Глава I. Католическая экспансия в Прибалтике в первой четверти XIV в.
Новый период в истории католической экспансии, отмеченный явным ослаблением завоевательных усилий папства и даже его стремлений к церковной унии, начинается с конца XIII в.
В длительной борьбе с императорской властью папство сумело организовать силы, которые в 60-х годах XIII в. сокрушили империю Гогенштауфенов. Папство, по-видимому, достигло вершины своего могущества. Победа над германским императором устраняла как будто бы главное препятствие к утверждению теократических притязаний Рима.
Утратив с потерей Константинополя и Латинской империи свои главные позиции на Востоке, папство, казалось бы, могло беспрепятственно упрочить свои позиции в самой Европе. Однако эти расчеты не оправдались. Очень скоро стало ясным, что главным препятствием для папства на пути к всемогуществу была вовсе не империя Гогенштауфенов, а реальная историческая обстановка, с которой папское стремление к миродержавию оказалось в непримиримом противоречии.
Папство могло быть сильным и претендовать на господство, пока оно оставалось единственным «интернациональным центром феодальной системы» Западной Европы, где сталкивались в ожесточенной борьбе противоречивые интересы самовластных феодалов. Однако в XIII в. возникли такие феодальные монархии, как Франция и Англия, укрепилась королевская власть и во многих других странах Западной Европы. В лице королевской власти появилась новая авторитарная сила, которая в каждом государстве стремилась поставить церковь в зависимость от себя и ограничить притязания папства. Она давала защиту классу феодалов, возводила их классовый интерес в закон, поддерживала их стремления к новым захватам. Если раньше феодализм освящала только церковь и богословские трактаты Фомы Аквинского должны были служить в качестве феодальной конституции, то в XIII—XIV вв. на службе королевской власти появились еще юристы-легисты, глубоко и всесторонне отстаивавшие интересы господствующего класса.
Что не менее важно — изменилась и материальная база церкви. Период крестовых походов, как известно, ознаменовался значительным ростом торговли, а папская казна сделалась крупнейшим мировым финансовым и кредитным центром. Церковные поборы, особенно церковная десятина, взимаемая в размере 1/20 и 1/10 части годового дохода каждой пребенды (духовное феодальное владение),1 представляли собой богатейший источник доходов римской курии. В конце XIII в. общая сумма церковной десятины, поступавшей за год в распоряжение курии, составляла около 800 тысяч фунтов (серебра), сумму, в три раза превышавшую доходы французской короны.2
Однако в условиях развивающегося производства и торговли, расширяющегося денежного обмена, бурного роста многих городов и активной роли горожан церковь теряет свои прежние экономические и политические позиции. Ее политические идеи, и прежде всего постоянное стремление к неограниченной экспансии, не находят более той поддержки, которой они пользовались, когда на общественной арене почти монопольную роль в качестве хозяев положения играли феодалы.
В ряде стран, и особенно в Италии, в XIII в. выдвинулись новые силы в лице патрициата городов и крупного купечества. Их отношения с церковью оказались сложнее, и между ними далеко не всегда существовало взаимопонимание.
Таким образом, папство, как будто добившееся огромной исторической победы в двухсотлетней борьбе с Империей, закончившейся гибелью последней, само потеряло свое прежнее положение, оказалось подорванным в самых основах своего исторического существования.
Политическое поражение Гогенштауфенов, завершившееся обезглавлением в 1268 г. проклятого папой шестнадцатилетнего Конрадина, внука Фридриха II, было и поражением самого папства. Авторитет теократической власти пал, реальная сила папства значительно ослабела.
Григорий X сделал еще одну попытку поднять этот авторитет, укрепить позиции папства на созванном им II Лионском соборе (1274 г.). Здесь снова была декларирована уния с восточной церковью, устроен торжественный прием послам монгольского императора, провозглашен новый крестовый поход в Палестину.
Но все эти усилия остались тщетными. Папство все больше становилось орудием политики французских феодальных группировок. Уже Мартин IV был креатурой Карла Анжуйского, после победы над Гогенштауфенами овладевшего королевством обеих Сицилий и хозяйничавшего в южной Италии. В угоду Карлу папа отлучил от церкви византийского императора, облегчая воинственному королю организацию завоевательного похода на восток и рассчитывая на новое усиление католической экспансии, на этот раз силами французских рыцарей.
Однако события 31 марта 1282 г., когда в Палермо началось всеобщее народное восстание, вошедшее в историю под названием «сицилийской вечерни», изменили все планы и проекты. Массовое истребление французских феодальных захватчиков и изгнание их из пределов страны были ответом народа Италии на папскую политику подчинения Франции.
Тем не менее французское влияние на папство, сказавшееся уже в 70-х годах XIII в., не ослабевало.
С появлением на папском престоле Бонифация VIII (1294—1303 гг.) отношения между папством и Францией обострились до последней степени.
Бонифаций VIII продолжал линию таких наиболее властолюбивых средневековых пап, мечтавших о всемирном господстве, какими были Григорий VII или Иннокентий III. В 1296 г. Бонифаций издал свою знаменитую буллу «Clericis laicos», в которой запрещал императорам, королям, князьям или кому-либо другому под угрозой строгих церковных кар облагать духовенство налогом.3 Однако заявив этим претензию на монопольное право распоряжаться доходами церкви в любой стране, он толкнул всю финансовую политику папства по наклонной плоскости, так как прямым следствием папских требований явился отказ Франции, где протест короля Филиппа IV против папских притязаний нашел широкую поддержку в различных общественных прослойках, а затем и Англии платить курии какие бы то ни было взносы, а вместе с тем — решительное стремление окончательно освободиться от папской зависимости.4
Так же энергично были отвергнуты и политические претензий папы, выраженные им в известной булле «Unam sanctam», изданной в ходе его ожесточенной борьбы с Филиппом IV. В этой булле, датированной 18 ноября 1302 г., папа не только возвращается к идее своих предшественников о превосходстве духовной власти над светской, папы над государями, но прямо заявляет о том, что папа владеет «двумя мечами» — духовным так же, как р светским. А это означало, что папе принадлежит право предоставлять трон и корону любому государю, а также у любого отнимать их. Императорская власть объявлялась инструментом папской вселенской власти.5 Заканчивается булла утверждением, что «всякая тварь человеческая подчинена папе в силу необходимости спасения».6
Претензии папской власти, провозглашенные в послании Бонифация VIII, явились наиболее полным выражением идеи папского миродержавия, какое только имело место в истории. Неудивительно и то впечатление, которое она вызвала в лагере противников папства. Уже и раньше французский король в ответ на претензии папы велел сжечь присланную ему буллу и писал ему издевательский ответ: «Филипп, божией милостию король французов, Бонифацию, мнящему себя папой. Да будет известно вашему великому чванству (fatuitas), что, как светская власть, мы никому не подчинены... Те же, кто думают иначе, те, дураки и безумцы».7
После буллы «Unam sanctam» и последовавшего за нею отлучения Филиппа от церкви, объявления его низложенным и «передачи» папой короны Франции (на словах, конечно) ничтожному Альбрехту Габсбургскому, носившему титул германского императора, французский король решил арестовать носителя папской тиары. Однако посланные короля столь энергично выполнили свою миссию, что Бонифаций от понесенных им обид и потрясений умер.
Смерть папы была вместе с тем окончательным крушением идеи папского миродержавия. Это был действительный конец более чем двухсотлетней борьбы между папской и светской властью. Последний эпизод этой борьбы напоминает ее начало: Бонифаций VIII подражает Григорию VII, Филипп IV — Генриху IV. Но, как часто случалось в истории, повторение событий было чисто внешним, существо же их совершенно различным. Уместно вспомнить мысль Маркса, что «...все великие всемирно-исторические события и личности появляются, так сказать, дважды...: первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса».8 Именно такими и были события 1301—1303 гг.
Отныне папство могло продолжить свое существование, только окончательно отказавшись от миродержавной программы средневековых пап. Только перейдя на положение орудия могущественной власти, только сделавшись инструментом в политике французских королей, папство могло найти новые формы существования. Это и случилось.
После краткого шестимесячного понтификата ничтожного Бенедикта XI папой был избран французский кардинал Бертран де Го, архиепископ бордосский. Новый папа отказался выехать в Рим, а потребовал приезда кардиналов во Францию. Впервые за всю историю папства папа короновался не в Риме. Торжественная церемония состоялась 14 ноября 1305 г. в Лионе, в присутствии короля Франции и королевской знати. Новый папа принял имя Климента V.
Климент V не только не появился в Риме, где все дела вершили назначенные им полномочные викарии (наместники), но в 1309 г. окончательно перевел папскую резиденцию из Рима в Авиньон, город, находившийся на границе с Францией и с 1273 г. принадлежавший папам. Начался семидесятилетний период в истории папства, известный под названием «авиньонского пленения пап», после которого наступил сорокалетний раскол папской церкви, когда одновременно существовало двое пап — один в Авиньоне, другой в Риме. Лишь в 1415 г. на Констанцском соборе была предпринята попытка восстановить единство церкви на Западе. Но и после этого было еще далеко до действительного укрепления папской власти.
В течение всего этого времени на папском троне восседали политики и воины. Их интересы и внимание были целиком направлены на дела итальянские, и прежде всего на свои собственные и своих многочисленных родичей. Вне Италии всякие поползновения пап на политическое вмешательство встречали решительный отпор, теперь уже не только в быстро усиливавшейся Франции, которая, преодолев феодальную раздробленность и выйдя из Столетней войны, шла быстрым шагом к абсолютной монархии, но и в Англии, и даже в феодально-раздробленной и политически слабой Германии, где папских эмиссаров также встречали без энтузиазма.
Таким образом, XIV и XV вв. в истории католической церкви являются периодом долгого кризиса папства, периодом упадка и бессилия. Идея всемирного господства пап и подчинения им светских государей отошла в прошлое.
Крушение средневековой концепции папской власти как власти миродержавной, происшедшее в XIV в., было настолько явным, что его понимали и современники событий. Так, Петр Дюбуа, магистр Парижского университета, автор ряда книг, проникнутых смелым духом нового, входившего в жизнь средневековой Европы в связи с развитием городской жизни и ростом городской культуры, писал о том, что прежний взгляд на христианство как на «союз государей под духовной гегемонией папы», чья власть распространяется на все, как светские, так и духовные интересы людей, сделался «пустым призраком».9 Он настаивает на том, что папство должно открыто отказаться от всяких притязаний на светскую власть, от всех попыток восстановить свое былое могущество, должно отказаться от территориальных претензий.
Конечно, ни Петр Дюбуа, ни подавляющее большинство его современников не понимали под этим умаление роли папства как руководящей силы католической церкви и признавали ее авторитет как высшей моральной, воспитательной и идеологической силы современного им общества. Больше того, они считали, что только отказом от светского господства папство может обеспечить за собой упрочение авторитета такой моральной силы. Они признавали и необходимость укрепления и распространения этого морального авторитета папства не только в странах Западной Европы, но и на Востоке, снова возвращаясь к вопросу об единстве двух христианских церквей. Но теперь речь могла идти только о религиозном объединении. А такое понимание было, как известно, чуждо папству. Во всех своих стремлениях к унии оно всегда выдвигало на первый план подчинение папской власти и лишь этим в действительности и интересовалось.
Потеряв всякую самостоятельность, превратившись в один из рычагов французской политики, папам нельзя было всерьез думать о восточной экспансии в прежних формах. Это, однако, не означало, что Русь и подступы к ней — Прибалтика, Галиция, Литва — совсем выпали из сферы внимания папской курии. Как ни ослабел авторитет носителей тиары, католическая экспансии на восточных рубежах западноевропейского мира продолжалась, принимая в зависимости от обстоятельств места и времени различные формы.
Рига продолжала быть крупнейшим в Прибалтике центром не только оживленной торговой деятельности, но и важнейшим центром католического миссионерства на северо-востоке, которое стремилось, под руководством местного епископата, развивать свою деятельность в соседних странах. В этой связи Рига не выходила из круга интересов папской курии.
Главной заботой, непрестанно заставлявшей папство вмешиваться в дела Прибалтики, была в начале XIV в. не столько организация дальнейшей экспансии на восток, сколько стремление упорядочить отношения между различными ее агентами, не перестававшими жестоко враждовать в борьбе за захваченные ими земли и имущество.
В основном в Прибалтике действовали три силы католического лагеря: 1) церковное руководство под главенством архиепископа рижского и трех епископов, ему подчиненных: дерптского (тартусского), эзельского и курляндского; 2) немецкий орден (Ливонский, являвшийся ответвлением Тевтонского); 3) вассалы короля Дании. Формально все они признавали верховное руководство папства, изъявляли во всех своих посланиях готовность беспрекословно ему повиноваться. В действительности же они преследовали собственные, глубоко своекорыстные интересы. Обстановка в католическом лагере на протяжении долгих десятилетий была напряженная, то и дело вызывавшая военные столкновения.
Борьба внутри собственного лагеря постоянно переплетается с повторяющимися нападениями, а иногда и более широкими военными операциями против соседей — литовцев и русских в особенности. Факты говорят, что ради выступления против своих соседей враждующим силам внутри католического лагеря быстро удавалось найти общий язык и на время прекращать взаимную борьбу. Такой характер имел союз, заключенный 25 февраля 1304 г. между орденом, датскими рыцарями и епископами дерптским и Эзельский против «неверных, т. е. русских и литовских язычников».10 Союз этот не потерял своего значения даже через 45 лет, когда шведский король Магнус, подготавливая новую агрессию против Руси, обновляет его специальной грамотой.11
Договор 1304 г. выдержан в крайне энергичных тонах. Союз объявляется принудительным и обязывает всех, не только принявших в нем участие, но и тех, кто оставался еще в стороне, в частности архиепископа рижского, присоединиться к нему. В том же случае, если добровольного присоединения не последует, то договаривающиеся стороны обязывались и клялись, что они применят всяческую силу, пока не добьются такого «согласия». Такие же меры оговорены были в отношении тех, кто в дальнейшем вздумал бы отойти от союза.
Очень интересно упоминание о «всех тех, особенно рижских горожанах, которые осмелятся, пренебрегая этим соглашением, поддерживать торговлю с русскими или язычниками». Их должно, по словам договора, рассматривать как «опасных врагов, к которым необходимо применить открытое принуждение силой».12
Даже по понятиям того времени этот договор был не столько соглашением о военном союзе, сколько разбойничьим сговором, имевшим целью терроризировать всю Прибалтику и обеспечить «союзникам» безраздельный экономический и политический контроль над нею. Главным инициатором и вдохновителем этого сговора являлся орден. Можно усомниться, в какой степени этот договор имел реальную силу. Во всяком случае, его грозные статьи не заставили рижан ни присоединиться к нему, ни посчитаться с ним. Торговые связи с русскими, с Новгородом, являвшиеся основой экономического процветания Риги, да и всей Прибалтики, не прекратились, а в ответ на имевшие, очевидно, место попытки помешать им, последовало внушительное выступление датского короля Эриха Менведа. В специальном указе от 18 мая 1305 г. король твердо гарантирует всем купцам в Прибалтике, вплоть до реки Наровы (до русской границы), неограниченную свободу торговли и, в частности, оговаривает право беспрепятственного проезда в Новгород.13 Характерно, что, как говорится в королевском указе, это распоряжение вызвано просьбами горожан северонемецких городов — Ростока, Любека и Штральзунда. Это свидетельствует о том большом жизненном значении, которое приобрела для западных стран прибалтийская торговля и, в частности, торговля с Русью.
Орден пытался усилить свой контроль над этой торговлей. В этой связи следует рассматривать покупку орденом у цистерцианских монахов монастыря Дюнамюнде, превращенного в крепость, господствовавшую над нижним течением Двины и контролировавшую непосредственно торговлю Риги.14 Естественно, что рижане возбудили спор с орденом по поводу этой покупки. Дело дошло до военного столкновения, в котором рижане, несмотря на помощь со стороны литовцев, потерпели поражение под Дубеном в 1305 г. Не желая все же примириться с новым положением вещей, рижане перенесли свой спор в Авиньон.15 Здесь рижский архиепископ Фридрих фон Пернштейн изложил папе жалобы на бесчинства, творимые орденом, но представитель последнего все обвинения просто отверг.16
Насколько трудно было обуздать тевтонских рыцарей, свидетельствует дальнейшее развитие этого спора. После длительного расследования папа Климент V лишь в 1312 г. вынес решение по этому делу. Оно подтвердило целиком обвинение, выдвинутое рижанами. Орден должен был подвергнуться серьезным карам: отлучению, интердикту, штрафу и т. д. Но орден сумел добиться нового расследования, воздействовать на посланного папой кардинала Джакопо Колонна.17 Откупившись через него от всех наказаний, орден возобновил свои бесчинства, вносившие расстройство в экономическую жизнь Прибалтики.18 Что же касается Дюнамюнде, то, как ни боролись рижане за сохранение его, в 1319 г. папа, вопреки возражениям архиепископа рижского, утвердил за орденом владение этим монастырем-крепостью.19
Еще до этого, 23 апреля 1316 г., было заключено соглашение между орденом во главе с магистром, рижским духовенством в лице «всего церковного капитула», однако без участия архиепископа, и владетельными рыцарями — вассалами рижской церкви. Это соглашение было аналогичным договору от 25 февраля 1304 г. и носило такой же разбойничий характер. И здесь было упомянуто, что соглашение направлено против Руси и Литвы под двойным предлогом: во-первых, «для защиты» от якобы грозящей с их стороны опасности, во-вторых, ради «укрепления христианской веры», что являлось неизменным словесным прикрытием агрессивных действий. Договор требовал соблюдения установленных статей и грозил за их нарушение тягчайшими карами: заранее объявлял нарушителей клятвопреступниками, бесчестными, беззаконными, лишенными права выступать в каких бы то ни было правовых актах, а кроме того, подлежащими огромному штрафу — в размере 10 тысяч марок серебром. При этом оговаривалось, что из штрафных сумм одна треть должна отчисляться в пользу папской курии.20 Несмотря на возвещенные в договоре «благочестивые» его цели, несмотря и на то, что курия получала прямую выгоду от него, новый папа Иоанн XXII специальной буллой от 21 декабря 1317 г. и особыми посланиями в адрес ордена и рижского капитула аннулировал этот договор, объявил его «недействительным и ничтожным» и под страхом отлучения запретил заключение подобных соглашений впредь. Все клятвы и обязательства, принесенные участниками этого соглашения, папа объявил потерявшими силу.21
Папа руководствовался вовсе не соображениями гуманности и сострадания к жертвам разбойничьего сговора прибалтийских феодалов. Дело обстояло проще: насилия, чинимые немецкими рыцарями, привели местное население в состояние такой возбужденности, вызвали такое негодование, что это стало угрожать самым основам немецко-католического господства в Прибалтике. Папа сам картинно описывает разгул орденских братьев, «не знающих пощады ни к полу, ни к возрасту, творящих беззакония и доводящих многих до того, что они возвращаются к язычеству», не желая вследствие обид и притеснений, чинимых орденом, оставаться в христианской вере. «Они, — заявляет папа в своей булле от 23 февраля 1318 г., — страдают больше от безбожия христиан, чем от враждебности язычников».22 Нужно ли более убедительное свидетельство того, что представляло собой господство крестоносцев в Прибалтике?
Бесчинства ордена терроризировали и саму церковь. Этим н объясняется столь энергичное вмешательство папы в эти дела. Под угрозой лишения всех постов и имуществ, а в случае дальнейшего неповиновения — под страхом отлучения от церкви, папа потребовал от ордена немедленного прекращения беззаконий, возвращения всего того, что было самочинно захвачено, недопущения чего бы то ни было подобного в будущем и явки его представителей к папскому престолу для ответа на предъявленные обвинения.23
Однако борьба с орденом была делом непростым. Он имел, по-видимому, сильных и авторитетных заступников и в папской курии. Действуя сначала методом затяжек и проволочек, представители ордена через некоторое время перешли от обороны к нападению и летом следующего, 1319 г., представили папе длинный список тяжких обвинений по адресу рижской церкви, не прекращающей, мол, «свои незаконные посягательства» на имущество ордена. Этим ходом орден добился превращения угрожавшего ему чрезвычайного процесса в обычную бюрократическую тяжбу, одну из тех, вести которые папские куриалы были непревзойденными мастерами. В особых буллах, изданных по этому случаю, папа назначил до десятка расследователей и судей, привлекая архиепископов и епископов изо всех стран Европы.24
Все эти действия, предпринятые Иоанном XXII сначала с большой горячностью, вскоре, под давлением скрытых сил, пущенных в ход орденом, были основательно заторможены, никаких результатов не дали и общее положение вещей в Прибалтике не изменили. Во всяком случае, с 1321 г. обострилась борьба между орденом и архиепископом рижским Фридрихом фон Пернштейном. Архиепископ выступает в интересах города, и горожане предпринимают энергичные меры, чтобы защитить себя от насилий, творимых орденом. Разгоревшаяся борьба вышла за рамки прежних стычек и вскоре приняла характер открытой войны. Архиепископ вступает в союз и с литовцами, которые не меньше рижан страдали от постоянных злодеяний немецких рыцарей.
Как ни далека была от Рима арена, где разыгрывались эти события, в папской курии не упускали их из виду и следили за всякой возможностью использовать их в своих целях. Такая возможность, как казалось папским дипломатам, представилась на рубеже первой и второй четверти XIV в.
Примечания
1. H. Feine. Kirchliche Rechtsgeschichte, Bd. I. Die Katholische Kirche. Weimar, 1955, стр. 306.
2. Там же, стр. 307.
3. C. Mirbt. Quellen..., стр. 161.
4. Feine, ук. соч., стр. 412.
5. Там же, стр. 399.
6. C. Mirbt. Quellen..., № 309, стр. 164.
7. E. Lavisse. Histoire de France. Paris, 1911, t. III, part 2, стр. 149.
8. К. Маркс. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 8. М., 1957, стр. 323.
9. P. Dubois. De recuperatione terrae sanctae. Paris, 1891, стр. 33.
10. «...infidelium, scilicet Ruthenorum et paganorum Lethowinorum» (LUB, Н, № 608).
11. Там же и Regesta № 1049.
12. Там же.
13. LUB, II, № 613 и Regesta №№ 705, 706.
14. Там же, № 616 и Regesta № 710.
15. В.Г. Васильевский. Обращение Гедимина. ЖМНП, 1872. ч. CLIX, отд. II, стр. 149.
16. LUB, II, № 616 и Regesta № 714.
17. Там же, № 643 и Regesta № 743.
18. VMPL, I, № 204: LUB, II, № 630 и Regesta № 728.
19. LUB, II, № 670 и Regesta № 785.
20. Там же, № 654 и Regesta № 758.
21. Там же, №№ 659, 660 и Regesta №№ 765, 766; VMPL, I, № 214.
22. LUB, II, № 661 и Regesta № 769.
23. Там же.
24. Там же, № 669 и Regesta № 780—784.
Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |