Глава III. Русь в политике папского миродержавия в конце XI в.
Многократные попытки папства укрепиться на русской почве, предпринимавшиеся прямым и окольным путем на протяжении всего XI в., имели разнообразные формы.
Хотя за этими попытками неизменно скрывалось стремление западноевропейских феодалов — германских, польских и других — обосноваться на русских землях, папство сначала не провозглашало захватнических целей в отношении Руси, а ограничивалось дипломатическими переговорами с русскими князьями, добивалось права католической проповеди, постройки церквей, обращения в католицизм самих князей и т. п. Никаких организационных связей между Римом и Русью не существовало. Показательно, что и посольства в Рим отправлялись русскими князьями как ответные на папские посольства в Киев. В отдельных случаях католическое духовенство появлялось на Руси в обозе военного вторжения. Нет сомнения, что если бы интервентам удалось закрепиться на захваченных русских землях, римская курия не упустила бы возможности насадить там католичество.
Новое отношение папства к Руси возникает в последней четверти XI в. Внешним стимулом явились бурные события на Руси.
Еще в 1068 г., как сообщает летопись, после первого серьезного набега половцев на Русь, три брата, сыновья Ярослава Мудрого — Изяслав, Всеволод и Святослав попытались дать отпор степнякам, но, потерпев поражение, возвратились в свои владения: Изяслав и Всеволод в Киев, Святослав в Чернигов.
Народное вече в Киеве, впервые упомянутое в источниках в этой связи, потребовало от Изяслава продолжать борьбу с половцами, но князь от этого отказался. Вспыхнуло восстание, был освобожден из заточения и провозглашен великим князем Всеслав Брячиславич, Изяслав же вынужден был спасаться бегством. Покинув Киев, он отправился к своему племяннику и кузену — польскому королю Болеславу Смелому.1 Несколько месяцев спустя, в 1069 г., Изяслав с Болеславом во главе большого польского войска вступили в русские пределы. После бегства Всеслава они вошли в Киев, отправив часть поляков обратно. Дальше события как бы повторяют все происшедшее ровно за 50 лет до того. То же размещение поляков «на прокорм» по домам киевлян и то же вскоре начавшееся избиение ненавистных населению чужеземных захватчиков «отай» (тайно) и, наконец, такое же бегство Болеслава из Киева — «возвратился в Ляхи Болеслав, в землю свою».2
Изяслав поддался влиянию чужеземных сил, подчинил свою политику интересам польского князя, в свою очередь находившегося под сильным воздействием католического духовенства и политики папской курии.
О том же говорит и другой источник: дошедшее до нас «Слово о вере крестьянской и о латынской», приписываемое игумену Киево-Печерского монастыря Феодосию и посвященное князю Изяславу Ярославичу.3 В этом «Слове» автор ополчается против латинской церкви, выдвигает против нее длинный ряд обвинений. Эта полемика стоит в прямой связи с незадолго до этого происшедшим церковным расколом, опирается на послание константинопольского патриарха Михаила Керуллария и носит прежде всего церковно-культовый характер (хотя в «Слове» имеются и статьи, касающиеся догматических разногласий).
Следует полагать, что появление «Слова» было вызвано беспокойством ее автора, да, очевидно, не его одного, той западной ориентацией, которая обнаруживалась в политических действиях Изяслава. «Слово», писанное в разгар событий, за которыми многие русские люди, как и его автор, видели прямую опасность распространения католической веры на Руси, было своеобразной декларацией, провозглашением политической платформы противников политики Изяслава. То, что такая платформа получила характер церковно-политический — естественно, так как в средние века вообще, а в эту раннюю пору в особенности политические идеи становились достоянием масс лишь в церковной, религиозной оболочке.
«Слово» Феодосия было не единственным документом — свидетельством этой борьбы. Рядом с ним стоит и известное «Стязанье с латиною» киевского митрополита Георгия (1062—1079 гг.).4 Здесь во «Вступлении» резко подчеркнута связь римской церкви с немцами, и, таким образом, еще определеннее, чем в «Слове» Феодосия, подчеркиваются соображения не только церковно-культовые, но и политические.
Известно еще и третье, чрезвычайно интересное полемическое сочинение, принадлежавшее перу митрополита Иоанна II, о котором подробнее будет сказано далее. Самый факт появления на протяжении десятка лет ряда полемических сочинений против латинской, папской, церкви говорит о том, что натиск с ее стороны усилился и воспринимался на Руси как политическая акция. Это и вызывало обострение интереса у русских людей к латинской церкви, что никак нельзя объяснить как результат разделения церквей, поскольку подобных сочинений не появлялось в течение предшествовавших 15—20 лет, протекших после 1054 г.
Это усиление антилатинской полемики можно объяснить лишь обстоятельствами сугубо политического, а не церковного характера, такими обстоятельствами, за которыми русские люди не без основания видели призрак опасности вторжения чужеземных захватчиков, угрозы не только церковного, но и политического подчинения Руси. События 60—70-х годов XI в. подтверждали эти опасения.
После того как Изяслав в 1069 г. вернулся в Киев, заручившись помощью польского короля, его положение оказалось не очень прочным. В 1073 г., когда возникли новые распри между братьями, Святослав со Всеволодом снова поднялись на Изяслава и заставили его вторично покинуть Киев. Он опять отправился за помощью к Болеславу Смелому. Эти обстоятельства, сообщаемые и нашей летописью, и польскими летописцами, заставляют полагать, что Изяслав не имел в Киеве достаточной поддержки.5 На этот раз цена той помощи, которую хотел получить изгнанный князь, оказалась значительно большей, чем он рассчитывал. Летописец рассказывает, что из-Киева Изяслав ушел «со именьем многим», т. е. с богатой казной, и надеялся вернуться с большим наемным войском. Но польским королем Изяслав был принят холодно, во всяком случае, военной помощи Болеслав ему не оказал.
Получив в Польше отказ, Изяслав, круто меняя свою политическую ориентацию, отправился в Майнц, где обратился за помощью к императору Генриху IV, с которым Болеслав находился во враждебных отношениях. Немецкий летописец Ламберт Герсфельдский помещает об этом следующее известие, датируемое им январем 1075 г.: «...прибыл в Майнц и явился к нему (императору) король русских по имени Дмитрий,6 принося ему неоценимые богатства в золотых и серебряных сосудах и чрезвычайно дорогих одеждах, и просил его, чтобы он оказал ему помощь против его брата, который силой лишил его власти и удерживает ее лютой тиранией».7 Очевидно, что Изяслав здесь и пустил в ход столь действенное средство, как богатая казна, которую он захватил из Киева.
Просьба Изяслава к императору не осталась без последствий. В Киев было отправлено посольство во главе с Бурхардом, протопопом трирским. Он должен был повлиять на Святослава, чтобы тот прекратил «несправедливости», которые творил в отношении своего брата Изяслава, и оставил бы престол, «незаконно им захваченный». В противном случае ему угрожало, по словам императора, «в самом недалеком будущем испытать силу оружия и могущество германского государства». Святослав не побоялся угроз, видимо, неплохо осведомленный о том, в каком затруднительном положении находился в это время сам император, и прекрасно понимая, что переданные ему угрозы Генриха IV реальной почвы под собой не имеют. Да и угрозы, видимо, звучали в Киеве не так устрашающе, как на это рассчитывал Изяслав, хотя бы потому, что глава этого посольства Бурхард был родным братом Оды, жены Святослава.8 На это указывает и немецкий летописец, говоря, что посол был благожелателен, так как тот, к кому он был отправлен, имел женой его сестру и поэтому он мог найти с ним общий язык.
Каковы были результаты этого посольства в Киев, можно только догадываться. Русские летописи ничего не сообщают о прибытии такого посольства, западные же хроники, хотя и упоминают о нем, но о существе дела тоже умалчивают. Ламберт сообщает, что Бурхард вскоре «возвратился от короля русских с такими богатыми дарами в золоте и серебре и дорогих одеждах, что никто и не запомнит такого другого случая, чтобы одновременно в германское государство было ввезено такое множество».9 Летописец добавляет, что это было платой киевского князя за отказ в помощи изгнанному им брату.
Между тем Изяслав в ожидании возвращения посольства не бездействовал. То ли он сумел за это время лучше разобраться в ситуации и понять, что шансы на успешность для него киевских переговоров, которые вел Бурхард, невелики, тем более, что Генриху IV было в это время совсем не до далеких киевских земель, то ли он не хотел терять времени впустую и искал новых возможностей, во всяком случае, уже ранней весной того же 1075 г. сын Изяслава — Ярополк оказывается в Риме и ищет от имени своего отца помощи у папы.
Изяслав вторично переметнулся в противоположный лагерь. Ведь между императором Генрихом IV и папой, которым под именем Григория VII с 1073 г. стал один из деятельнейших представителей церковной партии, «первый министр» пяти предшествовавших ему пап — монах Гильдебранд, разгоралась ожесточенная борьба. В руках церкви в феодальной Европе скопились огромные, притом богатейшие земли, ставшие базой и средством для осуществления далеко идущих теократических устремлений папства.
Григорий VII имел в виду сделать церковь не только совершенно независимой от всякой нецерковной власти, в том числе императорской, но и добиться огромного расширения власти самой церкви путем фактического подчинения всей светской власти, всюду и везде, власти римского папы. Прикрываясь пресловутым «Константиновым даром», не в первый раз уже используемым с такими целями, Григорий VII провозглашал идею папской универсальной теократии, идею второго всемирного господства Рима. Все владения феодальных государств должны были стать ленными владениями римской церкви, а сами государи — вассалами «св. Петра», т. е. римского папы. Это не было только пропагандистской идеей или политической декларацией, это было программой действий папской власти, проводившейся Григорием чуть ли не с первых дней его понтификата.
Григорий VII систематически осуществлял грандиозную программу подчинения римскому престолу всей Европы. Пренебрегая всякими соображениями и традициями, связанными с понятиями политической независимости, прикрываясь авторитетом церкви, он заставлял владетельных государей различных стран, одного за другим, приносить себе ленную присягу и отдавать свои владения «в лен св. Петра». Начиная с первых лет своего понтификата, Григорий добился власти над Сардинией и Корсикой, которые рассматривались как собственность римско-католической церкви; над Сицилией, которая была объявлена под особым покровительством папы; над Чехией, где папа, воспользовавшись внутренними междоусобиями, принудил князя Яромира признать себя его вассалом; над Венгрией, где непослушный король Соломон, в наказание за то, что он оказал поддержку главному врагу папы — германскому императору Генриху IV, был подвергнут конфискации его владений в пользу «св. Петра». Алчные взоры бросал Григорий и на Францию, по адресу короля которой, Филиппа I, направлялись проклятия и угрозы, требования признания папской власти. Даже на далекую от Рима Англию распространялись папские домогательства. Папа требовал от Вильгельма Завоевателя, которому в момент насильственного утверждения новой династии папство оказало поддержку, признания верховенства папской власти.
Притязания Григория VII распространились на Германию и Данию, Ирландию и Испанию, Апулию и Калабрию, Капую и Прованс. В круг его захватов попадает Польша и Далмация, Кроация и Арагон. В этой же связи стоят и его призывы к «крестовому походу» на Восток, под предлогом помощи Византии против нашествия сельджуков.
Это был экспансионизм широчайшего, универсального охвата, и Григорий ничуть не скрывал своих планов, этой обуревавшей его идеи. Он пытался «обосновать» эту идею, утверждая, что «светская власть — от дьявола, духовная же — от бога», а потому, чтобы изгнать дьявола и внести божественное начало в управление людьми, необходимо всю светскую власть подчинить духовной, иными словами, всех государей — папе. Наиболее широко Григорий VII защищает свою идею в пространном послании «Quod ad perferendos» от 15 марта 1081 г., адресованном епископу мецскому Герману.10 Его концепцию разделяла и поддерживала целая группировка духовных феодалов, упорно отстаивавших и защищавших ее в большой серии памфлетов того времени. Известные сборники под названием «Книжки о споре», в которых эти памфлеты и трактаты сохранились, являются наглядным свидетельством острой борьбы, разгоревшейся вокруг этих вопросов в те годы.11
Свое обобщение эта идея Григория VII получает в знаменитом «Диктате папы», приписываемом одному из деятельных представителей григорианской партии кардиналу Деусдедиту, активно продолжавшему политику Григория и после его смерти. В «Диктате папы» устанавливаются как незыблемые положения, почти догматического значения, 27 требований.12 Все они обусловливают непререкаемый высший авторитет и верховное значение папской власти. В сущности, все учение католической церкви о папской власти получило в этом документе свое выражение.
В 9-й статье «Диктата» имеется требование, чтобы «все государи» (omnes principes) лобызали папе ноги. В 18-й утверждается, что «решения его (папы) никем не могут быть отменены, он же сам может отменить чьи угодно решения». В 27-й за папой провозглашается право «освобождать подданных от присяги негодным владыкам». Конечно, никаких рамок и границ применению этих положений не ставилось. Прикрываясь именами апостолов Петра и Павла, Григорий VII претендовал на неограниченное право «давать и отнимать империи, королевства, княжества, герцогства, маркизаты, графства и (другие) владения всех людей».13
Этот ярко выраженный экспансионизм, который становится с конца XI в. официально декларированной и конкретно осуществляемой программой римской курии, явился закономерным результатом роста папских притязаний на светскую власть, стремления римских пап вознести свою власть как высшую над всем феодальным миром.
Открытым врагом папской политики выступил с 1074 г. германский император Генрих IV. Григорий VII задался целью подчинить и его своей власти и стал готовить силы для решительной борьбы с ним. В разгар этой подготовки в Рим прибыл посланец беглого киевского князя Изяслава — Ярополк. Хотя источники, относящиеся к этому эпизоду, немногочисленны и явно тенденциозны, все же не остается сомнений в том, что курия уделила ему большое внимание. Документы, хранящиеся в Ватиканском секретном архиве, ставшие достоянием науки в середине XIX в., когда их извлек из этого архива и опубликовал А.И. Тургенев, подтверждают сообщения летописцев XI в. (Ламберта Герсфельдского, Сигиберта из Жамблу и др.), что, однако, не делает ни документы, ни летописные известия менее тенденциозными.
Летописные известия сообщают, что Ярополк, явившись к папскому двору, просил от имени отца помощи в возвращении Киева и якобы дал присягу папе в том, что в случае благоприятного исхода этого дела он признает папскую власть и сделает Русь «леном св. Петра». Об этом же свидетельствует папское послание от 17 апреля 1075 г. на имя Изяслава и его жены (в послании этом, как и во всех других западноевропейских источниках, Изяслав именуется «Димитрием, королем русским»), в котором говорится: «Сын ваш, посетив город апостольский, пришел к нам и, желая из рук наших получить королевство в дар от святого Петра, выразил должную верность тому же блаженному Петру, князю апостолов... Мы согласились на просьбу и обещание сына вашего, которые казались нам справедливыми, как потому, что даны с вашего согласия, так и по искренности просителя, и передали ему кормило правления над вашим королевством от имени блаженного Петра, с тем намерением и пожеланием, чтобы святой Петр своим ходатайством перед богом хранил вас и ваше царство и все ваши блага и содействовал вам до конца жизни вашей удержать царство ваше во всяком мире, чести и славе».14
Далее папа, выражая готовность и в дальнейшем оказывать такую же или подобную помощь «русскому королю», упоминал о том, что отправляет к нему своих послов, которые должны передать послание и, кроме него, «многое ненаписанное» (на словах). Всему тому, что они скажут, папа просил доверять.15
Через три дня, 20 апреля того же 1075 г., папа отправляет еще одно послание, адресованное польскому королю Болеславу. В этом послании («Quoniam honor») он благодарит польского короля за богатые подношения, присланные «св. Петру», рекомендует послов, которых направляет к нему, упоминая при этом, что они умножат число польских епископов. А в заключение папа «просит и убеждает» короля возвратить «Димитрию, королю русскому», то, что было у него отнято им, королем польским, «или же его людьми».16 Речь шла о деньгах, которые Изяслав захватил из Киева и вынужден был оставить в Польше.
Таким образом, воспользовавшись «помощью» папы, Изяслав должен был бы потерять всякие права на власть в Киеве, которую папа «передал» его сыну Ярополку. При этой сделке оговаривалось, как первое условие, принятие католицизма, притом, по-видимому, не только самим князем, но при его содействии и всей Русью. Неизвестно, как реагировал Изяслав на результаты поездки его сына к папе. Вернее всего, что таких результатов он не ожидал, во всяком случае, вряд ли они соответствовали его желаниям.
Пока были живы его братья Всеволод и Святослав, он никак не мог передать своих прав своему сыну, так как такое грубое нарушение уже установившегося в ту пору на Руси порядка наследования феодальных владений не могло не вызвать еще более сильных осложнений в той борьбе за власть, которую вел изгнанный князь.
Положение неожиданно изменилось, когда вскоре, в 1076 г., умер сидевший в Киеве Святослав, и Изяслав беспрепятственно получил возможность снова воссесть на великокняжеский «стол».
Таким образом, все поползновения папской курии кончились и на этот раз ничем.
Тем не менее весь этот эпизод заслуживает внимания историка: впервые папские притязания получили документальное выражение, впервые папская экспансия против Руси была открыто провозглашена. С этого времени в Риме удерживалось представление, что не столь безнадежной является давняя мечта папства о проникновении на Русь и утверждении там католицизма.
Этим, очевидно, следует объяснить то, что «русское» направление папской экспансии не оставляет без внимания и противник Григория VII — антипапа Климент III. Когда в своей многолетней борьбе с Генрихом IV папа Григорий VII вторично отлучил его от церкви, объявил его низложенным и передал права на корону Рудольфу Швабскому (7 марта 1080 г.), Генрих IV, опираясь на право императорской власти утверждать римского первосвященника, объявил папой своего сторонника — архиепископа Равеннского Виберта, избранного на Брешианском соборе 1080 г. Под именем Климента III этот антипапа возглавлял определенную группу духовных феодалов (преимущественно итальянских, имевших основание бояться тяжелой руки Григория VII), поддерживавших императора, и признавался папой на протяжении целых 20 лет (1080—1100 гг.).
Положение Климента III отнюдь не было прочным; его внимание было всецело поглощено делами, непосредственно касавшимися Италии и той борьбы, которая разгорелась между двумя феодальными лагерями в эти годы. Тем более привлекает внимание тот факт, что в. 1088—1089 гг. Климентом III был прислан на Русь кардинал Григорий из церкви св. Виталиев для переговоров о «воссоединении русской церкви с римской». За принятие католицизма кардинал от имени Климента III обещал щедрые дарения и выгоды.
Датировку этого посольства можно, по-видимому, уточнить. Принимая за позднейший возможный срок 1089 г., так как в этом году умер митрополит киевский Иоанн II, который, очевидно, был автором послания к Клименту III о различиях русской, т. е. греко-православной, и латинской веры (очевидно, это послание и было развернутым ответом на папские предложения, переданные кардиналом Григорием), самым ранним сроком его приезда следует предположить 1088 г., когда император Генрих IV посватался за Евпраксию, дочь князя Всеволода Ярославича, оставшейся к этому моменту двадцатилетней вдовой после смерти своего первого мужа маркграфа саксонского Генриха Штаде. Свадьба императора с русской княжной состоялась в Кельне в 1089 г. Не исключено, что кардинал Григорий выполнял двойные дипломатические функции — и конфессионального и матримониального характера. Это тем более вероятно, что брак на Евпраксии имел для императора значение политическое и материальное: Генрих IV, очевидно, рассчитывал на помощь и финансовую поддержку своего тестя в развернувшейся после смерти Григория VII новой борьбе Империи с папством. В том же 1088 г., после недолгого понтификата Виктора III, наследовавшего Григорию VII, папой стал Урбан II, который с новой силой повел борьбу против императора и его антипапы Климента III.
В этих условиях признание Климента III духовным главой на Руси и тесное сближение ее князя с императором могло бы в огромной степени усилить позиции антипапы.17 Очевидно, поэтому Климент III составил свое послание на Русь в гораздо более скромных тонах, чем его предшественники; он не ставил вопроса о подчинении Риму, а поднимал лишь вопрос о воссоединении церквей. Церковные историки недоумевают, почему с такими предложениями Климент обратился к Руси, а не к Византии, хотя именно там находился патриарх — глава православной церкви.18 Между тем это вполне объяснимо.
Вопросы конфессиональные имели служебное значение по отношению к проблемам политическим, которые были выдвинуты на первый план. Важно было заручиться поддержкой киевского князя, а условия, на которых она могла бы быть предоставлена, были вопросом второстепенным. Кроме того, вряд ли можно сомневаться, что за ближайшей задачей включения Руси в католическую сферу влияния перед алчным взором папских экспансионистов вставала и дальнейшая перспектива — подчинения Риму всей восточной церкви, т. е. утверждения его власти на землях всей юго-восточной Европы и Византии. К тому же политическое положение Византии в эти годы было достаточно плачевным, и в случае успехов Рима на Руси Византия вряд ли способна была бы противиться папской экспансии. Вот почему, следует полагать, переговоры велись в Киеве, а не в Константинополе.
Невзирая на сравнительно умеренный дух, которым проникнуто было папское послание, привезенное кардиналом Григорием, и оно не принесло его авторам в Риме ожидаемых результатов.19 Вероятнее всего, кардиналу было сказано, что ответ на римские предложения будет дан позднее, так как он должен быть серьезно продуман и подготовлен. Есть предположение, что с этим ответом, которым, очевидно, и явилось упомянутое уже «Послание митрополита Иоанна к папе римскому Клименту»,20 был отправлен в Рим некий Федор, видимо образованный грек, состоявший при митрополите. В летописи под 1091 г. сохранилось краткое упоминание о нем, как пришедшем «от папы из Рима».21
Само послание митрополита выдержано в духе греко-русской богословской полемики, сходно со «Стязаньем с латиною» и другими произведениями этой полемической литературы XI в., связанной с разделением церквей 1054 г. Оно опирается целиком на официально принятые греко-православной церковью положения об «ошибках» латинской церкви, главным образом из «Окружного послания» Фотия и послания Михаила Керуллария к антиохийскому патриарху Петру. По главному же вопросу, интересовавшему Климента III, — о воссоединении церквей — митрополит Иоанн отослал папу в Константинополь, к патриарху и собору митрополитов при нем.
Таким образом, новая попытка папства включить в орбиту своего влияния Русь была в корректной форме, но твердо и решительно отклонена.
Сохранился в источниках след еще об одном эпизоде конца XI в. Хотя этот эпизод и нельзя отнести непосредственно к цепи папских попыток утвердить свое влияние на русских землях, но он довольно ярко характеризует отношение папства к Руси в это время. Речь идет о той роли, которая была навязана уже упомянутой выше княжне Евпраксии, дочери киевского великого князя Всеволода Ярославича, ставшей летом 1089 г. императрицей Германии под новым именем Адельгейды или Пракседис.22 Источники сообщают, что очень скоро после брака между супругами наступил разлад, и уже в 1090 г., т. е. спустя год после брака, молодая жена императора оказалась в заточении в Вероне. Отсюда она не побоялась связаться с политическими врагами своего супруга, хотя, может быть, уже тогда инициатива исходила от них. Во всяком случае, один из главных предводителей папской партии маркграфиня Матильда Тосканская помогла молодой женщине бежать из заточения и приняла ее в своем знаменитом замке Каноссе.
Источники отмечают огромное внимание, которым окружили русскую княжну ее новоявленные «друзья» — не только маркграфиня, по возрасту годившаяся Евпраксии в матери, но и ее молодой муж, чье благоволение к княжне вряд ли носило отеческий характер. Ее решили использовать в качестве обвинительницы против Генриха IV по таким статьям, по которым самые лютые политические враги императора не могли бы ничего сказать. Сенсационность, рассчитанная на низменные чувства, обещала успех папской партии. Чтобы предоставить Евпраксии большую свободу действий, папа Урбан II расторг ее брак с императором.
Евпраксия была подучена своими наставниками и представила в 1094 г. на организованный папским легатом Гебгардом большой церковный собор в Констанце жалобу на императора, от которого ей пришлось, по ее словам, «вытерпеть в браке безобразные издевательства».23 Это же она повторила в начале марта 1095 г. на другом соборе, созванном в Пьяченце, в котором, по уверениям хрониста, принимало участие 4 тысячи духовных и 30 тысяч светских лиц.24 В порядок дня собора был поставлен вопрос «О жалобах Евпраксии, жены императора Генриха, от брака освобожденной, на своего мужа».25 В личном выступлении перед огромной аудиторией молодая княжна и бывшая императрица обстоятельно излагала множество этих «жалоб», касавшихся интимных сторон ее супружеской жизни. Императора она обвиняла в том, что он «причинял ей неслыханные мучения в браке». Источники пространно излагают ее «жалобы», из которых неоспоримо явствует одно: несчастную женщину сделали предметом циничной, грязной сенсации в масштабе, так сказать, мировом и использовали бесцеремонно в качестве орудия политических интриг.
После этого Евпраксия никому уже больше не была нужна. Ее «покровители» во главе с папой Урбаном II и его приспешниками — маркграфиней и прочими, от нее отвернулись. Евпраксия, измученная и морально истерзанная, уехала сначала в Венгрию, а затем возвратилась в отчий дом, в Киев и в 1106 г. удалилась в монастырь, прожив после этого еще неполных три года.26
История молодой русской княжны, которую папские клевреты использовали для своих интриг и политической борьбы, еще раз показывает, что в Риме отчетливо представляли себе могущество и богатство древней Руси, авторитетом которой папские политики пытались в иных случаях прикрывать свои корыстные планы и расчеты, не останавливаясь перед средствами в достижении своих целей.
Примечания
1. ЛЛ, стр. 163—167. — Болеслав был сыном Казимира II, женатого на Марии, сестре Ярослава — отца Изяслава. Изяслав же был женат на католичке, сестре Казимира II.
2. Там же, стр. 169.
3. А. Попов. Историко-литературный обзор древнерусских полемических сочинений против латинян (XI—XV вв.). М., 1875, стр. 69—81.
4. Там же, стр. 81—91.
5. ЛЛ, стр. 178.
6. Имя Изяслава в крещении.
7. MGH, SS, V. 219.
8. MGH, SS, XVI, 320 (Annales Stadenses, а. 1112).
9. MGH, SS, V, 230.
10. Bibliotheca rerum germanicarum, ed. Jaffè, II, стр. 453; RPR, № 5201.
11. MGH, Libelli de lite inter imperium et sacerdotium, tt. I—IV. Hannoverae. 1890 и сл.
12. C. Mirbt. Quellen..., стр. 127, № 255.
13. MGH, Legum sectio, IV, Constitutiones et acta, t. I, стр. 556.
14. HRM, I, 1; RPR, I, 614, № 4955; PRU, I. 1.
15. Там же.
16. HRM, I, 2—3.
17. A. Cartellieri. Der Aufstieg des Papsttums im Rahmen der Weltgeschichte (1047—1095). München—Berlin, 1937, стр. 203.
18. Голубинский, ук. соч., стр. 595.
19. Павлов, ук. соч., стр. 61; Приселков, ук. соч., стр. 142—147.
20. «К архиепископу Римьскому отъ Иоанна митрополита Русского о опресноцехъ» (Учен. зап. II отд. имп. Акад. наук, кн. I. СПб., 1854, стр. 1—20).
21. НЛ (ПСРЛ, т. IX, стр. 116). См. «The catholic encyclopaedia» (t. XIII, стр. 254), где упомянуто о том, что Урбан II посылал к великому князю Всеволоду Ярославичу (1078—1093 гг.) «епископа Федора с мощами Николая Мирликийского в связи с установлением русской церковью праздника в честь этого святого».
22. MGH, SS, VI, 209 (Ekkehardi Chronicon, а. 1089); MGH, SS, III, 133 (Annales Augustani, a. 1089); MGH, SS, VI, 721 (Annalista Saxo, a. 741 —1139);—G. Meyer von Кnоnau. Jahrbücher des deutschen Reiches unter Heinrich IV und Heinrich V, Bd. 4, стр. 217, 251, 423—425; Bd. 5, стр. 329. — Специальное исследование, посвященное Евпраксии, см.: С.П. Розанов. Евпраксия — Адельгейда Всеволодовна (1071—1109). Изв. АН СССР, сер. 7, Отд. гуманитарн. наук, 1929, № 8, стр. 617—646.
23. MGH, SS, V, 418 (Bernoldi Chronicon). — Еще подробнее сообщают о выступлении Евпраксии Annales s. Disibodi (MGH, SS, XVII, 14).
24. MGH, SS, XII, 394 (Donizonis monachi Canusini Vita Mahtildis commitissae); Meyer von Knonau, ук. соч., Bd. 4, стр. 442, 444; MGH, SS, V, 462 (Bernoldi Chronicon). — Следует полагать, что цифры участников собора, приведенные источником, значительно преувеличены, тем не менее состав его был очень велик. По уверениям хрониста, собор происходил на открытом поле.
25. RPR, I, стр. 677.
26. ПВЛ, I, стр. 186 и 187 MGH, SS, XVII, 14 (Annales s. Disibodi). Meyer v. Knonau, ук. соч., стр. 444—445; Baronius. XVII, стр. 606.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |