§ 2. Северорусские земли после возвращения монголов из европейского похода
Отношения Владимиро-Суздальского и Новгородского княжеств с монголами существенно отличались от тех, что сложились на юге и западе Руси. Уже в 1240 г. великий князь Ярослав отказывается от реального вмешательства в дела Киева и Галича. Он занял в этих условиях наиболее выгодную позицию выжидания. Кроме того, в эти годы осложнилась ситуация на границе с Прибалтикой.
Слухи о разорении Руси монгольским вторжением, распространившиеся в Западной Европе, привели к тому, что в 1240 — начале 1241 г. сразу несколько католических государей совершили походы в новгородские земли1. 15 июля 1240 г. сын великого князя Ярослава Александр разгромил экспедиционный отряд шведов в устье Ижоры. Рыцари Тевтонского ордена в союзе с Тартуским епископом в то же время совершили нападение на Псков, захватили Изборск, а потом разграбили Водскую землю Новгородского княжества. Тогда ими была заложена крепость в Копорье, призванная закрепить немецкие завоевания в этой области. Отдельные партии интервентов доходили «за 30 верст до Новгорода», разорили городки по Луге, взяли Тёсово. В том же 1240 г. на южных границах было осуществлено масштабное вторжение со стороны Литвы2.
Вернувшийся на новгородское княжение в 1241 г. князь Александр Ярославич (Невский) в том же году совершил ряд походов, призванных вернуть утраченные в результате нападений прошлого года земли. Взяли Копорье, отвоевали Водскую землю. В ответ немцы захватили Псков.
Ледовое побоище. Миниатюра Лицевого летописного свода, XVI в.
В начале 1242 г. княжич Александр привлек к конфликту своего отца, который направил в помощь новгородцам полки из Переяславля Залесского. С этой армией новгородцы в начале апреля вернули Псков, а 5 апреля нанесли крупное поражение силам Тевтонского ордена и Тартуского епископства в битве на Чудском озере (Ледовое побоище). К концу года был заключен мир3.
Кроме этого обширного конфликта на русско-немецком пограничье в 1240—1242 гг., у нас практически нет известий о деятельности суздальских князей в то время. Первое свидетельство об активности князя Ярослава, кроме посылки войск под Псков, связано с его поездкой к Батыю. По Новгородской первой летописи, приглашение прибыть в Орду поступило еще в 1242 г. Причем направлено оно было из ставки великого хана («цесаремь Татарьскымъ»), то есть, возможно, еще Угэдеем. Однако Ярослав поехал к Батыю («воеводе татарьску»), а в Каракорум послал сына Константина:
«Тоже лета князь Ярославъ Всеволодиць позванъ цесаремь Татарьскымъ, и иде в Татары къ Батыеви, воеводе татарьску»4.
Это обстоятельство может быть названо примечательным: оно свидетельствует о том, что мирные отношения с Северо-Восточной Русью монголы собирались установить по собственной инициативе и на разных уровнях. Смерть Угэдея и изменившаяся политическая обстановка в империи привели к тому, что Ярослав был задержан Батыем, а в ханскую ставку поехал только Константин Ярославич. Уже при первых контактах суздальских князей с монгольскими ханами они оказались включенными в сложную внутриполитическую игру евразийского масштаба.
Первый прибывший на поклон к Батыю в начале 1243 г. великий князь Владимирский Ярослав Всеволодович был им обласкан и наделен всеми мыслимыми титулами и всеми владениями, на которые он претендовал5. Прежде всего его сюзеренитет был признан над Киевом, магически притягивающим всех князей Рюриковичей. В 1240 г. он отказался принять Поднепровье из рук Даниила. Вступать в конфликт с монголами не пожелал, а теперь, спустя два года, получил то, что желал; причем — без кровопролития, из рук «покорителя мира». В союзе с Батыем Ярослав становился не только самой авторитетной фигурой на Руси, но и заметным участником внутримонгольской политической жизни. В империи в это время разгоралась борьба за власть, продлившаяся для Батыя вплоть до утверждения великим ханом Менгу в 1250 г. Условия заставляли хана в большей мере желать заполучить новые воинские контингенты, нежели пополнить материальные ресурсы, увеличив объем собираемой дани. Судя по всему, Батый вообще был не склонен как-то упорядочивать систему постоянных даннических выплат, его устраивала традиционная форма подношений, богатых подарков, доставляемых князьями лично. Возможно, с этим в значительной мере были связаны и многочисленные поездки княжичей в Орду в 40-е гг. XIII в.
Шел медленный процесс оформления данничества. Вернувшись с Волги в середине 1243 г., Ярослав уже в следующем, 1244 г. направил на поклон к Батыю ростовских Константиновичей: Владимира Константиновича, Бориса Васильевича и Василия Всеволодовича6. Хан их «почтил» и отпустил, «рассудивъ имъ когождо в свою отчину»7. Сложно из такой скупой информации однозначно уяснить причины поездки. Настораживают следующие факты. Во-первых, старейшим был признан Ярослав, которому, в таком случае, были подведомственны и княжичи ростовской династии. Однако те сами направляются в Орду и получают свои отчины из рук хана, что существенно нарушает феодальную субординацию («вассал моего вассала — не мой вассал»). Во второй половине XIII в. ростовские князья «превратились со временем в настоящих "служебников" хана»8. Они выступали неизменными апологетами монгольского господства в регионе. Не произошло ли в 1244 г. некое изменение волостной иерархии на Северо-Востоке Руси? Во-вторых, хан, судя по летописи, «рассудил» ростовцев, то есть выбрал из нескольких предложенных альтернатив. Возможно, существовал некий спор о владельце тех или иных волостей? Или это просто расхожее выражение? И в-третьих, под 1245 г. летопись сообщает о совместной поездке Ярослава «с своею братиею и с сыновцы [племянники]» к Батыю. То есть никакого конфликта нет или они все вместе двинулись к хану на суд? Как бы то ни было, но позднее князья ростовской династии выступают в качестве зависимых от Владимира Залесского владетелей. Если волостной конфликт и существовал, то он был скоро разрешен.
В 1245 г. из ставки великого хана возвращается Константин Ярославич, после чего Ярослав направляется к Батыю с блистательной делегацией, включавшей в себя фактически всех князей Северо-Восточной Руси: Ярослав, Святослав и Иван Всеволодовичи, Владимир Константинович, Борис Василькович и Василий Всеволодович. Надо полагать, эта поездка не была рядовой. Завершался некий этап переговорного процесса, в который был включен весь административный аппарат как Владимиро-Суздальской Руси, так и Монгольской империи. Сложно рассуждать о подробностях достигнутых соглашений, источники практически не дают к этому оснований. Вероятно, была согласована форма зависимости, личные обязательства и права сторон. В поздней Новгородской III летописи по этому поводу говорится:
«В лето 6754 [1246 г.] при архиепископе Спиридоне Великого Новагорода и Пскова, великий князь Ярославъ Всеволодовичь <...> началъ дань давать въ Златую Орду»9.
Никаких подобных известий в других летописях не сохранилось. Можно предположить, что великокняжеский свод при позднейших редакторских правках пытался затемнить весь эпизод утверждения отношений монголов с суздальскими князьями. Позднейшие события, когда в 50-е гг. XIII в. миру с Ордой пришел конец, а утрата единства русских земель привела к тому, что даннический гнет лег на плечи мелких волостей и неизбежно усилился, показали непопулярность подобных контактов. Славы властителям такие подробности принести не могли, почему и были изъяты, сохранилась лишь общая канва произошедшего.
* * *
По завершении визита в конце 1245 г. все князья вернулись домой, а Ярослав поехал дальше в Каракорум на курултай по выборам нового великого хана. Причем сам Батый, сославшись на ревматизм, туда не поехал, и суздальский властитель выступал представителем чуть ли не всего улуса Джучи (без права голоса, конечно). На обратном пути из монгольской столицы 30 сентября 1246 г. Ярослав умер в казахских степях, будучи, как писали современники, отравлен хатун Туракиной, матерью нового хана Гуюка10. Сама смерть князя вплеталась во взаимоотношения внутри рода Чингизидов. Возможно, она должна была служить угрожающим намеком Батыю, который находился в оппозиции к Гуюку.
О каких-либо внутренних событиях в эти годы на Северо-Востоке Руси русские летописи не сообщают. Все изложения сконцентрированы на перечислении поездок в Орду и смене князей. Остается предполагать, что ничего важного, достойного памяти потомков, не происходило: храмы не закладывались и не освящались, голода не было, междоусобицы не зрели, войны не велись — тишина. Область постепенно возрождалась после погрома 1238 г. и страхов 1239—1240 гг. Добрые отношения с Батыем давали к этому хорошие предпосылки.
Смерть Ярослава нарушила спокойствие. Разгорелась внутренняя усобица, первая после мелкого конфликта 1232 г. и битвы на Липице 1216 г. Инициатором ее выступили Ярославовы сыновья: Александр, Андрей и Михаил. Княжичам грозило отстранение от власти, а возможно, и лишение волостей, ведь отец умер, когда многие из них были еще очень молоды. А для Александра утрата близости с великим князем могла привести к потере новгородского стола. Требовалось немедленное вмешательство.
Пока Ярославичи находились в замешательстве, великокняжеский стол — в соответствии с русским родовым правом — в конце 1246 г. занял следующий по старшинству Святослав Всеволодович:
«Святославъ князь, сынъ Всеволожу седе в Володимери на столе отца своего, а сыновци свои посади по городомъ, якожъ бе имъ отець урядилъ Ярославъ»11.
Никаких серьезных изменений в волостных держаниях Святослав предпринимать не стал, но это не спасло его от гнева и недоверия племянников. У власти он не продержался и года:
«...и седе лето едино, и прогна и князь Михайло Ярославичь»12.
По другим летописям, Святослава выгнал Андрей Ярославич13, хотя, скорее всего, он действовал уже против Михаила, за которого потом вступился Александр. И началась «пря велия»14, для разрешения которой все участники решили ехать к Батыю, верховному сюзерену, как и велит феодальное право. Причем отношения накалились настолько, что княжичи проделали путь в низовья Волги раздельно:
«Поеха Андреи князь Ярославичь в Татары к Батыеви, и Олександръ князь поеха по брате же к Батыеви»15.
Батый разбираться в распрях не стал, а отослал княжичей к Гуюку. Это был хороший повод для Батыя продемонстрировать свою лояльность к новому императору, которому предоставлялось право судить подвластных улусу Джучи. Пока князья отсутствовали, управление землей контролировал Михаил, после смерти которого в ходе военных действий в Литве во Владимире вновь сел Святослав Всеволодович.
Только зимой 1248—1249 гг. Александр и Андрей вернулись из Монголии, судя по всему, еще до смерти Гуюка, который успел передать и заставить исполнять свое решение: Александр получил «Кыевъ и всю Русьскую землю», а Андрей сел «в Володимери на столе»16. По статусу старшим остался обладатель Киева, но фактически более значимым становился Андрей, располагавший теперь большими и материальными и военными возможностями.
Такое положение дел сохранялось недолго. Вскоре начался новый виток внутренних усобиц, из которых победителем, теперь уже безоговорочным, вышел Александр Невский, сумевший привлечь на свою сторону как монголов, так и жителей края. Считается, что Андрей пытался заигрывать с Западной Европой и Римом в поисках поддержки против монголов17. По сообщению В.Н. Татищева, он даже «дани и выходы» Орде стал платить «не сполна»18.
В 1250 г. во Владимир прибыл новый киевский митрополит Кирилл, бывший печатник князя Даниила Галицкого:
«...иде изъ Киева въ Черниговъ, таже прииде въ Рязань, таже прииде въ Суздалскую землю, и сретоша его князи и бояре съ великою честию»19.
Кроме обычного объезда подведомственных областей, Кирилл проводил оценку положения русских земель; возможно, пытался наладить внутренние связи, нарушенные монголами, а также зондировал почву для возрождения военно-политического альянса Романовичей и Юрьевичей. Для прояснения обстановки митрополит даже посетил Новгород и находившегося там князя Александра, который, однако, не проявил интереса к антимонгольскому альянсу. Двигателем возрожденного союза стал Андрей Ярославич, который даже женился на дочери галицкого князя Даниила. В эти же годы Северо-Восточную Русь могли посещать и папские послы.
Поздние летописцы изображают Андрея благородным борцом против интервентов-язычников. В его уста вкладываются благочинные восклицания:
«...лутчи ми есть бежати в чюжюю землю, неже дружитися и служили Татаромъ»20.
Однако насколько дальновидны были планы княжича, сказать трудно. Скорее всего, основой его намерений была власть внутри волости, на которую претендовал старший брат Александр. Последний имел устойчивые отношения с Ордой и монгольскими ханами рода Джучи. Кроме того, статус новгородского князя вовсе не располагал к доброжелательным контактам с католическими миссионерами. Для Новгорода была характерна конфронтация с колонистами-крестоносцами, прикрывавшимися покровительством римского понтифика. При такой расстановке акцентов все действия князя Андрея напоминают провокацию, в ходе которой он сам же и пострадал.
Князь Александр Ярославич вынужден был обратиться в Орду за помощью, когда оценил надвигавшуюся на него угрозу. Характерно, что позднее сторонник Андрея тверской князь Ярослав укрывался в городах-сателлитах Новгорода — Пскове и Ладоге, для которых можно предположить желание обособиться от своей волостной столицы. Эти действия, особенно в отношении Ладоги, носили решительно антиновгородский характер. Андрей и Ярослав выступали противниками не только Александра, но и Новгорода, что не могло пройти безнаказанно. Воспротивиться великокняжескому давлению на Новгород можно было только с помощью другой решительной силы — монголов.
Созыв веча на Ярославовом дворище в Новгороде. Миниатюра Лицевого летописного свода, XVI в.
За поддержкой к ним и направляется князь Александр Невский, которому там дают «старейшиньство во всеи братьи его» и вспомогательные войска под руководством Неврюя для наведения порядка21.
В 1252 г. Неврюй подступает к Владимиру и изгоняет Андрея, который бежит в Скандинавию:
«...приде Неврюнъ и прогна князя Андрея за море»22.
За монгольскими войсками в столицу Северо-Восточной Руси вступил новый великий князь Александр Ярославич (Невский). Судя по летописи, жители вместе с митрополитом Кириллом, встречая его с хоругвями, крестами и иконами у главных городских Золотых ворот, безоговорочно признали Александра своим властелином «и бысть радость велика в граде Володимери и во всеи земли Суждальской»23.
После этого для великого князя Владимирского наступает новый этап в отношениях с улусом Джучи. За поддержку при возведении на стол необходимо было отвечать изысканной покорностью и дополнительными выплатами. Теперь складывалась уже иная структура взаимоотношений. Выбор, с которым так мучился Даниил Галицкий, опасавшийся монголов и ненавидевший их, был сделан на Северо-Востоке.
Сила обстоятельств заставила повернуть князя Александра Невского в сторону решительного уплотнения зависимости от монголов. Не он виновен в таком стечении обстоятельств. Можно было двинуться по галицко-волынскому пути и подвергать свои владения бесконечным нападениям, бойням и карательным операциям, в результате настолько измотавшим население, что переход под литовское покровительство казался им спасением и избавлением. Новгородско-переяславский князь избрал другой — менее славный, но и менее кровопролитный — путь: компромисс, соглашение и регулярное задабривание, призванное предотвратить или, по крайней мере, регулировать новые вторжения, направить монгольское покровительство на благо своего государства. Именно линия на утверждение мирного сосуществования с Ордой соответствовала тогда политическим интересам Владимирского княжества. События позднейшей истории Московского государства развивались именно в контексте такой установки, заданной и освященной святым князем Александром Ярославичем, покровителем скорбных испытаний русского народа.
Примечания
1. Шаскольский, 1978. С. 147—157; Феннел, 1989. С. 143; Хеш, 1995. С. 65—75; Клепинин, 2004. С. 59—65.
2. См.: НПЛ, 294—295; Матузова, Назарова, 2002. С. 229—241.
3. См. подробнее: Пашуто, 1956. С. 173—191; Шаскольский, 1978. С. 157—196; Феннел, 1989. С. 143—148; Кирпичников, 1996. С. 29—41; Матузова, Назарова, 2002. С. 229—241, 319—328.
4. НПЛ, 297. В Синодальном списке НПЛ акценты расставлены иначе: позвал Ярослава «цесарь татарский Батый», к которому князь и поехал (НПЛ, 79). См. также: ПСРЛ, VII, 151.
5. Существует указание Новгородской IV летописи о том, что в 1242 (6750) г., накануне поездки отца, к Батыю ездил Александр Невский (ПСРЛ, IV, 228). Однако, судя по тому, что в этом известии упоминается и поездка «къ канови» Олега Рязанского, можно предположить, что произошла некоторая путаница в датах — вместо 1252 (6760) был отмечен 1242 (6750) г. В 1252 (6760) г. Александр Ярославич действительно ездил в Орду, и в том же году монголы наконец отпустили пленного Олега Ингваревича Рязанского (ПСРЛ, I, 473). В Новгородской IV летописи известие о поездке Александра в 1252 г. отсутствует (ПСРЛ, IV, 230).
6. ПСРЛ, I, 470. В некоторых летописях к этому списку прибавляют еще и Глеба Васильковича (ПСРЛ, I, 523), но подобная делегация и без того была слишком юной (Владимиру 29, Василию — около 16, а Борису — 12 лет): в 1244 г. Глебу должно было исполниться только 8 лет (Татищев, 1995 (2). С. 230).
7. ПСРЛ, I, 470.
8. Каргалов, 1967. С. 137; Насонов, 2002. С. 256—267.
9. ПСРЛ, III, 220.
10. По сообщению Софийской I летописи (и Степенной книги) Ярослав Всеволодович погиб в Орде, будучи «завистными винами оклеветанъ бысть отъ некоего Феодора ЯруновичА» (ПСРЛ, VI, 325326; XXI, 254). Однако действительной причиной, вслед за А.Н. Насоновым, следует признать противоречия монгольского великого хана и хана Бату (Насонов, 2002. С. 236—238). О других, порою экзотических версиях, см.; Рамм, 1959. С. 162—164; Каргалов, 1967. С. 139.
11. ПСРЛ, I, 471.
12. ПСРЛ, VII, 156.
13. ПСРЛ, IV, 229.
14. Татищев, 1996. С. 35.
15. ПСРЛ, I, 471.
16. ПСРЛ, I, 472.
17. Каргалов, 1967. С. 141. В.В. Каргалов считает, что вокруг Андрея Ярославича сложилась целая антимонгольская группировка князей (Каргалов, 1967. С. 142). Однако поддержка Андрея Ярославом Ярославичем Тверским была установлена тем, что его «княгиня» и дети находились в войске Андрея во время битвы под Переяславлем-Залесским в 1252 г. (ПСРЛ, I, 473). А из того, что в 1253 г. Ярослава посадили у себя псковичи и пустили в город ладожане (ПСРЛ, I, 474; НПЛ, 307), выводится участие этих городов в антимонгольском альянсе. Все эти построения весьма зыбкие. И Псков, и Ладога, впуская к себе Ярослава Ярославича, стремились изменить свой статус на внутрирусской политической карте, а не затевали глобальной евразийской авантюры. Сам Ярослав мог быть случайно вовлечен в события под Переяславлем — ведь брат Андрей являлся его непосредственным сюзереном и мог ему просто приказать. В любом случае говорить о «группировке», состоящей из двух братьев (Андрея и Ярослава), не приходится.
18. Татищев, 1996. С. 36.
19. ПСРЛ, X, 137. Ср.: ПСРЛ, I, 472.
20. ПСРЛ, X, 138.
21. ПСРЛ, I, 473. Подробности этой поездки Александра в Орду см.: Татищев, 1996. С. 36—38.
22. ПСРЛ, I, 524.
23. ПСРЛ, I, 473.
Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |