А.И. Рогов. Александр Невский и борьба русского народа с немецкой феодальной агрессией в древнерусской письменности и искусстве

Александр Невский относится к числу тех национальных героев русского народа, имена которых навсегда остаются в народном сознании как символ стойкости и независимости родной страны. Полководец и мудрый государственный деятель одного из самых сложных и критических периодов русской истории, он воскрешался в народной памяти в важные моменты последующих времен, а борьба под его руководством с немецкой агрессией в середине XIII в. навсегда осталась вдохновляющим примером борьбы за независимость. И характерно, что борьба эта расценивалась еще шире - как великая борьба славян за свое достоинство и свободу с немецкими феодалами. Уже в древнейшей редакции Жития Александра Невского, одного из самых замечательных памятников древнерусской литературы, возникновение которого, по-видимому, следует относить ко второй половине XIII в., имеются такие знаменательные слова о походе Александра Невского против Ливонского Ордена: "...Поиде на землю Немецкую в велице силе, да не похваляются, ркуще: Укорим Словеньскый язык ниже себе". Может быть, еще при жизни Александра Невского в дружинной среде слагались песни о нем и его соратниках. Один из исследователей древнерусской литературы Н.О. Скрипиль усматривает следы такой дружинной песенной славы в Житии Александра Невского (эпизод с шестью храбрецами). Но если это и не так, то совершенно несомненным является тот факт, что в Новгороде существовало живое дружинное предание о жизни и подвигах Александра Невского. О существовании этого предания прямо говорит автор древнейшей редакции Жития Александра Невского, слышавший его "от отец своих".

Как уже упоминалось, во второй половине XIII в. по-видимому, было составлено и само это Житие. Оно послужило основой огромного количества редакций и разновидностей замечательного памятника, дошедшего до нас во множестве списков. Исследованием Жития Александра Невского занималось немало ученых, с большей или меньшей степенью убедительности классифицировавших списки и установивших происхождение и взаимоотношение редакций памятника. Настоящая статья не ставит своей целью рассмотрение этой большой проблемы. Наше внимание редакции Жития будут привлекать только в связи с тем, насколько в изменениях, вносившихся в них, отражались представления об Александре Невском на протяжении XIV-XVII вв.

Дружинное предание составило ядро Жития Александра Невского и придало ему ту неповторимую окраску непосредственности воспоминаний, которая столь резко выделяет этот памятник как из числа других житий, так и из круга летописных произведений. Как заметил В. О. Ключевский, в нем "соединены именно такие черты, которые рисуют не историческую деятельность знаменитого князя, а его личность и глубокое впечатление, произведенное им на современников, и эти черты переданы в том свежем, не потертом виде, в каком они ходили между современниками".

Автор Жития, бесспорно, был начитанным человеком, хорошо знавшим священное писание, а также другие Жития и такие памятники светской литературы, как "История Иудейской войны" Иосифа Флавия, "Александрия", "Девгениево деяние". Однако составитель Жития Александра Невского с редкостной свободой относился к трафаретам и формам, не выдерживал даже элементарных приемов житейского жанра.

Не случайно этому первоначальному Житию старались придать именно те формы, которые позволили бы в нем сразу увидеть традиционное Житие святого.

Впрочем, отмеченная особенность Жития, его необычная форма все-таки не превращала и его первоначальный вид в простую воинскую повесть. В Житии есть немало эпизодов, включенных в него для доказательства не только храбрости и мужества, но и святости Александра, покровительства ему божественных сил. Само Житие (жизнь) князя названо не только "честным и славным", но и "святым". Он, как и подобает идеальному князю русских летописей, "иереелюбец и мьнихолюбец и нищая любя. Митрополита же и епископы чтяще и, послушааше их, аки самого Христа". Во время Невской битвы ему помогают святые Борис и Глеб, а во время Ледового побоища "полк Божий на воздусе". При погребении его совершаются чудеса, а тело его названо в Житии не иначе, как святое. Все эти особенности первой (древнейшей) редакции Жития присущи не только поздним спискам (XVI и XVII вв.), в которых можно было бы заподозрить интерполяцию текста, вызванную официальной общерусской канонизацией Александра Невского в 1547 г. Эти особенности находим также в списке Псково-Печерского монастыря XV в., в житиях, содержащихся в летописях, представленных списками XIV-XV вв.: Лаврентьевской (1377 г.), Новгородской I (XV в.) и Псковской II (XV в.).

В начальной редакции Жития нельзя не отметить еще одну характерную тенденцию. Об Александре Невском постоянно говорится как о князе - потомке славных киевских князей Бориса и Глеба, которые в видении Пелгусия называют его "сродником своим" и, и Ярослава Мудрого, которого сам князь называет "прадедом нашим". Храбрый и святой князь предстает, таким образом, как наследник киевских князей, объединявших под своею властью всю Русскую землю. Это делает значимей и собственные достоинства Александра Невского, о котором сказано, что он "наполнил жителями города", "творил праведный суд" ("в правду судий").

Так, уже в самом первом памятнике, запечатлевшем образ Александра Невского, он осмысливался как полководец и как государственный деятель, подымающий своей святостью сами эти стороны человеческой деятельности. Равным образом и борьба с немецкой агрессией расценивалась современниками и поколениями, ближайшими к этому времени, как борьба священная, занимавшая главное место в жизни святого князя, преемника великих киевских князей; война, которая не только благословляется свыше, но и в которой высшие силы сами принимают участие. Едва ли можно себе представить что-либо более значительно санкционированное с точки зрения человека средневековья, чем такое явление.

Многие из сторон последующего осмысления образа Александра Невского, как мы это увидим далее, будут применительно к новым историческим условиям восходить к этому представлению о нем, сложившемуся еще в столь небольшом хронологическом отдалении. Неудивительно поэтому, что и Житие уже вскоре стало тем памятником, который оказал заметное влияние на другие произведения древнерусской литературы, посвященные темам, так или иначе созвучным с одной из сторон в деятельности любимейшего героя русского народа.

Среди этих произведений первое место занимает тема борьбы с внешним врагом. Поразительно, насколько быстро в них отразилась эта тема Жития Александра Невского. Уже Житие псковского князя Довмонта, составленное, вероятнее всего, в начале XIV в., в значительной мере можно назвать сколком с Жития Александра Невского. Как справедливо отметил Н. Серебрянский, специально изучавший вопрос о взаимоотношении этих двух памятников, "параллель здесь напрашивалась сама собою; литературные заимствования оправдывались не только высоким качеством литературного образца, но и однородностию с ним фактического содержания новой работы". Действительно, как и Александру Невскому, выходцу из Литвы, псковскому князю Довмонту большую часть своей жизни пришлось вести борьбу с немецкими нападениями. Автор Жития Довмонта эту борьбу прямо уподобляет той, которую вел Александр Невский: "Тако же и великий князь Александр". Почти одними и теми же словами описываются многие эпизоды полководческой деятельности князей. Сравним для примера описание нападения на них врагов.

В Житии Довмонта проводится идея Жития Александра Невского о том, что "сей же князь не единем храборством показан бысть от Бога, но и боголюбцем показася", хотя уже, как видно из этой фразы, определяющее значение для автора имело именно "храборство". Чрезвычайно сходно описываются похороны обоих князей.

Александр Невский и Довмонт настолько были близки в глазах псковичей между собой по их жизни и "трудам", что в Житии Довмонта, которым открывается I Псковская летопись (по Архивскому I и Тихановскому спискам), псковский князь превращен в современника, родственника и, что особенно важно, участника героических походов Александра Невского. "Тако же и великий князь Александр и сын его князь Дмитрий с своими боляры и с мужи новогородцы и с зятем своим Довмонтом и с его мужи псковичи побежая страны поганскыя Немец и Литву, и Чюдь и Корелу... И паки же и великим князем Александром и сыном Дмитрием и зятем его Довмонтом спасен бысть Новъград и Псков от нападения поганых Немець",- читаем в I Псковской летописи.

Не менее разительное совпадение с Житием Александра Невского можно наблюдать и в памятниках, связанных со славной победой на Куликовом поле в 1380 г.,- "Летописной повести" (по Софийской I и Новгородской IV летописям) и особенно в "Сказании о Мамаевом побоище", составленном не позже начала XV в. В этих памятниках речь идет о борьбе с татарами в совершенно иных исторических условиях, чем во времена Александра Невского, и тем не менее в Повести и Сказании мы найдем немало очевидных воспроизведений из Жития. Так, Дмитрий Донской, вступая на территорию врага, согласно Повести, говорит: "Господи, не повелел еси в чюжд предел ступати". Это трудно не поставить в зависимость от слов, вкладываемых в уста Александру Невскому его Житием: "Боже, поставивый пределы языкомь и жити повелевый не преступая в чужую часть". Как и в описании Ледового побоища в Житии, Куликовская битва в Повести начинается в шестом часу дня, русским войскам в битве помогают ангелы и Борис и Глеб. Интересно, что рассказы об этом и в Повести и в Житии подтверждаются ссылкой на свидетелей, хотя и без текстуального совпадения.

Но в другом памятнике Куликовского цикла - Сказании о Мамаевом побоище ссылки совпадают буквально: в Сказании читаем: "Се же слышахом от верного самовидца".

Как и в Житии Александра Невского, в Сказании о Мамаевом побоище описывается явление одному из стражей войска Бориса и Глеба двух юношей светлых, спешащих на помощь русскому князю, своему предку; по Житию это видит Пелгусий, а по Сказанию - Фома Хабычев или Хабесов. Узнав об этом, Дмитрий, совершенно как Александр Невский, сказал видевшему: "Не глаголи сего никому же" - и закономерно вспомнил об Александре Невском, обращаясь к богу с молитвой (согласно основной редакции Сказания): "Господи, владыко человеколюбче, молитвами святых мученик Бориса и Глеба, помози ми, яко Моисею на Амалиха и прадеду нашему великому князю Александру на хвалящегося на римского короля Магнуша, и разорив его отечество". Напомним, что в Житии Александра Невского Александр также вспоминает о помощи Моисею на Амалика, правда, добавляя еще: "и прадеду нашему Ярославу на окояннаго Святополка". По-видимому, древнерусские книжники прекрасно понимали родство двух этих памятников и, расширяя Сказание в так называемую распространенную редакцию, ввели и эту недостающую часть фразы, добавив слова "и пръвому Ярославу на Святополка".

Такое напоминание об Александре Невском в Сказании было бы неправильно рассматривать только в связи с цитированием его Жития. Характерно, что, когда Дмитрий Донской размышляет с боярами о переходе через Дон, они, по Сказанию, напоминают ему о примере Александра Невского, говоря: "Прадед твой князь великий Александр Неву реку перешед, короля победи, а тебе, нарекши бога подобаеть то же творити". Сказание вообще уподобляет Дмитрия Донского Александру Невскому. Первое, что говорят князья и бояре, увидев князя после победы, это: "Радуйся, князю нашь, древний Ярослав, новый Александр, победитель врагом".

Важно отметить, что именно в такой напряженный момент, как Куликовская битва, когда решались судьбы России, значительно возросло почитание Александра Невского. Интересные данные в отношении осмысления Александра Невского в этот период дают "Чудеса", приложенные к Житию. Как рассказывается в одном из них, незадолго до Куликовской битвы пономарь Рождественского монастыря во Владимире, где был похоронен Александр Невский, "видел" двух таинственных старцев, пришедших ко гробу князя и звавших его помочь своему правнуку Дмитрию Донскому. Как рассказывает "Чудо", Александр встал из гроба, и вскоре все трое стали невидимы. Два старца этого сказания, по-видимому, иноки Ослябя и Пересвет, сражавшиеся в войсках Дмитрия Донского, здесь как церковные люди как бы связывают настоящее с прошлым. Подобно тому, как, согласно Житию Александра, в Невской битве участвовали его предки Борис и Глеб, теперь он сам сражается за своего потомка в его войсках.

Победа на Куликовом поле в связи с таким образом мышления людей средневековой Руси закономерно явилась поводом для канонизации Александра Невского, официального объявления его святым, первоначально, впрочем, только в пределах Владимирского Рождественского монастыря. Однако почитание Александра Невского именно в Рождественском монастыре не могло сразу же не выйти за его пределы. Дело в том, что Владимирский Рождественский монастырь являлся вплоть до 1561 г. первым в ряду ("лествице") русских монастырей. С ним самым непосредственным образом поэтому были связаны московские митрополиты. А значит почитание Александра в Рождественском монастыре могло довольно быстро перерасти в его общерусское почитание. Вот почему уже вскоре после местной канонизации князя митрополит Киприан в переработанном им Житии митрополита Петра (около 1381 г.) называл Александра Невского "блаженным". На это обстоятельство историки, интересовавшиеся вопросом о канонизации Александра Невского, до сих пор не обращали внимания, полагая, что только с 1547 г. князя стали называть святым. Напомним в связи с этим, что уже в списках Жития Александра Невского, относящихся к XV в., он также уже назван святым.

В связи с этим нельзя не отметить, что, помимо списка Жития по Лаврентьевской летописи, созданной в том же Владимирском Рождественском монастыре, все эти списки имеют новгородское или псковское происхождение. И это, конечно, не случайно. Именно в этих землях постоянно не прекращалась борьба с немецкой агрессией, что делало и память об Александре Невском и его почитание особенно значимым.

Наименование князя Александра "блаженным" в Житии митрополита Петра приобретало в конце XIV-XV вв. особый смысл. Не случайно упоминание о нем содержится в той части памятника, где идет речь о приходе митрополита Петра к Ивану Калите, который назван "сын Данилов, внук же блаженнаго князя Александра". Идея о том, что род московских князей происходит от святого князя, имела в период собирания русских земель вокруг Москвы немалое значение. Вместе с тем и для церкви, за укрепление позиций которой в Московском государстве так ратовал Киприан, было важно подчеркнуть высшую степень церковного благочестия родоначальника московских князей, позволившую почитать его как "блаженного".

Прочное осмысление Александра Невского как святого родоначальника московских князей проявлялось и в представлении о преемственности московскими князьями его политики, как внутренней, так и внешней. Московский летописец, труд которого вошел в состав Троицкой летописи 1408 г., делает очень интересное в этом отношении замечание, сообщая под 1392 г. о "розмирье" новгородцев с Москвой: "Таков бо есть обычай новгородцев: часто лравают ко князю великому и паки рагозятся и не чудится тому: беша бо человеци суровы, непокорней, улрямчивн, непоставни. Кого от князь не прогневаша, или кто от князь угоди им, аще и великий Александр Ярославичь не уноровил им". В это же самое время, как уже отмечалось, новгородцы и псковичи не менее чтут Александра Невского. Для них он тоже символ независимости, хотя, конечно, только от иноземцев. В знаменитом памятнике новгородской публицистики XV в. "Магнушовом рукописании" норвежский король Магнус напоминает своим потомкам, посягавшим на Новгород, о славной победе Александра Невского над шведами. Псковичи же и в XVII в. в челобитных вспоминали о своих старых героях, погибших в войнах с немцами, могилы которых "и до сего дне" видимы по всей Псковской земле.

Как и во времена Дмитрия Донского, и в середине XVI в. Александр Невский упоминается литературными памятниками в связи с борьбой с татарами, теперь уже - с Казанским ханством. Борьба с этим ханством была в это время самой насущной, самой необходимейшей задачей, стоявшей перед Русским государством, а значит при решении ее вновь возникал образ Александра Невского. Как рассказывает Степенная книга, Иван Грозный "идый к Казани ратию и бывшу ему во граде Владимире и в монастыри в церкви Рождества Пречистые Богородицы моления своя к Богу исполняющи". Именно в это время у гроба Александра Невского в Рождественском монастыре происходит "чудо исцеления", которое от лица церкви должно было засвидетельствовать покровительство Александра Невского своему потомку в столь важный для государства момент.

Характерно, что во время похода Иван Грозный получил послание митрополита Макария, в котором он напоминал царю о "храбрости" его "прародителей": "богом венчаннаго царя Вла-димера Манамаха и храбра великого князя Олександра Невскогo". Приветствуя царя с победоносным возвращением, митрополит вновь вспомнил об Александре Невском, победившем "латын".

Но и после того, как Казанское ханство было повержено, Москва не раз страдала от набегов крымских татар, так называемой "скорой татарщины". Оборона Москвы от этих набегов также связывалась с воспоминанием об Александре Невском. В 1591 г., когда на Москву был совершен набег хана Казы-Гирея, вологодский епископ Иона Думнин включил в свою переработку Жития Александра Невского описание "чуда" у мощей князя во время опустошительного набега хана Девлег-Гирея на Москву в 1571 году. "Чудо" это описывает, как ко гробу Александра Невского подошли князья Борис и Глеб и призывали его помочь вместе с ними "сроднику нашему царю, великому князю Ивану, брань бо ему днесь бысть со иноплеменники". Далее рассказывается, как все трое едут к гробницам святых князей в Ростове и Владимире. Последней деталью картина великого заступничества предков русского государя за него делается еще более внушительной.

Такое устойчивое восприятие Александра Невского в связи с борьбой с татарами, как это уже отмечалось выше, не могло не показаться крайне противоречивым при сопоставлении с теми сведениями об отношении его к татарам, которые содержались в Житии. Однако публицисты XVI в. готовы были скорее изменить Житие, чем отказаться от такого знамени борьбы с врагом (а главным врагом этим были татары), каким являлся в течение нескольких веков Александр Невский. Так, в Псковском Крыпецком монастыре в середине XVI в иноком Василием-Варлаамом была составлена новая редакция Жития, где Александр Невский выступает как исповедник христианства перед лицом татар. Как и Михаил Черниговский и Федор Ярославский, Александр Невский, согласно этой редакции, отказывается, несмотря на приказ хана, поклониться предметам языческого культа. Описание этих действий Александра Невского Василий-Варлаам и заимствовал соответственно из Житий Михаила и Федора. В годы Ливонской войны Иван Грозный вспоминает Александра Невского как "храбраго великого государя Олександра Невского, иже над безбожными немцы победу показавшего". Этими словами Иван Грозный вспоминает Александра Невского в первом послании к князю Курбскому в 1564 г. Примерно то же Грозный пишет в послании к польскому вице-регенту Ливонии Александру Полубенскому в 1577 г. Права России на земли в Ливонии как на вотчину оправдываются Иваном Грозным между прочим и тем, что ими русское государство владело "от великого государя Александра Невского". Очень характерно, что здесь Иван Грозный называет Александра Невского уже не князем, а государем, как именовались московские великие князья только с XV в. Иными словами, Иван Грозный видит в Александре Невском князя во всем, даже по титулу, подобного московским князьям, ближайшим предкам Ивана Грозного.

Одним из наиболее драматичных эпизодов Ливонской войны была осада Пскова войсками Стефана Батория в 1581 г. В памяти псковичей она вновь воскресила победу Александра Невского, освобождение им Пскова. В замечательном литературном памятнике, посвященном осаде 1581 г.,- "Повести о прихождении Стефана Батория на град Псков", автором которой был современник этих событий псковский иконописец Василий, рассказывается, что псковичи, обращаясь с молитвой к Дмитрию Солунскому, говорили: "...Владыку умоли и яко же пособивый иногда великому князю Александру Невскому на великом Чудском озери, над погаными немцы, того же великаго града Пскова обороняющему". Обращение псковичей с молитвой к Дмитрию Солунскому, как пишет автор "Повести" - иконописец, было вызвано тем, что камень из вражеского стана повредил древнюю икону Дмитрия Солунского и псковичи вспомнили, что от этой же иконы получил помощь Александр Невский "на великом побоище... с немцы". Хотя бы малейшее упоминание о таком эпизоде в каком-либо другом памятнике, связанном с жизнью Александра Невского, мы не найдем. Это устное предание, бытовавшее в Пскове, где так помнили Александра Невского, не случайно обратило на себя внимание автора - иконописца по профессии.

Особенно возрогшее почитание Александра Невского в XVI в. нашло свое завершение и официальное оформление в его общерусской канонизации. Выше уже говорилось о том, что почитание Александра Невского издавна носило общенародный характер, хотя формально он считался только местночтимым святым. Канонизация Александра Невского в 1547 г. была одним из важных явлений в проходившей в эту эпоху централизации русского государства серии государственных и церковных мероприятий по сведению воедино местных праздников и местных святых, по собиранию воедино памятников, связанных с ними ("Четьи-Минеи").

В связи с такой канонизацией Александра Невского была составлена Служба ему. Автором ее был инок Рождественского монастыря во Владимире, о чем содержатся упоминания в некоторых списках служб. Было бы крайне поверхностно видеть в этом памятнике, как это делается в отношении русских церковных служб, лишь составленный но каноническим нормам богослужебный текст. Служба - своеобразный памятник поэтической публицистики, вобравший в себя все аспекты восприятия Древней Русью Александра Невского, с подчинением, однако, этих аспектов главному - идее покровительства святого своему самодержавному потомку. Все это и побуждает специально остановиться на рассмотрении Службы Александру Невскому, тем более что до сих пор в литературе не была даже поставлена такая задача.

Из нескольких аспектов прославления Александра Невского в произведении инока Михаила важным является похвала князю, как "соблюдавшему" и "соблюдающему отечество свое", "отечеству пресветлому светилнику и твердому заступнику", как "отечеству своему наступление". Александр Невский назван в Службе "велий щит и крепость Руской земли", "веселие земли Рустей". Он был, по словам Службы, в списках XVII в. "поборниче непобедимый", "варваром побеждение", "победе истинне именитей в истину верным людям к победам крепким помощник".

В икосе 6-й песни канона инок Михаил, используя акафистную форму похвалы, восклицает: "Радуйся, велехвального короля победив пособием божием. Радуйся, град свой свободивый Пленьской от власти немецкиа". О борьбе с татарами Александра Невского, мысль о которой муссировалась в XVI в. в Службе в полном соответствии с источниками, нет ни слова. Об отношениях с ними Александра Невского говорится лишь, что он - "безбожного царя удивил..., христоименитым людят тишину исходатайствовал". И только в редакции Службы, представленной в списках XVII в., Александр Невский призывается помогать "сроднику своему царю нашему на агарян".

В основном же составитель Службы обращается к Александру Невскому с молитвой сохранять свое отечество "от языка чюждого", устрашать врагов "ополчающихся на христолюбивое воинство" и этим в обобщенном виде передает восприятие Александра Невского русским народом.

Нельзя не обратить внимание на одну существенную деталь цитированной выше части Службы - обращение к Александру Невскому как к сроднику "царя нашего". В списках XVI в. мы этой фразы не найдем. Правда, и в них он назван "царь поборник", но в основном Александр Невский именуется там помощником "князей православных", их "похваление". В 1547 г., когда - была составлена Служба, царский титул только начинал еще входить в обиход. Ведь только в этом году состоялось венчание Ивана IV. Зато в списках Службы XVII в., отражающих более позднюю редакцию, он именуется "царем русским похвала" или "царю нашему похваление", "пособник на враги благочестивому царю". Не случайно поэтому в Службе появляются такие выражения, как "благочестиваго корене святопомазанная розга", "благочестив скиптроносец", "богоименит венценосец", "боговенчанный Александре царем держава светоносная". Уже сам факт переработки Службы в подобном духе показывает, какое политическое значение ей придавалось. И в самом деле, если Житие читали только грамотные люди, то Службу мог услышать раз в год любой. Житие читалось далеко не во всех храмах, да и то как составная часть службы (после 6-й песни канона).

И. А. Шляпкин в свое время высказал весьма вероятное предположение, что появление множества редакций Жития Александра Невского во второй половине XVI в. "указывает, что они были нужны в эпоху казней Грозного и предчувствовавшейся в грядущем смуты, когда общий авторитет царствующей династии подвергся колебанию". Не была ли аналогичным явлением отмеченная выше переработка Службы как сильного средства идеологического воздействия.

Было бы ошибочным полагать, что воинское и государственное начало свело на нет церковное и монашеское восприятие Александра - в схиме Алексия. Более того, даже в очевидном противоречии со всем, что говорится в Службе, Житии и летописях о трхдах и доблестях князя-полководца, инок Михаил пишет, что Александр Невский, "вся земная презрев", "земных всех возгнушався к небесным прилепл себе". Автор Службы прибегает к таким чисто агиографическим приемам, как изображение своего героя "милостивым, кротким", "многим мнихом прибежищем". Александр Невский назван в Службе ее автором монахом "церкви Христове красота", и он призывается не только помогать в борьбе с иноплеменниками, но и утолять "междоусобную брань страстей наших". Александр, по словам Службы, преславный чудотворец, исцеления которого "не может язык человечь изглаголати". Инок Михаил подчеркивает, что Александр Невский "римская учениа презрев и прелести их ни во что же вменив" и "прелестных обличив и сам укорив" "еретическое нечестие поправ". В Службе отмечаются также заботы Александра Ярославича о храмах и в связи с этим делается довольно неясное замечание о том, что Александр Невский церковь "пением украсил". Как это следует понимать? Не могли ли в Рождественском монастыре сохраняться предания о том, что Александр был автором каких-либо церковных песнопений? В других источниках мы не найдем об этом ни малейшего упоминания. Может быть, впрочем, автор просто имел в виду заботу Александра Невского о красоте церковных служб, тем более что в другом месте памятника говорится "церкви разореные воздвигнув, пения исполни".

В Службе есть еще одно загадочное с фактической стороны место, не находящее подтверждения ни в летописях, ни в житиях. Это 4-я песнь канона, в которой говорится: "Источил еси реки, блаженне, и верных напаяя сердца и мутныя воды многобожия иссушил еси". Очевидно, здесь имеются в виду какие-то заботы Александра Невского о миссионерской деятельности, распространении христианства среди народов Севера. Некоторый свет на это проливает история русско-норвежских отношений. Норвежская сага о короле Хаконе, сыне Хакона, говорит о том, какую заинтересованность проявлял в середине XIII в. новгородский князь ("конунг Хольмгардов") об утверждении новгородского влияния на территории саамов. О разграничении сфер влияния на них Александр Невский вел переговоры с норвежским королем. Трудно себе представить, чтобы, утверждаясь на землях Карелии и Кольского полуострова, Александр Невский мог оставаться равнодушным к делу христианизации язычников, живших гам. Жития и летописи, дошедшие до нас, не сохранили сведений о такого рода деятельности Александра Невского, но во Владимирском Рождественском монастыре, где тщательно собирались все сведения об Александре Невском и где не случайно поэтому было написано и его Житие, среди устных преданий и рассказов могло сохраняться известие и о христианизации им саамов. Оно не было зафиксировано письменным образом до составления Службы, почему и представляет собой смутное, в самой общей форме упоминание.

В связи с затронутыми вопросами об источниках инока Михаила нельзя не отметить, что составленной в 1547 г. Службе, очевидно, предшествовали существовавшие в Рождественском монастыре песнопения в честь Александра Невского, включенные затем Михаилом в состав своего произведения. Только этим можно объяснить такой анахронизм в службе, как наименование города Владимира "царствующим градом", каким он не являлся не только в XVI в., но еще в XIV в. Не случайно Владимир назван так именно в том песнопении, где говорится об Александре Невском как о "прибежище мнихом", т. е. более всего напоминающем о Владимирском Рождественском монастыре.

Имя Александра Невского не было забыто и в Смутное время. Правда, о борьбе под его руководством с немецкой агрессией тогда не вспоминалось. И это понятно. Главная >гроза исходила со стороны Польско-Литовского государства. Ни о каких намеках на войну с ним во времена Александра Невского не могло быть и речи. Главной стороной его деятельности, о которой вспоминали в это время, было отстаивание им православия. Авраамий Палицын в своем знаменитом Сказании пишет о католической угрозе: "И лесть того от мног лет протязуется на России и искус его в посланиях благоверным князем Александром Невским облечен есть". Конечно, Авраамия, как церковного человека, более всего волновал вопрос о нерушимости православия, но не забудем, что и для многих героев этого времени, таких, например, как Минин и Пожарский, борьба за сохранение православия была знаменем, под которым велась борьба за сохранение Родины, за национальное самосознание в эти годы разрухи. Здесь уместно напомнить также, что псковичи, обороняя свой город от войск шведского короля Густава Адольфа, вспоминали и об Александре Невском наряду с князьями Всеволодом-Гавриилом и Довмонтом-Тимофеем.

Иначе было нужно имя Александра Невского для Шуйских, которые боролись в Смутное время за власть в стране. Узаконивая и освящая свое вступление на престол. Василий Иванович Шуйский в грамоте о воцарении, как и в целовальной грамоте, называет великого государя Александра Ярославича "прародителем нашим". Настойчиво проводившаяся Шуйскими идея о происхождении их от Александра Невского, т. е. от родоначальника, общего и для Шуйских и для царского рода, оставила свой след во многих литературных исторических и публицистических памятниках, посвященных Смутному времени. "Иное сказание", "Повесть, како восхити царский престол Борис Годунов", "Плач о пленении и разорении Московского государства", "Сказание о царстве царя Федора Ивановича" - все эти памятники, рассказывая о воцарении Шуйских, подчеркивают, что они ведут свой род "от благоверного князя Александра Ярославича Невского, от того святого корене великаго".

Памятники XVII в. не вносят ничего принципиально нового в осмысление образа Александра Невского. Родоначальник московских князей, скончавшийся в схиме,- вот, пожалуй, главное, что мы найдем в произведениях XVII в., поминающих об Александре Невском Таким он предстает перед нами в повестях о начале Москвы, в "Истории о царях и великих князьях земли Русской" дьяка Федора Грибоедова (ок 1669 г.) и в многочисленных родословиях. Только дьяк Грибоедов вспоминает о том, что с Александром Невским связано "много преславных побед на татар и на немец", и то ставя на первое место вымышленные победы над татарами как явное отражение взглядов на Александра Невского книжчиков XVI столетия

Исследователями русской историографии XVII в давно была отмечена известная печать фантазии, лежавшая на исторических повествованиях того времени Коснулось это и содержащихся в таких памятниках известии об Александре Невском В одной из редакций "Повести о начале Москвы" (по классификации М А Салминой, изучавшей и издавшей эги памятники,- повести переходного типа от первого ко второму) рассказывается об "обновлении" Москвы в 1252 г после татарского разорения князем Александром "В лето 6760-го паки обнови град Москву от татарского пленения снятый благоверный великий князь Александр Юрьевич, внук Всеволода Великого и посади в нем государствовати сына своего святаго великаго князя Даниила Александровича Невского". Как могло появиться такое "известие"? По-видимому, сообщение летописей о занятии Александром Невским именно в 1252 г владимирского великокняжеского престола послужило отправной точкой для данного домысла Книжник, в центре внимания которого была Москва, решил, что родоначальник Московской династии, во власть которого перешел этот город, не мог не заботиться о нем Таким образом Александр Невский оказывается и родоначальником и строителем о будущем столицы России, и то, конечно, еще более поднимиал его значение в г/азах москвичей А такие "неточности", как искаженное отчество Александра идти то обстоятельство, что его сына Даниила в это время еще не было на свете и он никогда не именовался Невским, в эпоху так бурно развившейся фантазии в области историографии никого не могли смущать

Одним из других распространенных в XVII-XVIII вв фантастических исторических сказании быта "Повесть о стране Вятской" В ней также, хотя и мимоходом, упоминается об Александре Невском Согласно Повести, о нем вспоминали новгородцы, когда они, завоевывая вятскую землю, якобы в 1174 г. (т е. почти за полстолетия до того, как родился Александр Ярославич) штурмовали Болванский Чудской городок (впоследствии названный ими городом Никулицыным) "И приступила к тому граду вельми жестоко и сурово призываху на помощь страстотерпцев Бориса и Глеба, глаголюще "Яко же иногда новгородцкому великому князю Александру Невскому даровали есте победу на сопротивныя шведы за рекою Невою явистеся, пловуще в насаде, тако и ныне нас способствуйте" "Повесть о стране Вятской" быта составлена в конце XVII в на основе устных рассказов местного происхождения, в которых также жила память о славном новгородском князе.

Затрагивая в связи с любым вопросом русскую историографию второй половины XVII в, нельзя пройти мимо такого выдающегося памятника, как "Синопсис" Написанный в Киеве около 1670 г, по видимому, архимандритом Киево-Печерской Лавры Иннокентием Гизетем, "Синопсис" стал настольной книгой по русской истории. Для нашей темы, однако, "Синопсис" почти ничего не дает его автора интересуют почти исключительно события, происходившие на юге России. Об Александре Невском в "Синопсисе" лишь кратко упомянуто и постольку, поскольку это необходимо для связного перечня киевских (в это время уже собственно владимирских) князей "По смерти князя Ярослава Всеволодовича бысть князь Киевский и земли Российския Александр Ярославич Невский" - это все, чем счел нужным обмолвиться автор "Синопсиса" об Александре Невском, не сказав ни единого слова о его победах над шведами и немцами и даже о том, что он являлся родоначальником московской династии.

Впрочем, вообще нельзя не отметить, что во второй половине XVII в. интерес к Александру Невском} постепенно начинает затухать Обычно он аккуратно >поминается в церковных месяцесловах, как святой князь - инок Князь полководец все более начинает предаваться забвению, но характерно, что, как только вспыхивает война России со Швецией в 1657 г (период первой Северной воины), Александр Невский как полководец - победитель шведов вновь становится знаменем Русского государства В своем донесении от 25 октября 1657 г в Стокгольм шведские послы прямо писали о том, что патриарх Никон, призывая царя на войну со Швецией, указывал на пример победоносного похода Александра Невского.

Только начало XVIII в., ознаменовавшееся второй Северной войной, принесло небывалый рост популярности Александра Невского, однако рассмотрение этого явления хронологически не входит в рамки настоящего исследования.

Представить себе во всей полноте осмысление и оценку деятельности Александра Невского Древней Русью в различные исторические периоды было бы невозможно, не остановившись на отражении этой тематики в древнерусском изобразительном искусстве.

Древнейшим из дошедших до нас изображений Александра Невского является фреска 1508 г. в Благовещенском соборе Московского Кремля. Выполнена она, как и вся роспись собора, под руководством Феодосия - сына великого русского художника Дионисия. Изображение Александра Невского находится на восточной стороне северо-западного столба собора. Александр Невский изображен рядом с знаменитым византийским поэтом и мыслителем Иоанном Дамаскиным (слева от него). Князь представлен схимником. Нельзя не напомнить в связи с этим, что во время создания росписи собора Александр Невский не был еще канонизирован в общерусском масштабе и поэтому изображение его в церкви, как и почитание, могло быть связано с традициями Владимирского Рождественского монастыря, где его чтили, как мы уже знаем, как "прибежище мнихом". Правяа, на других столбах этого придворного собора можно найти изображения киевских л московских князей, предков московских государей, и даже изображенных с нимбами. Однако в этих случаях, даже несмотря на нимбы (с ними в византийском искусстве изображались и не канонизированные византийские императоры), князья даны попарно и, за исключением Владимира Святославича, не смешаны с канонизированными лицами; Александр Невский помещен рядом с монахом и сам в монашеской одежде.

Такой вид изображений ею не только самый ранний из дошедших до нас, но и наиболее распространенный. Иконы Александра Невского в своем подавляющем большинстве лишь с теми или иными вариациями пейзажа или какого-либо другого окружения сводятся к этому виду, т. е. в конечном счете к какому-то прототипу, издавна существовавшему во Владимирском Рождественском монастыре. Последним обстоятельством, по-видимому, и объясняется особая устойчивость и распространенность такого типа изображения Александра Невского. Иконописцы старались брать за образец изображение наиболее древнее, как бы освященное и удостоверенное местом, где был погребен князь Александр. Так складывалась традиция. Она была закреплена соответствующими рекомендациями иконописных подлинников, своеобразных инструкций, которыми пользовались в своей работе древнерусские иконописцы.

Суммируя эти рекомендации, так называемый Сводный иконописный подлинник, дошедший до нас в списке XVIII в., так описывает распространенный иконографический облик Александра Невского: "...В схиме, кудерцы видеть маленько из-под схимы, риза преподобническая, испод дымчат, в руке свиток сжат, сам телом плечист". Последняя черта ("телом плечист") кажется несколько неожиданной в этом облике смиренного схимника. А между тем о ней не забывают упомянуть л другие подлинники. Один из них (XVII в.) даже добавляет: "сановит и добротою исполнен". В приобретенном недавно Государственным историческим музеем лицевом (т е. иллюстрированном) иконописном подлиннике второй половины XVII в. Александр Невский изображен именно таким широкоплечим и сановитым человеком. И главное, что действительно в большинстве иконных изображений Александра Невского в схиме, - перед нами сильная плечистая фигура. В этом невольно хочется видеть какие-то смутные отголоски того портрета князя-полководца, который нарисован в его Житии: "Взор его паче инех человек и глас его - акы труба в народе, лице же его - акы лице Иосифа... Сила же бе его часть от силы Самсоня" ш.

Как уже было сказано, изображений Александра Невского в схиме дошло довольно много. Одна из наиболее ранних таких икон хранится в Костромском музее и опубликована недавно Ю. К. Бегуновым. Она может быть отнесена к концу XVI в.

Не все иконописные подлинники XVII в имеют указание на то, как следует изображать Александра Невского Некоторые иэ таких подлинников вообще не содержат упоминания о нем (например, ГБЛ, Собр Тихонравова, ф 310, 527), другие под 23 ноября лишь отмечают день памяти Александра Ярославича, ничего не говоря об его изображении (см например, ГБЛ, Собр Тихонравова, ф 299, Л 457, л 43) Очевидно, такие редакции памятника восходят без сколько-нибудь существенных изменении к подлинникам, существовавшим до 1547 г, т е. канонизации Александра Невского. Не случайно в них отсутствуют описания изображений и вообще всех тех русских святых, которые были канонизированы в этом же году Острым, проницательным взглядом волевого человека смотрит мудрый князь. Особой торжественностью и величием преисполнена фигура Александра Невского на иконе Государственного Русского музея (далее - ГРМ) - инв. № 459, также относящейся к концу XVI в. То же можно видеть и на двух изображениях князя на складнях XVII п. из ГРМ - инв. № 203 и 455, на которых он находится в окружении других святых, преимущественно русских.

Но, пожалуй, нигде с такой непосредственностью не проявилось стремление мастеров показать физическую силу и красоту Александра Невского, хотя и в схиме, как в произведениях шитья его надгробных пеленах. Это и парадоксально и в то же время глубоко закономерно Известны три таких пелены: во Владимиро-Суздальском музее заповеднике - инв. № 425, Загорском историко-художествемном музее-заповеднике - инв № 5552 и известная только по поспроизведению пелена, хранившаяся в Древлехранилище Алсксандро-Невской Лавры в Петербурге. Все три пелены относятся к XVII в. Несомненно, что они происходят в конечном счете из Владимирского Рождественского монастыря и некогда покрывали гробницу князя. Иного назначения подобных пс'Ж'н просто не могло быть. По-видимому, сохранившаяся, как уже многократно отмечалось, память об Александре Невском в этом монастыре, работа там над его Житием с замечательным портретом князя наполнили пелены таким необычным для надгробных изображений ощущением как бы внутренней скрытой мощи. Особенно выделяется пелена Загорского музея. Изучившая ее Н. А. Маясова пишет об этом изображении Александра Невского: "Вся его монументальная фигура, сильные руки, красивое лицо с энергичным рисунком бровей, дышат спокойной уверенностью, заснувшей силой".

Интересно, что пелена, хранившаяся во Владимирском музее, была положена на гробницу Александра Невского в 1613 г., т. е. на следующий год после завершения событий Смутного времени. Пелена была "приложена" и вышита женой царевича Ивана Ивановича Праскопьей Михайловной Солово. Об этом мы узнаем из текста, вышитого в нижней части пелены-Лета 7121-го приложила сию пелену церкви великого князя Александра Ярославича всея Руси царица Парасковия". В пелене Прасковьи наряду с величественностью ослепляет царственная роскошь. Фон пелены алого цвета, шитье выполнено золотом, серебром и шелком. Верхняя одежда шита золотом с черной шелковой оторочкой по краям. Не (шла ли эта пелена вышита как своеобразное напоминание о великом родоначальнике ушедшей царской династии?

Впрочем, и представители династии Романовых, усиленно включавшие себя в общее царское родословное древо, не забывали о своем якобы предке. Дочь Михаила Федоровича, царевна Татьяна Михайловна в нарисованном ею самой в 1676-1682 гг. Родословном древе в Синодике Ново-Иерусалимского монастыря поместила и Александра Невского, изображенного ею традиционно в схиме.

В одной из своих интереснейших и очень сложных по композиции икон "Насаждение древа Государства Российского" (Государственная Третьяковская галерея. Далее - ГТГ), написанной в 1668 г., выдающийся русский художник XVII в. Симон Федорович Ушаков изобразил Александра Невского как строителя Русского Государства, правда, опять-таки в схиме и даже не среди государей, а среди монахов, внесших свой вклад в дело строительства государства - Сергия и Никона Радонежских, Саввы Звенигородского и Пафнутия Боровского. В этой особенности иконы сказалось известное забвение в XVII в. истинного облика и роли Александра Невского в истории России, что можно было проследить уже по памятникам письменности этого времени.

В связи со сказанным нельзя не отметить, что в XVII в. появляются иконы Александра Невского, где он изображен на молитве в состоянии смирения и, что особенно удивительно, беспомощности. Таковы иконы Александра Невского, молящегося Богоматери (ГРМ, инв. № 748 и 455; ГТГ, инв. № 28726). Первая из этих икон, по-видимому, относится к началу XVII в. и происходит из Ярославля, о чем свидетельствует орнамент басмы, характерный именно для ярославских мастеров. Близка к этим двум иконам и икона (ГИМ, И VII/304), происходящая из Щукинского музея. На этой иконе фигура Александра Невского изогнута в направлении к благословляющему из облака Христу. В верхней части поля вязью сделана надпись: "Преподобный благоверный князь Александр Невский на молитве". У ног Александра Невского изображен тюльпан, изображать тюльпаны на иконах особенно любили мастера Оружейной палаты (например, см. "Благовещение" 1670 г. работы Ивана Максимова из собрания ГТГ). По-видимому, одним из таких мастеров была выполнена и настоящая икона.

Кроме цветка, на иконе ГИМ изображены два ряда деревьев- лес, являющийся фоном иконы. Это несколько необычная деталь для икон, изображающих Александра Невского. Другие изображения, как правило, вообще бывают лишены такого фона. Можно назвать только одну книжную миниатюру, где Александр Невский изображен на фоне пустынных холмов. Эта миниатюра находится в одном из сборников, хранящихся в Отделе рукописей Научной библиотеки МГУ им. А. М. Горького (№ 5 М. е. 83) и относится к самому концу XVII в. или началу XVIII в. Она открывает Житие Александра Невского Интересно, что имеющиеся в сборнике другие изображения русских святых даны на сложных архитектурных фонах. Изображение же Александра Невского на молитве в голой степи невольно напоминает его поездки в Орду с нелегкой миссией умиротворения хана. Может быть, художник хотел показать последнюю из таких поездок князя, завершившуюся его кончиной.

Хотя изображения Александра Невского в схиме и составляют подавляющее большинство всех дошедших до нас его древнерусских изображений, они не исчерпывают всех их. Более того, есть основания думать, что наряду с иконографическим типом, сложившимся во Владимире, в Новгороде существовал свой тип. Там, конечно, помнили об Александре Невском в большей мере как о полководце, чем как о схимнике во Владимире. Вот почему в Новгородском иконописном подлиннике XVI в. об изображении Александра Невского сказано: "Преподобный Александр Невский, аки Георгий, риза киноварь, испод лазорь". К сожалению, ни одной такой новгородской или какой-либо другой древнерусской иконы, где Александр Невский изображен в виде всадника (так следует понимать выражение "аки Георгия"), не сохранилось. Имеющаяся в коллекции ГРМ (собрание И. А. Шляпкина, № Б-277/5509) икона Александра Невского на коне не может быть отнесена ко времени раньше второй половины XVIII в., но, вероятно, является отголоском новгородского иконографического типа.

Историки древнерусского искусства видят изображение Александра Невского в одном из юных всадников на огромной иконе середины XVI в. - "Воинствующая церковь". Икона эта изображает возвращение из победоносного Казанского похода русских войск во главе с Иваном Грозным, В рядах русских воинов едут святые князья-покровители: Владимир Святославич, Борис и Глеб, Михаил Черниговский и много других. Среди них во главе нижнего ряда видят Александра Невского. Теоретически это вполне возможно. Выше говорилось уже, что в годы Казанского похода имя великого русского полководца вспоминалось неоднократно. Однако доказательств того, что юный всадник в броне и голубом шлеме, скачущий на вздыбившемся вороном коне, и есть Александр Невский, не имеется решительно никаких. Надписи ни на этой иконе, ни на двух других ее более упрощенных вариантах (в собрании Музеев Московского Кремля и в Шведском музее) не сохранились.

Среди древнерусских изображений Александра Невского совершенно особое место занимает его икона в Покровском соборе (так называемом храме Василия Блаженного) на Красной площади в Москве. В центре иконы изображен Александр Невский в схиме со свитком в левой руке. По краям этого средника расположены 36 клейм, иллюстрирующих Житие князя и его "посмертные чудеса". Назовем сюжеты этих клейм, чтобы определить, какой литературный памятник, посвященный Александру Невскому, был взят за основу мастером, создавшим икону. Собственно "житийные" клейма на иконе следующие: рождение князя; его крещение; обучение его книжной грамоте; поучение князя боярам; молитва перед Невской битвой; видение Пелгусия; Ледовое побоище; первая поездка в Орду; прощение новгородцев; последняя поездка в Орду; принятие схимы и смерть; чудо с грамотой; погребение князя. Далее идут клейма с изображением "чудес": чудо перед Куликовской битвой; рассказ о нем пономаря митрополиту и открытие мощей; чудо перед пожаром 1491 г., поклонение уцелевшим после пожара мощам; автор Жития вкладывает пальцы в "скважню" гроба; исцеление сухоногого; два клейма - исцеление инока Давида; возгорание свечи; исцеление бесноватого Терентия; исцеление Истомы Головкина; исцеление расслабленного, приведенного родственниками; исцеление бесноватого из села Старого; исцеление Федора бесноватого; исцеление слепой из села Красного; Борис и Глеб подъезжают к монастырю в 1571 г., инок Антоний видит их перед гробом Александра Невского; Александр встает из гроба; в Успенском соборе г. Владимира из гробов встают князья Андрей Боголюбский, Всеволод, Георгий и Ярослав, и все летят по воздуху в Ростов; победа над Девлет-Гиреем в 1571 г. Последние из названных чудес, начиная от исцеления Федора, содержатся только в редакции Жития 1591 г, составленной вологодским архиепископом Ионой Думниным Интересно, что на иконе и в этой редакции Жития (и только в ней) перед Невской битвой Александр молится Богоматери. Указанные особенности иконы позволяют датировать ее временем после 1591 г. Но едва ли икону можно отнести и ко времени, более позднему, чем начало XVII в. Этому противоречит колорит памятника, особенно его клейм, выдержанных в розово-белых, по-особому просветленных тонах, навеянных в известной мере искусством великою Дионисия. И, наоборот, одежда Александра Невского в среднике выдержана в плотных коричнево-желтых тонах, свойственных русской живописи второй половины XVI в.

Нельзя не обратить внимание, что мастер, создавший эту икону, особенно обстоятельно изобразил события 1571 г. Они нашли свое отражение в пяти клеймах, где они как бы завершают всю икону (нижний ряд клейм). Этим Александр Невский как бы приближается к тому времени, современниками которого являлся и сам художник и первые зрители произведения.

Общеизвестны миниатюры Лицевого летописного свода второй половины XVI в , изображающие Невскую битву и Ледовое побоище Они многократно воспроизводились в научных и популярных изданиях и изучались учеными Поэтому здесь целесообразно привести лишь итоги их изучения.

Как теперь можно считать установленным, свод был создан между 1556-1585 гг. и Миниатюры, связанные с Александром Невским, содержатся в Лаптевском томе (1114-1252 гг ) в Государственной публичной библиотеке в Ленинграде и в Остермановском томе (1253-1379 гг), хранящемся в Библиотеке Академии наук СССР в Ленинграде Они изображают главным образом батальные сцены. С особым вниманием художник oтнесся к эпизодам Ледового побоища (Лаптевский том) Он изобразил ожидание Александром Невским врагов у Вороньего камня (л 937), встречу русского и немецкого войск на льду Чудского озера (л 937 об.), разгар побоища (л 938), бегство ры царей (л 938 об ), встречу Александра Невского в Пскове после победы Александр Невский изображен всюду как святой, с нимбом В батальных сценах он на коне, до битвы - в торжественной княжеской одежде, во время битвы - в доспехах Как это отметил А. В Арциховский, русские изображены в островерхих шишаках, шведы и немцы - в сферических саладах Интересно, что, начиная с миниатюр, посвященных Ледовому побоищу, такого рода противопоставление выдержано и по отношению к другим эпизодам русско-немецких столкновений. Несколько миниатюр в Лицевом своде посвящено государственной деятельности Александра Невского. На одной из них (Лаптевский том, л. 898) изображено вокнчжекие Александра Невского. Он сидит на престоле ("столе"), в руке жезл, на голове шапка с опушкой. Интересно, что в верхнем левом углу помещено изображение киевского князя Владимира Святославича в царском венце, нимбе и, что очень примечательно, с таким же жезлом, как у Александра Невского. Александр Невский, таким образом, представлен на миниатюре как наследник власти Владимира Святого, стоящего во главе "степеней" царского родословия. В свою очередь через Александра Невского и московские князья являются наследниками его власти. Так, в книжной миниатюре, посвященной Александру Невскому, обращалась одна из ведущих идей его прославления в московской письменности. Не только в битвах, но и в делах правления князя Александра миниатюрист усматривал аналогии событий XVI в. На одной из миниатюр того же Лаптевского тома изображен суд Александра Невского в освобожденном им от немцев Копорье над предателями, которые тут же изображены повешенными. Александр Ярославич сидит на престоле на фоне храма удивительно напоминающего Кремлевский Успенский собор. Последнее обстоятельство свидетельствует о стремлении миниатюриста оправдать казни Ивана Грозного авторитетом святого князя и героя. Для Ивана Грозного это был довольно обычный прием. Напомним, что в первом послании Курбскому царь напоминает о жестоких казнях, совершавшихся святыми царем Константином Великим и ярославским князем Федором Ростиславичем за "злолукавную измену" "И за святых почитаются",- восклицает торжествующе Иван Грозный.

Александр Невский как князь и государственный деятель трактуется и некоторыми русскими художниками XVII в. Как и мастера миниатюр лицевого свода, они были связаны с официальными заказами государственной важности: росписью Архангельского собора - усыпальницы великих князей и царей и "Титулярника", книги, сделанной для Посольского приказа и в его мастерской. В том и другом произведении такое изображение Александра Невского было связано с прославлением его именно как предка государей царских, среди которых Александр Невский занимал столь почетное место. Роспись Архангельского собора была исполнена в 1652-1666 гг. мастерами Симоном Ушаковым, Степаном Рязанцем, Яковом Рудаковым и Федором Зубовым. Изображение Александра Невского находится в первом ярусе северной стороны юго-западного столба собора. Он представлен мудрым старцем, убеленными сединами, в богатой княжеской одежде. В этом изображении мы не найдем ни малейшего намека на то, что он был полководец, а перед смертью принял схиму.

Соединение в изображении Александра Невского облика мудрого князя и полководца находим на фреске Вологодского софийского собора (северная сторона первого яруса юго-восточного столба), расписанного ярославским мастером Дмитрием Григорьевичем Плехановым в 1686-1688 гг. Александр Невский изображен на этой фреске как мудрый князь с мечом в руках.

Очень близко по характеру и изображение в Титулярнике (1672 г.), только там на липе князя лежит печать большой усталости,- усталости человека, который, по словам I Новгородской летописи, "много потрудился за Русскую Землю".

Как можно было видеть, образ Александра Невского проходит через всю древнерусскую письменность, находит отражение в древнерусском искусстве. В каждую эпоху в Александре Невском видели свое знамя в соответствии с задачами, стоявшими перед русским государством - настолько многогранен был этот образ: полководец, государственный деятель, князь-схимник - вот основные аспекты его восприятия в Древней Руси. Причем до XVI в. можно наметить как бы две разные традиции в памяти об Александре Невском: новгородско-псковскую, видевшую в Александре Невском прежде всего князя-полководца, и владимирскую, согласно которой Александр Невский воспринимался в первую очередь как князь-монах. В общерусском почитании Александра Невского, начавшемся официально с 1547 г., виден синтез этих двух тенденций с тем важным добавлением к ним, что Александр Невский предстает в памятниках публицистики и историографии Русского централизованного государства и как мудрый правитель, родоначальник московских государей, их покровитель, мысль о чем зародилась еще в Московском княжестве XIV в.

Каждое из важнейших внешнеполитических событий в то же время как бы повертывало образ Александра Невского разными его сторонами. Так, в годы войны с Орденом и Ливонской войны об Александре Невском вспоминают как о победителе над немцами; в период борьбы с татарским игом он воспринимается как знамя этой борьбы; Северная война со Швецией воскрешает в памяти Невскую битву 1240 г.