раббан Ата. Последний был послан в 1235 году великим ханом Угедеем в Армению, которая подверглась опустошительным вторжениям монголов. Раббан Ата стал там защитником армян. Об этом свидетельствует армянский хронист Киракос Ганзакский. Раббан Ата был сторонником союза монголов и европейских христианских государств и содействовал совместным действиям монголов и стран Европы против мусульманских государств. С этого времени, по мнению французского ученого П. Пеллье, в окружении хана Байджу "крепла мысль о сотрудничестве франков и монголов в борьбе с мусульманами. Эти мысли, несомненно, выношенные христианами Месопотамии и Центральной Азии, уже носились в воздухе". Эта идея вызвала обмен посланниками и делегациями между монголами и европейскими монархами. Так, в 1248 году по прибытии на Кипр французского короля Людовика IX для подготовки крестового похода он принял двух дипломатов монгольского наместника в Иране Эльджигидея. Ими были два ассирийских миссионера Марк и Давид, выходцы из города Мосула. Они привезли письмо великого хана Гуюка о союзе монголов и франков. В письме также говорилось, что Гуюк считает себя по линии матери внуком пресвитера Иоанна и что он сам — христианин и что также поступил его наместник в Иране — Эльджигидей».
Эти данные позволяют нам сделать совершенно определенный вывод. У Александра Невского совершенно не было никакой альтернативы в выборе союзников. Европа, договаривающаяся с монголами о действиях на Ближнем Востоке, никоим образом не могла стать союзником Руси в борьбе с теми же монголами. Для нас это очевидно. Для современников Невского героя это было далеко не фактом. Тем более удивительно, что Александр сделал столь четкий и единственно верный политический выбор, спасший веру, народ и государственность. Трудно сказать, чего здесь больше, гениальной прозорливости или информированности и умения мыслить геополитическими масштабами. Вероятно, прозорливость подкреплялась фактами, которым Александр и сам был очевидцем в ходе его путешествия в ставку хана в Каракорум. В свете этого совершенно убогими выглядят попытки ряда авторов поставить в вину князю его решительный разворот к Европе спиной. Очевидно, что сама Европа уже повернулась к поверженной Руси спиной и решала свои узкокорыстные цели как в Восточной Европе, так и в Палестине. Ни о каком военном союзе с русскими князьями в деле спасения православных христиан от нашествия с Востока в Европе не собирались серьезно помышлять. Александр это понял раньше всех своих современников. Даниил Галицкий убедился в этом на своем горьком опыте. Брат Александра Андрей, вероятно, «прозрел» после своего бегства от монголов в Швецию и возвращения на Русь.
Итак, «обдумывая крестовый поход, Людовик XI послал в ставку монгольского хана монаха францисканского ордена Гийома Рубрука. В 1253 году Г. Рубрук прибыл в ставку сына Батыя — Сартака, ставка которого была в трех днях езды к востоку от Волги. Сартак, как сообщают хронисты, был несторианином, и в его ставке Г. Рубрук встретил христиан и среди них — Марка, который посетил Людовика IX на Кипре в 1248 году. После посещения ставки Сартака Г. Рубрук побывал в ставке Батыя и затем выехал в ставку великого хана Мункэ в город Каракорум. К этому времени он заменил умершего Гуюка. Во время пребывания в ставке великого хана Мункэ Рубрук видел там много христиан, их церкви, часовни. А личным секретарем Мункэ был также несторианин.
Г. Рубрук свидетельствует, что во времена праздников христианские священники посещали Мункэ и благословляли его. Г. Рубрук присутствовал на христианском празднике Богоявления. На рассвете священники-несториане собрались в часовне, стали ударять в колоколдоску, пропели заутреню, оделись в свои одежды и приготовили курильню. В это время пришла жена хана Мункэ с детьми и свитой. Она стала на колени, коснулась лбом земли по обычаю ассирийцев-несториан, дотронулась до образов правой рукой, все время целуя руку после прикосновения. После этого она подала руки всем стоящим в церкви. В ставке Мункэ имелась и другая церковь. Она принадлежала матери хана Мункэ. Там имелись росписи, сделанные художниками, которых монголы-христиане выписывали из Константинополя. Во время встречи с Мункэ Г. Рубрук поделился мыслями о предстоящих походах монголов, которые будут направлены своим острием против исламского мира—Ирана, Ирака, Сирии, Египта и др. В результате переговоров хан Мункэ послал своего младшего брата Ху лагу на завоевание исламского мира. В ноябре 1257 года две монгольские армии во главе с Ху лагу и несторианином Китбучи вступили в Ирак. Монголы нанесли сокрушительный удар по Арабскому халифату, захватили его столицу Багдад в 1258 году, взяли в плен халифа Аль-Мустансима, посадили его в мешок и бросили под копыта лошадей. Ворвавшиеся в Багдад монгольские войска начали безудержное истребление населения и грабеж города. Было убито 90 тысяч багдадцев, в основном мусульман. По просьбе старшей жены Хулагу несторианки Докуз-хатун монголы пощадили христиан и их имущество не разграбили. В сентябре 1259 года Хулагу направился против Алеппо и Дамаска, захватил их в 1260 году. В районе Газы он получил весть о смерти великого хана Мункэ и вернулся на родину. У Газы был оставлен небольшой отряд во главе с несторианином Китбучи. 3 сентября 1260 года египетский правитель мамлюк Бейбарс разбил отряд Китбучи, а его взял в плен и казнил. Смерть великого хана Мункэ внесла раздор и распри между его наследниками. Хан Золотой Орды Берке начал войну в 1261—1262 годах против Хулагу — младшего брата Мункэ. В этой борьбе Берке опирался на Египет, в свою очередь, старался использовать золотоордынских ханов против Хулагу. А Хула-гиды, в свою очередь, пытались использовать европейские государства против исламского мира... Однако впоследствии после тщетных попыток получить военную помощь от европейских держав Хулагиды решили принять ислам — религию основной массы покоренного населения. Они обрушили репрессии против ассирийцев, составлявших зажиточную торгово-ремесленную прослойку среди городского населения». Вопрос о христианстве у ордынцев еще ждет своего серьезного исследователя. А пока приведем еще одно важное свидетельство.
В «Сказании о Мамаевом побоище» есть любопытная характеристика Батыя: «...Безбожный Мамай стал похваляться и, позавидовав второму Юлиану Отступнику, царю Батыю, начал расспрашивать старых татар, как царь Батый покорил Русскую землю...» Почему Батый назван «вторым Юлианом Отступником»? Здесь следует вспомнить слова Вассафа: «Хотя он (Батый) был веры христианской, а христианство это противно здравому смыслу...»
Вопреки устоявшемуся мнению, новости в Древнем мире распространялись не так уж и медленно. Общий расклад геополитических сил, безусловно, был известен князю Александру, что не отменяет его гениальной прозорливости по поводу абсолютной утопичности упования на помощь католических стран. Этой помощи не дождались и монголы. Нечего и говорить, что такая помощь никогда бы не была оказана истерзанной теми же монголами Руси. Оставалось ждать неминуемого распада самой империи Чингисхана. Симптомы грядущего неминуемого упадка Орды стали проявляться уже при жизни Невского героя.
Но только Александр и его ближайшее окружение в той политической ситуации смогли рассмотреть в будущем совершенно иной расклад сил в Восточной Европе. И благодаря его дальнозоркости русский народ из глубокой пропасти XIII века стал восходить от силы к силе.
«Великая русская нация смогла пройти этот путь, выстоять и, поднявшись с колен, утвердиться на своих исторических землях. Этот опыт побед и поражений, помноженный на выстраданную идею, сделал русскую нацию ярчайшим явлением мировой истории». И в этом заслуга Александра Ярославича!
Но заслуга Александра не только в правильном геополитическом выборе союзников. Он в кратчайший срок свершил, казалось, невозможное. Князь восстановил пошатнувшийся после гибели городов в огне нашествия авторитет княжеского дома Рюрика и сознательно заложил основы Русского самодержавного царства. Целенаправленными политическими действиями он предотвратил распад зарождавшегося единого великорусского национально-государственного пространства на две составные его части: Владимирскую Русь и Новгородскую республику, став, по сути, отцом великорусской народности и создателем основ Московского царства.
В лице Александра Невского история дала нам пример уникального политического лидера, вождя народа, сочетавшего в себе столько добродетелей, что современному человеку это даже трудно представить, и он склонен скорее не доверять источникам, чем признать очевидный факт вырождения политического Олимпа в России и мире. Отсюда и непонимание политического величия Невского, которое ведет и к непониманию сути его ордынской политики.
Сейчас очень модно рассуждать в наукообразном стиле о различных политических и геополитических проектах современности и древних времен. Дань этой моде отдается и тогда, когда ученые и не очень ученые мужи начинают обращать свой пытливый взор на отечественную старину. В качестве примера приведем следующий случай. В 1990 г. на международной научной конференции, посвященной Александру Невскому, бывший мэр Санкт-Петербурга в приветственном выступлении уверял, что у Александра Невского была «балтийская геополитическая идея», суть которой, по мнению мэра, состояла в «присутствии русских в балтийских делах». Из этого же выступления узнаем и о «веротерпимости» Невского.
Получается не князь, а прямо образцовый градоначальник конца XX столетия, глядящий жадно и с тоской на Запад из своего питерского кабинета, снедаемый чувством собственной неполноценности и мечтающий об интеграционных проектах в рамках Балтийского региона, которые позволят ему время от времени сидеть за одним столом с европейскими чиновниками и чувствовать себя где-то тоже человеком. Этот нереальный проект, который приписывался князю Александру, был озвучен далеко не рядовым российским бюрократом, страстно мечтавшим получить для себя и для города какой-нибудь особый статус какого-нибудь «европриемыша», который будет выделять его из состава рядовых российских территорий, бюрократом, гордившимся своим незамысловатым набором убогих либеральных штампов, которые в его глазах и глазах его учеников вырастали до размеров истинного европейского интеллектуализма.
Этот прием познания нашего прошлого «с позиций сегодняшнего дня» вообще характерен для современности и отражает определенную тенденцию разложения национального сознания, да и вообще здравого смысла у большой части советской и постсоветской интеллигенции.
Трудно представить себе древнерусского князя, чья держава подвергнута жесточайшему нашествию азиатских варваров, у которого города лежат в развалинах, население перебито или угнано, вера отцов поругана, ближайшие родственники убиты в битве с татарами, князя, который напрягает последние силы своей земли, чтобы отразить экспансию Немецкого ордена и шведов, наказать поднявшуюся из болот литву, привести в послушание данников из финно-угорских народов, начавших в этой сложной для Руси международной ситуации играть на ее противоречиях с сильными соседями с Запада и при первой же возможности готовых признать над собой новых хозяев, представить этого князя озабоченным единственной проблемой — балтийским проектом политического присутствия в понятиях современной политики. Более того, уместно заметить, в связи с либеральными суевериями современности, выдаваемыми часто за научное знание, что такое присутствие на Балтике никогда в нашей истории не рассматривалось русскими как подарок просвещенного Запада, который надо заслужить общей капитуляцией на всех фронтах противостояния западным соседям, как это имело место быть в недалеком прошлом в отечественной международной политике. Балтика была и оставалась для Руси сферой ее законных экономических и политических интересов, которые она успешно отстаивала от западного посягательства, вплоть до нашествия монголов, которое подорвало военные силы Руси в этой борьбе. Никакого проекта интеграции с Западом, в рамках Балтийской экономической зоны или в ином месте, у Александра не было, что доказывает его встреча с папскими послами, закончившаяся для последних безрезультатно. А говорить о веротерпимости человека, запечатлевшего всей своей жизнью подвиг верности вере отцов, можно только в качестве безумного глумления над национальным святым. Вероятно, эта попытка питерского чиновника должна рассматриваться как некий примиренческий шаг либерального лагеря перед лицом очевидной любви русского народа к своему святому князю. Шаг этот сколь примиренческий, столь и лукавый.
Русские люди в далеком XIII веке жили ожиданием свержения ненавистного ига монголов, ожиданием перемен к лучшему, верой в возрождение поруганной Отчизны. Симпатии и искренняя любовь народа к Александру Невскому были вызваны именно тем, что воплощение своих чаяний народ видел в его, Невского, жизни и борьбе, в его политике, внутренней и внешней, в нем самом!
Александр Невский оправдал их надежды. Он победоносно сражался с врагом с 1234 по 1256 год на Западе. Он отводил, сколь это было возможно, угрозу с Востока. Он отговорил ханов отбирать русских людей для участия в войнах Орды в чужих землях. У князя действительно был план, не мог не быть, постепенного накапливания русских сил. Он строил города в Новгородчине, размещал там ремесленников. Один из построенных князем городов стоит и поныне. Мы говорили об этом выше. Это Порхов на Шелони. Князь организовывал боеспособные силы, которые с ним громили всех врагов Руси на Западе. В городских цехах готовилось оружие. Русь оживала и верила в святость своего вождя, которая была не абстрактным чаянием истерзанного народа, а конкретно воплощаемой в его жизненном подвиге очевидностью для всех и каждого.
«Боже праведный! Ты положил пределы народам и повелел жить, не преступая чужих границ» — этот завет князя нам требует серьезного осмысления исторического и политического. Князь Александр обратился к суду Божию перед битвой со шведами, уповая на милость Всевышнего ввиду вероломства врага, пересекшего Свыше предопределенные границы народам. Не в силе Бог, а в правде — вот священный завет Невского героя. И эта уверенность в своей правоте перед лицом Господа давала, дает и будет давать русским людям силы одолеть любого врага.
Нам важно верно оценить слова князя о Богом установленных границах между народами. Эта уверенность в святости и нерушимости национальных границ стала политической программой противостояния Руси на Западе. Границы между племенами, по понятиям средневекового человека, есть данность, предопределенная Свыше, данность определенного, сакрального деления универсума и распределения земель по племенам. Граница — это не подвижная политическая реальность, меняющаяся вслед за изменением политических сил, но статус священный, неприкосновенный, освященный волей Божией, не подверженный с точки зрения средневековой этики волевым и произвольным изменениям по воле государей. Границы чертятся на небесах и соблюдаются на земле.
А как же, спросит образованный читатель, постоянное изменение тех же границ Руси, которые менялись у нашей державы в сторону увеличения, пока Россия жила истинной национальной жизнью? И как нам понимать историческую подвижность той же русско-шведской границы в Финляндии и Карелии?
Дело в том, что как бы мы с современных позиций ни оценивали политику русских князей, какие бы политкорректные заклинания ни произносили о том, что у Александра, у его предшественников и потомков были международные проекты в «духе Хельсинки», реальность такова, что угро-финские племена, населявшие русско-шведское порубежье, вообще не считались, выражаясь современным языком, субъектами истории и международного права. Это были данники, определенным образом воинский трофей, за который и велась борьба. Именно по территории этих народов и происходило движение границы. Завоевание шведами части Финляндии и их более позднее доминирование в Эстляндии не вызывало того отпора, который они получали, когда вторгались на земли, считавшиеся русскими своими священными, Богом установленными рубежами. Наши предки посчитали, что сил отнять этот шведский трофей на тот период недостаточно, и довольствовались теми землями, которые удержать было вопросом принципиальным. Речь идет о Карелии и Ингрии. Здесь наши предки были беспощадны как к врагу, так и к перебежчикам — данникам из местных финских народов. Как нам оценить такое отношение к финно-угорским этносам в те времена? Во всяком случае, для полноценного понимания данной ситуации необходимо помнить, что к крещеным корелам русские относились как к надежным и полноправным союзникам. Не случайно корелы бежали от «цивилизованного» шведского натиска в XVII веке из родных земель в тверские земли и их православные потомки живут там и поныне вместе с русскими.
Несомненно, именно религиозная составляющая была важным критерием оценки подвластного русским народа. И пусть корелы были крещены довольно поздно (официальное крещение состоялось только в 1227 году), они с давних пор выступали верными союзниками Новгорода, будучи еще язычниками. К другим язычникам финского Севера русские не были столь благосклонны, и здесь отношения строились «по-разному». Например, страж Невского устья ижорянин Пелгусий, будучи православным и, возможно, уже не в первом поколении, пользовался вместе со своим родом особым доверием Новгорода и верно послужил Александру Невскому. Но далеко не все его соплеменники оставались всегда политическими союзниками русских. И не всех из них жаловал князь Александр и его потомки.
Говоря о политическом наследии, невозможно особо не отметить один важный дипломатический успех Александра Ярославича в деле укрепления самой северной границы Русского государства и Новгородской земли. Речь идет об инициативе князя в деле сватовства его сына Василия к дочери норвежского короля Хакона Кристине, которое носило явный дипломатический подтекст. Скорее всего, сама тема сватовства была далеко не главной, исходя хотя бы из того соображения, что сватовство, собственно говоря, и не состоялось. В дальнейшем, после первого разговора на эту тему, стороны более не возвращались к этом вопросу. Сватовству сопутствовали переговоры о границе между Русью и Норвегией, и именно они были главной темой политических контактов сторон. Возможное сватовство и в перспективе свадьба были, в определенном смысле, фигурой дипломатической вежливости и выказыванием уважения сторон, служили определенной гарантией миролюбивых устремлений договаривающихся государей. Как бы там ни было, дипломатический прием (а то, что это был именно он, в этом трудно усомниться) со сватовством помогает заключить русско-норвежский союз, который был серьезным политическим противовесом шведско-норвежскому союзу, заключенному в 1250 г. при Сульберге, закрепленному действительно состоявшимся бракосочетанием дочери шведского правителя ярла Биргера и сына Хакона Старого Хакона.
В 1252 г., после Неврюевой рати, Александру было уже не до вопросов сватовства его сына. Вопрос, как сейчас говорят, «потерял актуальность». Кристина была выдана замуж в Испанию только в 1257 г. Но с русской стороны не поступало новых предложений о браке за эти пять лет, прошедших с момента первого контакта. Мирный договор с норвежцами был заключен и без свадебной подоплеки и определил незыблемость русских северных рубежей фактически до нашего времени. Причем современные историки считают, что соглашение о границах были приняты в отсутствие Александра в Новгороде. А так как Александр и его сын Василий оказались в момент прибытия послов от норвежского короля в Суздальской земле, залечивающей раны после Неврюевой рати, разговора о сватовстве, если бы норвежская сторона пыталась и хотела его реанимировать в ответ на русскую инициативу, было просто не с кем вести. Отсутствовал не только князь Александр, но и главный фигурант дела, его сын, потенциальный жених.
С определенностью трудно сказать, почему Александр не возобновлял своих просьб о сватовстве сына. Главная политическая цель была достигнута. Границы определены. Вероятно, Александр отдавал себе отчет в том, что затея оказать серьезное политическое противодействие шведам путем «перетягивания» норвежцев на свою сторону через заключение с ними обязывающего обе стороны политического союза через бракосочетание наследников, не отвечала ни его основным политическим стремлениям, да и не давала ровным счетом никаких гарантий против экспансии шведов на земли Руси. Верность этого нашего мнения подтвердила дальнейшая история русско-шведского противостояния. Этот период взаимодействия Новгорода с Норвежским королевством нашел отражение в работах И.П. Шаскольского. Этому же вопросу посвящена статья Н.А. Казакова «Внешняя политика Новгорода в русской и советской историографии». «Упоминание Карамзиным новгородско-шведских переговоров 1251 г. и публикации Бутковым текстов "Рунической грамоты" и договора Новгорода с Норвегией 1326 г. не вызвали откликов в русской исторической литературе... И.П. Шаскольский заново рассмотрел вопрос о первых новгородско-норвежских контактах. Сопоставляя имеющиеся в саге о короле Хаконе рассказ о прибытии к нему в 1251 г. посольства новгородского князя Александра и об установлении ими мира "между собой и своими данническими землями" с содержанием "Рунической грамоты", определяющей права Новгорода и Норвегии на дань с саамов, автор высказывает мысль, что "руническая грамота... представляет собой текст договора 1251 г., первого в истории русско-норвежских отношений. Анализируя же содержание точно датированного договора 1326 г., автор полагает, что его основной целью явилось восстановление после ряда столкновений на севере (прослеживаемых по исландским сагам) прежнего положения, так как в тот период ни у Новгорода, ни у Норвегии ввиду ряда внутренних и внешних причин не было сил для его изменения"».
Подвиг князя-воина и князя-политика, его дипломатический гений помогли народу избежать полного рабства со стороны Орды, предотвратили духовную гибель, дали ему силы отстоять свою национальную независимость на западе и севере Руси. Сверхчеловеческие усилия рано свели князя в могилу. Но его деяния заложили незыблемую основу величия и процветания Руси и России. Наследие отцов, доставшееся князю, он отстоял в эпоху небывалого кризиса древнего княжеского института власти на Руси. От Баренцева моря до Литвы границы Русского мира, установившиеся во времена Александра, незыблемы до сих пор, хотя давление с Запада на эти рубежи не прекращается и поныне.
Безусловно, судьба Северной Руси и превращение ее в единое, монолитное православное царство, а затем и в империю связано с историческим выбором князя Александра, который и его современникам не казался простым и однозначным. Отбивая натиск с Запада, найдя приемлемый вариант взаимоотношений с Ордой, князь до конца был верен православию и первым прозрел в униженной и разграбленной Руси первые ростки того царства, которому уже в его времена Господь судил стать Третьим Римом. Оценку его деятельности и его жизненного подвига современниками князя мы находим в его Житии, которое выходит за обычные рамки агиографического произведения. «Житие Александра Невского — "Повесть о житии и храбрости благоверного и великаго князя Александра" — находится в самой сердцевине русского мифологического комплекса, лежащего в основе национального самосознания». Анализ этого произведения при рассмотрении всех сложных исторических проблем того времени есть задача первостепенной важности, что в общем-то всегда признавалось отечественной исторической наукой. Но подобного рода анализ никогда не достигал исчерпывающей полноты в силу того, что светские авторы рассматривали Житие как некое дополнение к летописным свидетельствам, а в церковной традиции не принято было вычленять светские сюжеты из житийного контекста и их отдельно анализировать.
Как уже отмечалось выше, первоначальный текст Жития написан был сразу после смерти князя, в 70—80 гг. XIII века. Д.С. Лихачев полагал, что оно было создано в окружении митрополита Кирилла, возможно, с его личным участием. Еще раз необходимо отметить, как Житие вводит читателя в дискурс «ордынской проблематики»: «Царь сильный в Восточной стране» приглашает князя в Орду, чтобы тот засвидетельствовал там свою политическую покорность завоевателю: «Ты ли един не хощещи покорити ми ся? Но аще хощеши съблюсти землю свою, то приеди скоро къ мне и видиши честь царства моего». Благословившись у епископа Кирилла, князь вынужден ехать в Орду. «И видев его царь Батый, и подивися, и рече вельможам своим: "Истинну ми сказасте, яко несть подобна сему князя". Почьстив же и честно, отпусти и». Примечательно, что законченный образ князя Александра, данный в его Житии, не нашел полного и единодушного принятия у историков Нового времени.
Исторический Александр Невский получил не столь однозначную оценку в работах историков. Точнее, современных историков. Историки XIX — начала XX в. единогласно сходились во мнении, что Александр выбрал из двух зол меньшее — отражать натиск с Запада и подчиниться Орде. Об этом же писал в 20-х гг. евразиец Г.В. Вернадский: «Русь могла погибнуть между двух огней в героической борьбе, но устоять и спастись в борьбе одновременно на два фронта она не могла. Предстояло выбирать между Востоком и Западом. Двое сильнейших русских князей этого времени сделали выбор по-разному. Даниил Галицкий выбрал Запад и с его помощью попытался вести борьбу против Востока. Александр Невский выбрал Восток и под его защитою решил отбиваться от Запада». Гумилев идет дальше, он уверяет, что никакого завоевания Руси монголами не было, а был военный союз, заключенный Александром с Батыем: «Ведь и говорить о завоевании России монголами нелепо, потому что монголы в 1249 году ушли из России, и вопрос о взаимоотношениях между Великим монгольским Улусом и Великим княжеством Владимирским ставился уже позже и решен был в княжение Александра Невского, когда он... добился выгодного союза с Золотой Ордой».
Такие выводы историков не могут не удивлять. Достаточно исторических и археологических источников, чтобы сделать совершенно однозначный вывод: выбора в обычном понимании этого слова у князей не было. И Даниил, и Александр решали единую задачу — спасти сколь это возможно, если не всю Русь от разгрома и порабощения, то хотя бы часть ее как независимую духовно и политическую независимую государственную единицу. Александр провидчески понял, что «выбор» Запада как союзника — это путь в историческое небытие. Сдерживание монголов, путем самых немыслимых уступок, только ради сохранения народа и веры — вот единственно возможный путь. Что касается ига, то и тут не может быть двух мнений у любого здравомыслящего человека. Иго было жесточайшее. Отрицание этого факта есть не пересмотр исторических свидетельств с научной точки зрения, а политическая эквилибристика, в рамках которой действительно легко конструировать теоретические возможности выбора и объявить выбор Александра — неправильным, гибельным и даже предательским по отношению к фетишам и кумирам либеральной российской интеллигенции, так как он бросил Россию в объятия «дикого» Востока, отгородив от «прогрессивного» Запада. Потери, понесенные Русью в результате прихода в приволжские степи монголов, даже сложно представить. Мы до сих пор не можем до конца оценить тот урон, который был нанесен русской цивилизации.
Тяжелее всего была даже не дань, а карательные и грабительские набеги. За 233 лет ига было 50 татарских походов или крупных набегов на Русь. Иными словами, один набег в четыре-пять лет. Но была и веротерпимость (первые 100 лет), и отсутствие оккупации, тем более колонизации, и невмешательство в повседневную жизнь. В отдельных случаях татарская защита Руси действительно имела место. Так, в 1269 г. ливонцы собрали огромное по тем временам войско в 18 тысяч человек для завоевания Пскова и Новгорода. Сын Александра, Дмитрий, обратился к хану Менгу-Тимуру за помощью, и тот прислал ему отряд всадников. Этого оказалось достаточно — ливонцы «замиришася по всей воле новгородской, зело бо бояхуся имени татарского».
О какой помощи с Запада против Орды, зная один этот факт, вообще можно говорить, а мы приводили и более серьезные факты взаимоотношения не только Запада, но и Византии с монголами. В этой ситуации у Руси вообще не могло быть военных союзников. И непонятно, почему вовремя этого не понял Даниил Галицкий. Единственно возможным военным союзником на тот момент могли быть только мусульмане Ближнего Востока. Но представить православных князей, идущих на союз с сельджуками, врагами империи ромеев, совершенно невозможно. Время абсолютно циничных политических комбинаций на Русь еще не пришло, не с Запада, не из Царьграда, для которых подобная практика была на тот момент, увы, уже привычной.
«Новый вызов делам и имени Александра Невского пришел с Запада. В 30-х гг. XX в. появились работы польского историка И. У минского и немецкого — А.М. Аммана, в которых осуждалось нежелание русского князя совместно с западными христианами бороться против татар. По мнению Аммана, Александр совершил ошибку, отвергнув союз с папством и подчинившись с татарами. Причиной было "его полное отвращение к Западу". Такая позиция "положила предел западному культурному влиянию на многие десятилетия". Александр выбрал "иго" вместо того, чтобы "Русь стала предпольем европейской крепости в оборонительном сражении против татар". Комментарии здесь излишни. Достаточно вспомнить безуспешные попытки Даниила Галицкого сделать из своего княжества такое "предполье". Запад ничем ему не помог, а после смерти Даниила его княжество было поделено между Польшей и Литвой. Несравненно более изощренными были обвинения, выдвинутые в середине 80-х гг. в книге британского историка Д. Феннела "Кризис средневековой Руси. 1200—1304". Здесь князь Александр критикуется в первую очередь как человек, предавший своего брата Андрея и наведший татар на Русь. Феннела также возмущают помощь Александра татарам в проведении переписи суздальцев и новгородцев для сбора дани, подавление антитатарских выступлений, иными словами, предательство русских интересов. Отмечает Феннел и незначительность военных побед Александра, никак не сказавшихся на защите западных рубежей Руси».
Здесь необходимо отметить, что все «неудобные» моменты биографии недоброжелатели выуживают из русского летописания, не пытаясь дать себе отчет в том, что летописцы, прославлявшие Александра, не находят нужным скрывать данные факты, видимо, совершенно в ином свете представлявшиеся современникам, чем современным хулителям памяти святого князя. На протяжении долгого периода в памяти потомков образ князя остается незапятнанной хоругвью истинной веры и патриотизма. Совершенно иную картину представляет собой российская современность, характеризующаяся почти полной утратой духовной, культурной и политической преемственности по отношению к традиционной русской цивилизации.
«Критика Феннела попала в больное место. Тут есть логика правдоподобия. Александр не мог быть доволен, когда в 1248 г. в столице монголов Каракоруме ханша Огуль Гаймыш отдала брату Андрею принадлежащее Александру по старшинству Великое княжество Владимирское, а он сам получил почетный, но пустой ярлык на "всю Русскую землю" и дотла разоренный Киев».
Необходимо отметить одну важную деталь. Дело в том, что в отечественной исторической науке данная мысль о пустом «киевском ярлыке» закрепилась и часто бездумно повторяется с самых высоких кафедр. Вопрос этот не такой однозначный на самом деле. Александр, как старший, получил ярлык, значимость которого в то время как символа была действительной и великой. И мы уже писали об этом выше в связи с историей приезда к Александру митрополита Кирилла. Киев — вожделение всех Рюриковичей — даже и лежащий в развалинах, продолжал быть символом единства всей Русской территории и символом прямого преемства и легитимности власти великого князя. С формальной точки зрения татары поступили совершенно безукоризненно: будучи победителями, они соблюли русский закон о правах на великокняжеский стол. Александр, несомненно, получил первенство чести. Говоря о Владимире, не стоит забывать, что в 1238 г. город тоже был превращен в руины. И сейчас археологи при строительстве новых домов в историческом центре города наталкиваются на останки жертв нашествия Батыева, которые не были должным образом погребены. Это значит, город тоже находился долгое время в запустении. Его оборонительные сооружения начала XIII века вновь были восстановлены в том же объеме только в XV столетии. Таким образом противопоставлять разрушенный Киев и цветущий Владимир у нас совершенно нет никаких оснований.
После этого разделения власти в ставке монголов братья не поссорились, значит, и не чувствовал Александр никакой несправедливости, кроме той, общей несправедливости завоевателей к завоеванным, которую вынуждены были с горечью ощущать все русские князья и которая в итоге излечила Русь от наследия периода раздробленности и междоусобиц.
В 1252 г. великим ханом монголов был избран Менгу, друг Батыя. Вскоре Александр едет в Орду. Некоторые историки думают, что он непосредственно готов был в Орде получить ярлык на владимирское княжение. Но для такого предположения у нас совершенно нет четких данных. Скорее всего, ярлык Александр получает в силу причин совершенно от него независящих. Во время пребывания Александра в Орде сын Батыя Сартак (Батый был в Каракоруме) посылает во Владимирское княжество рать Неврюя. Андрей дает ему сражение, проигрывает битву и бежит в Швецию. Александр вступает во владение еще раз разоренным монголами княжеством и начинает его восстанавливать. В этой логике есть неувязки. Сартак вызывал к себе и Андрея, но тот не поехал. Одновременно с войском Неврюя была послана рать Куремсы на Даниила Галицкого, тестя и союзника Андрея, что означает кампанию против ненадежных князей, а не угождение просьбам Александра. Не было между братьями и ненависти. Через четыре года Александр добивается прощения Андрея в Орде, тот возвращается на Русь и получает от брата Суздальское княжество — самые плодородные земли отчины Ярославичей. Жалоба Александра на Андрея об утаивании дани, якобы вызвавшая поход Неврюя, не упоминается ни в одном средневековом историческом источнике (ни в одной из 12 летописей), а есть только в «Истории Российской» В.Н. Татищева (1774), не разделявшего летописи и собственные суждения. Наконец, кроме Александра, на княжение во Владимире претендовал его дядя Святослав Всеволодович, месяцами живший в Орде. Так что информации у монголов хватало.
У нас, впрочем, нет никаких исторических оснований подозревать и князя Святослава, прославленного Церковью в лике святых, в неблаговидных поступках по отношению к своим племянникам. Согласно мнению историка Ю.В. Селезнева, в событиях 1252 г. Александр Невский, в отличие от своего брата Андрея Ярославича, действовал в соответствии с монгольской политической традицией. «Это подразумевало приезд князей в Орду при интронизации нового хана для подтверждения ярлыка. Александр Ярославич отправился в Орду по требованию хана, а Андрей Ярославич проигнорировал его. Наказанием для Андрея Ярославича стала Неврюева рать».
Естественно, в данных условиях Александр был просто не в силах предотвратить этот поход.
Не столь безусловна была и поддержка Александром татар. Когда в 1262 г. по городам Северо-Восточной Руси прошли волнения и были изгнаны татарские сборщики дани, Александр не пошевелил пальцем (считают, что он тайно поощрял горожан). Чтобы избежать карательного похода татар, он собрал богатые дары и поехал в Орду. После этих событий сбор ордынского выхода начал переходить к русским князьям. Переход сбора дани князьям означал конец монгольского контроля над Русью. Несмотря на отсутствие новых доказательств, в 90-х гг. начался идеологический поход против Александра Невского. Среди обличителей выделялись историки и публицисты И.Н. Данилевский, Н.В. Журавлев, Н.П. Соколов, М.М. Сокольский, Д.В. Чернышевский, И. Яковенко. Из десятков высказываний в СМИ приведу наиболее известные — «бывшего прораба перестройки», историка Ю.Н. Афанасьева, и знатока средневекового оружия М.В. Горелика. Афанасьев так отозвался об Александре Невском в «Общей газете» и «Родине»:
«Александр Невский... Герой, святой, наше знамя... Он сказал татарам: я вам соберу дани больше, чем вы можете. Но за это подмогните побить моих соседей. Помогли и побили. И дали ему титул великого князя. (...) Он начал действовать в союзе с татарами против других князей: наказывал русских — в том числе и новгородцев — за неповиновение завоевателям, да так, как монголам даже не снилось (он и носы резал, и уши обрезал, и головы отсекал, и на кол сажал)... Но сегодняшнее мифологическое сознание воспринимает известие о том, что князь фактически являлся "первым коллаборационистом"... как антипатриотическое очернительство».
Необходимо отметить, что не только современное сознание не воспринимает такого рода клевету, но и сознание современников князя и ближайших его потомков не могло бы воспринять такой образ князя. Князь был жесток со своими политическими соперниками, но жесток только в пределах «нормы» того времени. Народная память наверняка сохранила бы образ жестокого князя — пособника татар, коль то была бы историческая правда. Но правдой это не было и не является сейчас. У нас нет новых источников, которые позволил бы авторам, озабоченным, конечно, не поисками истины, конструировать новый, сугубо негативный облик князя. Но факты этих людей особенно не заботят. Факты заменяются эмоциями самого низкого свойства. Необходимо учитывать, что в условиях военного времени, а именно в этих условиях оказалась Русь после татарского погрома, в обществе, для его самосохранения и выживания, действуют совершенно иные механизмы, далекие от гуманности мирных времен. Нужно заметить, что все вышесказанное находило полное понимание у отечественных историков на протяжении столетия. И только в наше время появилась тенденция к пересмотру этих вполне очевидных вещей. Иногда пересмотр носит откровенно хулиганский характер.
М.В. Горелик в журнале «Огонек» писал: «Есть такой сатана русской истории — Александр Невский. У него была одна цель — княжить во Владимире, и ради шкурных интересов он насадил на Руси лютое татарское иго. И сделав это самым гнусным образом — предав брата».
В этом пассаже вселенская глупость соперничает с вселенской мерзостью. Здесь ложь в каждом слове. При таком полете злой фантазии можно было бы поставить Александра прямо во главе татарских орд, пришедших на Русь. Дело в том, что никто в Орде не спрашивал мнения русских князей по поводу установления «лютого ига» или его отмены. Русь была завоевана. Это — факт. Сил сражаться дальше со всей несметной по человеческим ресурсам Азией не было. А что касается взаимоотношений братьев, то совершенно определенно можно сказать, что действия Андрея Ярославича вполне могли бы стоить его брату Александру головы в Орде. И именно под таким ракурсом и надо рассматривать их взаимоотношения в тот период.
«На самом деле навет Александра на брата далеко не доказан, о чем писалось выше, а его жестокость была жестокостью правителя того времени, когда непокорных увечили и казнили. Князь жестоко наказал советников своего сына Василия, княжившего тогда в Новгороде: "Овому носа урезаша, а иному очи выимаша", хотя обошелся без описанного Афанасьевым сажания на кол. Причиной кары было убийство новгородцами посадника Михалки, ставленника Александра Невского, и их отказ выплачивать дань татарам. Покарав немногих, князь избежал разгрома Новгорода татарами и предотвратил гибель десятков тысяч людей. Иными словами, он предпочитал платить дань гривнами, а не жизнями».
Можно, только с очень большими оговорками, согласиться с критиками Александра Невского в том, что его битвы не относились к числу самых крупных сражений того времени по числу участников. Но никак нельзя считать их не имевшими никакого значения. Безусловно, и сражения, и победы Александра были исключительно важными для исторического бытия Руси. Действительно, на фоне битвы при Лигнице, произошедшей в 1241 г., в результате победы в которой монголы, для статистики, отрезали у всех убитых правое ухо и набили такими трофеями девять мешков, битвы на северо-западе Руси не были столь кровопролитными. В битвах, которые провел Александр, противник терял сотни людей, иногда до тысячи, например литовцы, но не несколько тысяч за одну битву, как это имело место при трагедии европейского воинства на Лигнице. Но всегда важно иметь в виду: кто с кем и в каких условиях сражался, а также какие последствия от победы или поражения несла битва противников. Важно помнить, что битвы на Неве и на льду Чудского озера случились сразу же после опустошительного и гибельного для страны монгольского нашествия. Католическая церковь, верно рассчитав момент, когда у русских вообще не должно было остаться ни физических, ни моральных сил к военному сопротивлению, решила раз и навсегда подчинить себе те земли, которые не попали на тот момент под прямое владычество монголов. Еще раз вспомним, что папа Григорий IX обратился к шведскому архиепископу с призывом организовать крестовый поход в Финляндию против финского племени тавастов и их соседей. В 1238 г. папский легат организовал встречу датского короля и магистра Тевтонского ордена. Сторонами были достигнуты принципиальные договоренности о совместных действиях в землях эстов. Результатом этого сговора явилось то, что датские силы приняли участие в войне против Православной Руси.
«В результате дипломатической активности папских посланцев шведы и немцы с датчанами в 1240 г. согласованно нападают на новгородские и псковские земли. Шведы высаживаются в низовьях Невы, а ливонские и датские рыцари захватывают Изборск. Русские понимали связь этих событий с замыслами Рима. Не случайно в Житие Александра Невского шведы названы "римлянами" и отмечено, что их сопровождал епископ».
И действительно, нельзя не удивляться этому факту, который до сих пор не получил должной оценки у историков. Безусловно, с древнейших времен новгородцы знали шведов под их собственным именем, никогда не путая их с варягами или урманами-норвежцами. И тут, в житийном повествовании, составленном почти по горячим следам, шведов называют «римлянами», подчеркивая тот факт, что на Руси их агрессию именно и воспринимали как агрессию католического Запада. Эти факты нисколько не смущают современных фальсификаторов.
Что касается ордынской политики Александра Невского, то необходимо помнить, что после тяжелейшего татарского погрома эта политика дала Северо-Восточной Руси двадцатилетнюю передышку от набегов в период с 1251 по 1271 г. Победа на Чудском озере на десять лет обеспечила мир на ливонской границе с 1242 по 1253 г. Но главное его достижение в том, что ему «удалось сохранить единство Северо-Восточной и Северо-Западной Руси, что позволило избежать раскола этнического поля нарождающегося великорусского этноса».
Выбранный им путь умиротворения Орды и отпора католическому Западу создал предпосылки для возрождения Руси в виде единого Московского царства, наследовавшего Византии и ставшего Третьим Римом, а затем и Российской империей.
«Этот путь не означал выбор Азии и отказ от Европы, как преподносит его И.Н. Данилевский: "Пожалуй, именно в эти страшные для Руси десятилетия был сделан окончательный выбор между двумя социально-культурными моделями развития: между Востоком и Западом, между Азией и Европой". Путь князя Александра означал сохранение православия как духовного стержня России».
Об этом почти сто лет назад писал Г.В. Вернадский: «Два подвига Александра Невского — подвиг брани на Западе и подвиг смирения на Востоке — имели единственную цель: сбережение православия как источника нравственной и политической силы русского народа».
Вероятно, именно в силу этой причины выбор Александра столь неприемлем для либеральной общественности в России. В сознании либерально мыслящих исследователей не умещается не только факт необходимости смирения перед силой Орды, но и нежелание князя поступаться верой ради призрачной помощи Запада. Борьба с «культами личностей» в России плавно переросла в борьбу со всем, что свято и дорого русскому сердцу. «Кроме выступлений и журнальных статей появились книги, где идет развенчание "культа личности" Александра. В 1990 г. М.М. Соколовский опубликовал книгу "Неверная память (Герои и антигерои России)", где писал: "Позор русского исторического сознания, русской исторической памяти в том, что Александр Невский стал непререкаемым понятием национальной гордости, стал фетишем, стал знаменем не секты или партии, а того самого народа, чью историческую судьбу он жестоко исковеркал"».
В начале XXI века выходит целый ряд книг, в которых авторы, не приводя никаких новых аргументов, старательно повторяют все те же измышления, направленные против политики святого князя.
Следует упомянуть книги А. Бушкова и А.М. Буровского «Россия, которой не было — 2. Русская Атлантида» (2001), И.Н. Данилевского «Русские земли глазами современников и потомков» (2001), И.В. Карацубы, И.В. Курукина и Н.П. Соколова «Развилки родной истории» (2005), А.Д. Балабуха «Когда врут учебники истории. Прошлое, которого никогда не было» (2005), А.Н. Нестеренко «Кто победил в Ледовом побоище» (2006). «Общий знаменатель» всей этой беллетристики мы находим в работе уже неоднократно выше цитируемого исследователя и историка К. Резникова: «Книги эти различаются по полноте материала и профессионализму авторов, но у них есть общее — неприязнь к Александру Невскому и желание стереть из памяти россиян его доброе имя. Ну а как насчет новых книг, признающих положительную роль князя Александра? Мне известна лишь одна — А.А. Горский "Москва и Орда" (2000). На сегодняшний день князь проигрывает информационную войну. Кризисное состояние российского общества породило всплеск кризисных мифов и их борьбу с мифами утверждающими. Ниспровержение благоверного князя пытаются подать как объективную закономерность. И.Г. Яковенко считает, что выбор Александра Невского исчерпал себя: "На отрезке истории между XVI и XX веками выбор Восточной Руси оказался эффективнее. Украина и Белоруссия не смогли создать независимые государства. Москва одолела Литву, создала империю, а позднее объединила все остальные территории исторической Руси. Московская идеология притязала на окончательное решение о выборе XIII века. Эти претензии не оправдались. Выбор Боголюбского—Невского—Грозного—Петра I—Сталина изжил себя. Империя кончилась". Последнее десятилетие XX в., когда Яковенко объявил о поражении исторического выбора Восточной Руси, богато на предсказания. Френсис Фукуяма обещал тогда конец мировой истории, победу западной идеи и движение к всеобщей гармонии по американскому образцу. Писал он это в 1989 г. Позже Фукуяма признал, что конца истории так и не случилось. Ошибся и Яковенко. Цивилизационный выбор России оказался удивительно устойчив. И это значит, что Россия выходит из кризиса. Конец же кризиса означает конец порожденных им мифов. Как это не раз случалось на Руси. Так что, скорее всего, будущие поколения сохранят благодарную память об Александре Невском».
Но самое поразительное во всей этой литературе ниспровергателей авторитетов и откровенных врагов светлой памяти потомков о князе Александре — это их неспособность, да и нежелание увидеть очевидное.
Если выбор князя позволил не просто сохраниться политическому организму Руси, но и расшириться до пределов самой большой империи мира в течение более 700 лет, то этот выбор следует признать единственно верным. Все альтернативные политические программы современников Александра привели к политическому краху. Огромные территории Малой и Белой Руси, управляемые своими князьями и избравшие путь слияния с Западом, потеряли свою независимость в течение 50 лет. Выбор в пользу Запада привел к тому, что на этих землях древнерусским населением была утрачена не только политическая самостоятельность. Этот выбор привел также к насильственному лишению подлинной русской самоидентификации, с заменой ее на псевдонациональные маркировки: украинцев и белорусов, произведенной усилиями польской шляхты, огромной массы русского народа.
Впрочем, это уже иная тема.
Мы касаемся ее только для того, чтобы продемонстрировать тот непреложный факт, что цивилизационный выбор святого Александра Невского и поныне является главным нервом нашей национально-политической и культурной жизни, позволяя нам оставаться после всех потрясений последнего века самой большой державой мира, которая не исчерпала еще свой культурно-исторический ресурс.
Определенный интерес представляет для нашего исследования Псковская II летопись. Достаточно кратко касаясь начального периода русской истории, летописец помещает в летописный свод целый блок: «Повести о житии и о храбрости благовернаго и великаго князя Александра». В тексте Жития очень важным представляется оценка деятельности Александра. После побед над шведами и немцами: ... «нача слыти имя его по всем странам, и до моря Хоноужьсканго, и до гор Араратскых, и об оную страну моря Варяжского, и до великаго Риму... И оумножишася дни живота его в велице славе. Бе бо неролюбецъ и мънихолюбецъ, и нищая любя, митрополита же и епископы чтяше и послоушааше их, аки самого Христа. Бе же тогда ноужда велика от иноплеменник, и гоняхоуть христианъ велящее с собою воинъствовати; князь же великыи Александръ поиде к цареви, дыбы отмолити люди от беды тоя. А сына своего Димитрия посла на Западныя страны, и вся полки своя посла с ним, и ближних своих домочадецъ...»
В этих скупых, но одновременно информативных строчках Жития для нас необходимо выделить несколько моментов. Первый — это оценка деятельности князя в Житии. Мы отдельно рассмотрим религиозно-символические аспекты Жития, отдельно от идеологического пласта, представленного здесь. Дело в том, что для средневекового русского человека житийная литература была гораздо доступнее и интереснее, чем сухие летописные строчки. Давая оценку деятельности князя, автор Жития волей-неволей выражал о князе не только общецерковную точку зрения, но и точку зрения современников, слушающих житийную литературу в церквях. Совершенно невозможно представить себе, чтобы автор Жития пользовался некими информационными технологиями в современном смысле слова, для того чтобы исказить или приукрасить истину о князе. Такая неправда не нашла бы отклика у церковного народа и не имела бы шансов пережить века. Совершенно невозможно усомниться в той славе князя, которая действительно пошла по всей христианской ойкумене. И нам не приходится удивляться мужеству, политическому гению князя, который сумел доказать в Орде, что использование русских сил в войнах за пределами Руси в интересах ханов является нецелесообразным. Мы можем только гадать о тех аргументах, которые предложил князь в ордынской ставке. Но не может быть никаких сомнений, что аргументы были подобраны веские и весьма дипломатичные. Однако Александр подстраховался и отправил с сыном все имеющиеся в наличии воинские силы в Ливонию. Конечно, этот поход тоже был весомым аргументом в системе доказательств о невозможности русским участвовать в дальних походах ордынцев. По поводу политической мудрости Александра в отношении самого страшного врага — Орды — у современников князя не было разногласий.
Не было у современников и сомнений в значимости его военных побед. Еще раз обратимся к уже исследованному нами вопросу о Ледовом побоище, чтобы иллюстрировать этот тезис.
«В лето 6759. Иде Александр к Батыю царю, а Олег Резанскии къ канови идее. И пришед Александръ от Батыя, и поиде з братомъ Андреемъ, с низовци и с новгородцы изгоною ратию на немцы ко Пскову, уже бо бяше Псков взят, и тиуни посаждении судить. И зая вси пути, изгони псковичь, а немецъ и чудь, исковав, поточи в Новгород, а самъ поиде в зажитие. А Домаш Твердиславич, братъ посадник, и Кербетъ быша в розгоне. И устретоша ихъ немцы у мосту, и бишася. Ту убиша Домаша, а инех мнозех изнимаша, а инии ко князи прибегоша в полкъ, князь же воротися на них на озеро, а немцы же и чудь поидоша по них. И узрев то Александръ, и постави полки на Чудскомъ озере, у Ворония Камени; и наехаша немцы, чудь на полкъ, пробишася свиньею вскозе полкъ; и бысть ту сеча велика априля 5, в субботу похвальную. Поможе Богъ княземъ и новгородцемъ и псковичамъ: паде немецъ ратманов 500, а 50 руками изымаша их, а чудь побеже. И поиде князь, бьющее их, 7 верстъ ро озеру до Соболицъкого берега, и много велми чуди поби и не бе числа, а иных вода потопи. Того же лета прислаша немцы с челобитиемъ: "Что есмя зашли мечемъ, того ся отступаем"; и головами разменишася, Ярослав, отець Александров, идее в Орду к Батыю».
Обычно скупой на детали летописец здесь перед нами развернул батальную панораму, позволяющую реконструировать ход битвы с немцами на Чудском озере в 1242 г. Необходимо отметить, что скептическое отношение современных исследователей, готовых ради сенсации отказаться от любого исторического наследия, ставшего в определенном смысле «национальным мифом», совершенно не соответствует летописным данным. Летопись, уделив битве столько внимания, явно придает ей огромное значение. Подробности разгрома разведывательного отряда Домаша Твердиславича должны снять всякие обвинения в предвзятости древнерусского летописца. Именно его серьезность и честность в описании трагических моментов отечественной истории не дает нам права усомниться в тех интереснейших подробностях, которые доносит он до нас в описании Ледового побоища. Количество убитых немецких рыцарей свидетельствует о том, что на льду Чудского озера разыгралась грандиозная для своего времени баталия.
В этой связи важно проиллюстрировать, как новгородский летописец относится к самым дискутируемым сегодня событиям жизни Александра Невского и его брата Андрея. Надо сразу отметить, что летописец не свободен от оценочных характеристик происходящих событий, но совершенно обходит молчанием какое-либо неудовольствие современников или непонимание ими действий Александра Ярославича по отношению к татарам. «В лето 6764. Князь велики Александръ пои де в Низ, поимъ послы Новгородския, Елеуферия и Михаила Пенещенича, а сына своего Василья посади на столе. Повоева князь Александръ с новгородцы Яму. Сеи зимы приехаша численици ис Тотар, изочтоша всю Русскую землю, и иставиша десятникы, сотникы и тысячники; токмо не изочтоша игуменов и попов, черньцев... В лето 6765. Глеб приех ис кановы земли. А в Новгород приде весть зла из Руси, яко хотять татари у них тамги и десятины, и сметошася людие чрез все лето. А к Оспожину дни успе посадник Онания. И на зиу приехаша послы татарския со Александромъ, а Василии побеже от отца во Псковъ; а татари начаша просить дани, и не яшяся по то новгородцы, и дата дары цареви, а их отпустиша с миромъ. Михалка посадника убиша, а на весну убиша Мишу; даша посадничество Михалку Феодоровичу, тысячкое Жирохну. Князь Александръ выгна сына своего изо Пскова и посла в Низ... дружину его казни: овому носа урезаша, а иному очи внимаша, кто Василья на зло повел; всяк бо злыи и зле да погибает».
Летописец однозначно встает на сторону Александра в вопросе переписи новгородцев ордынцами. Безусловно, для Александра очень важно было показать ордынцам, что он владеет ситуацией в Новгороде. В противном случае князь рисковал быть вообще устраненным от власти в Северо-Восточной Руси. Неповиновение Новгорода неминуемо вызвало бы карательную экспедицию. То, что город ни разу не пережил татарского разгрома, — несомненно заслуга политики Александра Невского. Хотя и приходилось князю идти на жесткие меры. Однако же заметим, что, разгромив оппозицию своей политической линии в Новгороде, князь обошелся без смертных казней, хотя учинил расправу с дружиною сына Василия, и нужно признать ее достаточно жесткой, что, вероятно, было продиктовано и тем явным или скрытым надзором за его действиями со стороны ордынцев.
В своем гениальном труде «Россия и Европа» Н.Я. Данилевский приводит важнейшую мысль, которая, по сути, описывает судьбы всего православного мира в эпоху противостояния внешней агрессии. Речь идет о Византии, в частности. И вот что Данилевский замечает: «Как сатана-соблазнитель, говорил Рим одряхлевшей Византии: видишь ли царство сие? Пади и поклонися мне, и все будет твое. — Ввиду грозы Магомета собирает он Флорентийский собор и соглашается протянуть руку помощи погибавшему не иначе как под условием отречения от православия. Дряхлая Византия показала миру невиданный пример духовного героизма. Она предпочла политическую смерть и все ужасы варварского ига измене вере, ценой которой предлагалось спасение».
Но справедливости ради скажем, что прежде этого духовного подвига были в Византии колебания. И во время Флорентийского собора далеко не все православные архиереи были единодушны в своем стремлении до конца стоять в истине. Был момент, когда знаменем непоколебимой верности остался один Марк Ефесский. За эти колебания Византия и была наказана конечным государственным исчезновением из мировой истории. Совсем иного рода пример являет нам Русь времен Александра Ярославича. Страна, действительно стоявшая на краю гибели, страна, понесшая невиданные утраты и колоссальные людские потери, единодушно, до последнего смерда, оставалась нерушимо предана православной вере. Знаменосцем этой нерушимой верности выступил князь Александр.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |