Новгород во времена Александра Невского

Победа Степана Твердиславича оказалась столь решительной, что за все время его посадничества была лишь единственная попытка возродить внутрибоярскую борьбу — авантюра «Борисовой чади» в 1232 г. Это посадничество стало первым продолжительным и прерванным только смертью посадника правлением со времени Мирошки Несдинича. Заняв эту должность в декабре 1230 г., Степан остается посадником до смерти 16 августа 1243 г. Летописец точно исчисляет время его правления: «Посадничество держав 13 лет без 3 месяц». Местом погребения Степана Твердиславича стал Софийский собор, где его похоронили с почетом рядом с архиепископами Аркадием и Мартирием¹.

Длительность посадничества Степана Твердиславича и его почетное погребение — несомненные знаки торжества той новой боярской политики, возникновение которой прослеживается в его время. С вокняжением Ярослава Всеволодовича число свидетельств новой формы союзнических отношений Новгорода с владимирскими князьями множится.

Приняв новгородский стол в 1230 г., Ярослав через две недели, в середине января 1231 г., возвращается в Переяславль и оставляет в Новгороде своих сыновей Федора и Александра. Описывая этот акт, летописец сообщает: Ярослав «два сына своя посади в Новегороде»². Это, однако, не означает перерыва в его княжении. И в 1231 г. Ярослав Всеволодович остается новгородским князем, а пребывание в Новгороде его сыновей лишь выражает идею его суверенитета. В 1232 г. Ярослав идет в поход на Чернигов с «новгородци и с всею властью своею»³, а под 1233 г., сообщая о нападении немцев на новгородские земли, летописец замечает: «Князю же Ярославу не сущу в Новеграде, нъ в Переяславле бе»⁴. Тогда же и Псков впервые строит свои отношения с князем по новой новгородской схеме. В рассказе о переговорах псковичей с Ярославом Всеволодовичем в 1232 г. летописец изображает классическую форму суверенитета князя над городом: «Проидоша плесковици, и поклонишася князю и ркоша: «ты нашь князь»; и испросиша у Ярослава сына Федора; и не дасть им сына, и рече им: «Се даю вы шюрин свои Юрья, и то вашь князь»⁵.

Сравнивая внешние признаки отношений Новгорода и великого князя в XI в. и отношений Новгорода с Ярославом Всеволодовичем во второй четверти XIII в., мы как будто обнаруживаем сходные положения. Если в XI в. на Новгород распространялся суверенитет киевского великого князя, из рук которого новгородцы получали своих князей, то теперь новгородцы признают над собой суверенитет Ярослава Всеволодович, который сам решает, кого из своих родственников отправить в Новгород. Если учесть при этом, что «вольность в князьях» была главным лозунгом антикняжеской борьбы на протяжении всего XII в., то можно было бы говорить о том, что круг антикняжеской борьбы замкнулся возвращением обеих сторон на исходные рубежи.

Однако это лишь внешнее сходство. В XI в. великий князь был полным хозяином Новгорода, составлявшего часть его «отчины». Теперь Ярослав — лишь один из участников государственного управления, его власть в Новгороде решительно ограничена, а суверенитет оказывается только формой союза, не затрагивающей внутренних порядков боярской республики. Более того, сама форма отношений Новгорода с Ярославом Всеволодовичем принципиально отлична от формы отношений Новгорода с киевскими князьями XI в. Ярослав Всеволодович занимал новгородский стол по избранию. Он приносил присягу «на всей правде новгородской», т. е. гарантировал свое невмешательство в республиканские порядки. Новгородцы были «вольны» в этом избрании. Что же касается княжичей, которым Ярослав поручил новгородский стол, то их положение не имеет ничего общего с положением князей-наместников XI в. Они являются личными представителями Ярослава и по своей природе близки княжеским наместникам в Новгороде XIV—XV вв. Показательно, что в XV в. составитель летописного списка «А се князи Великого Новагорода» не включает княжичей в число новгородских князей. В его изложении история новгородского стола в рассматриваемый период выглядит так: «...и опять Михаило Всеволодович; и посадиша сына своего Ростислава на столе, а сам Чернигову; и опять Ярослав Всеволодичь; и по нем сын его Александр Храбрыи; и по нем брат его Андреи; и опять Александр...»⁶.

Начало действительного княжения Александра Ярославича относится не к 1230 г., когда он вместе с братом Федором был оставлен в Новгороде отцом, а к 1236 г., когда Ярослав Всеволодович стал киевским князем и союз Новгорода с ним утратил первоначальный смысл. Действенная защита Новгородской земли от нападений с запада могла быть обеспечена только союзом Новгорода с соседними княжествами Северо-Восточной Руси и личным участием князей в обороне новгородских границ. Поэтому Ярославом и новгородцами княжение в Новгороде передано Александру Ярославичу (его старший брат Федор умер еще в 1233 г.): «Поиде князь Ярослав из Новаграда Киеву на стол, понявши с собою новгородцов болших муж: Судислава в Славне, Якима Влунковица, Костя Вячеслалица, а новоторжець 100 муж; а в Новеграде посади сына своего Александра; и пришедши, седе в Киеве на столе; и держав новгородцов и новоторжан одину неделю и, одарив, отпусти прочь, и приидоша вси здрави»⁷.

Начало княжения Александра Ярославича в Новгороде совпало с особенным усилением военной опасности. В 1237 г. в Прибалтике объединяются Ливонский и Тевтонский ордены, а в Ригу прибывают многочисленные немецкие пополнения. Активизирует свою агрессию против русских земель объединяющаяся Литва, от которой в 1237 г. сильнейшее поражение потерпел Псков со своими союзниками. В 1238 г. русской земле нанесен страшный удар вторым нашествием монголо-татар, полчища которых вторглись и в новгородские пределы, сожгли и разграбили Торжок и только сто верст не дошли до Новгорода.

В этой обстановке значение союза Новгорода с князем должно было возрасти неизмеримо. В летописном рассказе о событиях этих лет фигура князя Александра занимает центральное место. Летописец сообщает о мерах по укреплению обороны Новгородской земли (постройка пограничных городов на Шелони), женитьбе Александра на дочери полоцкого князя, укрепившей военный союз территорий, находившихся в наиболее угрожаемом положении. В 1240 г. Александр возглавляет поход новгородцев на Неву и прославляет свое имя в победоносной Невской битве со шведами.

Можно предполагать, что усиление роли князя сопровождалось уже в это время и более активным его вмешательством в новгородские республиканские порядки. Во всяком случае летопись, не объясняя причин ссоры, рассказывает, что сразу же после Невской битвы Александр «роспревся с новгородци» и ушел со своим двором в Переяславль⁸.

Разрыв новгородцев с Александром не повлиял, однако, на союзнические отношения Новгорода с Ярославом и Ярославичами. Нового князя новгородские послы просят в Переяславле у Ярослава Всеволодовича и получают Андрея Ярославича, военные способности которого, по-видимому, не удовлетворили новгородцев, оказавшихся под угрозой нового натиска немцев. В том же году они примиряются с Александром, который в 1241 г. снова садится в Новгороде и начинает серию походов на немцев, добившись в 1242 г. решительной победы на льду Чудского озера.

Летописец ничего не сообщает о деятельности посадника Степана Твердиславича, умершего в следующем году. Личность Александра Невского целиком заслонила другие, менее значительные фигуры новгородской истории того времени. Однако, несомненно, его деятельность сыграла не последнюю роль в общем направлении новгородской политики.

Перед посадником 1230-х гг. стояла серьезнейшая политическая задача сплочения всех сил для защиты Новгорода от иноземной агрессии. Эта задача требовала выдающихся дипломатических талантов. Необходимо было преодолеть соперничество боярских группировок и повысить авторитет посадничества в глазах самого боярства. Нужно было поддерживать военный союз с князем, защищая в то же время завоевания боярской государственности. Наконец, посадничество Степана Твердиславича началось в сложной социальной обстановке — после двух сильнейших антикняжеских и антибоярских восстаний и трех неурожайных лет, приведших к голодному мору в 1231 г. Успех политики Степана Твердиславича свидетельствует о серьезном сплочении боярства перед лицом военной опасности и возросшего недовольства «простой чади».

После смерти Степана летописец не упоминает посадников в течение двенадцати лет, что можно объяснить все той же определенностью политической обстановки внутри Новгорода. Посадник для летописца перестает быть выразителем основных противоречий в политической борьбе, и летописец утрачивает интерес к нему. Это тем более показательно, что оба летописных списка посадников называют преемником Степана Твердиславича Сбыслава Якуновича, о посадничестве которого летописи умалчивают, хотя он и был одним из главных героев Невской битвы⁹.

Впервые после долгого перерыва посадник упомянут в летописном рассказе о событиях 1255 г. Сами эти события весьма значительны и позволяют поставить вопрос о новых изменениях в отношениях боярства и князя. Весь промежуток от 1243 до 1255 гг. заполнен в Новгороде княжением Александра Ярославича, место которого в русской княжеской иерархии постепенно изменяется.

В 1243 г. Батый, приступив к фискальной организации русских территорий, впервые официально провозглашает свой суверенитет над Русью и присваивает себе право утверждать великого князя. Ярлык на право старшинства над русскими князьями был им вручен Ярославу Всеволодовичу. К этому времени Ярослав был великим князем владимирским, которым он был после смерти Юрия в 1238 г. Несомненно, обладание владимирским столом в первой половине XIII в. уже стало синонимом наиболее сильной на Руси княжеской власти. Однако целиком утративший свое влияние Киев в это время еще оставался юридическим, номинальным центром Русской земли. В нем сохранялись митрополия и великое «русское» княжение. Поэтому право старшинства над русскими князьями для Ярослава было подтверждено передачей ему Киева, куда был отправлен его воевода Дмитрий Ейкович¹⁰.

30 сентября 1246 г. Ярослав Всеволодович был отравлен татарами, и в этом же году его сыновья Александр и Андрей отосланы Батыем в Монголию, где удерживались великим кааном до 1249 г. Каан Гуюк предпринял политический шаг, которому нельзя отказать в дальновидности. Он вручил Александру Киев и «всю Русскую землю», а Андрею — Владимир. Тем самым великое «русское» княжение, которое при Ярославе сочетало в себе и фактическую, и юридическую власть, теперь было разделено. Александр Ярославич стал старейшим среди русских князей, но реальная сила фактической власти оказалась в руках его брата. В 1252 г., после смерти Батыя, Александр предпринимает решительные шаги к ликвидации этого двусмысленного положения. Силами «Неврюевой рати» он вынуждает Андрея Ярославича бежать за пределы русских земель, а сам садится на владимирское княжение.

С этого момента юридический центр «русского княжения» навсегда переносится в Северо-Восточную Русь. Деятельность Александра по объединению обеих областей несла в себе патриотическую идею единства Русской земли в эпоху ее величайших испытаний. Что касается Новгорода, то там эта деятельность приводит к закреплению новых форм отношения республиканской и княжеской власти.

Со времени возникновения союзнических отношений Новгорода и Ярослава Всеволодовича суверенитет князя над Новгородом носил личный характер. В основе этих отношений лежал традиционный принцип «вольности в князьях». Приглашение князя не связывалось с его положением в княжеской иерархии. Ярослав в 1225 г., когда новгородцы позвали его на стол, был переяславским князем, так же как и в 1230 г., когда он сменил на новгородском столе Ростислава Михайловича. Напротив, когда Ярослав в 1236 г. занял киевский стол и тем самым приобрел номинальные права великого князя «русского», новгородское княжение переходит к его сыну, который в этот момент вообще не владел каким-либо уделом.

Иерархическая эволюция Александра Ярославича меняет схему взаимоотношений коренным образом. С 1252 г. на Новгород распространяется не только личный суверенитет Александра как участника союзнического договора с Новгородом, но и суверенитет Александра как великого князя, официального главы русских князей. Вопрос о принадлежности новгородского стола встал в связь с вопросом о принадлежности великого княжения. Принцип поддержания суверенитета великого князя в Новгороде в дальнейшем последовательно осуществлялся.

Однако немаловажное значение имеет и другое обстоятельство. Возникновение суверенитета великого князя над Новгородом произошло в ходе событий, не имеющих прямого отношения к новгородской политике. Оно было связано с личной карьерой Александра, получившего новгородский стол в тот момент, когда он был лишь безземельным князем. Проблема признания или неприятия великокняжеского суверенитета поэтому могла возникнуть только в 1252 г., когда перед новгородским боярством четко обозначились два возможных пути развития его государственности: путь признания суверенитета великого князя, преимущества которого для боярства заключались в общей слабости, практической номинальности великокняжеской власти в эпоху еще не начавшегося собирания русских земель и удаленности Новгорода от великого князя¹¹, и сепаратистский путь неприятия этого суверенитета, «вскормления» и поддержки собственного князя, который был бы обязан своим положением новгородскому боярству.

Поскольку эта проблема не только возникла, но и породила в Новгороде внутреннюю борьбу, можно полагать, что сама острота ситуации вызвана тем, что великокняжеская власть и новгородское княжение совместились именно в руках Александра, личный авторитет которого особенно усиливал позиции княжеской власти в Новгороде.

Став в 1252 г. великим князем, Александр оставляет на новгородском столе своего сына Василия, с которым в 1253 г. новгородцы совершают поход к Торопцу на Литву¹². Летописный список новгородских князей не упоминает Василия Александровича, который был только наместником Александра; ряд Александра с новгородцами сохраняет свою силу и после 1252 г.

В 1255 г. новгородцы изгоняют Василия и приглашают на его место из Пскова брата Александра Невского и союзника изгнанного Андрея — Ярослава Ярославича. Эти перемены вызвали поход Александра на Новгород и события, в изложении которых летописец впервые достаточно определенно противопоставляет «менших» и «вятших» людей. Вполне очевидно, что изгнание Василия в действительности было разрывом с Александром, выступлением против суверенитета великого князя над Новгородом и выбором сепаратистского пути.

В ответ на требование Александра выдать ему виновников изгнания его сына «меншие» собрали вече на Ярославовом дворище и дали клятву «како встати всем, любо живот, любо смерть за правду новгородскую, за свою отчину. У «вятших» «бысть совет зол, как победити меншие, а князя ввести по своеи воле». Внук Твердислава Михалко Степанович, который был намечен «вятшими» в посадники, попытался напасть на «менших», что едва не привело к компромиссу между «вятшими» и посадником Онанией, стоявшим на стороне «менших». Онания — сторонник Ярослава Ярославича и один из вдохновителей борьбы с Александром, поскольку в обмен на прощение великий князь требует только лишения его посадничества и избрания на его место Михалки Степановича. Новгородский стол он оставил за собой и, уходя из Новгорода, не сажает на нем наместника¹³.

Противопоставление «менших» «вятшим», совпадающее с политическим размежеванием новгородцев, часть которых сплотилась вокруг Александра Невского и идеи суверенитета великого князя, а другая часть — вокруг Ярослава и сепаратистской идеи независимого новгородского княжения, нуждается в социальной характеристике. С какими слоями новгородского общества отождествляются «меншие» и «вятшие»? М.Н. Тихомиров, подробно исследовавший восстание 1255 г., приходил к безоговорочному отождествлению «менших» и «черных» людей и характеризовал восстание как классовое столкновение черного люда с боярством. «Историк классовой борьбы в древней Руси, — писал М.Н. Тихомиров, — в первую очередь должен отметить необыкновенно четкое деление Новгорода на две враждующие стороны: с одной стороны — «меншие», с другой — «вятшие» люди, замышляющие против «менших» «совет зол», враждебный заговор. В этом делении нет и намека на борьбу концов или сторон Торговой и Софийской, это деление чисто классовое: «меншие» и «вятшие». При этом летопись отождествляет «менших людей» с «черными людьми», следовательно, с основной массой трудящегося новгородского люда»¹⁴.

Этот вывод, однако, весьма противоречив. Во-первых, летописец достаточно ясно изображает территориальное противопоставление сторон Новгорода в ходе борьбы. «Меншие» связаны с Торговой стороной, здесь они собираются на вече; с защитой Торговой стороны связана и система обороны «менших», которые выставляют полк у церкви Рождества на Поле и у церкви Ильи Пророка против Городища; наконец, летописец прямо говорит о том, что Михалко Степанович со своим полком собирался от Юрьева монастыря напасть на «нашю сторону». Это территориальное разграничение «менших» и «вятших» еще откровеннее будет изображено в рассказе о событиях 1259 г. Далее, возглавлявший «совет зол» «вятших людей» Михалко Степанович принадлежит к боярству Прусской улицы, которое в посадничестве представляли уже три поколения его предков. Если роль территорий в ходе столкновения 1255 г. несомненна, то нет никаких оснований предполагать, что на Торговой стороне во время восстания сконцентрировался только черный люд, а на Софийской — все боярство. Напротив, на стороне восставших остаются посадник и, как можно догадываться, та часть боярства, которая выступала против Александра Невского. Летописец вовсе не отождествляет «менших» и «черных» людей. Активное вмешательство черных людей вызывает колебания посадника Онании, который предупреждает Михалку и оказывается вынужденным защищать жизнь своего посла Якуна от черных людей. Все это заставляет давать иное истолкование социальной сущности «менших».

Прямое отношение к этой проблеме имеют некоторые статьи новгородских княжеских докончаний, в которых отражено аналогичное разделение новгородского общества на «старейших» и «менших». Это разделение присутствует в начальных формулах большинства докончаний XIII и XIV вв.: «Благословение от владыце, поклон от посадника, и от тысячкого, и от всех стареиших, и от всех меншиих, и от всего Новагорода господину князю...»¹⁵. Поскольку в других случаях та же формула выражена в сокращенном варианте: «Благословение от владыкы, поклон от посадника, и от тысячкого и от всего Новагорода князю...»¹⁶, можно с уверенностью говорить, что деление на «старейших» и «менших» отражает основное юридическое членение новгородского общества, которое состояло только из «старейших» и «менших». Иными словами, логически допустимы два возможных решения проблемы. Если «старейшие», или «вятшие», отождествляются с боярами, то понятие «меншие» должно охватывать все остальные категории населения Новгорода, включая не только черных, но также житьих и купечество. Если же «меншие» является синонимом черных людей, то под «старейшими» или «вятшими» следует понимать не только бояр, но и житьих. Правильность такого подхода подтверждается тем обстоятельством, что в начальных формулах позднейших договоров выражению «от всех старейших и от всех менших» соответствует более подробное перечисление «от бояр, и от житьих людеи, и от купцов, и от черных людеи»¹⁷.

Указания для правильного решения поставленной проблемы содержатся в принципиальном тождестве ранних формул: «от всех старейших и всех менших и от всего Новгорода» и «от посадника и от тысяцкого и от всего Новгорода». В последнем случае упоминанием посадника и тысяцкого обозначено представительство от тех же «старейших и «менших». Характер представительства этих двух должностных лиц для рассматриваемого времени достаточно ясен. Если посадник возглавлял боярское управление, то место тысяцкого четко обозначено в «Рукописании Всеволода»: тысяцкий был представителем житьих и черных людей. Следовательно, связывая «старейших», или «вятших», с боярством, мы в «менших» должны видеть всю совокупность остальных слоев Новгорода, не располагавших правом участия в высшем государственном органе — посадничестве.

Следует обратить особое внимание на несомненное существование кастовости новгородского боярства в XIII в. Наблюдения над списками посадников и тысяцких этого времени показывают, что эти списки не пересекаются. Имена посадников постоянно соединяются между собой линиями генеалогических связей, но все имена тысяцких стоят вне системы этих связей. Кастовая изолированность боярства еще более углубляет рубеж, отделяющий его от «менших».

Принадлежность житьих (зажиточных новгородцев не боярского происхождения) к «меншим» подтверждается также сравнением двух документов, которые относятся к более позднему времени, но, отражая динамику развития социальной терминологии в Новгороде, могут быть использованы и в данной связи. Имеются в виду «Устав Ярослава о судах святительских», сохранившийся в редакциях не ранее рубежа XIV—XV вв., и «Новгородская судная грамота» XV в.

В «Уставе Ярослава» проведено четкое деление между «великими боярами» и «меншими боярами». Ставки штрафов за оскорбление жен и дочерей «великих бояр» в пять раз превосходят ставки штрафов за аналогичные оскорбления жен и дочерей «менших» бояр¹⁸. Ниже «менших бояр» в том же уставе стоят «нарочитые люди» и «простая чадь». Принято считать, что терминология документа целиком заимствована из болгарского права¹⁹. Однако даже при таком заимствовании терминология, чтобы не стать бессмысленной, должна соответствовать реальным социальным градациям русского общества. Это соответствие прослеживается и в «Новгородской судной грамоте», где установлено следующее взыскание: «На виноватом на боярине 50 рублев, а на житьем двадцать рублев, а на молодшем десять рублев»²⁰. По смыслу законодательства цитированная статья не включает в перечисленные категории социально зависимых людей. И здесь штрафы «молодших» в пять раз меньше штрафов бояр. Житьи в Судной грамоте занимают промежуточное положение между боярами и «молодшими» («меншими», однако соответствующая им градация в «Уставе Ярослава» отсутствует вообще, будучи новообразованием XIV в.

Предложенная социальная характеристика «менших» и «вятших» людей не противоречит и сведениям о территориальном делении «менших» и «вятших» в ходе восстания 1255 г. Если обособление «вятших» связано в первую очередь с их преимущественным участием в государственном управлении, особая связь «вятших» с Софийской стороной в середине XIII в. закономерна, так как республиканское управление тогда находилось главным образом в руках боярства Прусской улицы.

В связи с этим определенное значение имеет вопрос о сущности летописного термина «совет зол». Исследователи вкладывают в этот термин эмоциональную окраску, видя в нем выражение сочувствия летописца «меншим» людям. М.Н. Тихомиров переводил его как «враждебный заговор». В самом деле, в той части летописи, которая повествует о посаднике Онаньи, сочувствие летописца явно на стороне «менших» людей. Сам летописец связан с Торговой стороной, которую он называет «нашей стороной». Это сочувствие остается неизменным и в той части рассказа, которая излагает события 1256—1257 гг.

В 1256 г. новгородцы посылают за Александром Ярославичем, который во главе новгородского войска совершает поход на Емь, после чего оставляет на новгородском столе своим наместником Василия Александровича. В 1257 г. к новгородцам приходит весть о намерении татар возложить на них ордынскую дань: «прииде весть из Руси зла, яко хотять татарове тамгы и десятины на Новегороде; и смятошася люди черес все лето». По-видимому, в нежелании принять татарские требования новгородцы были поддержаны сыном Александра Невского, а также воеводой Александром. В начале сентября умер бывший посадник Онанья, а зимой был убит посадник Михаил Степанович, по поводу чего летописец замечает: «Аще бы кто добро другу чинил, то добро бы было; аще кто под другом яму копает, сам ся в ню впадет».

Когда «тои же зимы приехаша послы татарьскыи с Олександром, а Василии побеже в Пльсков; и почаша просити послы десятины, тамгы, и не яшася новгородьци про то, даша дары цесареви, и отпустиша я с миромь, а князь Олександр выгна сына своего из Пльскова и посла в Низ, а Александра и дружину его казни: овому носа урезаша, а иному очи выимаша, кто Василья на зло повел». По этому поводу летописец замечает: «Всяк бо зло дея, зле да погибнеть»²¹.

В 1259 г. была предпринята еще одна попытка, на этот раз удавшаяся. Появление татарских послов было теперь предварено привезенной Михаилом Пинещиничем «из Низу» лживой вестью: «аже не имется по число, то уже полкы на Низовьскои земли». «Тои же зимы приехаша оканьнии татарове сыроядцы Беркаи и Касачик с женами своими, и инех много; и бысть мятежь велик в Новегороде, и по волости много зла учиниша, беручи туску оканьним татаром». Опасаясь физической расправы, послы потребовали у Александра охраны и пригрозили отъездом; «но чернь не хотеша дати числа». «Тогда издвоишася люди: кто добрых, тот по святои Софьи и по правои вере; и створиша супор, вятшии велятся ити меншим по числу. И хоте оканьнии побежати, гонимы Святымь Духомь; и умыслиша свет зол, како ударити на город на ону сторону, а друзии озеромь на сю сторону; и възбрани им видимо сила Христова, и не смеша». Новгород оказался на грани восстания, однако «заутра съеха князь с Городища, и оканьнии татарове с нимь; и злых [в Комиссионном списке: злыи их] светомь яшася по число: творяху бо бояре собе легко, а меншим зло. И почаша ездити оканьнии по улицам, пишюче домы христьянскыя: зане навел Бог за грехы наша ис пустыня звери дивия ясти силных плъти и пити кровь боярьскую; и отъехаша оканьнии, вземше число, а князь Олександр поеха после, посадив сына своего Дмитрия на столе»²²

Не все ясно в этом рассказе. И прежде всего кажутся противоречивыми морально-социальные оценки летописца. С одной стороны, бояре «творят себе легко, а меншим зло». С другой — «звери дивия» наведены Богом есть плоть сильных и пить боярскую кровь. Совместить эти оценки возможно, только разделив их. Первая сентенция, несомненно, отражает позицию летописца; вторая, по-видимому, принадлежит боярам. Татары прибыли в Новгород пить кровь боярскую, но бояре находят способ сделать себе легко, а «меншим» зло, иными словами — перекладывают тяжесть «числа» на «менших».

Еще одно трудное место в цитированном тексте — «свет зол». Не думаю, что этот термин отражает моральную оценку «злой совет», а понимаю под ним искаженное непониманием редактором летописи обозначение государственного учреждения «совета зелых», т. е. тех же «вятших».

Оставленный в Новгороде наместником после завершения татарской переписи в 1259 г. Дмитрий Александрович, подобно своему предшественнику Василию, не был самостоятельным князем и участником ряда с новгородцами. До смерти Александра 14 ноября 1263 г. он лишь представляет своего отца, на что, в частности, указывает начальная формула договора Новгорода с немцами, заключенного после ухода Александра из Новгорода: «Се аз князь Олександр и сын мои Дмитрии с посадником Михаилом, и с тысяцьким Жирославом, и с всеми новгородци...»²³. Имя Дмитрия Александровича отсутствует и в соответствующей части летописного списка новгородских князей.

Однако особый ряд Дмитрия с Новгородом не был заключен и после смерти Александра Невского. Новгородцы, по-видимому, выжидают, как будет решен в Орде вопрос о великом княжении. В начале 1264 г. этот вопрос решается в пользу Ярослава Ярославича. Новгородская реакция на это решение говорит о торжестве принципа великокняжеского суверенитета над Новгородом, поскольку тотчас состоялось провозглашение Ярослава и новгородским князем.

Очевидно, что взаимоотношения республиканской и княжеской власти в эпоху Александра Невского становятся весьма сложными и противоречивыми. Добившись практического ослабления княжеской власти в Новгороде, боярство в то же время вынуждено использовать помощь князя в своей внутренней политической и социальной борьбе и идти на уступки князю. Обратившись к некоторым позднейшим документам, мы обнаружим в них прямые указания на то, что такие неизбежные уступки были сделаны. Во всех договорах Новгорода с преемником Александра — Ярославом Ярославичем — имеется пункт о злоупотреблениях Александра: «А что был отъял брат твои Александр пожне, а то ти, княже, не надобе. А что, княже, брат твои Александр деял насилие на Новегороде, и того ся, княже, отступит»²⁴.

Примечания

1. НПЛ. С. 79, 297—298.

2. Там же. С. 66, 272.

3. Там же. С. 71, 280.

4. НПЛ. С. 72, 282.

5. Там же. С. 72, 281.

6. НПЛ. С. 471.

7. Там же. С. 74, 285.

8. НПЛ. С. 78, 294—295.

9. И.И. Григорович (Опыт. С. 136 и сл.) говорит об убийстве татарами в Торжке в 1237 г. новгородского посадника Иванки. В действительности летопись сообщает об убийстве в 1238 г. новоторжского посадника Иванки, который, возможно, отождествляется с бывшим новгородским посадником Иванкой Дмитровичем. Неправомерно и утверждение И.И. Григоровича (Опыт. С. 131 и сл.) о посадничестве в 1228 г. Судимира, или Станимира, которого источники никак не титулуют.

10. ПСРЛ. Т. 2. С. 340.

11. Вспомним слова А.С. Пушкина: «Новгород на краю России и соседний ему Псков были истинные республики, а не общины (communes), удаленные от Великокняжества и обязанные своим бытием сперва хитрой своей покорности, а потом слабости враждующих князей» (Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Т. 7. М., 1958. С. 621).

12. НПЛ. С. 80, 307.

13. НПЛ. С. 80—81, 307—308; ПСРЛ. Т. 4. С. 38; Т. 5. С. 188; Т. 7. С. 160.

14. Тихомиров М.Н. Городские и крестьянские восстания на Руси. С. 268.

15. ГВНП. М.; Л., 1949. С. 19, № 9; ср. № 2, 3, 6, 7, 10, 15.

16. Там же. С. 18, № 8; ср. № 4, 5 11—14, 16, 18.

17. В самой ранней формуле такого типа (1372 г.) упоминание купцов отсутствует (Там же, № 17, 21).

18. НПЛ. С. 481, 483. «Аще кто умчит девку или понасилит, аще боярьская дщи будеть, за сором еи 5 гривен золота, а митрополиту 5 гривен золота. Аще будеть менших бояр, еи гривна золота, а митрополиту гривна золота...» и другие аналогичные статьи.

19. Юшков С.В. Общественно-политический строй и право Киевского государства. С. 214.

20. Памятники истории Великого Новгорода / Под ред С.В. Бахрушина. М., 1909. С. 58.

21. НПЛ. С. 82, 309; ПСРЛ. Т. 4. С. 38.

22. НПЛ. С. 82—83, 310—311.

23. ГВНП. С. 56—57, № 29.

24. ГВНП. С. 9—13, № 1—3.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница