Александр Невский
 

§ 1. В ожидании

Замысел татар состоит в том, чтобы покорить себе, если можно, весь мир, и об этом, <...>, они имеют приказ Чингисхана.

Иоанн де Плано Карпини1.

Для Северо-Восточной Руси последнее десятилетие перед монгольским нашествием было периодом мира, спокойствия и даже скуки. В Ростовской летописи отмечены целые годы, о которых нечего было сказать. Для 1233 г. единственным важным событием во Владимиро-Суздальском княжестве было завершение фресковой росписи соборной церкви Суздаля, а для 1234 г. — завершение строительства Георгиевского собора в г. Юрьеве-Польском.

Вся летописная статья 6743 (1235) г. состоит из одной во всех отношениях примечательной фразы: «Мирно бысть»2. Насколько должны быть счастливы люди, способные оставить потомкам описание целого года своей жизни лишь в наикрасивейшей из фраз — «Мирно бысть». Вся ценность и блеск мироздания заключены в этой лаконичной и незамысловатой записи, после которой очень сложно продолжать чтение летописного текста без улыбки и без влажных глаз. Возможно, в этом 1235 г. и проходит та самая граница эпох, рубеж одной (к сожалению, только одной) стадии развития одного (к сожалению, только одного) из регионов Руси, того самого, где позднее родится и Россия и будет складываться ее судьба. Воистину блаженны люди, способные представить свою историю такими словами!

Последний раз запись «Мирно бысть» была использована только в Повести временных лет для 6537 (1029) г.3 Может быть, летописец хотел провести некую параллель с той героической и легендарной эпохой, когда Русь, лишь вступив на арену истории, плавно приближалась к своему расцвету, когда не была построена София, но была уже Десятинная, когда не было даже политического единства, а страна была поделена на владения Ярослава Мудрого и Мстислава Тмутараканского, на Чернигов и Киев, на просвещенный Восток и дикий Запад.

Конечно, модель «Мирно бысть» могла использоваться и как простое заполнение досадной лакуны, ведь мы знаем, что для других земель и не только русских 1235 г. вовсе не был ни мирным, ни бесцветным. В южных землях в это время перетягивали канат славы и власти две группировки близких родственников: галицко-киевская коалиция шла походом на гордый Чернигов, а потом бежала разгромленная под Торческом, перестав быть и галицкой, и киевской. Очень тревожно начал статью того же «мирного» 6743 (1235) г. новгородский летописец:

«Не хотя исперва оканьныи, всепагубныи дияволъ роду человеческому добра...»4.

И даже несмотря на то что после этих слов следует описание событий вокруг Киева-Чернигова, такое вступление к рассказу дает пищу для более широкого символического ряда. Ведь именно в 1235 г. на далекой реке Онон состоялся исторический курултай, на котором монгольские вожди приняли решение совершить большой общемонгольский поход в Европу, «до последнего моря». Началась война...

* * *

После смерти Чингисхана (Тэмуджина) в 1227 г. потребовался съезд монгольской знати (курултай) для утверждения его преемника в управлении обширной империей5. Им стал третий по старшинству Чингизид Угэдей, принявший в 1229 г. после двух лет траура титул великого хана («каан»)6. Он продолжил политику отца по расширению зависимых от монголов земель и созданию универсальной империи. Для первых лет правления Угэдея наиболее актуальными были военные операции вблизи собственных родовых владений в Северном Китае и Корее. Часть войск, три тумена под командованием Чормаган-нойона, была направлена в Персию, территорию которой к этому времени монгольская армия покинула. Лидер сопротивления власти великого хана, ставший персидским султаном, Джелал ад-Дин был изгнан и вскоре (в 1231 г.) погиб в горах Курдистана. Лишенные вождя, иранские области поочередно признавали монгольский сюзеренитет. В 1230 г. монгольское владычество признала Корея, а к 1234 г. завершилось покорение империи Цзинь в Северном Китае7. На повестку дня встал вопрос о дальнейших путях внешней политики «Великой Монголии». Угэдей решил посоветоваться о перспективных планах со знатью, царевичами Чингизидами и верховными чиновниками. Около 1235 г. на реке Онон был созван второй курултай, решения которого определили новые направления экспансии: 1. Покорение империи Сун в Южном Китае. 2. Подавление вспыхнувшего незадолго до этого антимонгольского восстания в Корее. 3. Расширение владений на Ближнем Востоке, покорение Кавказа, походы в Малую Азию, действия против Багдадского халифата и сельджукского султаната. 4. Мероприятия по увеличению улуса Джучи на Запад, то есть поход в Европу.

Приоритетными были признаны операции в Корее и поход в Европу (именно в такой последовательности)8. В последнем случае важность и общемонгольский характер мероприятия объяснялись недостаточностью армейских подразделений, подчиненных хану Бату, главе улуса Джучи, в который была включена и еще не завоеванная Европа. Интерес к этому региону возник давно и был обусловлен естественным ростом кочевой, то есть прежде всего степной империи. С восточной стороны степи обрываются в лесах Кореи, а с западной — где-то в районе озера Балатон в Венгрии. Универсальный характер власти монгольского хана требовал фактической основы, хотя бы в отношении родной стихии кочевников, степи.

Впервые в южнорусских степях монгольские войска появились в 1222 г., когда 30-тысячный корпус под руководством Джэбэ и Субэдея, после безуспешных поисков Джелал ад-Дина в Иране, прорвался через Кавказ на тучные южнорусские равнины, где предполагал зазимовать и затем отойти через Северный Казахстан к ставке Чингисхана. Разорив Нахичевань, опустошив Арран (область между Курой и Араксом), захватив Байлакан, Гянджу, Шемаху и повоевав в Грузии, они подошли к Дербенту, на штурм которого сил уже не было. Жестокость и грозная слава Чингисхана позволили им беспрепятственно миновать этот неприступный город и пройти владения Ширваншаха. Выйдя на плоскость Северного Кавказа, Джэбэ и Субэдей столкнулись с коалицией местных племен: осетин (аланов) и половцев (кипчаков). Лицемерные уговоры в сочетании с богатыми подарками позволили монголам расколоть единый кочевнический фронт и разбить союзников поодиночке. Затем они совершили разорительный поход на Судак (в Крым) и остались зимовать в причерноморских степях, «в той области, которая вся представляла сплошные луга и поросли»9. Следующей весной монголов пытались атаковать уцелевшие половцы с союзными им русскими князьями, но 31 мая 1223 г. были разгромлены в битве на реке Калке10. Летом того же года Джэбэ и Субэдей совершили налет на Волжскую Болгарию11, после чего повернули свои утомленные длительным рейдом тумены на родину.

После этого похода дальнейшее продвижение на запад для империи Чингисхана стало неизбежным. Сам великий хан не успел совершить поход в Европу. Предполагалось, что это будут осуществлять его наследники, которым он еще при жизни выделил наделы (улусы), призванные обеспечивать их и в хозяйственном и в военном отношении. Младшему сыну Толую по традиции отходили родовые земли в Центральной и Западной Монголии. Второй сын Чингисхана, Чагатай, получал области вдоль реки Или, населенные киданями (Кара-Кидан). Угэдей стал обладателем Джунгарии и районов верхнего Иртыша. Кулькану достались владения в Иране. Старшему же сыну Джучи, призванному возглавить монгольскую экспансию после смерти отца, Чингисхан выделил области к западу от Иртыша, Северный Хорезм, низовья Амударьи и Сырдарьи, степи Дешт-и-Кипчак к северу от Аральского моря в современном Казахстане12. Ему же были пожалованы еще не завоеванные земли на западе. Джучи, однако, оказался обладателем менее воинственного характера, не желал новых вторжений и, по сообщению персидского автора Джузджани, даже пытался сопротивляться наступательной политике отца, готовил заговор, но был разоблачен братом Чагатаем и убит13. Улус Джучи был унаследован его сыном Бату (Батый русских летописей): «Так как Джучи на основании прежнего высочайшего повеления Чингиз-хана должен был отправиться с войском завоевать все области севера, то есть [земли] Ибир-Сибир, Булар, Дешт-и-Кипчак, Башгирд, Рус и Черкес до Хазарского Дербенда, <...>, и подчинить их своей власти, но уклонился от [исполнения] сего приказа, то Угетай-каан, сев на царство, поручил [это] таким же образом Бату» (Рашид-ад-Дин)14.

Чингизхан. Китайская миниатюра XIV в.

Следует отметить, что старшим сыном Джучи был Орда, который добровольно уступил верховенство младшему брату и довольствовался лишь владениями в Восточном Казахстане. Его имя всегда отмечалось в официальных документах первым, но реальной властью во всем улусе он не обладал. Вероятно, в выборе наследника принял участие сам Чингисхан, желавший иметь на западной оконечности своих владений именно Бату, способного и воинственного полководца.

Уже первые годы самостоятельного правления старшего внука Чингисхана могли оправдать надежды деда. Именно с конца 1220-х гг. в источниках неизменно сообщается о нарастающем монгольском давлении за пределами их западных владений. Под 1229 г. в киевской летописи сообщается о вытеснении монголами с реки Яик (Урал) саксин и половцев, которые «възбегоша из низу к Болгаром перед Татары». Тогда же с Яика были изгнаны и «сторожеве Болгарьскыи»15. На следующий год монголы уже твердо стояли на юго-восточных границах Башкирии и контролировали междуречье Яика и Волги. Под 1232 г. летопись сообщает: «Придоша Татарове и зимоваша не дошедше Великого града Болгарьскаго», а источник В.Н. Татищева продолжает: «поплениша и покориша многу нижнюю землю Болгорскую и грады разориша»16. На протяжении 1233—1235 гг. продолжались болгаро-монгольские столкновения пока еще локального (пограничного) характера. Бату зондировал условия для крупномасштабного вторжения.

Забыв внутренние противоречия, болгары выступили единым фронтом против захватчиков17. В 1229 г. с русскими был срочно заключен 6-летний мир, который вполне мог перерасти и в военный союз18. Такое изменение внешнеполитической ситуации должно было насторожить Бату. Все признаки указывали на то, что болгары собираются оказывать ему решительное сопротивление и что сломить его в одиночку будет нелегко.

Нам неизвестна численность войск, которыми располагал хан Бату в эти годы. Чингисхан наделил Джучи улусом, состоявшим из монгольских семей, способных выставить 4000 всадников19. Хотя позднее это число возросло за счет покоренных народов, оно оставалось явно недостаточным для дальнего похода и большой наступательной операции. Требовалось содействие ближайших родственников.

Военные действия монголов в 1228—1235 гг. (Каргалов, 1967. С. 65)

По сообщению персидского историка Джувейни, «когда каан во второй раз устроил большой курултай и назначил совещание относительно уничтожения истребления остальных непокорных, то состоялось решение завладеть странами Булгара, асов и Руси, которые находились по соседству становища Бату, не были еще окончательно покорены и гордились своей многочисленностью»20.

Для подкрепления войск Бату Угэдей приказал всем улусам Монгольской империи послать часть воинов ему в помощь. Кроме того, к наступлению в Европу были привлечены многие царевичи Чингизиды лично. Кроме Бату, осуществлявшего формальное руководство походом, в нем приняли участие его братья — Орда, Берке, Тангут и Шейбан, сыновья Угэдея — Гуюк и Кадан, сын Чагатая — Байдар, внук Чагатая — Бури, сыновья Толуя — Менгу (Мунке) и Бучек (Бюджик), а также самый младший сын Чингисхана Кулькан21. Каждый из Чингизидов, естественно, прибыл со своим отборным отрядом. Отдельными подразделениями в армии Бату руководили виднейшие полководцы своего времени: Субэдей-багатур, выполнявший функции ближайшего советника Бату, Джэбэ, участвовавший в первом западном походе 1222—1223 гг., а также молодой и талантливый темник «багатырь» Бурундай. Выдающийся состав участников похода может продемонстрировать то значение, которое придавали покорению Европы руководители империи Чингисхана. Совершенно справедливо замечание Г.В. Вернадского о том, что кампания изначально организовывалась как общемонгольское («панмонгольское») предприятие22.

О численности армии Бату, подошедшей к границам Руси, существует много противоречивой информации и многочисленная литература по ее обработке23. Современники считали, что монголы располагали во время похода в Европу полумиллионным войском24. В научной литературе наиболее часто встречаются цифры от 300 до 500 тысяч, в которые включаются как собственно монгольские войска, так и ополчение из покоренных народов25. Не вдаваясь в подробный анализ источников, можно признать, что наиболее взвешенные исследователи оценивают армию Бату примерно в 120—140 тысяч воинов, из которых собственно монгольские воины не составляли и половины26. Однако и в таком составе войско практически никогда не пребывало. Отдельные отряды постоянно находились в движении, не застаиваясь на одном месте и совершая дерзкие одиночные рейды в тыл врага. Под рукой у руководителя «западного» похода постоянно оставалось не более 50—60 тысяч всадников.

По сообщению Джувейни, после завершения курултая в 1235 г. «царевичи для устройства своих войск и ратей отправились каждый в свое становище и местопребывание, а весной выступили из своих местопребываний и поспешили опередить друг друга; в пределах Булгара царевичи соединились; от множества войск земля стонала и гудела, а от многочисленности и шума полчищ столбенели дикие звери и хищные животные»27. Лишь соединившись, монгольские войска были разделены на северную и южную группы. Первую возглавил Бату, к которому присоединились Орда, Берке, Бури и Кулькан. Они направились на Булгар. Южную группу составили подразделения Гуюка и Менгу, целью которых было покорение куманов (половцев), марийцев и мордвы (мокши, буртасов): они «занялись войной с мокшей, буртасами и арджанами и в короткое время завладели ими»28.

Военные действия монголов в 1236—1237 гг. (по: Каргалов, 1967. С. 71)

Северная армия Бату зимой 1236—1237 гг. опустошила и уничтожила Волжскую Болгарию: «сначала они силою и штурмом взяли город Булгар, который известен был в мире недоступностью местности и большою населенностью; для примера подобным ему, жителей его (частью) убили, а (частью) пленили» (Джувейни)29. Несмотря на подготовку болгар к вторжению, организованную и консолидированную оборону страны30, их сопротивление было сломлено практически мгновенно и даже не было замечено многими современниками: «в короткое время, без больших усилий, овладел ими и произвел избиение и грабеж» (Рашид-ад-Дин)31. Древнюю столицу Булгар жители покинули еще до подхода захватчиков, которые предали ее огню32. Были сожжены и другие крупные поселения: Биляр, Кернек, Жукотин, Сувар. Летопись сообщает, что в 6744 (1236 г.) «придоша от восточные страны в Болгарьскую землю безбожнии Татари и взяша славныи Великыи город Болгарьскыи [Биляр] и избиша оружьем от старца и до унаго и до сущаго младенца и взяша товара множество, а город ихъ пожгоша огнемъ и всю землю ихъ поплениша»33. Крупнейший город Восточной Европы Биляр имел шесть (!) рядов оборонительных валов, а его посады окружались дополнительными укреплениями. Он был взят, сожжен и более никогда не восстанавливался на прежнем месте. Сотни метров валов были срыты34. Археологи обнаруживают в завалах зданий, рвах и колодцах множество скелетов и отдельных костей. Найдена и коллективная могила35. Тотальному разорению подверглась также сельская округа. Вдоль рек Берды и Актая, согласно археологическим данным, в первой половине XIII в. были единовременно уничтожены практически все поселения (13 городищ и 60 селищ)36.

Не меньших «успехов» достигли монгольские войска и в южном направлении. К концу лета 1237 г. было сломлено сопротивление аланов и половцев, оттесненных на запад, а марийцы и мордва в большинстве своем признали сюзеренитет монгольских ханов (см. рис. 12)37.

По завершении победоносной кампании 1237 г. монгольское войско вновь собралось вместе. Как сообщает Рашид-ад-Дин, «осенью упомянутого года все находившиеся там царевичи сообща устроили курултай и, по общему соглашению, пошли войною на русских»38. Позднейшие три года истории Руси получили наименование «Батыево нашествие».

* * *

При таком широком фронте монгольского наступления утверждение о том, что в русских княжествах не знали о нависшей угрозе или не ждали скорого вторжения, звучат нелепо. Однако в некоторой мере это соответствует действительности.

Информация о событиях в степи, без сомнения, поступала и собиралась. В Ростовской летописи отмечено появление «татар» на Яике (1229 г.), их вторжение на территорию Волжской Болгарии в 1232 г., а также разгром этого государства объединенными силами монгольских ханов в 1236—1237 гг.39 У нас нет достаточных сведений, чтобы утверждать, что столь пристальное внимание уделялось «татарам» и на юге Руси. В южнорусских и западнорусских источниках, сохранившихся до наших дней, о событиях тех лет в половецкой степи и Волжской Болгарии вплоть до 1237 г. нет ни слова. Скорее всего, властители этих земель были увлечены усобицей и не обращали особенного внимания на «восточные дела». Подобную халатность демонстрируют и новгородские летописцы, более увлеченные проблемами на своих западных границах.

Конечно, во всех русских землях помнили о столкновении с монгольским экспедиционным корпусом на Калке 31 мая 1223 г. Но возможно, выводы, которые сделали княжеские полководцы из этих трагических событий, никак не позволяли предупредить позднейшее вторжение. Русские князья в 1223 г. решили упредить нападение «татар» на Русь и поддались на уговоры половцев, которые за год до того были разбиты войсками Джэбэ и Субэдея. Полки ушли в степь и попались на провокацию монголов, изобразивших ложное отступление. Развернувшись, они атаковали превосходящие силы русских и после ожесточенного сражения обратили их в бегство. Монгольские всадники долго преследовали побежденных (до Днепра), но на поход в глубь непосредственно русской территории не решились40. Джэбэ и Субэдей, располагавшие ограниченным и утомленным контингентом проделавшего длинный переход войска, продемонстрировали русским князьям типичную тактику кочевников, способных на решительные маневры крупных по численности подразделений, но не обученных штурму укрепленных пунктов. Известно, что именно создание укрепленного лагеря на возвышенном месте позволило русским войскам в битве на Калке длительное время сопротивляться монгольским атакам: «Князь же Мьстиславъ Кыевьскыи, видящи таковое зло [бегство половцев], не поступи ни камо с места того [где стояли станом русские князья], нь стал бе на горе над рекою надъ Калкомъ; бе бо место то каменисто, и ту угоши [створи] город около себе в кольих, и бися с ними из города того по 3 дни»41.

В этом отношении особенно примечательны свидетельства венгерского доминиканского монаха Юлиана, проезжавшего по Северо-Восточной Руси осенью 1237 г. и беседовавшего с Владимирским великим князем. Юрий Всеволодович продемонстрировал миссионеру широкую осведомленность как о монгольской тактике, так и о перспективных планах их экспансии. В своем отчете епископу Перуджи, легату апостольского престола, брат Юлиан в начале 1238 г. писал: «На укрепленные замки они не нападают, а сначала опустошают страну, грабят народ и, собрав народ той страны, гонят на битву осаждать его же замок»42. Здесь со всей очевидностью подчеркивается, что самостоятельных штурмов крепостей они не проводят. Это не должно было удивлять. Известно, что на Руси вообще не было принято прибегать к штурму, чреватому большими жертвами. Предпочитали длительные осады, «обложение». Плохо было известно само мастерство осады, а осадные машины (пороки) практически не использовались43. Поразительно, что об обстоятельствах покорения монголами Хорезма, где шах также применил тактику укрытия населения в крепостях и разделения армии на гарнизоны44, на Руси ничего не знали и, что называется, «пошли тем же путем».

Брат Юлиан совершил два путешествия в Башкирию, в поисках так называемой Великой Венгрии, легендарной прародины европейских венгров. Желание принести учение Христа своим дальним родственникам в предгорьях Урала заставило братьев проповедников Юлиана и Герарда в 1235—1236 гг. проделать длинный путь через Константинополь, Тмутаракань и Волжскую Болгарию. Сложность пути усугублялась напряженной обстановкой в донских и волжских степях, где вот-вот ожидали монгольского вторжения. Зимой 1235—1236 г. монахи находились в районе устья Волги, где впроголодь жили в течение 6 месяцев, но отправиться дальше в направлении Урала не решались «из-за боязни татар, которые по слухам были близко»45. Голодной зимовки не выдержал брат Герард, умерший в мае 1236 г. Для того чтобы продолжить путь, в том же месяце монах Юлиан нанялся «слугою одного сарацинского священника с женою», в свите которого и попал в Башкирию46. Кроме того что он «открыл» Великую Венгрию и начал проповедь христианства, он также собрал любопытные сведения о политической ситуации в регионе. В частности, он вспоминал, что «в этой стране венгров» «нашел татар и посла татарского вождя, который знал венгерский, русский, куманский, тевтонский, сарацинский и татарский [языки] и сказал, что татарское войско, находившееся тогда там же по соседству, в пяти дневках оттуда, хочет идти против Алемании, но дожидались они другого [войска], которое послали для разгрома персов»47. После краткого пребывания в Башкирии летом 1236 г. брат Юлиан поспешил обратно в Европу для доклада о своих достижениях. Несмотря на то что обратный путь он все же избрал через Русь (Нижний Новгород — Владимир — Рязань — Чернигов — Киев — Галич), в своем отчете монах подчеркивал свои опасения «преград от русских»48. После второго путешествия, в письме епископу Перуджи он писал даже о «гонениях» на братьев проповедников от «суздальского князя»49. Неизвестно, насколько оправданной была тревога Юлиана за свою судьбу на русских землях, но в следующий раз он направился в Великую Венгрию прямым путем, то есть сквозь территорию Руси.

Осадная машина монгольских войск. Иранская миниатюра XIV в.

После встречи в январе 1237 г. с королем Белой Юлиан весной того же года побывал на приеме у папы Римского Григория IX (1227—1241), который и направил его обратно в Башкирию в составе группы христианских миссионеров, дабы закрепить влияние апостольского престола в этих землях. Эта поездка для Юлиана, можно сказать, окончилась неудачно, однако именно от нее сохранилось то самое письмо-отчет епископу Перуджи, из которого мы и черпаем бесценные сведения.

Подойдя осенью 1237 г. к границе Руси, миссионеры с Юлианом узнали, что «венгры-язычники, и булгары и множество царств совершенно разгромлено татарами»50. Продолжать дальнейший путь было бессмысленно и действительно небезопасно. Любознательные монахи задержались на некоторое время в Суздальских землях, познакомились с местным князем, а затем повернули обратно. Информация из письма Юлиана демонстрирует то, что мог узнать посторонний человек, незнакомый с русским языком, из кратких бесед с окружающими. Оказывается, он имел полный объем сведений о тактике, стратегических планах и даже легендарной истории монголов. Доминиканцам стало известно, что «все войско, идущее в страны запада, разделено на 4 части»: «Одна часть у реки Этиль [Ethyl] на границах Руси [Ruscie] с восточного края подступила к Суздалю [Sudal]. Другая же часть в южном направлении уже нападала на границы Рязани, другого русского княжества [Recennie quod est alius ducatus Rucenorum]. Третья часть остановилась против реки Дон [Den], близ замка Воронеж [Ovcheruch], также княжества русских [qui est alius ducatus Ruthenorum]. Они, как передавали нам словесно сами русские, венгры и булгары [Rutheni, Vngari et Bulgari], бежавшие перед ними, ждут того, чтобы земля, реки и болота с наступлением ближайшей зимы замерзли, после чего всему множеству татар легко будет разграбить всю Русь [totam Ruziam], всю страну русских [totam terram Ruthenorum51. Кроме того, Юлиан указывает еще на одно татарское войско, которое «осаждает всю Русь [totam Rusciam52. Далее в тексте монах кратко пересказывает некую монгольскую легенду, отдаленно напоминающую отрывок из «Сокровенного сказания»53, а также излагает полученные им сведения относительно монгольской тактики. Сначала «во всех завоеванных странах они без промедления убивают князей и вельмож [duces et magnates; вар. — reges, magnes, duces], которые внушают опасения, что когда-нибудь могут оказать какое-либо сопротивление». Затем монголы собирают годных для военной службы жителей и гонят их вперед, на следующее государство. Как было уже сказано выше, замков они не осаждают. А о численности их сказать что-либо уверенно невозможно, «кроме того, что изо всех завоеванных ими королевств они гонят в бой перед собой воинов, годных к битве»54.

В дополнение ко всему великий князь Юрий Всеволодович лично просил передать о нависшей угрозе королю Беле: «Многие передают за верное, и князь суздальский [dux de Sudal] передал словесно через меня королю Венгрии [regi Vngarie], что татары [Thartari] днем и ночью совещаются, как бы придти и захватить королевство венгров-христиан [Regnum Vngarie xpistianum]. Ибо у них, говорят, есть намерение идти на завоевание Рима и дальнейшего [Romam et ultra Romam]. Поэтому он отправил послов к королю венгерскому»55. Послов этих суздальский князь (duce Sudal) перехватил, а послание, которое они везли венгерскому королю, отобрал. Однако в Северо-Восточной Руси не смогли (!) найти переводчика, чтобы ознакомиться с татарским письмом. Его передали доминиканцам, которые оказались более расторопными и позднее смогли ознакомиться с пренебрежительным по содержанию текстом, обращенным к «венгерскому корольку [regule Vngarie]».

Сюжет с письмом во многом характеризует готовность Владимиро-Суздальского княжества к войне. Если монголы уже в начале 1236 г. располагали специалистами, владевшими сразу пятью языками всех потенциальных противников, то к концу 1237 г. самый могущественный князь Руси не мог найти даже переводчика с монгольского.

Резюме, которым заключает свое послание Юлиан, не оставляет двух мнений о впечатлении, которое производила на сторонних наблюдателей боеготовность русских княжеств в декабре 1237 г., то есть непосредственно накануне вторжения: «Мы же с товарищами, видя, что страна занята татарами, что области [не] укреплены и успеха делу не предвидится, возвратились в Венгрию»56.

Рязань в первой трети XIII в. Вид с севера Реконструкция (Даркевич, Борисевич, 1995. С. 93)

Конечно, обороноспособность русских земель интересовала доминиканских монахов в меньшей степени, чем судьба «венгров-язычников», поэтому можно предположить, что в приведенной выше цитате речь идет об успехе их миссии, а не о войне с монголами. К тому же, как отмечает Юлиан, обратный путь он со своими спутниками проделал «среди многих войск и разбойников»57, из чего можно заключить, что им постоянно встречались русские полки, двигавшиеся к границе. Однако общего удручающего впечатления от послания это затмить не может. Совершенно ясно, что, располагая всем необходимым объемом информации, Русь не сумела адекватно подготовиться к противостоянию с монгольской армией. Ожидали, видимо, орду диких кочевников, а столкнулись с самой подготовленной и хорошо организованной армией в мире.

В довершение ко всему Владимирский князь неверно провел дипломатическую подготовку к войне. Юрий Всеволодович всячески старался не вмешиваться с великую евразийскую войну. Он считал, что кочевники не пойдут севернее Оки, как это не раз бывало ранее. Если не вступать с ними с открытый конфликт, они не решатся углубляться в лесистую местность, а предпочтут атаковать южнорусские земли. К Рязани еще можно подойти, минуя лесные массивы, но к Владимиру Залесскому — никак. По всем признакам расчет был верным. На Калке русские вступили в бой с монголами в открытом поле, что закончилось поражением русских войск. Следовательно, теперь нужно действовать совершенно иначе: наступательных действий не предпринимать, затягивать кочевников в укрепленную крепостями и окруженную лесами местность, изматывать мелкими стычками на ограниченном пространстве. Такая оборонительная тактика требовала полного отказа от помощи соседним властителям и государствам, что Юрий и сделал, бросив на произвол судьбы как новых союзников, так и старых вассалов.

«...От моря до болгаръ, от болгарь до буртасъ, от буртасъ до черемисъ, от черемисъ до моръдви, — то все покорено было Богомь крестияньскому языку, поганьскыя страны, великому князю Всеволоду, отцу его Юрью, князю Кыевьскому...», — так описывал зону влияния владимиро-суздальских князей накануне монгольского вторжения автор «Слова о погибели Русской земли»58.

Несмотря на то что перечисленные здесь народы не являлись непосредственными подданными русских князей, они выступали в роли потенциальных, а отчасти и реальных колоний Руси. Например, мордва занимала существенное место среди внешнеполитических мероприятий Юрия Всеволодовича. С 1226 по 1232 г. он чуть ли не ежегодно организовывал походы на мордовские земли, где образовались зависимые от Руси области: летопись, например, упоминает владения «Пуреша ротника Юргева», а также враждебную ему «Русь Пургасову»59. Известно, что болгары тоже претендовали на влияние в Мордовии, но их попытки закрепиться в этих местах встречали жесткое сопротивление Владимирского князя60. Даже вторжение монголов на болгарскую территорию в 1232 г. Юрий пытался использовать для закрепления своей власти у мордвы: «тое же зимы», когда монголы остались зимовать в Волжской Болгарии, «посла великыи князь Геогри сына своего Всеволода на Мордву, а с нимъ Феодоръ Ярославичь и Рязанскыи князи и Муромьскыи и пожгоша села ихъ, а Мордъвы избиша много»61. Через три года, когда монгольские ханы обрушились на мордовские области, русский сюзерен никак не отреагировал на эти посягательства в зоне своих интересов.

Можно сказать, что к 1236 г. соседним государствам со всей очевидностью стал ясен оборонительный уклон в политике Суздаля. Зародился он, скорее всего, еще раньше и впервые со всей очевидностью был проявлен по отношению к Волжской Болгарии. Это государство после 1229 г., когда на его границах появились орды хана Бату, было остро заинтересовано в мирных соглашениях с Русью. С другой стороны, выгоды от союза с болгарами были очевидны и для Руси, где поволжский хлеб уже в 1230—1231 гг. стал фактически спасителем от голода. Однако никакие дружеские инициативы волжских болгар не смогли склонить русского великого князя к тому, чтобы он выступил их заступником от угрозы с Востока.

В источнике В.Н. Татищева сообщение о заключении русско-болгарского мира в 6737 (1229) г. выглядело так:

«Тогда же прислаша к великому князю Юрию болгари о мире и любви. И сослаша люди лепшие со обоих стран опроче (особно).
[И сослали с обоих стран послов, знатных людей, на особное место близ границы Руской на остров, имянуемый Коренев. И оные учинили мир на 6 лет, купцам ездить в обе стороны с товары невозбранно и пошлину платить по уставу каждаго града безобидно; (брод никам) рыболовам ездить с обе стороны до межи; и иметь любовь и мир, пленников всех освободить; а буде будет разпря, судить, съехався судиам от обоих на меже].
И тии мир и любовь учинивше на 6 лет, пленныя вся пустиша и разыдошася с дары многими.
Того ж года глад бысть во всей Рустей земли 2 годы. И множество людей изомроша, а боле в Новегороде и Белеозере. Но болгоре, имеюще мир, вожаху Волгою и Окою по всем градам и продающе, и тем много Рустей земли помогоша.
А князь болгорский присла к великому князю Юрию тритцеть насадов жит. И князь великий прият с любовию, а ему посла паволоки драгие, шитые златом, и кости рыбии, и ина узорочия»62.

Из текста видно, что был подписан взвешенный и действительно взаимовыгодный договор о мире и сотрудничестве. Однако он так и не был переведен на уровень военно-политического союза, как того просило болгарское посольство в 1232 г. Даже летописец с укоризной вспоминал об этом поступке Юрия:

6740 (1232) «Того ж году приидоша татарове на Волгу и зимоваше, не дошед Великого града. Болгоре же прислаша послы своя ко князю великому Юрию, рекуще, яко "прииде род силен, откуду невемы, языка его же никогда слышахом", и просиша помощи противо има, [обесчевая все его (Юрия. — Д.Х.) убытки заплатить]. Князь же великий, гадав со братиею и слышаще, яко сила татарская тяжка, не даша има помощи. А татаре поплениша и покориша многу нижнюю землю Болгорскую и грады разориша»63.

В Ростовском летописце всю эту статью, за исключением первого предложения, вычеркнули. Видимо, особенно неприятно было упоминание среди участников княжеского совета «братии». Ведь ответственность за такой эгоистический поступок лежит на всех Всеволодичах.

Юрий отказался заключать с болгарами военно-политический альянс и защищать их от монголов. И у нас нет однозначного понимания того, насколько такая позиция была оправданна. Возможно, упорное противодействие монголам на юго-восточных границах Болгарии, на Волге и Яике могло заставить хана Бату быть более осторожным в своем натиске на запад, но вряд ли оно смогло предотвратить этот натиск. В конце 1220-х гг. такие рассуждения еще могли иметь место, но в 1230-х они были уже неактуальны. Скорее всего, русские полки не смогли бы остановить монгольских ханов в казахских степях, а лишь распылили бы собственные силы на излишне широком фронте борьбы. Прагматизм князя Юрия требовал жертв из среды заграничных союзников.

С обреченным положением болгар можно сопоставить и ситуацию в Рязанском княжестве. Растерзанное внутренними усобицами, лишенное собственной инициативы влиянием могучего северного соседа, оно также было оставлено один на один с Батыем.

Сведения, которые мы черпаем из летописи, составленной при ростовском дворе, не могут в достаточно полной мере описать обстоятельства монголо-рязанского противостояния, а тем более со всей очевидностью указать на неблаговидную роль великого князя Юрия, бросившего верного вассала на неминуемую гибель. Ростовская редакция повести о монгольском нашествии на Северо-Восточную Русь, приведенной в Лаврентьевской летописи (далее — ростовская повесть), очень кратко повествует о падении Рязани и ни словом не отмечает какую-либо роль в этих событиях владимирского князя, его имя вообще не упомянуто64. К счастью, в новгородских и связанных с ними летописях сохранился более подробный вариант этого повествования (далее — новгородская повесть)65. Д.С. Лихачев считал, что он восходит к несохранившейся Рязанской летописи. Его же использовали и при составлении в 1270-х гг. «Повести о разорении Рязани Батыем», вошедшей позднее в комплекс сказаний о чудотворной иконе Николая Зарайского66. Кроме того, летописец Даниила Галицкого, использовавшийся в источнике Ипатьевской летописи, сохранил южнорусский извод рассказа о нашествии Батыя на Северо-Восточную Русь (далее — южнорусская повесть)67. Ростовская повесть составлена участником событий вскоре после 1238 г. Новгородская — близким наблюдателем произошедшего и также практически синхронно. Только южнорусский вариант повести появился несколько позднее, лишь во второй половине 1240-х гг. При этом во всех случаях повествователь отстоит от событий не более чем на десятилетие и тем самым заставляет относиться к своему изложению с исключительным доверием.

Сопоставление имеющихся источников позволяет достаточно полно реконструировать события. Проведя часть зимы где-то в лесостепи около Дона, Бату вместе с основной частью армии в ноябре-декабре 1237 г. подошел к границам Рязанского княжества:

«Зимоваша окаанныи Татарове подъ Чернымъ лесомъ, и оттоле приидоша безвестно на Рязаньскую землю лесомъ, съ царемъ Батиемь ихъ; и прьвое приидоша и сташа о Нузле, и взяша ю, и сташа ту станомъ»68.

Обращает на себя внимание то, что «татары» подошли к русским границам «безвестно», то есть неожиданно. Вероятно, это было связано с тем, что они прошли «лесом», то есть не через тот степной коридор, у которого их, очевидно, ждали. Ясно, что они хотели запутать русских. Кроме того, имея возможность напасть неожиданно, они не стали ее использовать и предпринимать каких-либо поспешных действий. Наоборот, Нузла (Нужа, или Онуза) был, судя по всему, небольшим городком, расположенным на границе лесостепи где-то на берегах Воронежа (возможно, в устье Лесного и Польного Воронежа)69. Захватив этот городок, Бату остановился нарочито на границе рязанских владений и направил к русским вполне лояльное посольство, якобы для того чтобы избежать лишнего кровопролития. Должно было создаваться впечатление того, что монголы вовсе не желают двигаться на север и, если русские их не спровоцируют, далее не пойдут. Вина за вторжение в любом случае должна была лежать на непокорных русских, а не на представителе универсальной империи. История показывает, что в других регионах мира монголы всегда поступали точно так же: предложения о мире были подчинены целям дезориентации противника, разведки и оправдания экспансии в глазах собственных воинов.

Послы Батыя, которых князья предусмотрительно не подпустили к оборонительным укреплениям своих городов, предложили рязанцам мир в обмен на десятину, вероятно ежегодную:

«И оттоле посла послы своя, жену чародеицу и два мужа с нею, ко княземъ и в конех, десятое в белых, десятое в вороных, десятое в бурых, десятое в рыжихъ, десятое в пегих. Князи же Резаньстии Юрьи Инъвгоровичь, братъ его Олегъ [и Романъ] Инъвгоровичь, и Муромьскии и Проньскии, не пустячи к городомъ, [выидоша противу имъ в Воронажь]»70.

О результатах этих переговоров судить сложно. О дальнейших действиях князей источники содержат противоречивую информацию, лишенную порою даже внутренней логики. Летопись излагает дело таким образом, что рязанцы сразу и наотрез отказались вести какой-либо диалог с монголами, но предложили им решить дело на поле брани («хотеша съ ними брань сътворити»71):

«И ркоша имъ князи: "...аще нас не будет всех, то все то ваше будет". И оттоле пустиша их къ Юрью в Володимерь, и оттоле пустиша от Нухле Татары в Воронажи. Послаша же рязяньстеи князи къ Юрью к Володимерьскому, просяще у него помоце, или самому поити»72.

Остается непонятным, почему, если война признавалась неизбежной, было необходимо отсылать батыевых послов во Владимир, а за ними вдогонку посылать собственные просьбы о помощи. И по какой причине в таком случае князья вдруг разрешили («пустиша») татарам переправиться через Воронеж и вступить на рязанскую территорию — от Нузлы, занятой татарами ранее, в «Воронажи», то есть туда, где они встречались с татарскими послами (по некоторым предположениям, междуречье Лесного и Польного Воронежа)?73 Тактическим ходом это назвать нельзя. Скорее всего, перед нами следы позднейшей модернизации событий, направленной на прикрытие неуклюжих действий князей накануне вторжения. Рязанцы, находившиеся фактически в вассальной зависимости от Суздаля, должны были действовать в рамках проводимой их сюзереном политики, то есть уступать, замирять и соглашаться с татарами. Вероятно, Юрий Ингваревич, встретив послов за городом, что могло быть признано дружеским жестом, немедленно согласился с требованиями Батыя и позволил его войскам переместиться для зимовки от Нузлы на Воронеж, где ждать послов от великого князя. Так как в Рязани считали, что самостоятельно (без согласия сюзерена) мирный договор с монголами они заключать не могут, то отослали парламентеров во Владимир, где и принимались важные внешнеполитические решения74. Однако расчет на заступничество со стороны Суздаля не оправдался. Великий князь Юрий предал рязанцев, хотя и сделал это перед лицом нависшей над всеми его землями угрозой, что в глазах летописца служит ему некоторым оправданием:

«Юрьи же самъ не поиде, [ни посла къ нимъ,] ни же пакы послуша князь рязаньскых молбы, нь самъ хоте особь брань сътворити.
Нь уже бяше божию гневу не противитися, яко же речено бысть древле Исусу Наугину господомь; егда веде я господь на землю обетованую, тогда рече:
"Азъ пошлю на ня преже вас недоумение и грозу и страх и трепетъ".
Також и преже сих отъять господъ от нас силу и храбрость, а недоумение и грозу и страхъ и трепетъ вложи в нас за грехы наша»75.

Примечательно, что позднейшая «Повесть о разорении Рязани Батыем» предлагает более живописную версию событий, в которых центром произошедшего выступает не отказ Владимирского князя в помощи, а самостоятельные переговоры рязанцев с монголами. Согласно этому источнику, после того как «безбожный царь Батый» пришел «на Русскую землю» и остановился на р. Воронеж («ста на реце на Воронеже»), он «присла на Резань» к князю Юрию Игваревичу «послы безделны», то есть бесполезные, ложные, «просяща десятины въ всем: во князех, и во всяких людех, и во всем». «И услыша великий князь Юрьи Ингоревич Резанский приход безбожнаго царя Батыа, и вскоре посла в град Владимер к влаговерному и великому князю Георгию Всеволодовичю Владимерскому, прося помощи у него»76.

Повесть составлялась более чем через 30 лет после описанных событий, и отдельные словосочетания здесь часто носят случайный характер. Так, заранее сообщается, что послы были «безделны», а за помощью рязанцы посылают, лишь только «услыша» о подходе монголов. Это, конечно, не более чем смысловая конструкция, в которой при всем при том сохраняется безусловно верная последовательность событий.

После получения отказа в военной поддержке Юрий Ингваревич, согласно Повести, созывает «братью» на совет. В собрании приняли участие три Ингваревича — Юрий, Роман, Олег, а также Юрий Давыдович Муромский и кто-то из пронских князей, отождествить которого затруднительно77. Фактически князья собрались для определения дальнейшей совместной политики в условиях неисполнения Суздалем обязанностей сюзерена. Феодальное право, как известно, позволяет вассалам отказаться от присяги верности в том случае, если их покровитель оказывается неспособным защитить их. Дальнейшие действия князей демонстрируют их поиски новых оснований для внешнеполитической ориентации. Во-первых, сам факт совещания говорит о создании военно-политического альянса Рязани, Пронска, Мурома, а также Коломны, чья принадлежность к Суздальскому княжеству в те годы, видимо, была (или стала?) условной. Во-вторых, совещание приняло решение искать сепаратного соглашения с Батыем: «...и начаша совещевати, яко нечестиваго подобает утоляти дары». Речи о войне пока не шло: ведь, как было сказано выше, рязанцы немедленно по прибытии батыева посольства согласились на предложенные ханом условия. Поэтому у князей были основания рассчитывать на возможность избежать военного столкновения. С другой стороны, планы монголов на универсальное господство не были секретом даже для странствующего доминиканского монаха, практически не понимавшего местных языков, а уж тем более не могли оставлять иллюзий владетелям Рязани. Поэтому основной целью переговорного процесса с Батыем должно было стать максимальное оттягивание начала войны.

Для переговоров и в качестве заложника в ставку Батыя на р. Воронеж был направлен сын Юрия Ингваревича Федор «з дары и молении великиими, чтобы не воевал Резанския земли». По внешним признакам миссия княжича оказалась успешной: «Безбожный царь Батый, льстив бо и немилосерд, приа дары и охапися лестию не воевати Резанския земли, и яряся хваляся воевати Русскую землю»78.

Сепаратное соглашение было заключено, и казалось бы, ничто не должно было предвещать разрыва. С рязанской стороны стремление к миру было вполне искренним. В случае вооруженного столкновения их поражение было предопределено. Кроме того, подстрекая хана к вторжению в «Русскую землю», под которой, судя по всему, понималась Северо-Восточная Русь79, они оказывались изгоями среди своих же родственников, а также восстанавливали против себя Владимирского великого князя. При прочих равных Батыя также должны были в большей степени интересовать близкий к половецкой степи Киев и могущественный Владимир Залесский, чем бедная пограничная Рязань. Однако эти расчеты оказались неверными.

Исследователи разнятся во мнениях о причинах, побудивших Батыя разорвать только что заключенный мир. «Повесть о разорении Рязани Батыем» объясняет случившееся гневом хана, которому княжич Федор отказался предоставить «на ложе» свою жену Евпраксию:

«И нача [Батый] просити у рязаньских князей тщери или сестры сове на ложе. И некий от велмож резанских завистию насочи безбожному царю Батыю на князя Федора Юрьевича Резанскаго, яко имеет у собе княгиню от царьска рода, и лепотою-телом красна бе зело. Царь Батый, лукав есть и немилостивъ в неверии своем, пореваем в похоти плоти своея, и рече князю Федору Юрьевичю: "Дай мне, княже, ведети жены твоей красоту!" Благоверный князь Федор Юрьевич Резанской и посмеяся, и рече царю: "Не полезно бо есть нам, Христианом, тобе, нечестивому царю, водити жены своя на блуд, — аще нас приодолееши, то и женами нашими владети начнеши"»80.

В самом по себе требовании Батыя, как отмечал Ю.В. Кривошеев, не было ничего необычного. Для монголов требовать от покоренных народов женщин себе «на ложе» было обычным, а если такое требование исходило от самого хана — даже почетным актом81. Однако реакция Федора оказалась непропорциональной и, видимо, изумила Чингизида, показалась ему оскорбительной:

«Безбожный царь Батый возярися и огорчися и повеле вскоре убити благовернаго князя Федора Юрьевича, а тело его повеле поврещи зверем и птицам на разтерзание; инех князей, нарочитых людей воиньских побилъ»82.

Разумеется, мы не склонны связывать начало монгольского вторжения борьбой за честь княгини Евпраксии. Однако считаем, что какие-то общие отзвуки реальных событий эта история все же несет. Например, факт убийства русских послов в монгольской ставке не вызывает сомнений. Любопытно отметить, что даже Повесть не говорит о немедленном после отказа наказании Федора, но лишь «вскоре». Поводов для этой резни могло быть несколько. Причем дипломатическая неопытность княжича Федора, да и вообще всех рязанских князей, внешней политикой которых последние годы занимался исключительно суздальский сюзерен, могла играть не последнюю роль.

С другой стороны, не следует игнорировать и фактор большой межгосударственной интриги. Сепаратное соглашение Рязани с Батыем напрямую било по интересам Владимирского князя, который оказывался перед лицом еще более усилившегося врага: пропустив через свои земли монгольское войско, рязанские князья, скорее всего, вынуждены были бы к нему присоединиться. Фактически, отказавшись поддерживать рязанцев, Юрий Всеволодович оказался в положении, когда был заинтересован в подстрекании монгольской агрессии против них. Получился замкнутый круг интересов, в который были загнаны все властители Северо-Востока Руси необдуманными действиями Владимиро-Суздальского «замирителя».

На дипломатическом фронте монголы еще до начала войны одержали сокрушительную победу над русскими князьями. Среди виновников этого следует отметить то самое посольство, которое состояло из «жены чародеицы и двух муж с нею»83 и было отослано рязанцами из Воронежа во Владимир. Вероятно, именно они окончательно склонили великого князя Юрия к необходимости отказаться от поддержки своих вассалов на юге. Аргументом могло служить то, что рязанские земли в значительной части составляют степные территории, то есть потенциальную зону интересов кочевников. Позволив монголам контролировать степь, Юрий мог считать, что сумеет отсидеться за Окским лесом, который Батый проходить не решится. На корыстные интересы и планы Владимирского князя в сообщении о разорении Волжской Болгарии в 1236—1237 гг. со всей очевидностью намекает недоброжелательный источник, копированный В.Н. Татищевым:

«Того же году [6744 (1236)] от пленения татарского многие болгары, избегши, пришли в Русь и просили, чтоб им дать место. Князь же великий Юрий велми рад сему был и повелел их развести по городам около Волги и в другие. Тогда многие советовали ему, чтоб городы крепить и со всеми князи согласиться к сопротивлению, ежели оные нечестивые татара придут на земли его, но он, надеяся на силу свою, яко и прежде, оное презрил. О, зависть безумная, по Златоусту, искал бо, егда татара других победят, великую власть получить, но за то от бога сам наказан, гордяйся бо, по пророку, смирится»84.

Справедливости ради следует отметить, что переговоры Рязани, Батыя и Юрия Всеволодовича укладываются на очень ограниченном отрезке времени — не более месяца (до середины декабря 1237 г.) — и не могли содержать слишком сложных политических комбинаций или состоять из нескольких этапов. Скорее всего, Батый вел сепаратные переговоры с княжичем Федором до тех пор, пока не получил от своих представителей во Владимире известие, что Юрий не будет заступаться за Рязань85. Дальнейшие препирательства были бессмысленны, реки и болота замерзли, коалиции противника расстроены, а возможное сопротивление дезорганизовано. Следовало наступать, что Батый и собирался сделать, приказав убить русских послов в своей ставке.

Примечания

1. Плано Карпини, 1997. С. 62.

2. ПСРЛ, I, 460.

3. ПСРЛ, I, 149.

4. НПЛ, 73, 284.

5. Рашид-ад-Дин, 1960. С. 18. См. также: Владимирцов, 1934. С. 115.

6. Понятийный аппарат см.: Федоров-Давыдов, 1973. С. 45—46.

7. См.: Вернадский, 2001. С. 52—55.

8. Вернадский, 2001. С. 55—56.

9. Рашид-ад-Дин, 1952. С. 228—229; Тизенгаузен, 1941. С. 32; ИТ, 1937. С. 40—41. Важнейшим восточным источником по истории этого периода является «Сборник летописей» («Джами' ат-таварих») Рашид-ад-Дина, созданный по ханскому повелению в 1300—1311 гг. Фазлаллах ибн Абу-л-Хейр Рашид-ад-Дин (1247—1318 гг.) фактически являлся визирем в Персии при монгольских ханах Базан-хане, Улджейту и Абу-Саиде с 1298 по 1317 г. См.: Тизенгаузен, 1941. С. 27.

10. ПСРЛ, I, 445—447; ПСРЛ, II, 740—745; Тизенгаузен, 1884. С. 26—27; Рашид-ад-Дин, 1952. С. 229; ИТ, 1937. С. 41; Пашуто, 1956. С. 129—131; Spuler, 1965. S. 12—13; Кычанов, 2001. С. 35—36. В.В. Каргалов считает, что поход Джэбэ и Субэдея до р. Калка был спланированной разведывательной операцией (Каргалов, 1967. С. 64).

11. ИТ, 1937. С. 41.

12. Рашид-ад-Дин, 1952. С. 275—276. Ср.: Плано Карпини, 1997. С. 45—46.

13. Тизенгаузен, 1941. С. 15, 337.

14. Тизенгаузен, 1941. С. 48, 65; Рашид-ад-Дин, 1960. С. 71—72.

15. ПСРЛ, I, 453.

16. ПСРЛ, I, 459; Татищев, 1995 (1). С. 370.

17. Смирнов, 1951. С. 50.

18. ПСРЛ, X, 98; Татищев, 1995 (1). С. 369; Смирнов, 1951. С. 49.

19. Тизенгаузен, 1941. С. 30, 33; Федоров-Давыдов, 1973. С. 55. Общее количество собственно монгольских войск вообще было не слишком значительным. По сообщению Рашид ад-Дина, Чингисхан распределил среди наследников 129 тысяч воинов (Рашид-ад-Дин, 1952. С. 266).

20. Тизенгаузен, 1941. С. 22. Ала-ад-дин Ата-мелик Джувейни (1226—1283 гг.) происходил из Хорасана и с 1256 г. находился на службе у Хулагу в Персии. В 1259—1282 гг. был губернатором Багдада, Ирака и Хузистана. «Историю завоевания мира» («Тарих-и-джехангуша») писал в 1252—1260 гг. См.: Тизенгаузен, 1941. С. 20.

21. Тизенгаузен, 1941. С. 22, 34, 48.

22. Вернадский, 2001. С. 57. Г.В. Вернадский всю организацию и планирование похода приписывал Субэдею. Прямых указаний на это источники не дают.

23. См.: Каргалов, 1967. С. 74.

24. MGH, Scriptores, t. XXIV, p. 545. Цит. по: ИТ, 1937. С. 47.

25. Рыбаков, 1948. С. 42.

26. Вернадский, 2001. С. 57; Хаара-Даван, 2002. С. 194—195; Ледерер, 1953. С. 8; Каргалов, 1967. С. 75; Черепнин, 1977. С. 192; Кощеев, 1993. С. 131—132. Недавние подсчеты У.Б. Очирова указывают на то, что к 1225 г. общая численность войск Чингисхана с учетом союзников не превышала 200 тысяч всадников (Очиров, 2002. С. 172—173). Л.Н. Гумилев считал, что в походе на Русь участвовало около 30 тысяч монгольских воинов (Гумилев, 1992. С. 518), что сложно представить.

27. Тизенгаузен, 1941. С. 22—23, 34.

28. Тизенгаузен, 1941. С. 36; Рашид-ад-Дин, 1960. С. 38. Обследование китайского сочинения по истории династии Юань («Юань ши»; 1369 г.) позволили Е.И. Кычанову предположить, что хан Угэдей отдавал приказ о походе на Запад дважды: «первый раз в 1234 году Батыю и в 1235 году Мункэ и Гуюку» (Кычанов, 2001. С. 37). В любом случае, китайские источники неизменно указывают на 1235 г. как на начало общемонгольского мероприятия по покорению Европы.

29. Тизенгаузен, 1941. С. 23.

30. Смирнов, 1951. С. 53; Каргалов, 1967. С. 69.

31. Тизенгаузен, 1941. С. 34—35; Рашид-ад-Дин, 1960. С. 37.

32. Русь, 2003. С. 105.

33. ПСРЛ, I, 460. О взятии Жукотина и Биляра сообщается у В.Н. Татищева (Татищев, 1995 (1). С. 372; Татищев, 1995 (2). С. 230), а разгром Сувара фиксируется по археологическим данным (Смирнов, 1951. С. 53).

34. Халиков, Халиуллин, 1988. С. 15.

35. Хузин, 1988. С. 46—48.

36. Смирнов, 1952. С. 143; Русь, 2003. С. 103.

37. Каргалов, 1967. С. 72—73.

38. Тизенгаузен, 1941. С. 36; Рашид-ад-Дин, 1960. С. 38.

39. ПСРЛ, I, 453, 459, 460, 513. Ср.: Карамзин, 1991. С. 507.

40. НПЛ, 266; Тизенгаузен, 1884. С. 26—27; Рашид-ад-Дин, 1952. С. 229; ИТ, 1937. С. 41. Ср.: Карамзин, 1991. С. 488.

41. НПЛ, 266. В квадратных скобках пояснения Д.Х.

42. Аннинский, 1940. С. 88.

43. Раппопорт, Косточкин, 1955. С. 25; Каргалов, 1967. С. 81.

44. Петрушевский, 1977. С. 115.

45. Аннинский, 1940. С. 79.

46. Аннинский, 1940. С. 80.

47. Аннинский, 1940. С. 81.

48. Аннинский, 1940. С. 73—74, 82.

49. Аннинский, 1940. С. 89.

50. Аннинский, 1940. С. 83.

51. Аннинский, 1940. С. 86.

52. Аннинский, 1940. С. 87.

53. Аннинский, 1940. С. 83—85.

54. Аннинский, 1940. С. 87—88.

55. Аннинский, 1940. С. 88.

56. Аннинский, 1940. С. 89—90.

57. Аннинский, 1940. С. 90.

58. БЛДР. Т. 5. СПб., 2000. С. 90. А.А. Горский достаточно убедительно обосновал, что это сочинение было написано в первой половине 1238 г., еще до ухода Ярослава Всеволодовича из Киева (Горский, 1990. С. 32).

59. ПСРЛ, I, 449—451; Карамзин, 1991. С. 506.

60. См. ситуацию 1227 г., когда болгары немедленно удалились из Мордовии, узнав что там действуют русские части: «Болгарьскыи князь пишедъ былъ на Пуреша ротника Юрги и слышавъ оже великыи князь Юрги с братею жжеть села Мордовьская и бежа прочь ночи» (ПСРЛ, I, 451).

61. ПСРЛ, I, 459.

62. Татищев, 1995 (1). С. 369. В квадратных скобках — дополнение из второй редакции «Истории Российской» В.Н. Татищева (Татищев, 1995 (2). С. 225), а в круглых — уточнения В.Н. Татищева.

63. Татищев, 1995 (1). С. 370. В квадратных скобках — дополнение из второй редакции «Истории Российской» В.Н. Татищева (Татищев, 1995 (2). С. 227), а в круглых — уточнения автора данной книги (Д.Х.).

64. ПСРЛ, I, 460—467. В продолжении Суздальской летописи по Академическому списку содержится иной вариант повести о «татарском» нашествии (ПСРЛ, I, 514—522). Далее мы его именуем новгородским.

65. НПЛ, 286—289. Компилятивный вариант рассказа о монгольском нашествии на Северо-Восточную Русь, в основе которой лежит новгородская повесть, см.: СЛ, 85—90; ПСРЛ, I, 514—522; IV, 215—222; VI, 288—300; VII, 139—144; XV, 366—373.

66. Лихачев, 1949. С. 257—281. См. также: Лихачев, 1961. С. 9—22; Лихачев, 1963. С. 48—51; Лихачев, 1978. С. 366—370; Повесть, 2000. С. 473—474.

67. ПСРЛ, II, 778—781.

68. ПСРЛ, XV, 366. Ср.: НПЛ, 286; СЛ, 85; ПСРЛ, I, 514.

69. Насонов, 2002. С. 191; Кузьмин, 1965. С. 160—162; Повесть, 2000. С. 472. В.В. Каргалов предполагал, что речь должна идти о среднем течении рек Лесной и Польный Воронеж: «возможно, между ними, против широкого (15—20 км) прохода в массиве лесов, тянувшихся дальше по Лесному Воронежу» (Каргалов, 1967. С. 84). Судя по дальнейшему изложению летописи, ее автор четко отделяет места «Нузла» и «Воронаж»; то есть Нузла, по нашему мнению, должна находиться значительно южнее «Воронажа», у которого рязанские князья встречали монгольских послов, отправившихся на север из «Нузлы». Если «Нузлу» разместить в среднем течении Лесного Воронежа, то «Воронаж» должен находиться чуть ли не в ближайшей округе Рязани, что допустить сложно. Полагаем, что более правильно размещать «Нузлу» в районе устьев Лесного и Польного Воронежа, а местность «Воронаж» — в их среднем течении. Другие варианты локализации: Черменский, 1960. С. 14—15; Кузьмин, 1965. С. 161—162; Кривошеев, 2004. С. 131, прим. 2).

70. ПСРЛ, I, 514. В квадратных скобках — реконструкция текста по Новгородской первой летописи (НПЛ, 286). В.Т. Пашуто почему-то считал, что послов монголы направили в Рязань уже после захвата Пронска (Пашуто, 1960. С. 134), что никак не подтверждается источниками.

71. ПСРЛ, XV, 366.

72. НПЛ, 286. Ср.: ПСРЛ, I, 514.

73. В Софийской I летописи приводится иная интерпретация этого текста: «И оттоле пустиша ихъ къ Юрью в Володимерь; и начаша воевати землю Рязаньскую, и плениша ю до Проньска, а из Володимеря пустиша ихъ от Нухле в татары въ Вороножь» (ПСРЛ, VI, 288. Похожее в Новгородской IV, но пропущено последнее слово (ПСРЛ, IV, 215). Такое прочтение позволяет иначе реконструировать события: сразу после прихода татар рязанцы затворились в своей столице, позволили им разорять свою землю, а уже потом, после возвращения из Владимира татарских послов, направили просьбу о помощи к великому князю; после того как Юрий отказался помогать рязанцам, Батый приступил к осаде города. Полагаем, при такой трактовке произошедшего возникает много дополнительных проблем и вопросов. Например, неясной остается позиция Батыя, который посылает послов во Владимир в то время, когда уже приступил к грабежу рязанских поселений: зачем тогда посольство? Очевидно, рязанцы успели получить отказ Юрия еще до начала осады, но это случилось уже значительно позже того, как к Батыю вернулись его послы из Владимира: зачем было выжидать столько времени? Ждать, пока реки замерзнут? К 16 декабря Ока замерзает и в обычные годы, а зима 1237—1238 гг., судя по летописи, была суровой (Борисенков, Пасецкий, 1988. С. 265). Неясными остаются и результаты переговоров татарских послов во Владимире. К тому же сам текст сообщения оказывается излишне корявым: от «Нухли» (Нузлы), которую татары заняли первым делом, послов пускают (кто?! Рязанцы?! Юрий?!) «в татары въ Вороножь», к месту, на котором рязанские князья и встретили тех самых послов. Все наоборот! Если бы от «Воронаж» пускали в «Нухли», то сомнения бы исчезли. Однако композиция текста во всех источниках остается неизменной, и это заставляет в очередной раз отказать в достоверности реконструкции Софийской I летописи.

74. В.Н. Татищев писал, что кроме Владимира Юрий Рязанский посылал за помощью и к князьям «северским и черниговским», которые отказались помогать, памятуя то, что рязанцы не пришли к ним в битве на Калке: «...такоже северские и черниговские не пошли, извиняясь, что как резанские с ними на Калк не пошли, когда их просили, то и они помогать им паки в страх вдаваться не хотят». «И тако ни един князь другому помогать не хотел», — заключал историк (Татищев, 1995 (2). С. 232). В.Т. Пашуто с доверием относился к этому указанию и считал, что Юрий Ингваревич посылал за помощью к Михаилу Всеволодовичу Черниговскому и Галицкому (Пашуто, 1960. С. 134). Так же считали и некоторые другие исследователи (Иловайский, 1858. С. 128; Каргалов, 1967. С. 85).

75. НПЛ, 286. В квадратных скобках — дополнение из Тверской летописи (ПСРЛ, XV, 366). Тот же текст: ПСРЛ, I, 515. Производный от этого текст содержится в «Повести о разорении Рязани Батыем»: Повесть, 2000. С. 140.

76. Повесть, 2000. С. 140.

77. В Повести указаны другие имена, которые большей частью неизвестны летописи: «Давыд Ингоревич Муромский» — это, скорее всего, ошибка, а читать следует Юрий Давыдович, который действительно правил в Муроме, в отличие от кого-либо из Ингваревичей; «Глеб Ингоревич Коломенский» — под этим именем, судя по всему, скрывается Роман Ингваревич, который позднее упоминался в качестве организатора обороны Коломны, а в крещении мог носить традиционное для Глебов имя Роман (как Св. князь Глеб, брат Бориса); «Олег Красный» — это Олег Ингваревич, известный своей внешней привлекательностью; «Всеволод Пронский» — неотождествленный персонаж, возможно, сопоставимый с Всеволодом Глебовичем Пронским, погибшим в 1208 г., что позволяет видеть в его упоминании ошибку. См.: Рапов, 1977. С. 132—134; Повесть, 2000. С. 475—476.

78. Повесть, 2000. С. 140.

79. Вполне может быть, что в данном тексте «Русская земля» — это не более чем патетическое выражение, а не реальный географический объект. Однако если предположить, что за этим термином скрыто конкретное топографическое указание, то оно должно соответствовать Северо-Восточной (Владимиро-Суздальской Руси), о которой не раз говорится и в самой Повести. Так, в Повести отмечено, что «желая Рускую землю попленити» Батый «поиде на град Суздаль и Владимер» (Повесть, 2000. С. 146). О Южной Руси, собственно Русской земле, и Киеве в Повести нет ни слова.

80. Повесть, 2000. С. 140—142. В квадратных скобках — дополнения автора (Д.Х.).

81. Кривошеев, 1999. С. 55.

82. Повесть, 2000. С. 142.

83. О «магической» и этнографической составляющей этого посольства см.: Кривошеев, 2004. С. 132—143.

84. Татищев, 1995 (2). С. 230. В квадратных скобках — дополнения автора данной книги (Д.Х.).

85. О причинах, побудивших Юрия Всеволодовича отказаться помогать Рязани, в исторической литературе высказывалось немало мнений. Н.М. Карамзин, следуя летописи, писал, что «Великий князь, надменный своим могуществом, хотел один управиться с Татарами» (Карамзин, 1991. С. 507) и «в безрассудной надменности допустил Татар до столицы, не взяв никаких мер для защиты Государства» (Карамзин, 1992. С. 8). Примерно в тех же выражениях высказывался и В.Н. Татищев (Татищев, 1995 (2). С. 232). Среди прагматичных версий наиболее распространенными можно назвать три: 1) его давнее враждебное отношение к Рязани; 2) слишком быстрое продвижение Батыя, так что Юрий не успевал подвести войска; 3) «вероломная» дипломатия монголов (Каргалов, 1967. С. 89). Скорее всего, следует учитывать все эти факторы, которые в совокупности оказали влияние на близорукую, робкую и пораженческую политику великого князя Владимирского.

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика