XXI. Здравствуй, сторона родная

Великий князь Ярослав Всеволодич встретил сына ласково, хотя понимал, что место его не здесь, не во Владимире. Крепко обнялись они при встрече, расцеловались. Осторожно обнял великий князь невестку. Бросилась на грудь к старшему сыну Феодосья Игоревна. Княжич Андрей влетел с мороза раскрасневшийся, не скрывая восторга, суетился около, дожидаясь своей очереди обнять брата.

Александр знал, как осчастливить мальчика, кивнул Светозару. Тот тут же принес сверток, подал господину.

— А ну-ка, Андрей, примерь, — сказал Александр, разворачивая подарок.

Занялся дух у княжича, от счастья голова закружилась. В руках старший брат держал великолепный бахтерец с ослепительно сиявшими пластинами и короткий, но настоящий меч.

— Ой! — только и смог сказать мальчик. Схватил все в охапку, но уронил меч. Поднял его — выпустил бахтерец. Наконец ухватил все и побежал к лавке.

Кормилец Андрея, седой Зосима, помог княжичу снять кожушок и надеть прямо поверх кафтана бахтерец. Пристегнул меч, воскликнул искренне:

— Вот и воин, Андрей Ярославич. Настоящий воин. Хоть тут же на рать.

Пунцовый от охватившего его волнения, княжич взглянул на отца. Что кормилец говорил, то в счет не шло, мог и льстить старик, а вот что батюшка скажет?

— Ну что ж, ты прав, Зосима, — молвил великий князь. — Пора в поход отроку. Я в его годы уж в седле баюкался.

Услышав это, княжич вдруг выхватил меч, взмахнул им над головой и, крикнув торжествующе: «Р-руби поганых!», выскочил из сеней. Кормилец кинулся за ним.

— Гляди, Зосима, — крикнул ему вслед Ярослав Всеволодич, — как бы он на радостях кому крещеному голову не снес. С тебя спрошу.

Феодосья Игоревна, ласково полуобняв невестку, увела ее из сеней в свой терем.

Оставшись с сыном наедине, великий князь велел рассказывать все без утайки. Сам сел на столец и внимательно слушал, теребя седеющую бороду. Услышав об оскорблении, брошенном в лицо Александру Гостятой, заерзал на стольце, сверкнул очами.

— Ишь ты, стервец! Сам в петлю просится. А ты что ему на это?

— А что на брех собачий отвечать?

— Может, оно и так, — пожевал сухими губами Ярослав. — А токмо доведись мне, не стерпел бы. Плетью стервеца по харе-те.

— Плеть-то на седле, батюшка, — улыбнулся Александр.

— И что это за порода боярская, — продолжал возмущаться великий князь. — Чем победа на рати убедительней, тем она им пустяковей кажется. Вот положил бы ты всю дружину на Неве, вот тогда б ублажил их. А так для них, что это за рать: всего двадцать душ потерял. Одно слово — утробы ненасытные.

Выслушав сына до конца, Ярослав одобрил его действия:

— Верно сотворил, князь. Верно. Сейчас они там перегрызутся, перелаются. Попомни мое слово, прибегут за тобой.

— Одного боюсь я, отец, — вздохнул Александр, — кабы немцам город не отдали. Подлости им не занимать.

— Этого не будет, князь. Мизинные людишки этого сотворить не дадут. Взбунтуются, кровь им пустят.

— Пожалуй, так. Новгородцы — народ ершистый, их так просто не сглотишь.

До самого обеда беседовали князья, и уже в конце разговора Ярослав Всеволодич сказал:

— Ну а теперь, сын, езжай в Переяславль. Садись на древней отчине нашей. Стол невелик, зато сердцу дорог. Посиди там, отдохни от крамолы боярской.

Князь Александр уехал не сразу, целую неделю прогостил у родителей. Душой и мыслями отдыхал. Ездил на ловы. Брал с собой и княжича Андрея. С удовольствием учил брата стрельбе из лука, владению копьем-сулицей. Андрей привязался к старшему брату и, когда тот собрался отъезжать в Переяславль, выпросился у отца провожать Александра.

Верст десять скакал рядом и хотел еще, но Александр, придержав коня, сказал:

— Давай прощаться, брат.

Обнял княжича за плечи, и тот шепнул ему сокровенно:

— Возьмешь меня на рать, а?

— Ну что ж, коли еще доведется — возьму. А пока натаривайся, Андрей, с мечом ли, с сулицей. Не давай душе и телу покоя, ибо покойными лишь покойники быть должны.

Долго стоял княжич Андрей на дороге, глядя вслед дружине Александра. И уж исчезла она за лесом, а он все еще слушал в тиши морозного дня удаляющийся скрип снега под копытами и санями.

На второй день прибыл князь Александр Ярославич в родной Переяславль. Город не узнать было. Он почти весь сгорел при взятии татарами, уцелели только валы земляные да храм Спаса, где когда-то постригали маленького Александра. На месте дворца княжеского — куча обгорелых бревен да головешек. Ходил князь по родному пепелищу, следом за ним вызванный Федором Даниловичем из монастыря мастер Иванка.

— Наперво, Ярославич, расчистить место надо, — советовал Иванка.

— А стоит ли? — обернулся князь. — Давай-ка, Иванко, поставим хоромы вон там, у Клещина на берегу.

— Это на бугре том?

— Вот-вот. И далеко видно будет с него озеро.

— Как велишь, — пожал плечами мастер. — Но здесь-то хоть валы, крепость.

— Что проку в ней, если поганые ее одолели. И не такие, как наша, ими попраны были.

Сразу же началось строительство княжеских хором на бугре у озера. Помимо мастеров, собранных тиуном Якимом в помощь Иванке, много трудилась тут и младшая дружина князя. Возили из лесу готовые бревна на дворовые постройки. Для терема мастера просили лесу самого выдержанного. И Яким нашел такой в монастыре. Монахи завезли в прошлом году себе трапезную рубить, да что-то замешкались. Как ни упирался настоятель, а пришлось лес отдать-таки князю на строительство.

Работа шла споро. Сам Александр Ярославич почти каждый день появлялся на стройке. Ходил, посматривал озабоченно, но молчал. Мастера и без слов понимали — торопит князь, торопит их. Вот-вот княгиня рожать должна, а у князя своего дома нет.

Едва хоромы срубили, Иванка поставил туда дюжину конопатчиков, а сам взялся баню рубить. Здесь придется рожать княгине, и баня должна быть крепкой и теплой.

— Не вздыхай, Ярославич, — утешал Иванка. — Все в срок поспеет, и мы, и… — мастер вовремя язык прикусывает: можно сглазить княгиню, тяжело рожать будет или еще, упаси бог, какая напасть стрясется.

В свой новый терем князь вселился на рождество, а вскоре, в канун крещенья, в самые морозы, вздумала рожать Александра Брячиславна. С обеда баню топить начали. К вечеру, когда стемнело уж, увели женщины туда молодую княгиню. Привезли откуда-то бабку-повитуху.

Князь ходил по терему, от волненья хрустел пальцами. Везде горели свечи. Вначале слуги шмыгали по углам, за дверями, стараясь не попадаться князю на глаза. Потом все тише, тише, и умолкли все.

Князь прошел в другую светлицу, в третью. Никого. Спустился вниз по лестнице. Пусто. «Куда ж их всех унесло? — подумал встревоженно. — Уж не таят ли чего от меня?!»

Без шапки вышел во двор. Было тихо, лунно и морозно. Над баней поднимался дымок. Князь направился туда. Нерешительно потянул за ручку дверь предбанника, в лицо ударило теплым духом. И там за облаками пара, всклубившегося в дверях, увидел лицо повитухи. Она узнала князя, закричала весело:

— Князь! Сын у тебя!

Распахнул было шире дверь — спросить, как, что, но оттуда закричали в несколько голосов:

— Нельзя! Нельзя!

Захлопнул дверь. Стоял ошеломленный радостной вестью. «Сын! Мой сын! У меня сын!»

А двор давно уже был погружен в сон. «Дрыхнут, псы. Некому слова молвить. Пойти закричать, поднять всех?» И тут до слуха князя донесся скрип саней, фырканье коня. Кто-то припозднившийся ехал мимо.

Александр Ярославич направился к воротам. Дорога рядом. А по ней со стороны Переяславля бежит кляча, запряженная в расхлюстанные сани.

Князь шагнул навстречу коню, схватил под уздцы, завернул к воротам. Напугал клячу, а еще более седока в санях. Мужик подумал бог весть что и наладился было дать стрекача. Князь успел схватить его за ворот.

— Идем в терем! Живо! — сказал повелительно.

Мужик узнал князя и затрясся от страха.

— Прости, князь, бес попутал, — всхлипнул он. — Не я виноват, они… Не я, князь…

— Идем, дурак, — засмеялся Александр и потащил мужика во двор. — Как звать-то тебя?

— Азарий, князь, Азарий я… — лепетал мужик, следуя за князем. Идти не хотел, но и упираться боялся пуще смерти. Шел, не отставал. Александр завел его наверх в комнату, где на столе стояла заливная рыба, кувшин с хмельным медом и чаши. Князь взял кувшин, налил две полные чаши, кивнул мужику:

— Бери, Азарий. Ну!

Азарий схватил чашу с медом, едва не уронил, плеснул на себя ненароком. Глядел растерянно, ничего не понимая.

— Пьем за сына моего, — сказал князь и чокнул свою чашу о чашу Азария. — Слышь, сын у меня токмо что родился. Сын! Пьем.

Азарий приложился к чаше. Пил, давился, кашлял, шептал бессвязно:

— Господи, какое счастье… Господи, счастье-то…

— Пей до дна, не бормочи, — понукал князь, выпив свою чашу. — Ведомо, счастье сие.

Но Азарий шептал о своем счастье. Год уж тому, как монастырь увез лес, заготовленный Азарием, и платить за труды ему не спешил. А сегодня настоятель, решивший отвязаться от смерда, сказал ему: «Не мы ль грехи твои перед всевышним отмаливаем? А ты, аки тварь неблагодарная, докучаешь нам. Изыди, и чтоб очи мои тя не зрели впредь!»

Обиженный и обозленный Азарий, дождавшись ночи, стащил у монахов топор. «С паршивой овцы хоть шерсти клок». Потому и напугался он и взмолился, когда выскочивший со двора князь схватил его и потащил за собой.

— Господи, счастье-то какое…

— А вот теперь за счастье, — сказал князь, наливая по второй чаше.

Он был почти трезв, и ему весело было видеть опьяневшего смерда, слушать его бессвязные речи. Князя распирало счастье, хотелось видеть и этого забитого смерда счастливым. Он встал, прошел к полке, где лежал его пояс. Снял с пояса тяжелую калиту, бросил на стол перед Азарием.

Азарий увидел калиту, вначале испугался, замахал перед лицом руками.

— Нет, нет, что ты, князь. Боже упаси.

— Бери. Это тебе, дабы помнил о рождении сына моего.

Азарий схватил калиту, по тяжести определил: не менее двадцати гривен! Боже мой, счастье-то какое! Заплакал Азарий растроганно. Столько кун никогда в руках не держал. Сколько коней можно купить, какую избу построить! Да что там конь, изба. Сам Азарий того не стоит. Таких, как он, можно трехчетырех купить. Боже мой, боже мой!

От третьей чаши и от счастья раскис Азарий. То засмеется, то заплачет.

Видит князь, худой ему собеседник опьяневший смерд, пошел провожать его со двора. Вел, поддерживая под руку. Азария хмель водил из стороны в сторону. Правда, на морозе голова лучше соображать стала. Оказавшись у саней, решил, сняв шапку, на прощанье поклониться князю до земли. Не удержался на ногах, головой в снег угодил.

Александр Ярославич, смеясь, вытащил смерда, напялил шапку, толкнул в сани.

— Доберешься до дому-то, Азарий?

— Доберусь, светлый князь, доберусь.

Отъехав от княжеского двора, Азарий вспомнил про топор монастырский, ворованный. Одной рукой за пазуху полез: ага, калита здесь, другой — под солому, топор достал. «Эх, негоже при таком-то богатстве татьбой займаться».

Азарий размахнулся и закинул топор далеко в сугроб. На душе сразу стало легко и весело. А конь бежал скоро: домой торопился сенца пожевать.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница