Александр Невский
 

Опасный союз. Латгальские союзники крестоносцев

Beveriņas staltā pilī
Tālivaldis valdīja.
Viņa slava tālu, tālu
Visā zemē izpaudās.

Auseklis

В Беверинском гордом замке
Таливалдис власть держал.
Он далече, он далече
Земли славой наполнял.

Аусеклис.

Раздел Ливонии явился для епископа Альберта неприятным ударом. Орден меченосцев показал себя силой, с которой приходилось считаться. Поэтому, хотя Альберт и получил официально Ливонию в лен от германского императора, все же единовластным хозяином в завоеванных землях он себя считать не мог.

Одним из главных успехов братьев Ордена воинства Христова стал военный союз с князьями латгальских земель, заключенный после появления меченосцев в Вендене. Уже в декабре 1207 года, когда литовцы напали на Турайду, немцы призвали крещеных ливов и латгалов на бой с врагом. Это первое упоминание об участии латгалов (леттов) в Крестовых походах. Самые северные латгалы у реки Имеры, граничившие с эстами, были крещены в 1207 году. Генрих Латвийский пишет о посланном из Риги священнике, который, не добившись сколь-нибудь значительных успехов среди эстов в Уганди, решил заняться миссионерством у латгалов:

«Алебранд по дороге обратился к лэтигаллам, живущим у Имеры, убеждая их принять крещение, тем более, что вся Ливония и многие из лэтигаллов уже приняли слово божие. Те обрадовались приходу священника, так как литовцы часто разоряли их, ливы всегда притесняли, а от тевтонов они надеялись на помощь и защиту. Слово Божье они приняли с радостью, но прежде все-таки бросили жребий, желая знать волю богов, принять ли им крещение от русских из Пскова, как другие лэтигаллы из Толовы, или от латинян. Дело в том, что русские в это время приходили крестить своих лэтигаллов в Толове, всегда бывших их данниками. Жребий пал на латинян, и новокрещенные причислены были с ливонской церковью к рижанам».

Исходя из сказанного, латгалы были в затруднении, кого принять в качестве сюзерена, так как их собратья из Талавы платили дань Пскову и крестились в православие. А теперь им предлагали пойти под покровительство Риги. Как видим, вопрос был решен просто и практично, боги латгалов решили, что принять нового Бога надо от латинян.

Военный договор, по-видимому, заключал лично магистр венденских братьев Бертольд. Со стороны латгалов в союзе участвовали князья Таливалдис (Thalibaldus), Варидот (Waridote) и Руссин (Russinus).

Таливалдис правил в княжестве Толова (Талава), южной границей которого были владения Ерсики, а северной — земли эстов. На востоке с Толовой граничила Атзеле (Очела), которая, по всей вероятности, была отдельной землей, возможно, зависимой от Толовы. Резиденцией правителя Толовы был замок Беверин, название которого восходит, вероятно, к латышскому слову bebrs — бобр. Кроме того, хронист называет Таливалдиса старейшиной Трикаты, которая также входила в состав Толовы. Замок Беверин находился на правом берегу Гауи, на западной окраине Толовы. Население этого края до появления Алебранда было языческим. Возможно, Таливалдис согласился на крещение латгалов из Риги.

Многие историки полагают, что сам Таливалдис, как и его сыновья, был православным. Это логично, так как знать зависимых от Руси земель, как правило, была одной веры с сюзеренами. Однако хроника ни словом не упоминает об этом. Более того, сообщая о смерти Таливалдиса, хронист говорит: «Так как был он христианином из числа верных лэттов, мы надеемся, что душа его за такие мучения наслаждается теперь вместе со святыми мучениками вечной радостью».

Таким образом, можно понять, что Таливалдис был католиком. По мнению И. Штернса, Таливалдис до 1208 года придерживался языческой веры и сам участвовал в жребии о принятии новой веры1. Только принимая версию перехода Таливалдиса в католичество можно объяснить, что крещение имерских латгалов и строительство церкви прошло без протестов со стороны князя. На наш взгляд, вполне возможен и несколько другой вариант, а именно переход из православия в католичество. Иначе как объяснить тот факт, что сыновья Таливалдиса, последовав примеру отца, переменили веру в 1214 году? В хронике прямо указывается, что они были православными:

«Пришли сыновья Талибальда из Толовы, Рамекэ с братьями и, отдавшись во власть епископа, обещали переменить христианскую веру, принятую ими от русских, на латинский обряд...»

Несколько раз в 1208 и 1212 году крестоносцы с ливами и латгалами назначали место сбора у замка Таливалдиса — Беверина — для походов в Эстонию. Но сам Таливалдис в битва не участвовал. И. Штернс пишет:

«Сам Таливалдис во времена Генриха, кажется, был уже пожилым человеком, так как нигде в хронике не сказано, что он принимал участие в каком-нибудь бою или набеге; в Ригу за помощью к немцам отправились старейшины Таливалдиса из Беверена — Дот и Пайке; и в Эстонию с посольством отправлялся посланец Таливалдиса»2. Обосновывая эту точку зрения, историк приводит примеры пленения Таливалдиса в последние годы его жизни (1213, 1215). Ни в одном случае нет описания борьбы латгальского князя со своими врагами. Действительно, мы читаем в хронике Генриха:

«/Литовцы/ собрали большое войско и, переправившись через Двину, пришли в землю лэттов, разграбили их деревеньки и многих перебили; дойдя до Трикатуи, захватили старейшину этой области Талибальда и сына его Варибулэ, а затем перешли Койву, у Имеры застали людей по деревням, схватили их, частью перебили и вдруг со всей добычей повернули назад».

Литовцы после смерти Даугерутиса в Вендене напали на союзных ордену латгалов, взяв в плен Таливалдиса и его сына. Другой сын князя, Рамекис поднял своих людей, чтобы пуститься в погоню за врагами. К нему присоединился венденский комтур Бертольд с меченосцами. Погоня шла обходными путями. Литовцы, заметив белые орденские плащи, поспешно бежали. Далее хроника сообщает:

«Когда они переправились через Двину и уже подходили к своим владениям, Талибальд бежал и, десять дней не евши хлеба, радостно возвратился в родную землю».

Из текста можно понять, что литовцы переправлялись через реку уже тогда, когда погоня отстала. Возникает вопрос, который формулирует И. Штернс: «Почему у самых своих границ литовцы не смогли устеречь такого ценного пленника, как князь Талавы?» И отвечает на него: «По моему мнению, литовцы разрешили Таливалдису бежать; возможно, они боялись, что из-за возраста Таливалдис не сможет вынести дальнего пути и плена»3. Возможно, что это и так. Второй сын Таливалдиса так и остался в плену у литовцев. Потому что после литовского плена Таливалдис жил у своего сына в Трикате (Трикатуе). Причиной, скорее всего, действительно мог быть возраст князя. Но своих сыновей он всегда посылал в походы.

В 1214 году сыновья талавского князя устроили набег на земли эстов, в Роталию, откуда привезли большую добычу:

«И награбили сыновья Талибальда три ливонских таланта серебра, не считая одежды, коней и большой добычи, и все это отвезли в Беверин. Точно так же и все войско и в первый, и во второй и в третий день преследовало бегущих эстов повсюду и убивало направо и налево, пока не обессилели от усталости и люди и кони».

На следующий год отряд эстов скрытно подошел к Трикате и застал там врасплох старого князя. Эсты потребовали открыть им, где спрятаны богатства князя:

«Придя под вечер в Трикатую, они застали там Талибальда, вернувшегося для купанья из лесного убежища, схватили его и с жестокостью стали заживо жечь на огне, грозя смертью, если не покажет им, где все его деньги. И он предьявил им пятьдесят озерингов, но те не перестали жечь его. Тогда сказал Талибальд: «Если я укажу вам все деньги мои и детей моих, вы все равно меня сожжете», и не захотел ничего больше указать им. Тогда они вновь положили его на огонь и жарили, как рыбу, пока он, испустив дух, не умер».

Так трагически погиб князь Талавы. Об этих событиях написана баллада Яниса Грина, в которой мужественный властитель гордо отвечает эстам:

Ха! Тот, кто жаждет моих богатств,
Может идти собирать кости, которые всегда я сеял,
И от которых белы рубежи Талавы.

После смерти князя Таливалдиса войны между латгалами и эстами вспыхнули с новой силой. Месть сыновей талавского князя очень ярко и эмоционально описана в хронике Генриха:

«Сыновья Талибальда, Рамеко и Дривинальдэ, видевшие смерть отца, были в великом гневе на эстов, собрали войско из лэттов, своих друзей и близких, а вместе с ними пошли и братья-рыцари из Вендена с прочими тевтонами; и вступили они в Унгавнию, опустошили и предали огню все деревни, а мужчин, каких могли захватить, всех сожгли живыми, мстя за Талибальда. Сожгли все их замки, чтобы не было у них там убежища. Искали врагов и в темной чаще лесов, нигде от них нельзя было укрыться, и вытащив оттуда, убивали, Женщин и детей увели с собой в плен, захватили коней, скот, большую добычу и вернулись в землю свою. На возвратном пути встретились им другие лэтты; пошли и эти в Унгавнию и докончили оставленное первыми: добрались до деревень и областей, куда не доходили те, и если кто до сих пор уцелел, не миновал гибели теперь. И захватили они многих, и перебили всех мужчин, и повлекли в плен женщин и детей, и увели скот, взяв большую добычу».

Другой латгальский князь Варидот правил землей Аутине. Земля эта находилась в зависимости от княжества Ерсика, которым управлял князь Всеволод (Visvaldis). В 1209 году Всеволод признал зависимость от епископа и получил от него свое княжество в лен. Это касалось и зависимых от Всеволода земель. В тексте договора упоминается латгальская Аутине: «А тех своих данников, что приняли веру от нас, вместе с данью и землями их, отказал нам безусловно (liberos), а именно город Аутину, Цессовэ и прочие обращенные к вере».

Варидот со своими воинами ходил в походы против эстов, по-видимому, под влиянием энергичной воинственной агитации Бертольда, с которым он заключил военный союз. В хронике Варидот упоминается вместе с Руссином из Сотекле как раз в связи с набегом на Уганди. Известно, что он лично ездил в Ригу просить войска против эстов. Других сведений о нем нет. В 1209 году аутинские латгалы идут в поход уже не с Варидотом, а с Бертольдом и Руссином. Как погиб Варидот, в хронике не упоминается, хотя о гибели всех заметных личностей сообщается, чтобы показать, кому служил погибший — Господу или дьяволу. В. Билькис пишет: «Если бы Варидот пал в битве с эстами, тогда Генрих не стал бы этого умалчивать, если бы он поднялся против епископа или ордена, тогда он был бы упомянут с остальными грешниками, понесшими наказание Святой Девы. Поэтому, надо думать, было что-то, что заставило Генриха умолчать о смерти Варидота. И это «что-то» могло быть епископской или орденской акцией против Варидота. Понято, что это только возможная версия, таковой она и остается. Если бы Варидот стал жертвой той или иной епископской или орденской акции, это могло бы возбудить недовольство латгалов и в будущем послужить поводом к восстанию»4.

Больше всего внимания хронист уделяет третьему участнику военной коалиции — Руссину. Это личность особая, о нем Генрих Латвийский рассказывает с подробностями. Он награждает его эпитетом: Руссин, храбрейший из лэттов. Из всех правителей латгалов он самый непримиримый к врагам-эстам.

Неудивительно, что он подружился с другим храбрым воином — Бертольдом из Вендена. Чаще всего в хронике Руссин со своими латгалами поднимается на бой. Латвийский исследователь В. Билькинс сравнивает этого латгальского князя с другими героями — земгальскими властителями Виестурсом и Намейсисом.

Осенью 1208 года объединенное войско меченосцев, рижан и латгалов вторглось в Уганди и сожгло замолк Оденпя. Эсты (жители Уганди и Сакалы) в ответ разорили окрестности Трикаты и осадили Беверин, но безуспешно. Беверин находился во владениях Таливалдиса. С его осадой эстами связан интересный эпизод. Многие историки полагают, что в момент штурма в Беверине находился автор Хроники Ливонии — священник Генрих, который лично знал Таливалдиса, Варидота и Руссина. Он с восхищением рассказывает об одном из беверинских латгалов Робоаме. Этот Робоам бесстрашно сошел в гущу врагов и, убив двоих эстов, вернулся в замок. Имя упомянутого латгала явно не латгальское, а, скорее, данное ему при крещении. Генрих, чтобы подбодрить защитников, поднялся на вал. О себе хронист скромно пишет в третьем лице:

«Священник их, мало обращая внимания на нападения эстов, взошел на замковый вал и, пока другие сражались, молился Богу, играя на музыкальном инструменте. Услышав пение и пронзительный звук инструмента, язычники, не слышавшие этого в своей стране, приостановились и, прервав битву, стали спрашивать о причине такой радости. Лэтты отвечали, что они радуются и славят Господа потому, что, приняв недавно крещение, видят, как Бог помогает им».

Музыка и молитва произвели на эстов неизгладимое впечатление. Они предложили латгалам мир и, получив отказ, сняли осаду.

Этот эпизод получил интересную интерпретацию в поэтическом творчестве латышского лирика Аусеклиса (1850—1879), написавшего стихотворение «Беверинский певец». Автор отнес эпизод к языческим временам, вместо священника у него на стену замка выходит жрец-вайделот с латышскими гуслями — кокле:

Вдруг из башни показался, показался
Седовласый Вайделот, Вайделот.
Из окошка сверху глянул, сверху глянул,
Кокле стонет и поет, поет.

Струны бряцали, пел седовласый —
Палицы эсты из рук уронили.
Вдруг перестали греметь барабаны,
Больше не воют вражьи волынки.

Песня, как щит, отразила стрелы,
Песни звуки гром заглушили,
Песня войну прогнала,
Песня спасла народ5.

Но вернемся к князю Руссину. Руссин и Варидот собрали свои войска и одни без помощи ордена вторглись на земли эстов, а именно в область Сакалу, не ожидавшую нападения. Латгалы Руссина и Варидота нанесли жителям Сакалы страшный удар. В хронике мы читаем:

«Тут везде по деревням они нашли в домах и мужчин и женщин с детьми и убивали всех с утра до вечера, и женщин и малых детей; убили триста лучших людей и старейшин области саккальской, не говоря о бесчисленном множестве других, так что наконец от усталости и этой массы убийств у них отнялись руки. Залив все деревни кровью множества язычников, они на следующий день пошли назад, собирая везде по деревням много добычи, уводя с собой много крупного и мелкого скота и массу девушек, которых единственно и щадят войска в тех странах».

Возвращалось войско через Беверин. Здесь, по словам Генриха, Руссин при всеобщем ликовании сказал: «Дети детей моих будут рассказывать своим детям в третьем и четвертом поколении о том, что сделано Руссином при истреблении жителей Саккалы».

Хронист неслучайно приводит эти жестокие слова латгальского князя. Он хочет показать, что Руссин хотя и принял крещение, сердце его осталось сердцем язычника, он хочет славы для себя, а не для Господа. В. Билькинс отмечает: «Генрих... смотрел на события через призму дуализма. С одной стороны находятся слуги Господа, которые воюют за Бога. На другой стороне — слуги дьявола, которые борются против христианской религии и Бога, блуждая по неверным и темным тропам. По мнению Генриха, из всех латгальских правителей только Руссин был слугой дьявола. Естественно, за свои военные успехи он славил не Бога, а самого себя. Так у него появился грех — гордыня. Единственный из латгалов он был наказан Святой Девой»6.

При осаде Вильянди в Эстонии в 1211 году именно воины Руссина выжигают округу и приводят пленных. После отказа эстов сдаться в обмен на жизнь пленных, скорее всего, по приказу Бертольда всех пленных эстов убивают. Хронист пишет: «Тут Руссин и лэтты схватили пленных, всех умертвили и бросили в ров, угрожая находящимся в замке тем же».

Руссин со своими людьми участвует во всех походах в Эстонию и отражении ответных набегов эстов. Полки латгалов один за другим опустошали земли эстов. Хронист не преминул выделить жестокость непримиримого латгальского князя: «Руссин, как и прочие, мстившие за друзей, кого захватил, одних зажарил живыми, других предал иной жестокой смерти».

В ход военных действий вмешалась чума. Мор охватил области латгалов, ливов и эстов. Обессиленные кровопролитной войной, голодом и эпидемией латгалы и ливы заключили с эстами мир, не пригласив немцев для участия в переговорах. После заключения мира эстонские области Уганди, Сакала и Зонтагана были опустошены. По меньшей мере, шесть эстонских замков были захвачены и сожжены. Сильно пострадала от войны и Латгалия, особенно окрестности Беверина. Пострадали также земли ливов. Решающих успехов в войне не добилась ни одна из сторон. Но положение латгалов, хотя ни один их замков не был захвачен эстами, стало более опасным. Теперь против них могли встать эсты не только из Уганди, но эсты из всех земель, да еще вместе с эзельцами. Поэтому, когда речь пошла о возобновлении мирных переговоров, латгалам нужна была поддержка ордена меченосцев, епископа и Риги:

«И обрадовались эсты и послали с ними своих людей в Торейду; приглашен был епископ с братьями-рыцарями и старейшинами Риги, и сошлись они с послами эстов рассудить о справедливости и о причине стольких войн».

Как неисправимого грешника судьба приводит Руссина, единственного из латгальских князей, в стан восставших против ордена ливов. В 1212 году князь восставших ливов Дабрел был осажден крестоносцами в замке. В рядах защитников ливского замка мы находим и Руссина, некогда бывшего верным другом меченосца Бертольда. Хронист, описывая гибель латгальского князя, даже вставляет в текст латышское слово draugs — друг. Руссин обращается к венденскому магистру Бертольду (Bertoldum magistrum de Wenden, draugum suum). Это-то приветствие и стоило жизни храброму латгалу:

«Между тем Руссин, выйдя на замковый вал, заговорил с венденским магистром Бертольдом, своим драугом, то есть товарищем; сняв шлем с головы, он кланялся с вала и напоминал о прежнем мире и дружбе, но вдруг упал, раненый стрелой в голову, и вскоре умер».

Так судьбой было суждено Руссину погибнуть свободным латгальским князем.

Примечания

1. Šterns, Indriķis. Latvijas vēsture. 1180—1290: Krustakari. Rīga, 2002. Lpp. 210.

2. Ibid.

3. Ibid.

4. Biļķins V. Rūsiņš un viņa laikmeta cīņas // Senatne un Māksla. 1937. Nr.4, 17. Lpp. 24.

5. Перевод С. Шервинского.

6. Biļķins V. Op. cit. 1937. Nr.4, 17. Lpp. 24.

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика