П.П. Толочко. Киевская земля

В истории Древнерусского государства IX—XIII вв. особое место принадлежит Киевской земле. Будучи древним политическим и территориальным ядром Руси, она в XII—XIII вв. не превратилась в наследственную вотчину какой-либо княжеской династии, не сложилась в отдельное княжество, как другие земли, а считалась общединастическим наследием древнерусской княжеской семьи.

Первоначально территориальную основу Киевской земли составляла «Русская земля», раскинувшаяся между Киевом, Черниговом и Переяславлем, которую вплоть до начала XI в. киевские князья рассматривали как свою вотчину и не желали дробить¹. Чернигов и Переяславль управлялись непосредственно из Киева и не имели своих князей. Позднее, в XII—XIII вв., Киевщина нередко отождествлялась с «Русской землей», но территориально уже не совпадала с ней. Основные владения Киева располагались на правом берегу Днепра, включая земли древлян и юго-западные районы расселения дреговичей. Западные границы Киевской земли уже в X — начале XI в. проходили по линии реки Западный Буг, южные — по линии реки Рось и верхнего течения Южного Буга.

В неспокойные времена феодальной раздробленности владения великокняжеского стола располагались как вокруг Киева, так, в отдельные периоды, и в ряде удаленных от него княжеств. Например, киевские князья из династии черниговских Святославичей удерживали за собой и Вятичскую волость, а во времена княжения в Киеве представителей рода Мономаха статус великокняжеских владений получали Волынь, Туровская и Переяславская земли. Иногда в результате раздачи киевских волостей младшим князьям, а нередко и сильным удельным властителям, постоянно претендовавшим на долю в Киевской земле, собственно великокняжеские владения Киева сокращались в размерах.

В рамках статьи невозможно проследить изменчивость границ Киевской земли в хронологической последовательности, как невозможно и исчерпать тему в полном объеме. В предлагаемом историко-географическом очерке лишь в самых общих чертах определены границы и размеры земли, как они сложились к середине XII в., отмечены те земли, которые в отдельные периоды своей истории соединялись с владениями великокняжеского стола, описаны основные центры собственно Киевщины. На основании письменных и главным образом археологических источников предпринята попытка социально-экономических характеристик различных центров, подъем которых приходится на эпоху феодальной раздробленности Руси. Значительное внимание уделено вопросам обороны Киева и Киевской земли от кочевников, которая, как и охрана внешних торговых путей, возглавлялась великими киевскими князьями и велась в интересах всей Руси.

Историко-политический аспект темы в очерке опущен, поскольку он специально рассмотрен нами в ряде предыдущих работ². Однако на вопросе о месте и роли Киева и Киевской земли в период феодальной раздробленности Руси необходимо остановиться и здесь. Большинством исследователей признается, что на протяжении XII — начала XIII в. Киев и Киевская земля находились в фокусе интересов многих древнерусских земель, являясь тем стержнем, вокруг которого кипела общественно-политическая жизнь страны. Разногласия вызывает лишь характер взаимоотношений Киева и удельных столиц. Борьба князей из различных династий за Киев рассматривается то как необходимое условие к достижению старшинства на Руси, то как стремление подчинить Киев Чернигову, Владимиру, Смоленску или другому центру. При этом великий князь нередко именуется не киевским, а черниговским, суздальским, волынским, смотря откуда он пришел в Киев.

Анализ летописных известий показывает, что борьба князей за Киев со времен Владимира Святославича была борьбой за старшинство на Руси. Традиционная роль Киева — политического и церковного центра Руси, экономическое могущество и его высокий общенародный авторитет делали киевский стол и в XII—XIII вв. заветной мечтой многих князей. Вне зависимости от династической принадлежности и личных качеств удельные князья, едва овладев Киевом, становились из автономистов самыми решительными и последовательными поборниками объединения Руси. На киевском столе они проводили политику, согласованную с общерусскими интересами. Далеко не всем им удавалось превратить свое старейшинство в реальную власть над остальными князьями, однако обладание Киевом давало такую возможность.

Границы Киевской земли

А.Н. Насонов считал, что окончательное оформление Киевской волости — княжения приходится на конец правления Ярослава Мудрого³. Завещанием последнего древняя «Русская земля» была разделена на отдельные уделы. Чернигов и Переяславль отошли к младшим сыновьям Ярослава. Киев потерял право непосредственного распоряжения их судьбами. Левобережные владения великих князей значительно сократились. Лишь узкая полоса земли (10—15 км), протянувшаяся от Десны до Корани, продолжала оставаться во владении Киева. Центром этого заднепровского округа, вероятно, был город Саков. Впервые он упомянут в Ипатьевской летописи под 1101 г.⁴ Здесь русские князья заключили мир с половцами. Участие в переговорах о заключении мира киевского князя Святополка, а также Владимира Мономаха, занимавшего тогда переяславский стол, дает основание считать г. Саков пограничным между Киевской и Переяславской землями. Об административной зависимости Сакова от Киева свидетельствует и тот факт, что воевода или посадник этого заднепровского центра — Лазорь Саковский неоднократно упоминается в истории Киевского княжества⁵.

Население Сакова было если не исключительно, то преимущественно тюркским. В 1142 г.^* братья великого киевского князя Всеволода попытались изгнать из Переяславля Вячеслава Владимировича. На помощь переяславскому князю Всеволод послал «Лазоря Саковского с Печенъги и с вой». В рассказе летописи под 1150 г. об изгнании из Переяславской земли Юрия Долгорукого говорится: «Мстислав же послася на ону сторону к Турцѣем (сам был на правом берегу Днепра. — П.Т.) и къ дружинѣ, веля имъ ѣхати к собѣ». Узнав об этом, сьгн Юрия — Ростислав из Переяславля «гна к Сакову и сгони Турпѣе у Днепра»⁶. Точное местоположение Сакова определить трудно. Ряд исследователей считали, что он стоял на месте современного села Салькова; не исключено также, что древний Саков находился на месте села Старого, где хорошо сохранилось древнерусское городище.

Северная и северо-восточная границы Киевщины в XII в. проходили по линии Лутавы и Моровийска. Эти пункты неоднократно упоминаются как места встреч и переговоров князей киевских и черниговских⁷. В 1175 г. они были сожжены Ростиславичами, правда, уже как черниговские владения. Лутава и Моровийск существуют до наших дней в Остерском районе Черниговской области.

Недалеко от Киева на Десне находилось село Ольжичи⁸, основанное еще княгиней Ольгой около 947 г. В XII в. оно оставалось в составе домена киевских князей. Летопись под 1142 г. сообщает, что великий князь Всеволод, желая прекратить вражду со своими братьями, пригласил их на переговоры в Ольжичи⁹. Через 10 лет здесь останавливались киевские князья Изяслав и Вячеслав, выступившие на помощь осажденному войсками Юрия Долгорукого Чернигову: «...стояшета на сей сторонѣ у Днѣпра, у Лжичь»¹⁰. Домениальным был и Городец: в нем в 1026 г. состоялись переговоры между Ярославом Мудрым и тмутараканским Мстиславом. В 1097 г. по инициативе Мономаха Городец был избран местом встречи князей, выступавших против Игоря Давыдовича. Последующие упоминания Городца неизменно свидетельствуют о его близости к Киеву¹¹. Считается, что Городец находился на одном из днепровских островов, омывавшемся протокой Радосинь, или Радункою, и был основан киевскими князьями для охраны Киева с востока, Если местоположение Городца может быть принято, то признать в нем важный оборонительный рубеж никак нельзя. Скорее всего, это была загородная великокняжеская резиденция.

На левом берегу Днепра против Выдубичей находились Рудичи, или Рудица, упоминаемые под 1097 г. Возвращаясь из Любеча, князь Василько «перевезеся на Выдобичь, иде поклонится къ святому Михаилу в монастырь, и ужина ту, а товары своя постави на Рудици»¹². Не исключено, что местоположение этого пункта фиксирует современное село Рудяки.

Левобережные владения киевских князей не ограничивались только этой узкой приднепровской полосой земли. К великокняжеским землям на протяжении почти всего периода феодальной раздробленности относилась и Переяславская земля. Здесь правили ставленники Киева или же князья, позднее обычно занимавшие великокняжеский стол. Юрий Долгорукий, чтобы приблизиться к Киеву, предлагал киевскому князю Ярополку Владимировичу такую мену: он «испроси у брата своего Ярополка Переяславль, а Ярополку дасть Суждаль и Ростовъ и прочюю волость свою но не всю»¹³. Князья, получавшие Киев и волости «Русской земли» в «причастье», зорко следили, чтоб переяславский стол не задерживался в чьих-либо руках длительное время. Порой переяславские князья менялись чаще, чем посадники какого-нибудь пограничного городка. Судьба переяславского стола обычно зависела от княжеских договоров о Киеве. Подручниками Киева были переяславские князья Глеб Юрьевич и его сын Владимир. После них (с 1187 г.) Переяславль не имел князя и находился или под непосредственным управлением великих киевских князей, или же под властью Всеволода Юрьевича, который сажал на переяславский стол своих сыновей и племянников.

Значительно более независимым представляется положение третьего центра «Русской земли» — Чернигова, однако и его владения нередко присоединялись к великокняжеским землям. На протяжении XII—XIII вв. между Киевом и Черниговом возникали конфликты из-за Посемья. В правление Ярополка Владимировича черниговские князья предпринимают попытку вернуть эти земли себе, но уже при великом князе Изяславе Мстиславиче они снова возвращаются Киеву. В 1146 г. в Путивль на место посадника черниговского князя был посажен киевский¹⁴.

В XII в. в связи с постоянным давлением на юго-восточные рубежи Черниговщины кочевников происходит процесс освоения и заселения земли вятичей (возникают новые и растут старые города и феодальные замки — Вщиж, Брянск, Ормина, Карачев, Козельск, Мценск, Дедославль), причем прослеживается ее прочная связь с Черниговом, хотя в отдельные периоды преимущественное право на них переходит к Киеву.

На правом берегу Днепра северные рубежи Киевщины проходили по водоразделу Припяти, Березины и Немана. Эти земли, населенные дреговичами, почти всегда находились под непосредственным политическим влиянием Киева. Их главный город Туров занимал важное место в истории Киевщины; его не раз отдавали старшему, после великого киевского, князю¹⁵. Так, при Ярославе Мудром здесь княжил Изяслав Характерно, что, заняв великокняжеский стол, Изяслав оставил Туров за собой. В XII в. эта земля прочно зависела от Киева. Под 1142 г. о ней говорится как о части Киевщины. Обращаясь к Вячеславу Владимировичу, великий киевский князь, Всеволод Ольгович заявил: «Сѣдѣши во Киевьской волости, а мнѣ достоить; а ты поиди в Переяславль, отчину свою»¹⁶. После ухода Вячеслава в Турове садится сын Всеволода Святослав.

Туровской волостью распоряжались и другие великие князья: в 1150 г., овладев в очередной раз Киевом, Юрий Долгорукий отдал ее сыну Андрею: «Туров, Пинескъ и Пересопницю». Интересно, что центром своего нового надела Андрей избрал не Туров, что представлялось естественным, а Пересопницу: «Андрѣй покловнивъся отцю своему, и шедъ, сѣде въ Пересопници»¹⁷. В 1154 г. Ростислав Мстиславич, временно утвердившийся на киевском столе, наделил Туровом и Пинском союзного с ним Святослава Всеволодовича: «Се ти даю Туровъ и Пинескъ про то, оже еси приѣхалъ къ отщо моему Вячеславу и волости ми еси сблюлъ»¹⁸. Через год Святослав Ольгович получил из рук Юрия Долгорукого Мозырь, а Туров киевский князь отдал своему сыну Борису.

В числе киевских городов летопись называет также и Брягин, который в 1188 г. был выделен великим киевским князем Рюриком сыну Ростиславу. В конце XII—XIII в. связь городов бассейна Припяти с Киевом слабеет. Но это не значит, что Туровская земля в это время сложилась в независимую территориально-политическую единицу¹⁹. Возражая исследователям, полагавшим существование особого Турово-Пинского княжества, М.Н. Тихомиров отмечал, что уже само название этой земли свидетельствует об искусственно сложившемся в исторической литературе выделении ее в особую область. Единственным объяснением этого является несколько обособленное положение Турова и Пинска от Киева и Полоцка. В действительности Турово-Пинская земля как отдельная единица никогда не существовала и является, по выражению М.Н. Тихомирова, ученой фикцией, что подчеркивается отсутствием в названной земле даже единого центра²⁰. Анализ летописных известий полностью подтверждает вывод историка; на их основании нельзя ни определить основные центры Туровской земли, ни очертить ее границы.

Расширяя свои владения на западе, киевские князья уже в конце X — начале XI в. вышли на линию Западного Буга и включили в состав своих владений Берестейскую волость, прочная зависимость которой от Киева сохранялась, по-видимому, вплоть до конца XII в. В 1097 г., пытаясь привлечь к союзу великого князя Святополка, Давыд Игоревич сообщает, что теребовльский князь Василько замышляет «заняти волость твою Туровъ и Пинескъ и Берестие и Погорину»²¹. Под 1142 г., рассказывая о раздаче Всеволодом Ольговичем владений своим братьям, летопись называет Берестье, Дорогочин, Клеческ и др.²² Согласно А.Н. Насонову район Берестья был крайней западной частью киевской территории, которая примыкала с запада к Турово-Пинским землям²³. М. Довнар-Запольский полагал, что Берестейская и Дорогочинская области не составляли единого политического организма с Туровской землей, а переходили под власть то киевских, то волынских князей²⁴. Но, как свидетельствуют письменные источники, и сами туровские и волынские земли нередко оказывались в прочной зависимости от Киева.

Волынь в период феодальной раздробленности почти всегда тяготела к Киевщине, но особо прочными их связи были тогда, когда на великокняжеском столе сидели представители волынской династии Изяслава Мстиславича. Сам он, укрепившись в Киеве, во Владимир вообще не направил князя, рассматривая Волынь как одну из частей великокняжеских владений, где черпал силы в борьбе за Киев. Позднее, в 1150 г., Изяслав отправил во Владимир брата Святополка, однако его роль сводилась к роли посадника: «Пусти Изяславъ брата своего Святополка во Володимеръ, Володимира блюсти»²⁵. Сын Изяслава Мстислав, став великим киевским князем, оставил себе Волынь, куда он возвратился после того, как Киев перешел под контроль Андрея Боголюбского.

Собственно владения Киевщины на западе доходили до Горыни. В этой области летопись называет киевскими Пересопницу и Зареческ на Стубле, Шумск на Вилии, Тихомоль на Горыни, Чемерин, Корческ, Гнойницу, Полонный и др. Поскольку эти земли лежали ближе к Волыни и Галичине, чем к Киеву, они часто служили яблоком раздора между князьями названных центров. Преимущество оставалось, однако, за Киевом; в погорыньских городах, как правило, сидели посадники великого князя. В 1152 г. согласно условиям мирного договора между Изяславом Мстиславичем и Владимиром Галицким последний обязывался не претендовать на «города русские», т. е. киевские, после чего великий князь «посла посадники своя въ городы, на нихъ же бяше хрестъ цѣловалъ Володимиръ, въ Бужескъ, въ Шюмескъ, въ Тихомль, у Выгошевъ, у Гноиницю»²⁶.

Центрами Погорынья, вероятно, были города Пересопница и Дорогобуж, князья которых неоднократно упоминаются в событиях, связанных с борьбой за Киев. В 1161 г. волынский князь Мстислав Изяславич предпринял неудачную попытку выбить из Пересопницы Владимира Андреевича — вассала великого киевского князя. «Тогда же Мьстиславъ поиде из Володимиря на Володимира Андрѣевича къ Пересопници ...веля ему отступити от Ростислава; Володимиръ же не ступи»²⁷. В 1169 г., когда в Киеве на короткое время утвердился Глеб Юрьевич, Мстислав Изяславич с братом Ярославом и с Галичскими полками снова попытался овладеть Погорыньем. Он осадил Дорогобуж, но взять его не смог²⁸. В 1171 г. из Дорогобужа перешел на киевский стол Владимир Мстиславич, а на свое место посадил сына Мстислава²⁹. О тесных связях Погорынья с Киевом свидетельствует и тот факт, что обычно в походах русских князей против половцев, возглавлявшихся великими князьями, принимали участие и князья Дорогобужа, Пересопницы, Дубровицы.

М. Грушевский утверждал, что Погорынье скорее было волынской волостью, нежели киевской. Свой вывод он подтверждал словами Мстислава Изяславича, который, изгоняя в 1150 г. из Дорогобужа и Корческа Глеба Юрьевича, заявил: «...поѣди же, брате, къ отцю своему, а то волость отца моего и моя по Горину»³⁰. Однако Изяслав, вынужденный в то время уступить Киев Юрию Долгорукому, продолжал считать себя не столько волынским, сколько великим киевским князем.

Трудности возникают и при выяснении юго-западных рубежей Киевщины. По-видимому, пограничными крепостями были упоминаемые летописью в числе владений Киева Межибожье, Божеск (Божеский) и Котельница на Буге. Этими городами как своей древней родовой вотчиной распоряжались главным образом великие киевские князья. Так, в 1146—1147 гг. Изяслав Мстиславич, лишив Святослава Всеволодовича Владимира, отдает ему взамен «Божьски, Межибуже, Котелницю, а всихъ пять городов». В 1148 г. Изяслав передал эти города сыну Юрия Долгорукого Ростиславу.

В этом же году на снеме (совете) князей в Остерском городке, созванном Изяславом Мстиславичем в связи с подготовкой к войне с Юрием Долгоруким, великий князь приказал Ростиславу вернуться в Божский для охраны Киевщины с запада. «Иди въ Божьскый, и прѣбуди же тамо, доколѣ я схожю на отца твоего, а любо с нимъ миръ възму, пакы ли яко ся с ним улажю; а ты постерези землѣ Рускои оттолѣ»³¹. Оказывается, Побужье, на которое постоянно претендовали галицкие князья, рассматривалось Киевом как своеобразный щит, прикрывавший земли великокняжеского стола с юго-запада.

Во второй половине XII и в XIII в. постоянная борьба киевских и галицких князей приводит к запустению области верховья Южного Буга, и упоминания о его центрах встречаются в летописи все реже. По мнению Н. Молчановского, частая смена князей в Киеве, постоянная угроза с юга и претензии Галича с запада — все это было причиной того, что область верхнего Побужья, которая и без того была слабо связана с Киевом, заняла то положение, которое занимало когда-то Поросье³².

Между верховьями Южного Буга, Случи и Тетерева, на том же киевско-галичском пограничье, находились так называемые болоховские города — Деревич, Губин, Кудин, Кобуд, Дядьков и др. Как считал Н. Дашкевич, они принадлежали Киеву и только после Калкской битвы, когда киевские князья потеряли прежний авторитет и силу, Болоховская земля отделяется от Киевщины³³.

Южные рубежи Киевской земли, которые одновременно были и южной границей Руси, испытывали постоянное давление кочевников. Если в конце X в. граница отодвинулась на линию Стугны, то после блестящих побед Ярослава Мудрого над печенегами в 1017 и 1036 гг. Русь снова укрепила свои позиции в Поросье. В 1031 г. Ярослав поселил здесь военнопленных поляков, а в 1032 г. построил систему поросских сторожевых крепостей. В конце XI в. Поросская оборонительная линия была разорвана новым сильным врагом Руси — половцами, но уже в начале XII в. общими усилиями всех русских князей она была восстановлена. Более того, к концу XII в. Русь значительно продвинулась в степь. Под 1190 г. летопись сообщает: «...того же лѣта Святослав съ сватомъ своимъ Рюрикомъ утишивъша землю Рускую и Половци примиривша в волю свою, и сдумавша, и идоста на ловы по Днепрю в лодьяхъ, на устья Тесмени»³⁴. Видимо, рубежи Киевской земли в это время доходили до реки Тясменя.

Борьба Руси с кочевниками, продолжавшаяся столетиями, вызвала к жизни сложную систему оборонительных рубежей на юге Киевщины. Кроме Поросской и Стугнинской во второй половине XI и в начале XII в. возникает Днепровская оборонительная линия, которая должна была охранять водный путь «из Грек» и юго-восточные подступы к Киеву. Летопись называет здесь такие населенные пункты, как Треполь, Халеп, Витичев, Святополч-град, Иван, Чучин, Заруб, Канев на Днепре, Родень, Корсунь, Торческ, Юрьев на Роси³⁵.

Кроме системы военно-феодальных замков южнорусское пограничье защищали мощные земляные валы и рвы, проходившие вдоль левого берега Роси, между последней и Роставицей, а также вдоль левого берега Стугны. Продолжаясь в западном направлении до р. Здвиж, стугнинские валы защищали столицу Руси с юго-запада. Поросские земляные валы, вероятно, составляли единую систему с валами Переяславщины, которые доходили до р. Супоя и защищали с юга главный город земли.

К сожалению, земляные валы Киевщины еще не стали объектом археологических исследований, и поэтому нет данных по истории их сооружения. Известно только, что впервые они как оборонительные сооружения упоминаются в летописи под 1093 г., когда князья шли походом на половцев: «И минувше Треполь, проидоша валъ. И се Половцѣ идяху противу, и стрѣлци противу пред ними; нашимъ же ставшимъ межи валома, и поставиша стяги своя, и изидоша стрѣлци из валу»³⁶.

Дважды летопись упоминает о переяславских валах. В 1095 г., когда половецкие ханы пришли к Мономаху просить о мире, один из них — Итларь вошел в Переяславль, а другой — Китан «ста межи валома с вой»³⁷. В 1149 г. между этими же валами стал лагерем Юрий Долгорукий.

В литературе по вопросу о времени сооружения валов высказывались самые различные мнения. Одни исследователи склонны датировать их скифским временем (VII—III вв. до н. э), другие — черняховским (II—V вв. н. э.), третьи связывают их появление с деятельностью славянских племенных союзов (VI—VII вв. н. э.) и оборонительными мероприятиями Древнерусского государства. По-видимому, земляные валы не были возведены одновременно в какой-либо из этих периодов; они являются памятником многих поколений земледельческого лесостепного населения, пытавшегося оградить себя от вторжения степных кочевников.

Летописные известия о валах не содержат данных о существовании каких-то дополнительных укреплений — деревянных городен, башен или обыкновенного частокола. Видимо, ничего подобного и не могло быть. Во-первых, на сооружение и поддержание таких укреплений, которые испытывали постоянное давление со стороны кочевников, неоднократно прорывавшихся к самому Киеву и постоянно сжигавших эту деревянную стену, на Руси не было ни людских, ни материальных ресурсов³⁸. Во-вторых, для преграждения пути кочевникам, осуществлявшим конные наезды, достаточно было глубокого рва и высокой насыпи. На проделывание проходов в подобном укреплении или же на его объезд требовалось время, за которое князья успевали подготовиться к отражению неприятеля.

На протяжении всей древнерусской истории киевские князья удерживали в своих руках днепровский водный путь. На его южном конце располагался г. Олешье — важный морской порт Руси, который постоянно находился под властью Киева и неприкосновенность которого ревностно оберегалась великими князьями. Вот несколько примеров. В 1084 г. на Олешье напал и захватил его Давыд Игоревич, находившийся тогда на положении князя-изгоя. Киевский князь Всеволод Ярославич предложил ему в обмен на этот портовый город целую Погорынскую волость. В 1159 г. на Олешье напали берладники. Великий киевский князь Ростислав Мстиславич немедленно послал вниз по Днепру военную флотилию под руководством опытных воевод Георгия Нестеровича и Якуна, которым удалось возвратить Олешье Киеву. «Том же лѣтѣ посла Ростиславъ ис Киева Гюргя Нестеровича и Якуна в насадехъ на берладникы, оже бяхуть Олешье взяли и постигоше ѣ у Дциня избиша ѣ и полонъ взяша»³⁹.

В Олешье встречали послов из Византии и с Кавказа, византийских кандидатов на киевскую митрополичью кафедру. В 1154 г. здесь ожидал свою мачеху, прибывавшую из Обез, Мстислав Изяславич, а в 1163 г. посол Ростислава Гюрята Семкович, следовавший в Константинополь за разрешением вернуть на русскую митрополию Клима Смолятича, неожиданно встретился в Олешье с митрополитом Иваном и императорским послом, спешившими на Русь. Киевские князья держались за Олешье не только потому, что это был важный перевалочный пункт русско-византийской торговли, но также, вероятно, из-за его промыслового значения. Олешские рыбаки регулярно поставляли Киеву большие партии рыбы.

Вдоль всего степного побережья Днепра, от устья Сулы на севере и до Олешья на юге, находились древнерусские поселения. Особенно много их было в районе днепровских порогов, где проходившие вверх и вниз по Днепру купеческие караваны судов нуждались в усиленной охране от внезапных нападений кочевников. Здесь, вероятно, купцы останавливались на отдых и пополняли запасы продовольствия.

Впервые древнерусские поселения в Надпорожье были обнаружены в 1927 г. во время сооружения Днепрогэса. Располагались они перед о. Хортица на правом и левом берегах Днепра, одно против другого. А. Добровольский, исследовавший эти поселения, высказал предположение, что их жители были перевозчиками через Днепр и что в этом месте находилась древняя Крарийская переправа. Во время раскопок, а также разработки грунтов под плотину здесь было найдено пять обоюдоострых мечей⁴⁰, свидетельствующих о том, что жителям днепровских поселений не чуждым было и военное дело.

Подобные поселения XII—XIII вв. находились также на о. Камянуватом, в с. Лоцманская Камянка, в устье р. Суры, на обоих ее берегах, а также в устье балки Яцевой (с. Волоское), возле с. Игрень и в c. Днепровском⁴¹. Отдельные из этих поселений достигали огромных размеров. По свидетельству А.В. Бодянского, осуществлявшего постоянный надзор за размывами берегов Каховского и других днепровских водохранилищ, древнерусское поселение в устье р. Суры насчитывало сотни жилищ. Рядом с поселением находился большой могильник. Исследователи обнаружили здесь типичные древнерусские вещи: керамику с клеймами на днищах, железные замки и ключи, боевые топоры и стрелы, наконечники копий, стеклянные браслеты, кресты-энколпионы⁴².

А.Т. Смиленко, взявшая на себя труд подытожить результаты исследований древнерусских поселений и могильников в днепровском Надпорожье, пришла к выводу, что после некоторого запустения (в конце X—XI в.) Надпорожье бурно заселяется в XII—XIII вв.⁴³ Причину этого, однако, следует видеть не только в том, что с усилением феодальной эксплуатации резко увеличилось количество бежавших из центральных районов Руси холопов и смердов, которые селились в прибрежной полосе степного течения Днепра, но и в изменении ситуации на южнорусском пограничье. Весь XII век прошел под знаком наступления Руси на степняков. Половецкие кочевья в конце концов были отброшены к Донцу и Дону на Левобережье и к Дунаю на Правобережье. Наступательная политика Руси обезопасила днепровский речной путь от постоянных наездов половцев и в значительной степени сделала жизнь приднепровских древнерусских поселений менее тревожной.

Сказанное отнюдь не свидетельствует об исчезновении всякой опасности для населения Южного Поднепровья. Она продолжала существовать и в XII—XIII вв., и, видимо, поэтому поселения располагались у самого берега в устьях балок и притоков или же на днепровских островах, издревле игравших роль русских опорных пунктов.

Летопись рассказывает об одном из походов русских князей на половцев в 1103 г.: «И поидоша на конихъ и в лодьяхъ, и приидоша ниже порогъ, и сташа въ протолчехъ и в Хортичнмъ островъ»⁴⁴. Выступив в поход от порогов в степь, русские дружины только на четвертый день подошли к половецким кочевьям. Характерно, что о. Хортица был сборным пунктом древнерусских дружин и в 1223 г., в канун печального сражения на Калке: «Бѣбо лодеи тысяща, и воидоша во Днѣпръ, и возведоша порогы, и сташа у рѣкы Хорьтицѣ на броду у Протолчи»⁴⁵. В район порогов киевские князья нередко посылали дружины для охраны купеческих караванов, плывших из Византии. Когда в 1166 г. половцы, воспользовавшись очередным несогласием древнерусских князей, решили напасть в районе порогов на «гречников», Ростислав немедленно послал туда «Володислава ляха с вой и възведоша Гречникы»⁴⁶.

Постоянный и прочный контроль киевских князей над днепровским водным путем подтверждается, таким образом, летописными известиями, а также существованием в Южном Приднепровье постоянных древнерусских поселений. Их углубленное изучение и выявление новых в прибрежной полосе Днепра и на его островах являются одной из неотложных задач археологии.

Основные центры Киевской земли

Киевская земля была одним из наиболее густо заселенных районов Руси. Летописи упоминают здесь несколько десятков населенных пунктов — городов, крепостей, феодальных замков, располагавшихся по берегам Днепра, Припяти, Тетерева, Здвижа, Случи, Ирши, Ужа, Южного Буга, Стугны, Роси и других более мелких рек. Археологи их обнаружили в несколько раз больше. Многие, порой даже крупные, Городищенские центры и почти все сельские поселения на страницы летописи не попали.

Различные типы древнерусских населенных пунктов распределялись на территории Киевской земли неравномерно. Как правило, крупные городские центры располагались в лесостепном поясе вокруг Киева. Вдоль южных рубежей Киевщины на границе лесостепи со степью находились города-крепости, сторожевые заставы, охранявшие государственную границу Руси. Припятское полесье отличалось отставанием от других районов, менее развитым уровнем городской жизни, хотя и здесь находились крупные, известные по летописи, центры.

Проблема древнерусского города давно заняла важное место в отечественной историографии, однако лишь в советское время она получила верное, марксистское решение. Трудами Б.Д. Грекова, М.Н. Тихомирова, Б.А. Рыбакова и других исследователей было показано, что город домонгольского периода истории Руси — это сложный социально-экономический организм, вызванный к жизни развитием земледелия и ремесла в области экономики и развитием феодализма в области общественных отношений⁴⁷. В последнее время в изучении древнерусских городов определились новые задачи. Перед наукой встали, что очень хорошо показано в работах В.Т. Пашуто и В.И. Довженка, вопросы классификации или социальной типологии городов⁴⁸. Изучение и сопоставление многообразных форм городского строя на Руси, по мнению В.Т. Пашуто, являются ближайшей задачей нашей науки⁴⁹.

Рис. 1. Реконструкция линий укреплений древнего Киева

Этой задаче в значительной степени подчинен и обзор городов Киевской земли, которым на основании летописных и археологических источников даны конкретные социально-экономические определения. В основу изложения материала, однако, положен не классификационный, а историко-топографический принцип, что представляется более целесообразным в подобного рода работе.

Обзор начнем с главного города Киевской земли — Киева, одного из древнейших городов Восточной Европы, столицы Древнерусского государства. Возник он на правом берегу Днепра, в том месте, где, приняв воды Десны — последнего крупного притока, Днепр выходит из зоны лесов в лесостепь. Днепр и реки его бассейна издревле играли огромную роль в экономической жизни населения Среднего Поднепровья. Верховьями своими (вместе с Березиной) Днепр близко подходит к бассейну Западной Двины на севере; левый его приток Десна (вместе с Сеймом) связывает Среднее Поднепровье с системами Оки и Дона на востоке, Припять через Западный Буг — с бассейнами рек Днестра и Немана на западе. Господствующее положение киевской территории, которая как бы на ключ замыкает широко разветвленные пути верхней части днепровского бассейна, являлось одной из решающих причин выдвижения ее на первое место в Среднеднепровском районе.

Киевская территория во всем Среднем Поднепровье не имеет себе равных в микрогеографическом и топографическом отношении. На протяжении сотен километров с севера на юг оба днепровских берега низменны, и только в районе Киева правый берег резко поднимается. Эта возвышенная полоса представляет собой северо-восточную окраину всего правобережного плато, к которому от устья Ирпеня на севере и до устья Стугны на юге только в трех местах подходит Днепр. Из трех выступов (вышгородского, киевского и трипольского) киевский занимает наиболее выгодное положение.

Со всех сторон киевская возвышенность имеет естественные рубежи. Многочисленные речки, ручьи (Лыбедь, Глубочица, Клов, Хрещатик и др.) и овраги образовали такое количество естественно защищенных гор (Старокиевская, Замковая, Щековица, Лысая и др.), какого нет ни в одном другом районе Среднего Поднепровья. Местность в очерченных границах вытянулась с севера на юг (вдоль Днепра) на 15 км, с запада на восток — на 3—4 км. У подножия Владимирской горки Днепр несколько отклоняется на север и образует широкую долину, которая тянется от Киева до Вышгорода. Часть этой долины в районе Киева получила название Подола и была одним из наиболее крупных городских районов. Река Почайна, протекавшая вдоль Подола, была прекрасной речной гаванью.

Особые географические условия Среднеднепровского лесостепного района, обеспечивавшие высокий уровень его хозяйственной жизни на протяжении многовековой истории, явились в конечном счете главной причиной того, что именно здесь в третьей четверти первого тысячелетия образовался первый политический союз восточнославянских племен, а его центром стал Киев.

Археологические исследования, выявившие на Старокиевской горе остатки древнейшего городища, а также материалы VI—VIII вв. показывают, что летописный рассказ о князе Кие и его братьях, основавших Киев, отражает конкретное историческое событие. Как считает Б.А. Рыбаков, постройка первого киевского городка могла произойти в VI в. Дальнейшая жизнь городища вплоть до X в. дает основание считать, что поселение VI—VII вв. представляет собой первый этап в жизни Киева⁵⁰.

В конце VIII в., а особенно в IX—X вв. исторический путь развития Киева становится значительно более ясным. Раскопками на территории города были выявлены в большом количестве материалы IX—X вв. К этому времени относится значительное число кладов, находок арабских и византийских монет. Огромные языческие некрополи IX—X вв. свидетельствуют об обширных размерах Киева этого времени. К концу X в., при Владимире Святославиче, центральная часть Киева настолько разрослась, что возникла необходимость возведения новых укреплений. В литературе этот новый детинец Киева, занимавший площадь более 10 га, получил название «город Владимира». Картографирование археологических материалов IX—X вв., сопоставленное с летописными данными, позволяет утверждать, что к концу указанного периода оформились в основном черты исторической топографии Киева. Городское ядро составляли Старокиевская и соседняя с ней Замковая горы. Находки на Подоле, на Лысой горе, в районе позднейшего Копырева конца свидетельствуют о том, что эти районы также входили в городскую черту. Известия летописи и археологические материалы дают основание полагать, что к концу X в. Киев обрастает и некоторыми пригородными селами и дворами. К ним относятся Дорогожичи, Предславино, Берестово и Угорское.

Быстрый рост Киева как крупного политического и экономического центра Руси в первой половине XI в. поставил вопрос о новом значительном расширении центральной, укрепленной части города. Строительные работы по возведению мощных укреплений вокруг разросшейся центральной части Киева были осуществлены при Ярославе Мудром, отчего эта часть города получила название «город Ярослава». Ее площадь равнялась около 80 га. Во второй половине XI в. застраивается и так называемая Михайловская гора, представлявшая собой мыс, изолированный с трех сторон глубокими оврагами. Михайловское отделение (или, как его еще называют, «город Изяслава — Святополка») было обнесено мощными земляными валами, представлявшими особую систему укреплений.

Вместе с ростом центральной части Киева росли и его посадские, а также окольные районы. Наиболее крупным был Подол. Археологические материалы показывают, что древний Подол занимал площадь около 180 га, а его северная граница проходила приблизительно от северных скатов Щековицы до Днепра. Видимо, здесь было возведено и знаменитое подольское «столпие», упоминаемое в летописи под 1161 г. К северо-западу от «города Ярослава», в районе современного Кудрявца, располагался Копырев конец, площадь которого достигала 40 га. На протяжении XI—XIII вв. на карте Киева появляются такие окольные районы, как Кирилловский монастырь, Клов, Печерский и Выдубецкий монастыри, левобережье Днепра. Трудно точно подсчитать площадь киевской «околицы», но несомненно, что исчислялась она десятками гектаров.

Таким образом, имеющиеся данные позволяют утверждать, что древний Киев занимал площадь около 400 га, а его территориальное развитие на протяжении X—XIII вв. шло по восходящей линии. Согласно нашим расчетам на этой площади в XII—XIII вв. могло проживать до 50 тыс. человек.

Древний Киев поражал своих современников не только размерами, живописным расположением, мощными крепостными стенами со сторожевыми башнями, но и городской застройкой, десятками каменных храмов и дворцов, чудесной архитектурой деревянных кварталов. Многолетние археологические исследования древнего Киева, и в первую очередь раскопки последних лет, позволили более конкретно представить характер его массовой застройки и планировки. Они неоспоримо показали, что в древнем Киеве сосуществовали фахверховая (постройки столбовой конструкции) и срубная застройки, причем последняя преобладала. Целиком срубной была застройка Подола, не были редкостью срубы и в верхнем районе Киева. Исследования ряда построек на Старокиевской горе и в особенности на Подоле убеждают в том, что массовая застройка Киева в значительной степени была двухэтажной. Что касается градостроительной — планировочной системы, то в Киеве, как и в большинстве средневековых городов, она имела радиально-кольцевой характер, обусловливавшийся наличием нескольких концентров земляных укреплений с выездными воротами, а также городских площадей, соборов и монастырских усадеб. Несколько иную систему планировки имел Подол. Основные его улицы проходили в двух направлениях — от подножия гор к Днепру и вдоль береговой линии.

Больших масштабов достигло в Киеве X—XIII вв. строительство каменных зданий. Летописи свидетельствуют о 25 монументальных сооружениях; в действительности их было значительно больше. Сегодня на археологической карте Киева их значится 43, и надо полагать, что будущие археологические исследования увеличат эту цифру. Характерная особенность каменного зодчества древнего Киева — расположение монументальных сооружений ансамблями, которые образовывали композиционные центры отдельных районов. Основными среди них были архитектурные ансамбли «города Владимира» во главе с Десятинной церковью (дата сооружения 989—996 гг.), «города Ярослава», в центре которого возвышался Софийский собор — «митрополья русская» (построен около 1037 г.), «города Изяслава—Святополка» с Михайловским храмом Златоверхнего монастыря (заложен в 1108 г.). На Подоле вокруг торговой и вечевой площади стояли соборы Пирогощи (1131—1136 гг.), св. Михаила и св. Бориса и Глеба (первая половина XII в.). Композиционным центром Копырева конца был монастырь св. Семиона (вторая половина XI в.). Украшением окольных районов Киева были: Кирилловская церковь (около 1140 г.), храм Богородицы в Кловском монастыре (заложен в 1075 г.), церковь Спаса на Берестове (конец XI в.), Успенский собор Печерского монастыря (1073—1089 гг.), Михайловский храм Выдубецкого монастыря (1070 г.).

До середины XIII в. Киев был крупнейшим экономическим центром страны. Произведенные в разных его районах раскопки, выявившие десятки различных мастерских, многочисленные находки ремесленных изделий, а также кладов, содержащих по нескольку сот предметов, свидетельствуют о весьма высоком уровне развития в древнем Киеве ремесленного производства. Пожалуй, не было в древнерусском ремесле такой отрасли, которой бы не знали киевские мастера; в производстве ряда изделий они шли впереди своих западноевропейских коллег⁵¹. Продукция киевских ремесленников не только удовлетворяла нужды многотысячного города, но и широким потоком шла на рынок, в том числе и на международный.

Археологические исследования многих древнерусских центров позволили обнаружить в каждом из них изделия, вышедшие из мастерских Киева. Это прежде всего дорогие ювелирные, изделия — медальоны, кресты-энколпионы, колты, височные кольца, вещи, изготовленные из стекла, — посуда, браслеты, бусы, а также поливная керамика, трубчатые замки и другие предметы быта.

Широкий сбыт продукции киевского ремесла свидетельствует о том, что древний Киев был также крупнейшим торговым центром страны. Согласно сообщениям Титмара Мерзебургского уже в начале XI в. в Киеве было восемь рынков. О двух — «Бабином торжке» в верхнем городе и «Торговище» на Подоле — повествуют и наши летописи. В XII—XIII вв. купцы ряда земель Руси, а также зарубежных стран имели в Киеве свои торговые дворы-колонии. Никоновская летопись одну из важнейших причин упорной борьбы за Киев видит в особом его экономическом положении как международного торгового центра. «И кто убо не возлюбить Киевьскаго княжения, понеже вся честь и слава, и величество, и глава всѣм землямъ русским Киевъ, и отъ всѣх дальнихъ многихъ царствъ стицахуся ьсякие человеци и купци и всякихъ благихъ отъ всѣх странъ бываше в немъ»⁵².

Ремесло и торговля не были единственными источниками доходов Киева. Рожденный на заре феодальной эпохи, Киев XI—XIII вв. представлял собой крупнейший центр феодального землевладения, что также увеличивало приток в город огромных богатств. Вплоть до татаро-монгольского нашествия Киев оставался одним из крупнейших и растущих городов Руси.

Важное место в Киевской земле занимали города Вышгород, Белгород, Василев (Васильев) и крепости, основанные в X в. и входившие в систему оборонительного кольца вокруг столицы Руси. Они неоднократно упоминаются в летописи, однако наиболее часто — в связи с событиями XII—XIII вв. Все они находились на пути удельных князей к киевскому великокняжескому столу и в той или иной степени разделяли судьбу Киева. Вот характерный пример. В 1136 г. черниговские князья в союзе с половцами перешли Днепр и устремились к Киеву. Первый удар приняли на себя города-крепости, охранявшие дальние подступы к столице Руси. «И почаша воевати отъ Трьполя, около Красна и Василева и до Бѣлогорода, оли же и до [Киева и по Желани и до Вышегорода — Х. ]»⁵³.

Из ближайших к Киеву городов наибольшее значение имел Вышгород, впервые упомянутый летописью под 946 г. О нем как о значительном древнерусском городе писал также Константин Багрянородный. Согласно подсчетам В.И. Довженка на страницах летописи Вышгород упоминается 38 раз, что несомненно свидетельствует о его исключительной роли в жизни Киевской Руси⁵⁴.

Возник древний Вышгород в 15—16 км выше Киева на правом высоком (до 80 м) выступе днепровского берега, у переправы через Днепр (ныне поселок Вышгород). С самого начала он строился как город-крепость; мощные земляные валы и глубокие рвы опоясывали его центральную часть, защищали посад. Детинец занимал наиболее возвышенное место днепровского берега и имел размеры 350×250 м⁵⁵. Вокруг Вышгорода имелась система наблюдательных пунктов, дававших возможность контролировать северные подступы к Киеву. Военно-стратегическое значение Вышгорода, входившего в систему обороны центральной территории Руси, по достоинству оценивалось киевскими князьями. Во время военной угрозы они нередко уходили из Киева и укрывались в вышгородской крепости, считая ее, вероятно, более мощной, чем киевская. Князья — претенденты на обладание великокняжеским столом также придавали особое значение Вышгороду, считая его одной из основных преград на пути к Киеву.

Со времен великого княжения Ярослава Мудрого Вышгород приобретает и значение крупного церковного центра Руси. В нем находились останки князей Бориса и Глеба — первых русских святых, канонизированных Ярославом. В честь этих патронов Руси, ставших символом борьбы за национальную независимость русской церкви, в Вышгороде на детинце последовательно возводился целый ряд храмов. Около 1020 г. Ярослав Мудрый соорудил деревянный храм-усыпальницу, который простоял более полувека. В 1072 г. сын Ярослава Изяслав отдал распоряжение срубить новый храм, в который были перенесены гробницы с телами Бориса и Глеба. Строительство каменного храма, начавшееся при Святославе и Всеволоде Ярославичах, было окончено лишь при Святополке Изяславиче. Торжественное освящение состоялось в 1115 г. Судя по исследованиям М.К. Каргера, этот храм представлял трехнефную постройку, по своим масштабам превосходившую все известные трехнефные храмы домонгольской Руси⁵⁶. В украшении вышгородского храма принял участие и Владимир Мономах, соорудивший над гробницей Бориса и Глеба «терем серебрян».

Культу Бориса и Глеба посвящена большая церковная литература, которая наряду с летописью является важным источником по истории Вышгорода. Нестор в своем «Чтении о святых Борисе и Глебе» называет Вышгород блаженным, честным и святым городом. В «Житии Бориса и Глеба», где эти князья прославляются как защитники Руси, Вышгород характеризуется как важная крепость Русской земли. «Стенам твоим, Вышгород, я устроил стражу на все дни и ночи. Не уснет она и не задремлет, охраняя и утверждая отчину свою Русскую землю от супостатов и от усобной войны»⁵⁷.

Археологические исследования Вышгорода показывают, что это был также крупнейший центр ремесла и торговли. В нем обнаружены следы всех основных видов ремесленного производства: железоделательного и железообрабатывающего, гончарного, ювелирного, косторезного, деревообрабатывающего и др. Обнаружение в посадской части Вышгорода целого гончарного центра, состоящего из нескольких десятков горнов, свидетельствует о том, что его продукция удовлетворяла потребности жителей не только города, но и близлежащей округи⁵⁸. В Вышгороде было развито также строительное дело. Письменные источники, рассказывающие о постройке церкви Бориса и Глеба, упоминают «старейшину древоделям»⁵⁹.

рис. 2. Города Киевской земли

Развитию в Вышгороде торговли способствовало его географическое положение. Участие его во внешней торговле отмечал уже Константин Багрянородный. Не меньшим было значение Вышгорода и в торговле внутренней. Вблизи него в Днепр впадали Десна и Ирпень, по которым шли товары на юг из левобережной и правобережной частей Руси. Видимо, по этим, а также по другим водным магистралям расходилась и продукция вышгородских ремесленников.

Вышгород был также крупным феодальным центром, державшим под своей властью окрестные земли. Письменные источники упоминают десять вышгородских бояр, игравших очень активную политическую роль. В действительности их было значительно больше. Только при описании событий 1167 г. летопись повествует о сожжении дворов боярина Радила и семи других феодалов⁶⁰.

Будучи важным военно-стратегическим, экономическим и церковно-религиозным центром Руси, Вышгород, однако, выступал как послушный «пригород» Киева даже тогда, когда в нем появлялись свои князья. Последние чаще всего выбирались великими киевскими князьями из числа младших родственников, не претендовавших на обладание Киевом. В Вышгороде сидели, по существу на положении одного из киевских воевод, подручные князей Изяслава Ярославича, Ярополка Владимировича, Юрия Долгорукого, Ростислава Мстиславича и др. О роли вышгородских князей может свидетельствовать тот факт, что в 1155 г. сын Юрия Долгорукого Андрей, не поставив отца в известность, оставил вышгородский стол и ушел в Суздаль⁶¹. Видимо, и во второй половине XII в. Вышгород продолжал играть роль загородной великокняжеской резиденции⁶² и находился под непосредственным покровительством Киева. По образцу Вышгорода подобные княжеские резиденции были основаны владимирскими и смоленскими князьями (Боголюбово и Смядинь). «Создалъ же бяшетъ собѣ (Андрей Боголюбский. — П.Т.) городъ каменъ, именемь Боголюбыи, толь далече якоже Вышегородъ от Кыева, такоже и Боголюбыи от Володимѣря»⁶³.

К юго-западу от Киева, в 23 км, на правом берегу р. Ирпеня находился Белгород (ныне с. Белгородка). О его сооружении летопись сообщает под 992 г.: «В лѣто 6500 Володимѣръ заложи градъ Бѣлъ и наруби въ нъ от инѣх градъ, и много людии сведе в онъ; и бѣ бо любя городъ ось»Основанный как важная крепость на юго-западной границе «Русской земли», Белгород уже в 997 г. оправдывает свое назначение, выдержав длительную осаду печенегов⁶⁴.

Расположен Белгород в исключительно удобном для обороны месте, на высокой части плато, возвышающегося над поймой Ирпеня на 40—45 м. С запада и юга Белгород имел естественные рубежи, с востока и севера был окружен мощными земляными валами и глубокими рвами. Наивысшее место плато занимал детинец (площадью около 4—70×235 м), имевший особую систему укреплений, равно как и окольный город, раскинувшийся к востоку и северо-востоку от него. Общая площадь белгородской крепости составляла более 100 га. В пору особой опасности за ее мощными стенами могло скрываться население всей округи.

Киевские князья понимали значение Белгорода как важного военно-стратегического пункта и всячески содействовали его процветанию. Как и в Вышгороде, здесь находился, вероятно, и двор киевских князей. В XII в. во время обострившейся борьбы за Киев Белгород выступает как центр княжения, находившийся, однако, под постоянной опекой киевских князей. В 1117 г. Владимир Мономах посадил здесь своего старшего сына Мстислава, в 1149 г. Юрий Долгорукий отдал Белгород сыну Борису. Потеря киевским князем Белгорода по существу означала и потерю Киева. Так, в 1150 г., узнав об овладении Белгородом войсками Изяслава Мстиславича, Юрий Долгорукий без боя уступил ему Киев⁶⁵. О полной зависимости Белгорода от Киева говорит также летописная статья 1151 г. В ответ на требование Юрия Долгорукого открыть ему город, белгородцы ответили: «...а Киев ти ся кое отворилъ»⁶⁶.

Лишь в последней четверти XII в. в Белгороде утвердился соперник великого киевского князя Рюрик Ростиславич, однако это не привело к отделению его от Киева. Очень скоро Рюрик добился у Святослава Всеволодовича соправительства, и Белгород стал как бы второй великокняжеской резиденцией. В 1197 г. здесь, на месте деревянной церкви 1144 г. Рюрик соорудил величественный каменный храм св. Апостолов, заслуживший высокую похвалу летописца: «...высотою же и величествомъ и прочимъ украшениемь всѣмъ в дивъ»⁶⁷. Археологические исследования развалин храма, осуществленные В.В. Хвойко в 1909—1911 г.⁶⁸ и Ю.С. Асеевым и Г.Г. Мезенцевой в 1966—1967 гг.⁶⁹, позволили обнаружить разноцветные поливные полы, фресковую и золотистую роспись стен и подтвердили, таким образом, восторженную оценку летописца.

К тому же времени относится, вероятно, и еще один каменный храм, так называемый «малый». Раскопки Б.А. Рыбакова 1968—1969 гг. показали, что выстроен он в конце XII в. в епископской части детинца. Как и храм св. Апостолов, «епископский» представлял собой довольно значительную (20,2×14,5 м) и величественную постройку, украшенную пучковыми пилястрами и расписанную фресками. Пол храма был сложен из разноцветных поливных плиток, которые сотнями встречались во время раскопок⁷⁰.

На протяжении нескольких веков Белгород находился на положении крупного епископского центра; белгородский епископ был викарием киевского митрополита. Исследователей давно уже занимает вопрос, почему именно в Белгороде, а не в каком-либо другом центре Киевщины была основана епископия. М.Н. Тихомиров и другие историки склонны были объяснять это особой симпатией князей еще со времен Владимира Святославича к киевскому пригороду Белгороду⁷¹. Возможно, это и так. Но, вероятно, у киевских князей были и более серьезные основания. Находясь на границе древлянской земли, Белгород должен был распространять на нее влияние не только княжеской, но и церковной власти Киева. Белгородские епископы в XII в. играли весьма заметную роль в политической жизни Киевской земли.

Если резиденция белгородских епископов обнаружена и изучена, то поиски княжеского двора еще продолжаются. В 1968—1969 гг. отыскать княжеский двор попыталась экспедиция Б.А. Рыбакова. При раскопках северо-западной части детинца было обнаружено восемь огромных печей для выпечки хлеба, а также несколько котлованов-подклетей больших сооружений хозяйственного назначения. Вокруг в большом количестве находились фрагменты керамики, в том числе и поливной, обломки стеклянных сосудов, поливные плитки. Как считает Б.А. Рыбаков, это была территория княжеского подворья с различными хозяйственными сооружениями⁷².

К сожалению, целенаправленные археологические исследования Белгородского детинца не были продолжены и характер княжеского дворцового комплекса остался не до конца выясненным. Можно предположить, что белгородский княжеский дворец был богатой двухъярусной постройкой, мало в чем уступавшей великолепию близлежащих соборов. На верхнем этаже находились большие залы для княжеских пиров. Об одном из них, устроенном в 1150 г. Борисом Юрьевичем, упоминает летопись: «...Борисъ пъяшеть в Бѣлѣгородѣ, на сѣньници, съ дружиною своею и съ попы Бѣлогородьскыми»⁷³.

Значительный процент белгородского населения составляла дружинная и земельная знать, в руках которой находились многочисленные феодальные замки и села. Ее дворы располагались в центральной части города и наряду с княжескими и епископскими представляли собой отдельные укрепленные гнезда. Археологические исследования детинца, произведенные В.В. Хвойко, обнаружили целый квартал богатых жилых сооружений. Значительные размеры, наличие нескольких камер, находки облицовочных поливных плиток не оставляют сомнения в социальной принадлежности их обитателей.

Основную массу жителей Белгорода составляли «люди», или «горожане», проживавшие на огромной площади городского посада. Раскопки Г.Г. Мезенцевой, осуществленные в различных его частях, обнаружили несколько десятков рядовых построек, принадлежавших представителям городских низов.

М.Н. Тихомиров высказал предположение, что новые раскопки в Белгороде, вероятно, докажут ремесленный характер этого города и связь его ремесла с киевским хозяйством⁷⁴. Ни раскопки Б.А. Рыбакова, ни многолетние исследования Г.Г. Мезенцевой не обнаружили каких-либо ремесленных мастерских или следов их производства, которые подтвердили бы предположение историка. Возможно, в будущем следы белгородского ремесла и будут найдены (поливные полихромные плитки и гончарная посуда должны были производиться на месте), однако вряд ли они подтвердят ремесленный характер Белгорода. Скорее всего, в этом пригороде Киева была сосредоточена обработка продуктов сельского хозяйства, которые затем поставлялись столице Руси. Огромные запасы должны были сосредоточиваться и в самом Белгороде на случай длительной осады, причем в расчете на питание не только гарнизона и жителей, но и многотысячного войска, которое нередко оказывалось в пределах белгородских укреплений. В 1159 г. князья Мстислав Изяславич и Ярослав Осмомысл во время похода на Киев против Изяслава Давыдовича овладели Белгородом и ввели в него свои войска. Великий киевский князь немедленно направился к Белгороду и осадил его, блокировав все выходы из города. Осада продолжалась 12 дней. В 1161 г. Белгород выдержал четырехнедельную осаду войск Изяслава Давыдовича⁷⁵. В подобном положении Белгород оказывался довольно часто, поскольку являлся ключом к овладению Киевом.

Сказанное выше о Вышгороде и Белгороде со всей очевидностью свидетельствует, что они занимали значительное место в системе обороны столицы Руси. Они блокировали северные и западные подступы к Киеву. Половцы неоднократно обходили Стугнинскую оборонительную линию с запада и устремлялись к Киеву, но в этом случае на их пути вставал Белгород.

Здесь уместно будет возразить П.А. Раппопорту, который, исследуя организацию обороны Киевщины, пришел к выводу, что ни Вышгород, ни Белгород не занимали в ее системе сколько-нибудь значительного места. Мощные укрепления, в частности Белгорода, по мнению исследователя, служили в первую очередь не нуждам обороны Киева, а потребностям обороны самого Белгорода. Северные и западные подступы к Киеву, по его мнению, были совершенно не защищены⁷⁶. Из в общем верной посылки сделан неправильный вывод. Конечно, валы Белгорода и Вышгорода, равно как и валы всех пограничных крепостей, сооружались прежде всего для собственной обороны, но в целом, составляя систему обороны, они призваны были решать не только тактические, но и стратегические задачи. Затяжная оборона Белгорода не только исключала внезапность нападения на Киев, но и давала возможность подготовиться к отражению неприятеля.

С юга и юго-запада оборонительное полукольцо вокруг Киева замыкалось целой системой крепостей, расположенных как в непосредственном соседстве с ним, так и вдоль р. Стугны. По сравнению с северо-западным сектором обороны. Киева южные и юго-западные подступы к нему имели значительно больше укрепленных поселений, что объясняется близостью этого района к степи.

Наиболее крупным городищенским центром, расположенным в непосредственной близости от южной околицы Киева (в 6 км от Выдубычей), было Китаево. Городище принадлежит к системе сложномысовых, расположено на высоком выступе коренного днепровского берега и занимает площадь около 8 га. Все три его площадки окружены высокими валами, которые вместе с естественной крутизной склонов и глубокими рвами делали крепость неприступной.

Археологическое обследование и разведочные раскопки, эпизодически проводившиеся как на самом городище, так и вокруг него, показали, что у подножия холма с северо-запада было расположено значительных размеров открытое поселение, вытянувшееся вдоль ручья (сейчас система прудов) на 1,5 км. В глубине плато, к западу от городища, находятся три курганные группы. К сожалению, в связи с плохой изученностью этого археологического комплекса решение вопроса о времени сооружения городища затруднено. П.А. Раппопорт считает, что оно целиком относится к XI—XIII вв.⁷⁷ Однако археологические материалы, найденные, правда, не на городище, а на поселении (возможно, посаде) и могильнике, позволяют датировать появление этого центра временем не позднее IX—X вв.⁷⁸ Предания связывают сооружение Китаевского городища с деятельностью Андрея Боголюбского (прозванного будто бы Китаем)⁷⁹, однако письменные источники не подтверждают их. Видимо, и название городища, и легенда о его основании родились в позднем средневековье, когда здесь был открыт скит Киево-Печерского монастыря.

Как же называлось Китаевское городище в древности? Ряд исследователей склонны видеть в нем остатки древнерусского города-крепости Пересечена, или Пересечна. Анализ летописных известий как будто бы подтверждает такое предположение. Согласно им Пересечен (Пересечень) находился вблизи Киева, южнее его. Когда в 1154 г. киевскому князю Ростиславу Мстиславичу стало известно, что к Переяславлю подошли половцы, он и Святослав Всеволодович «выступиста исъ Киева къ Пересѣчну, и ту начаста скупливати дружину»⁸⁰. В 1161 г. тот же Ростислав в ответ на заточение новгородцами его сына Мстислава приказал «изоимати Новгородци и уметати ѣ у Пересѣченьскый погребъ»⁸¹.

Важными военно-стратегическими пунктами киевской оборонительной системы были крепости, вытянувшиеся вдоль Стугны: Тумащь, Вернев, Краен, Дерновой, Звенигород, Василев и др.⁸² Выше отмечалось, что Стугнинская оборонительная линия на разных исторических этапах существования Древнерусского государства имела различное значение, но всегда осуществляла свою сторожевую функцию. Угроза прорыва кочевниками первой (Поросской) линии обороны и появление их в непосредственной близости от Киева заставляли киевских князей не только поддерживать в порядке старые крепости, но также возводить новые. Свидетельством этому является городище у с. Старые Безрадичи, отождествляемое исследователями с летописным городом Тумащь⁸³. Раскопки экспедиции Б.А. Рыбакова показали, что возникло оно не ранее начала XII в.; все археологические материалы и объекты укладываются в рамки XII—XIII вв. Это огромное городище использовалось как убежище в минуты опасности, что подтверждается отсутствием сплошного культурного слоя XII—XIII вв. на всей его площади⁸⁴.

Центральным и наиболее крупным городом в системе оборонительного рубежа вдоль Стугны был Василев (современный город Васильков), возникший еще в X в. Своим названием город, как утверждает летописное предание, обязан Владимиру Святославичу, который будто бы именно здесь принял крещение⁸⁵. Летопись 14 раз упоминает этот древнейший город Киевской земли, и 11 из них приходится на XII в. Это обстоятельство, вероятно, свидетельствует о возросшей роли и значении Василева в жизни Южной Руси.

В 1136 г. Всеволод Ольгович в союзе с половцами не смог пробиться сквозь стугнинский оборонительный рубеж и обошел его между верховьями Ирпеня и Стугны. Под стенами Василева произошло небольшое сражение, которое, судя по летописному известию, не привело к потере великим князем Ярополком Владимировичем этой крепости. Следующее упоминание Василева относится к 1151 г., когда у его стен остановился лагерем Юрий Долгорукий, пытавшийся вернуть себе киевский стол. «Гюрги же в то время стояше у Васильева»⁸⁶. Потерпев поражение под Киевом, Юрий отступал тем же путем. Вслед за ним шли и его преследователи, князья Изяслав Мстиславич, брат его Ростислав и дядя Вячеслав. Собрав все основные силы у Василева, союзники перешли Стугну и настигли Долгорукого на Перепетовом поле. «И тако исполцивше полки своя поидоша мимо Василевъ через Стугну»⁸⁷. В 1159 г. у Василева находился киевский князь Изяслав Давыдович, выступивший против Галича и получивший известие о встречном походе Ярослава Осмомысла.

Видимо, уже с середины XII в. Василев получает ранг княжеского города. В 1164 г. он вместе с Красном составляет удел Романа Ростиславича. «А Романови, Вячеславлю внуку, да Ростиславъ Васильевъ и Краснъ»⁸⁸. В 1170 г. Василев неоднократно упоминается летописью в рассказе о борьбе Мстислава Изяславича за утраченный киевский престол⁸⁹. Последний раз летопись говорит о Василеве под 1193 г., и также в связи с военными событиями.

Анализ летописных известий убеждает в том, что Василев находился на наиболее опасном направлении печенежских и половецких вторжений, которые осуществлялись чаще всего не с юга, вдоль днепровской береговой линии, а с юго-запада, в обход Стугны. Причиной этому были не столько мощные крепостные заслоны вблизи Киева, сколько естественные рубежи первой надпойменной террасы Днепра, а также широкая заболоченная пойма Стугны, и почти 25-километровая полоса леса — «бора великого», и топи небольшой речушки Виты. С юго-запада Киев не имел столь надежного естественного прикрытия. Огромное Перепетово поле, начинавшееся от берегов Роси, переходило здесь в лесостепь, небольшие рощи которой не могли преградить путь вражеской коннице. Реки́, которая бы ограждала дальние подступы к Киеву с юго-запада и прикрывала коридор, образуемый верховьями Ирпеня и Стугны, здесь также не было. Взятие Василева или Белгорода открывало дорогу к Киеву, в то время как взятие Треполя не могло принести такого же эффекта.

Как и Белгород, Василев был крупным городом, обладавшим первоклассной крепостью, способной укрыть в своих стенах тысячное войско. В центре города возвышался небольшой детинец (220×250 м), окруженный могучим валом, сложенным наполовину из кирпича-сырца. Вокруг него раскинулся огромный, почти 130-гектарный посад, который также был обнесен высоким валом. К сожалению, из всех киевских пригородов в археологическом отношении хуже всего изучен Василев. Работы, осуществленные на его городище Б.А. Рыбаковым и М.П. Кучерой, носили разведочный характер⁹⁰. Собранный здесь археологический материал относится преимущественно к XII—XIII вв.⁹¹, что, вероятно, свидетельствует об экономическом росте Василева. Именно в этот период приобретает важное значение торговый путь, ведший из Киева через Рось и Понизье в Подунавье и Галичину.

В устье р. Красной на высоком обрывистом останце, вытянувшемся вдоль Днепра на 800 м, находился город Треполь (современное село Триполье). Летописи более 20 раз упоминают его как крепость и сборный пункт древнерусских дружин, отправлявшихся на борьбу с половцами. Впервые Треполь упоминается под 1093 г., когда, потерпев поражение от половцев, в нем укрылся великий киевский князь Святополк. «Святополкъ же убѣже во Треполь и затворися ту, и бѣ до вечор а»⁹².

В 1151 г. в Треполе останавливались лагерем войска Изяслава Мстиславича, спешившие к Киеву, чтобы упредить подход к нему Юрия Долгорукого⁹³. Через десять лет великий князь киевский Ростислав Мстиславич собирает здесь свои силы на борьбу с Изяславом Давыдовичем и союзными ему половцами⁹⁴. В 1169 г. Мстислав Изяславич, соединившись с берендеями и торками, выступает через Треполь к Киеву, чтобы вернуть потерянный стол⁹⁵. В 1179 г. великий киевский князь Святослав Всеволодович вместе с Ростиславичами стоял ниже Треполя в ожидании половцев, с которыми должен был заключить мир⁹⁶. У Треполя в 1185 г. со смоленским полком стоял Давыд Ростиславич, пришедший на помощь киевским князьям Святославу и Рюрику, готовившимся выступить на половцев⁹⁷.

Ряд летописных известий свидетельствует о том, что Треполь находился у днепровской переправы. В 1136 г. в этом районе переправлялись через Днепр Ольговичи и половцы: «...переидоша Днѣпръ декабря въ 29, и почаша воевати отъ Трьполя». В 1151 г. треполъской переправой воспользовался Юрий Долгорукий, бежавший из Киева под нажимом Изяслава Мстиславича. «Гюрги же перебѣже Днѣпръ у Треполя, и с дѣтми, и ѣха по оной своронѣ в Переяславль». Летописная статья 1177 г., рассказывающая о переправе войск союзников Святослава Всеволодовича через Днепр, отмечает наличие в системе оборонительных укреплений Треполя «Водных ворот». Именно их и открыл Мстислав Владимирович перед войсками черниговских князей Ярослава и Олега, шедших совместно с Святославом Всеволодовичем походом на Киев⁹⁸.

В XII в. Треполь был также крупным центром феодального землевладения. Он был даже резиденцией князей, власть которых распространялась на определенную округу. В 1162 г. младший сын Мстислава Великого Владимир получил от киевского князя Ростислава в удел пять городов во главе с Треполем. «Ростиславъ же дасть ему Трьполь, ины 4 городы придасть ему къ Трьполю»⁹⁹. Позднее этот город перешел в руки его сына Мстислава, который с трепольским полком находился на службе у киевских князей. В 1177, г. он уступил Треполь Ольговичам. В 1180 г., когда Святослав Всеволодович отвоевывал Киев у Рюрика Ростиславича, Мстислав Владимирович первым бежал с поля боя и тем самым чуть было не решил исход сражения в пользу черниговского князя.

Поведение трепольского князя вызвало недовольство Рюрика, однако неизвестно, лишил он Мстислава отцовского удела или же, пользуясь покровительством Святослава, тот удержался в Треполе. Спустя три года Мстислав Владимирович находился в составе войск киевских князей Святослава и Рюрика, выступивших на половцев. Летопись отмечает, что он шел во главе более чем двухтысячного отряда берендеев¹⁰⁰.

В 1193 г. в Треполе княжил Мстислав Мстиславич, позднее князь галицкий. В дальнейшем удел, в который входил и Треполь, переходил в руки то волынского князя Романа Мстиславича, то владимиро-суздальского князя Всеволода¹⁰¹.

В 20 км южнее Треполя находился летописный город Витичев (на месте современного одноименного села). Возник он в X в. и был наиболее южной днепровской крепостью уже в эпоху Константина Багрянородного. История Витичева, а затем и Святополч-града, срубленного великим киевским князем Святополком Изяславичем в 1095 г. на Витичевском холме¹⁰², хорошо освещена в летописи и подтверждается археологическими данными. Как и Треполь, Витичев стоял у днепровского брода, охраняя его.

В 1149 г., узнав, что Юрий Долгорукий осадил Переяславль, навстречу ему вышел из Киева Изяслав Мстиславич. У Витичева к нему присоединились полки Изяслава Давыдовича и Ростислава Смоленского, после чего войска великого князя переправились через Днепр¹⁰³. Спустя два года, пытаясь воспрепятствовать переходу через Днепр того же Юрия Долгорукого, Изяслав Мстиславич выслал к Витичеву свою днепровскую флотилию и привел сюда значительные сухопутные силы. «Пришедше же и сташа на Витечевѣ, у Мирославьскаго села, противу собѣ. И ту стоящимъ, бьяхуться съѣздячеся в насадехъ о бродъ»¹⁰⁴. В 1177 г. в Витичев во время похода на Киев к Святославу Всеволодовичу прибыла делегация киевлян с приглашением на стол: «Приѣхавь же Святославъ с полкы своими, ста у Витечева»¹⁰⁵.

Археологические исследования, произведенные экспедицией Б.А. Рыбакова, показали, что на высоком Витичевском холме (около 70 м над уровнем Днепра) находятся два городища. Северное связывается исследователем со старой витичевской крепостью, южное — со Святополч-градом. В XI в. жизнь на северном городище прекращается, что связано, вероятно, с возведением нового города. Раскопки южного городища обнаружили в большом количестве лишь материалы XII—XIII вв.¹⁰⁶

Крепость Иван (городище находится на южной околице г. Ржищева) упоминается в летописи под 1151 г. как сборный пункт князей, участвовавших под руководством Изяслава Мстиславича в борьбе с Юрием Долгоруким. «В то же время Вячъславъ, и Изяслав, и братъ его Ростиславъ, и Изяславъ Давыдовичу и Володимеръ брат Ростиславль, и Городеньскый князь, стояхуть вси у Ивана»¹⁰⁷.

Как показывает сохранившееся городище, Иван был небольшой, но сильной крепостью. Занимала она выступ правого берега Днепра, возвышавшийся над его поймой на 65—70 м. По склону холма с напольной стороны проходили два оборонительных рва, придававших ему дополнительную крутизну; по краю плато шел высокий вал. Многолетние раскопки городища, осуществленные В.К. Гончаровым, показали, что наибольший расцвет его приходился на XII—XIII вв.; большинство жилищ, а также археологических находок датируется именно этим временем¹⁰⁸. В случае опасности крепость Иван могла выставить около сотни вооруженных дружинников, хотя гарнизон ее был, вероятно, менее многочисленным.

Одним из сторожевых пунктов Днепровской оборонительной линии был древний Чучин (современное село Щучинка), возникший во второй половине XI в. Летопись упоминает Чучин под 1110 г. в связи с половецким нападением. Город занимал возвышенность на правом берегу Днепра (около 70 м над его поймой). Со всех сторон городище защищено крутыми склонами и только на юго-востоке узкой полосой соединено с общим плато. Площадь города, состоявшего из детинца и окольного града, равнялась 6 га. Каждая из этих частей была укреплена особым валом и рвом. Внизу, в полукилометре южнее городища, на правом берегу небольшой речушки, впадающей в Днепр, находилось открытое поселение, которое, вероятно, было посадским районом Чучина.

Многолетнее археологическое исследование городища экспедицией В.И. Довженка позволило значительно полнее представить социально-экономический облик этого древнерусского центра. В нем обнаружены остатки деревянных конструкций вала и крепостной (сигнальной) башни, следы тайного выхода в сторону Днепра, остатки жилых и хозяйственных построек. Найдены орудия сельскохозяйственного производства — лемех, наральник, серпы, косы, ножницы, жернова, топоры, струги, ножи и оружие — боевой топор, кистени, наконечники стрел. Все эти находки не оставляют сомнения в военно-феодальном характере Чучина¹⁰⁹. По наблюдению В.И. Довженка, городище Чучино было наиболее крупным по сравнению с соседними — Ходоровским, расположенным вниз по Днепру¹¹⁰, Ульяновским, стоящим в стороне от Днепра, и, по-видимому, Иваном. Чучин принадлежал богатому и влиятельному феодалу, тогда как его соседи — феодалам менее значительным. Можно предположить, что в них сидели вассалы феодала, владевшего Чучином, последний же был вассалом киевского князя¹¹¹.

Значительным древнерусским городом на Днепре был Заруб (вблизи современного с. Зарубинцы), неоднократно упоминаемый в летописи как опорный пункт у днепровской переправы против Переяславля. Первое известие о Зарубе относится к 1096 г. Весной того года половецкая орда под водительством хана Тугоркана, тестя великого киевского князя Святополка Изяславича, предприняла опустошительный набег на Переяславщину и осадила ее столицу. На помощь осажденным немедленно выступили Святополк и Владимир Мономах. Их войска прошли правым берегом Днепра к Зарубу и тут переправились на левый. Половцы, не ожидавшие столь быстрого подхода киевских сил, были разгромлены. В бою погиб и Тугоркан, которого похоронили неподалеку от Берестова. Вот как об этом пишет летопись: «Святополкъ же и Володимеръ поидоста на нь (половцев. — П.Т.), по сѣи сторонѣ Днѣпра, и приидоста к Зарубу, и туто перебродистася, и не почютиша ихъ Половцѣ»¹¹². В 1146 г. зарубской переправой воспользовался переяславский князь Изяслав Мстиславич во время своего триумфального похода на Киев. «И съвъкупи воя своя, поиде на нъ ис Переяславля, вземъ молитву у святомъ Михаиле у епископа Ефимья, и переиде Днѣпр у Заруба»¹¹³.

Показательно также описание событий 1151 г. Потерпев неудачу под Киевом и Витичевом, Юрий Долгорукий перебросил свои войска вдоль левого берега к Зарубу и, несмотря на то что зарубский брод охранялся воеводой Изяслава Шварном, овладел переправой. Сначала на правый берег перешли передовые отряды суздальского князя и его союзники — половцы, а затем и главные силы. «Сыномъ же Дюргевымъ и обѣима Святославома прѣбредъшима Днѣпр, с Половци, послаша къ Дюргеви, рекуче: «поѣди в борзѣ, уже есмы перешли Днѣпр, да нѣ ударить на насъ Изяславъ». Дюргий же с Володимеромъ приде вборзе к Зарубу, и перебродаша чересь Днѣпр»¹¹⁴. Разбитые у стен Киева, к Зарубу бежали черниговские союзники Долгорукого, где и переправились на левый берег: «...а Святославъ Олгович и Всеволодичь Святославъ перебѣгоста Днѣпръ выше Заруба»¹¹⁵.

Летописные известия повествуют о Зарубе и как о месте переговоров с половецкими ханами. В 1156 г. Юрий Долгорукий, тогда великий киевский князь, призвал к себе Изяслава Давыдовича и Святослава Ольговича и вместе, с ними отправился к Зарубу на встречу с половцами. «Потомъ поиде Гюрги, поима со собою Изяслава Давыдовича и Святослава Олговича къ Зарубу, на снемь с Половци, и с ними миръ створи»¹¹⁶.

Последнее известие о Зарубе как опорном пункте на Днепре относится к 1223 г., когда русские князья «совокупивше землю русскую всю противу татаром и приидоша к реце Днепру на Заруб к острову Варяжьскому»¹¹⁷.

Заруб занимал важное место и в религиозной жизни Киевщины — здесь находился монастырь. В 1147 г. монах Зарубского Пречистенского монастыря Клим Смолятич, человек исключительной образованности — «книжникъ и философь, такъ якоже в Рускои земли не бяшеть»¹¹⁸, становится киевским митрополитом. О Зарубе как значительном церковном центре свидетельствуют археологические раскопки. Еще в 80-х годах прошлого столетия внимание Н.Ф. Беляшевского привлекло урочище Церковщина, расположенное в 2 км к северу от с. Зарубинцы, у подножия городища. Произведенные им тогда же, а затем и в 1907, 1916—1918 гг. раскопки выявили здесь небольшой четырехстолпный трехапсидный храм XII в., сложенный из плинфы и декорированный фресковой росписью и майоликовыми плитками. К востоку от него находились развалины еще одной постройки, между стенами которой стояли шиферные саркофаги¹¹⁹. Как показали исследования М.К. Каргера 1948—1949 гг., это были фундаменты каменной церкви, которая, вероятно, была соборным храмом Зарубского монастыря. Это также небольшая трехнефная, но шестистолпная церковь, возведенная во второй половине XI в.¹²⁰ Следует отметить, что не все, даже столичные, монастыри XI—XIII вв. имели в своем комплексе два каменных храма.

Имел ли Заруб другие каменные постройки, неизвестно, как неизвестно и точное его местоположение. П.Г. Лебединцев, комментируя раскопки Н.Ф. Беляшевского, высказал предположение, что урочище Церковщина с обнаруженными фундаментами соборов и есть летописный Заруб¹²¹. Последующие исследователи, и в частности М.К. Каргер, считали, что вряд ли место, удобное для монастыря, возвышавшееся всего на 10—15 м над уровнем Днепра, могло быть избрано для возведения всего города. Его пытались искать на верхней днепровской террасе, в тех топографических условиях, в которых находятся все правобережные древнерусские города. Одно из таких городищ, состоящее из трех частей, каждая из которых укреплена земляным валом, находится непосредственно над урочищем Церковщина, другое — на высокой Батуровой горе, в нескольких километрах южнее. Произведя шурфовку первого городища и не обнаружив здесь древнерусских материалов, М.К. Каргер решительно возразил против отождествления его с летописным Зарубом.

Остатками последнего он склонен был считать городище на Батуровой горе, расположенное против устья Трубежа, хотя археологических материалов древнерусского времени на нем также не выявил¹²². Это городище, как и стоящее напротив — летописное Устье, с двух сторон прикрывало днепровский брод. Однако это обстоятельство вряд ли может быть убедительным аргументом в пользу отождествления его с Зарубом. Брод через Днепр находился не в устье Трубежа, а выше него, вероятно, в районе современной переяславской пристани, куда подходит из Переяславля древний путь. Устье же охраняло не столько брод (вряд ли на левом берегу был смысл строить специальную крепость на днепровском броде, учитывая, что Переяславлю половцы никогда не угрожали с правого берега), сколько нижнее течение Трубежа, игравшее роль днепровской гавани Переяславля¹²³. Трудно себе также представить, чтобы Зарубский монастырь, безусловно нуждавшийся в постоянной охране города, находился на столь значительном расстоянии от него.

В 1973 г., проводя разведочные работы на городищах Дне провской, Стугнинской и Поросской оборонительных линий, Киевская археологическая экспедиция особое внимание уделила поискам летописного Заруба. С этой целью тщательному обследованию подверглось не только урочище Церковщина, но и все окрестные холмы. Один из них — Батурина гора находится на расстоянии более 2 км от урочища Церковщина и представляет собой наиболее высокий выступ коренного берега Днепра. На поверхности и в овражных срезах нам удалось собрать керамику исключительно эпохи бронзы. Культурный слой горы очень незначителен (10—15 см). Все это убедительно свидетельствует, что в древнерусское время Батурина гора не была заселена и искать здесь летописный Заруб не следует.

Аналогичные находки обнаружены и на холмах, окаймляющих непосредственно урочище Церковщина. Даже слабых признаков заселения их в древнерусское время нет. Наибольший интерес представляет городище, расположенное в 0,5 км от Церковщины вниз по Днепру. Именно его некоторые исследователи склонны отождествлять с городищем Заруба. Обследование показало, что здесь также нет материалов Киевской Руси. Встречается лишь керамика эпохи бронзы, зарубинецская и раннеславянская. Последняя датируется в пределах VII—IX вв. Видимо, к этому времени относится и возведенное здесь городище.

Таким образом, ни на одной из гор в радиусе более 2 км материалов древнерусского времени нет. Как и прежде, они находятся только в урочище Церковщина. Это главным образом красноглиняная керамика конца XI—XIII вв. Она, а также исследованные здесь древнерусские храмы и фиксируют местоположение летописного Заруба. Он находился на переправе с переяславской стороны, и его расположение непосредственно у воды вполне целесообразно. Город не возвышался могучей крепостью на второй террасе днепровского берега, но и не был беззащитен. Терраса, на которой он располагался, круто обрывалась к реке, окаймлялась глубокими оврагами и только с напольной стороны плавно поднималась вверх. Вал и ров, возведенные в этом месте, делали город неприступным со стороны поля.

Крайними южными городами Киевщины на Днепре были Канев и Родень. Их исключительная роль в истории древней Руси определялась самим местоположением, на границе со степью.

Канев был важным военно-стратегическим пунктом,, охранявшим последнюю (в пределах границ Руси) переправу через Днепр. Как считал М.Н. Тихомиров, само название города является производным от Кан или Хан. В таком случае мы имели бы Канов, т. е. ханский перевоз, откуда получил свое название и город¹²⁴. Именовался ли этот днепровский перевоз ханским и он ли дал название городу, мы не знаем, но несомненно он был причиной возникновения здесь древнерусского опорного пункта. Об этом свидетельствует уже первое летописное упоминание Канева. В 1149 г. побежденный под Переяславлем киевский князь Изяслав Мстиславич с остатками своего войска бежит к каневской переправе. «Изяславъ же... побѣже и перебреде на Каневъ»¹²⁵.

Характер передового днепровского города, откуда древнерусские князья совершали походы на половцев и где вели с ними мирные переговоры, ярко выступает в последующих летописных известиях о Каневе. В 1155 г. Юрий Долгорукий прибывает к Каневу, чтобы уладить спор между переяславскими берендеями, служившими киевскому князю, и половцами: «Тогда же иде Гюрги на снемь противу Половцемъ Каневу»¹²⁶. Неудовлетворенные решением Юрия Долгорукого, половцы в том же году снова подступают к южным рубежам Руси ц пытаются вынудить Долгорукого наказать берендеев. Собрав значительные силы, куда вошли полки киевские, переяславские, волынские и галицкие, он снова отправляется «на снемъ къ Каневу»¹²⁷. Объединенные полки киевского князя произвели на половцев столь сильное впечатление, что они уклонились от переговоров и ночью ушли в степь. Спустя два года, узнав о смене власти в Киеве, половцы пытаются воспользоваться этим обстоятельством и получить для себя какие-то привилегии, однако их переговоры, состоявшиеся у Канева, с Изяславом Давыдовичем лишь подтвердили незыблемость южных рубежей Руси¹²⁸.

В годы великого княжения Ростислава и Мстислава Изяславича древнерусские князья дважды предпринимают объединенные походы к Каневу, чтобы предотвратить вторжение на Русь половцев и обезопасить торговые пути¹²⁹. В 1192 г. подобный поход был осуществлен к Каневу и Святославом Всеволодовичем с союзниками. «Князь Святославъ со сватомъ своимъ с Рюрикомъ совокупившеся и с братьею и стояша у Канева все лѣто, стерегучи земли Рускиѣ». На следующий год князья Святослав и Рюрик снова прибыли в Канев, чтобы вести переговоры со всеми половецкими ханами. «На осень Святославъ и Рюрикъ снястася в Каневѣ»¹³⁰.

Видимо, уже в первой половине XII в. Канев вырос в крупный феодальный город, получавший в отдельные периоды ранг удельного центра. В 1149 г. Юрий Долгорукий посылал на княжение в Канев своего сына Глеба¹³¹. В 1162 г. Канев вместе с Торческом и Белгородом находился в руках Мстислава Изяславича, однако уже в 1168—1169 гг., когда последний стал киевским князем, в Каневе снова вокняжился Глеб Юрьевич. В годы княжения Святослава Всеволодовича в Каневе сидел его сын Глеб. Последнее упоминание о Каневе, относящееся к 1195 г., свидетельствует о том, что он вместе с другими поросскими городами передавался великим киевским князем Рюриком Ростиславичем в руки то своего зятя Романа Мстиславича, то Всеволода Юрьевича¹³². Был ли Канев в это время административным центром удела, из летописи неясно.

К сожалению, археологически Канев почти не изучен. За исключением небольших работ В.А. Богусевича на горе Московке, где им были обнаружены жилища и материалы XI—XIII вв., раскопки в Каневе вообще не велись. Неизвестно даже точное местоположение древнего городского центра. Долгое время считалось, что детинец Канева находился в районе дожившей до наших дней Юрьевской церкви (построенной Всеволодом Ольговичем около 1144 г.)¹³³. В.А. Богусевич высказал предположение, что его следует располагать на горе Московке¹³⁴.

Тщательные археологические обследования каневских холмов, а также изучение условий их топографического местоположения убеждают нас в том, что древнее городское ядро Канева, крупного летописного центра, не могло находиться на горе Московке. Для этой роли она не подходила. Представляя собой небольшой, изолированный почти со всех сторон останец правобережного плато, гора могла быть использована для расположения здесь какой-либо загородной усадьбы или же сторожевого пункта.

Значительно больше оснований имеется для утверждения, что каневский детинец находился в районе Юрьевской церкви. Место это не самое высокое в современном Каневе, но очень удобное в топографическом отношении. Со стороны Днепра, который именно здесь подходил наиболее близко к коренному берегу, плато имеет крутые обрывы, с юго-востока и северо-запада подрезается неглубокими оврагами (сейчас по ним сбегают вниз к Днепру две городские улицы) и только с напольной части не имеет естественных рубежей. Но как раз в этом направлении и мог развиваться городской посад. Во время археологической разведки здесь удалось собрать несколько фрагментов керамики XI—XII вв. Сказать что-либо о характере укреплений древнего Канева не представляется возможным, поскольку они до наших дней не дожили. Однако вряд ли уместно сомнение в том, что Канев представлял собой не только значительный городской центр, на что, в частности, указывает и сооружение здесь каменного храма, но и мощную крепость.

В 7 км ниже Канева находится городище Княжа гора. Оно занимает господствующую возвышенность правого коренного берега Днепра (около 63 м над уровнем реки), вытянувшуюся с юго-запада на северо-восток. С двух сторон Княжу гору окружают глубокие овраги, с третьей она круто обрывается к Днепру, и только с четвертой гора постепенно переходит в поле. Городище состоит из двух частей — меньшей (около 1,5 га) мысовой и большей (2,5 га) напольной, разделенных валом и рвом. Согласно сведениям Н.Ф. Беляшевского вал городища еще в XIX в. сохранялся на высоту 4—6 м¹³⁵. Со стороны поля Княжа гора была также ограждена земляным валом и рвом.

Археологические исследования городища, проводившиеся на протяжении многих лет Н.Ф. Беляшевским, а затем и Г.Г. Мезенцевой, посвятившей этому памятнику отдельную монографию¹³⁶, показали, что наиболее полнокровной жизнью Княжа гора жила в XII—XIII вв., хотя обнаружены и более ранние материалы.

Мощные земляные укрепления, десятки жилых и хозяйственных построек, многочисленные находки орудий сельскохозяйственного производства, а также всех видов древнерусского оружия не оставляют сомнения в военно-феодальном характере городища. Военное дело для его обитателей, учитывая практически пограничное местоположение Княжей горы, должно было быть главным занятием. Однако значительное место занимало и сельскохозяйственное производство. Кроме названных предметов здесь было найдено большое количество изделий из цветных и драгоценных металлов. Среди них бронзовые змеевики, энколпионы, небольшие нательные крестики и огромные кресты с распятием, иконки, подсвечники, паникадила, золотые и серебряные серьги, браслеты, ожерелья, колты, шейные гривны, кольца. Присутствуют в коллекции из Княжей горы и довольно редкие даже для крупных городов золотые украшения, исполненные в технике перегородчатых эмалей¹³⁷. Все эти вещи датируются преимущественно XII—XIII вв. и на первый взгляд свидетельствуют о высоком уровне развития на городище ювелирного ремесла. Видимо, поэтому Г.Г. Мезенцева пришла к утверждению, что основой экономического развития этого центра было высокоразвитое ремесло¹³⁸.

Вывод этот, однако, не соответствует действительности. Многочисленные находки ювелирных изделий указывают на широкое применение их в быту верхушкой населения городища Княжа гора, но не на местное производство. В большинстве своем они имеют киевское происхождение и отражают уровень развития столичного ремесла. К сожалению, мы не знаем условий нахождения этих вещей, но думается, что все они (или большинство) представляли собой клады, зарытые в канун грозных военных событий. Ни раскопки Н.Ф. Беляшевского, ни широкие планомерные исследования Г.Г. Мезенцевой не обнаружили даже следов ювелирных мастерских. Сказанное не означает, что на городище вообще не было ремесленного производства, оно, безусловно, было (без оружейников и кузнецов, изготовлявших и чинивших оружие и сельскохозяйственный инвентарь, крепость обойтись не могла), но играло явно вспомогательную роль и, конечно же, не занимало главного места в экономике этого порубежного центра.

В вопросе об исторической атрибуции городища Княжа гора практически нет разногласий. Высказанное Н.Ф. Беляшевским мнение, что оно является остатками летописного города Родня, от частого повторения превратилось в истину, не требующую доказательств. Все последующие исследователи, в том числе и Г.Г. Мезенцева, приняли вывод Н.Ф. Беляшевского как бесспорный. Из советских археологов только В.А. Богусевич пытался подвергнуть его сомнению, однако предложенное им отождествление Родня с горой под названием Малое скифское городище оказалось несостоятельным¹³⁹. На ней нет культурного слоя древнерусского времени.

Главным и, пожалуй, единственным аргументом в пользу отождествления городища Княжа гора с Роднем является летописное известие 980 г., рассказывающее о том, что изгнанный из Киева князь Ярополк «пришедъ затворися въ градѣ Родѣнѣ на устьи Ръси»¹⁴⁰. Из текста летописи видно, что древнерусский город Родень находился в устье Роси, но вовсе не следует, что его можно отождествить с городищем Княжа гора. Последнее располагается не в устье Роси, а в нескольких километрах выше его, на Днепре. Странно, что это обстоятельство никого не смутило. Думается, что больше оснований видеть остатки летописного Родня в городище, находящемся в с. Пекари. Оно состоит из двух укрепленных частей, занимающих верхнее плато левого коренного берега Роси и поселения-посада, раскинувшегося на южных склонах возвышенности. В народе это место носит название «городков». Во время осмотра городища удалось собрать значительное число фрагментов древнерусской керамики, которая может датироваться X — началом XI в. Видимо, городище в с. Пекари было сооружено в устье Роси еще в X в. и являлось первым укрепленным пунктом в системе поросских сторожевых крепостей.

Говоря о военно-феодальном характере городища Княжа гора, то же самое можно сказать и о большинстве других днепровских городищ, значение которых определялось в первую очередь вхождением их в единую оборонительную систему на юге Руси. Главной их задачей было нести сторожевую службу, предупреждать и отражать нападение степняков. Анализ археологических материалов показывает, что временем наивысшего подъема жизни днепровских городищ были XII—XIII вв., когда борьба с половцами стала общенародной, общерусской задачей и носила наступательный характер.

По мнению ряда исследователей, днепровские городища, расположенные на расстоянии 7—10 км друг от друга, несли также и сигнализационную службу. Весть о приближении к южнорусской границе половцев с помощью сигнальных костров очень быстро могла быть передана в Киев. Во время раскопок Витичевского городища были обнаружены остатки башни, стоявшей на самом высоком месте над Днепром. Большое скопление золы, перекрывавшее башню, по мнению Б.А. Рыбакова, свидетельствует о том, что образовалось оно от сигнальных костров¹⁴¹.

Занимаясь проблемой сторожевых городов на юге Руси, В.И. Довженок пришел к правильному, на наш взгляд, выводу, что, несмотря на радиальное направление (по отношению к Половецкой земле) Днепровской оборонительной линии, значение ее в обороне страны было очень велико. Она преграждала путь левобережным половецким ордам, которые не только предпринимали опустошительные набеги на Переяславщину и Черниговщину, но и пытались проникнуть на правобережные земли Руси¹⁴². Характерно, что наиболее крупные днепровские крепости, выросшие со временем в города, располагались в местах переправ или бродов через Днепр. Такими были Треполь, Витичев, позднее Святополч-град, Заруб и Канев. Упоминание в летописи трепольского полка, участвовавшего в походе на половцев, позволяет предполагать наличие аналогичных гарнизонов и в остальных городских центрах.

Естественным продолжением Днепровской явилась Поросская оборонительная линия. На Роси от ее истоков до устья известно 13 древнерусских городищ, расположенных в основном на ее левом берегу¹⁴³. В большинстве своем это были сторожевые крепости, однако некоторые из них — Корсунь, Торческ и Юрьев — являлись значительными городскими центрами.

К сожалению, археологическая исследованность древнерусских пунктов Поросья все еще очень фрагментарна. До сих пор не проведено сплошного обследования бассейна Роси, а о том, что представлял собой район между последней и Тясмином в древнерусское время, мы по существу ничего не знаем. Не лучше обстоит дело и с раскопками. Это тем более досадно, что район представляет исключительный интерес и ставит перед исследователями целый комплекс проблем: место Поросья в общей системе обороны. Руси от кочевников, роль тюркского населения Поросья в отражении половецкой угрозы, взаимоотношения тюркских поселенцев с местным славянским населением, степень влияния древнерусской культуры на тюрков и характер их ассимиляции. Успешное решение названных проблем будет в значительной степени зависеть от активизации и систематичности археологических исследований в южнорусском пограничье. Не имея возможности дать сколько-нибудь полную характеристику всех центров Поросья, остановимся лишь на наиболее значительных, которые упоминаются в летописи или подверглись археологическим раскопкам.

Одним из таких центров является городище в с. Сахновка Корсунь-Шевченковского района, получившее известность и привлекшее к себе внимание археологов еще в XIX в. благодаря находке на нем золотой княжеской диадемы. В настоящее время систематические исследования городища ведет экспедиция В.И. Довженка. Расположено оно на Девич-горе, возвышающейся над поймой Роси на 104 м. Крутые скаты возвышенности, а также искусственное укрепление делали городище на Девич-горе неприступным. Раскопки обнаружили здесь многочисленные ямы, в которых хранились запасы продуктов. Керамический материал датирует городище, представляющее собой военно-феодальный замок, XII—XIII вв.

Корсунь (современный Корсунь-Шевченковский) впервые упоминается в летописи под 1172 г., когда во время похода на Киев у его стен остановились правобережные — лукоморские половцы¹⁴⁴. Возник город, вероятно, еще в конце X — начале XI в., быть может, во время строительной деятельности Владимира Святославича. Присутствие среди находок Корсунского городища керамики X в. как будто бы дает основания для такого предположения. В XII — начале XIII в., как свидетельствуют последующие летописные известия, Корсунь вырос в один из крупнейших в Поросье центров, на обладание которым постоянно претендовали удельные князья. В 1195 г. Корсунь был отдан сначала Роману Мстиславичу, а затем Всеволоду Юрьевичу¹⁴⁵.

Корсунское городище занимает господствующую возвышенность левого берега Роси, расположенную в треугольнике, образуемом Росью и ее притоком Корсункой. С напольной стороны оно укреплено двумя линиями валов и рвов. К городищу-детинцу с востока примыкал обширный посад, на котором находили керамику X—XIII вв. К сожалению, этот важный центр Поросья не подвергался археологическим раскопкам, что, естественно, затрудняет его характеристику.

Выше Корсуня находился еще один крупный городской центр на Роси — Богуслав (современный город Богуслав). Летопись упоминает его под 1195 г. в числе спорных владений, переходивших из рук в руки¹⁴⁶. Как и большинство древнерусских городов, Богуслав занимал возвышенный треугольник, образуемый слиянием рек Роси и Богуславки. Детинец города располагался на самой высокой точке плато, где сейчас находится усадьба Троицкой церкви. Именно здесь удалось обнаружить керамику XII—XIII вв.

Торческ (Торцк, Торцький) выступает в летописных известиях как центр торков, берендеев, печенегов и других тюркских племен, осевших в Поросье еще в конце XI в. и служивших киевским князьям. Конкретным подтверждением этому является первое упоминание Торческа под 1093 г. В том году половцы предприняли особенно сильное давление на южные границы Руси. Они появились под стенами Торческа и осадили его. Девять недель город стойко держался, и лишь когда вышли все запасы продовольствия, он был сдан врагу. Половцы сожгли город, а его жителей увели в плен¹⁴⁷.

Вскоре, видимо, Торческ был восстановлен, и уже в середине XII в. он выступает как княжеский город, административный центр всего Поросья. В 1161 г. его князь Рюрик Ростиславич привел в помощь Мстиславу Изяславичу берендеев, коуев, торков и печенегов, которые, очевидно, находились под непосредственным началом торческого князя. В том же году в качестве торческого князя упоминается и другой сын Ростислава — Давыд, а в 1162 г. Торческ отходит к числу владений Мстислава Изяславича¹⁴⁸. После смерти Ростислава Мстиславича на Торческ заявил свои претензии его брат Владимир, желавший присовокупить «къ своей волости Торцьскый съ всимъ Поросьем»¹⁴⁹. Однако Мстислав Изяславич, став киевским князем, вынудил его отказаться от этих притязаний. В 1174 г. Торческ находится в руках Михалка Юрьевича¹⁵⁰. В годы княжения Святослава Всеволодовича и Рюрика Ростиславича в Торческе пересиживает неудачи в борьбе за Владимир Роман Мстиславич. «Романъ же бящеть пришелъ с Ляхы на брата... и не успѣвъ ему ничтоже, иде к Рюрикови ко отцю своему. Рюрикъ же да ему Торцькый».

Приведенные летописные известия показывают, что в Торческе — столице черных клобуков и всего Поросья — регулярно правили князья из Киева. Такое постоянство политики великих князей, вероятно, вызывало определенное противодействие со стороны черноклобуцкой знати. Она, конечно, не помышляла об автономии Поросья, тем более что заселено оно было все же преимущественно древнерусским населением, но была бы не прочь видеть на торческом столе своего князя. Только около 1188 г., с уходом из Торческа Романа Мстиславича, черные клобуки добиваются желанной цели: в столице Поросья утверждается их соплеменник князь Кундувдый — «мужь дерзъ и надобенъ в Руси».

Недолго, однако, пришлось княжить Кундувдыю. В 1190 г. по подозрению в сговоре с половцами великий князь Святослав Всеволодович лишает его торческого стола и увозит в Киев. Правда, благодаря заступничеству Рюрика Кундувдый, приведенный к присяге, был вскоре отпущен, но, оскорбленный, не возвратился в Торческ, а ушел к половцам. Вместе с ними он предпринял опустошительный наезд на город Чюрнаев, пошел на Торческ, но, узнав, что туда же пришел из Киева князь Ростислав Рюрикович, возвратился в степь¹⁵¹.

Через некоторое время Кундувдый снова привел половцев на Русь, но в бою с русскими и черноклобуцкими полками, возглавляемыми Ростиславом, потерпел поражение. «Ростиславъ же прѣеха в Торцькый свой съ славою и честью великою». В 1193 г. торческий князь Ростислав совместно с черными клобуками вторично одерживает блестящую победу над половцами и со славою возвращается в Торческ¹⁵².

Успешные походы торческого князя Ростислава Рюриковича на половцев свидетельствуют, что к концу XII в. великие киевские князья почти полностью переложили заботы по охране южнорусского пограничья на местные силы. Время крупных походов древнерусских князей в степь прошло, половцы больше не представляли чрезвычайной опасности для Руси. С ними вполне справлялись черные клобуки и русские гарнизоны, размещенные в городах и крепостях вдоль Роси. Возглавлял оборону южнорусских границ торческий князь.

Дальнейшая история Торческа прослеживается менее отчетливо. В 1195 г. он был передан Рюриком Ростиславичем Роману Мстиславичу, который уже занимал этот стол ранее и поэтому претендовал на него как на свою отчину, затем под давлением Всеволода Юрьевича киевский князь вынужден был изменить свое решение в пользу последнего. Будучи тонким политиком и пытаясь поссорить между собой Рюрика и Романа, Всеволод уступил Торческ сыну великого князя¹⁵³.

Более 30 лет летопись не упоминает о Торческе, и только в 1226 г. он снова появляется на ее страницах. В это время город находился в руках галицкого князя Мстислава Мстиславича¹⁵⁴. В 1231 г. Даниил Романович уступает Торческ сыновьям Мстислава: «Торцькый и паки да и дѣтемь Мстиславлимъ, шюрятомъ своимъ, рекъ им: «за отца вашего добродѣанье приимите и держите Торцькый город»¹⁵⁵. Последнее упоминание Торческа относится к 1234 г., когда у его стен произошла битва между половцами и Данилом Романовичем¹⁵⁶.

Летописные известия рисуют Торческ важнейшим древнерусским центром Поросья, находившимся на протяжении полутора столетий на переднем крае борьбы с половцами. Уже давно исследователи связывали с ним огромное городище (около 90 га), находящееся в 38 км к востоку от Белой Церкви, между селами Олынаница и Шарки. Состоит оно из большого укрепленного загона протяжением 1400 м и двух сегментообразных внутренних укреплений. Раскопки Б.А. Рыбакова показали, что это был крупный берендейский город, детинец которого представлял собой русский квартал. Вероятно, здесь находилась и резиденция русских князей. На городище обнаружены остатки ремесленных мастерских, богатый и разнообразный инвентарь: древнерусская керамика, майоликовые плитки, часть бронзового хороса, пряслица¹⁵⁷.

Подавляющее большинство археологических материалов датируется XII—XIII вв., что свидетельствует о полнокровной городской жизни Торческа в это время.

Юрьев (отождествляемый с городищем у Белой Церкви) принадлежит к числу тех крепостей, которые сооружал в Поросье еще Ярослав Мудрый. Ему город обязан названием и необычайно быстрым развитием. Видимо, уже при Ярославе Юрьев выдвинулся в ряд крупных церковных центров страны. Известия об юрьевских епископах встречаются на страницах летописей значительно раньше и чаще, чем рассказы о самом городе. Первое йз них относится к 1072 г., когда епископ юрьевский Михаил принимал участие в торжествах по случаю перенесения мощей святых Бориса и Глеба¹⁵⁸, последующие датируются 1089, 1091, 1095, 1113, 1115, 1122, 1147, 1183, 1197, 1231 гг. Основание епископской кафедры в Юрьеве и забота об ее процветании были связаны, вероятно, с широкими миссионерскими задачами, с необходимостью обращения в христианство «своих поганых» — тюркских племен Поросья. Просуществовала она, что видно из летописи, вплоть до татаро-монгольского нашествия.

Первое летописное сообщение о Юрьеве относится к 1095 г. и рассказывает о страшной катастрофе, постигшей город. «В се же лѣто приидоша Половцѣ ко Гурьгову, и стояша около его лѣто все, мало не възяша его, Святополкъ же въмири я; Половцѣ же приидоша за Рось, Гюргевци же выбѣгоша и приидоша Кыеву. Святополкъ же повелѣ рубити городъ на Вытечевьскомь холъмѣ, имя свое нарекъ Святополчъ градъ, и повелѣ епископу Мюриму с Гурговцѣ сѣстѣ ту..., а Гюргевь зажгоша Половцѣ тощь»¹⁵⁹. Одержав ряд убедительных побед над половцами и отбросив их далеко за Высь, Святополк занялся восстановлением Поросской оборонительной линии. В 1103 г. он наново отстраивает и Юрьев.. «Томъ же лѣтѣ, того же мѣсяца в 18 день, иде Святополкъ и сруби Гюрговъ, его же бѣша пожьглѣ Половци»¹⁶⁰.

В середине и второй половине XII в. Юрьев принимает самое непосредственное участие в отражении половецких вторжений. Так, в декабре 1158 г. разбитые под Белгородом половцы терпят окончательное поражение у стен Юрьева, куда они бежали в надежде быстрее переправиться через Рось. «Половцѣ же бѣжаша отъ Бѣлгорода на Гюргевъ, и много ихъ изоимаша Берендичи и Гюргевци, а оно ихъ во Рси истопе»¹⁶¹. Летописное уточнение, что в битве принимали участие берендеи и юрьевцы, по-видимому, свидетельствует о древнерусском населении Юрьева. В 1162 г. половцы снова появляются под Юрьевом и вновь терпят сокрушительное поражение от черных клобуков¹⁶². Более поздних упоминаний Юрьева в летописях нет. Это объясняется, вероятно, тем, что, располагаясь в самой глубине Поросской оборонительной линии, он к концу XII — началу XIII в. перестал играть роль передового форпоста в борьбе с половцами.

В археологическом отношении Юрьев малоизучен. До сих пор не уточнено даже его местоположение. Одни исследователи склонны были видеть остатки древнего Юрьева в городище на западной околице Белой Церкви¹⁶³, другие размещают его на так называемой Замковой горе, что в центре города¹⁶⁴. Во время последней разведки, произведенной на обоих городищах, удалось получить интересные данные, которые на первый взгляд снимают существующие разногласия. Городище на Замковой горе, занимающее двухгектарный останец левого берега Роси, содержит археологический материал преимущественно XI в., в то время как находки, происходящие из городища и поселений на Палиевой горе, датируются XII—XIII вв. Характерно, что оно имело мощные укрепления, состоявшие из нескольких (до наших дней сохранились два) концентров земляных валов. Соблазнительно было бы отождествить городище на Замковой горе с остатками того Юрьева, который был заложен еще Ярославом Мудрым и сожжен половцами в 1095 г., а городище на Палиевой горе — с Юрьевом, построенным в 1103 г. Святополком Изяславичем, однако до проведения серьезных археологических исследований такое отождествление является лишь одним из предположений.

В отличие от южных западные и северо-западные районы Киевской земли, не подвергавшиеся столь частым вражеским вторжениям, имели более значительные городские центры. Крупнейшим среди них был Искоростень (современный Коростень) — древний политико-административный центр древлян. Впервые он упоминается в летописной статье 945 г., рассказывающей об убийстве древлянами киевского князя Игоря¹⁶⁵. В следующем году Ольга сожгла древнюю столицу Древлянской земли, и летописи больше о ней не говорят. Лишь археологические исследования свидетельствуют, что Искоростень и в период феодальной раздробленности продолжал оставаться значительным городом Киевской земли¹⁶⁶.

Располагался Искоростень на высоких скалистых берегах р. Уж. Как считают исследователи, название свое город получил от слова «кар» — камень или гора. Состоял он из четырех укрепленных частей общей площадью около 20 га. Наибольшее городище (площадью около 9 га) находилось на левом берегу, три меньших занимали правобережные высоты. Вокруг искоростенских городищ по обеим Сторонам р. Уж находились большие курганные могильники, насчитывавшие несколько сот курганов. Во время археологических исследований древнего Искоростеня удалось обнаружить в большом количестве боевые топоры, наконечники копий и стрел, жернова, обломки серпов, ножи, ножницы, шиферные пряслица, обгорелое просо, железные шлаки. Особым богатством и разнообразием отличались находки, происходящие из четвертого городища, среди которых были трехбусенные височные кольца, медальоны, кресты-энколпионы. В большом количестве встречены здесь и шиферные пряслица¹⁶⁷.

Со второй половины X в. политическим центром Древлянской земли становится Вручий (современный Овруч), возникший на правом берегу р. Норин, на крутой, ограниченной глубокими оврагами горе. Уже первое летописное упоминание Овруча, датируемое 977 г., свидетельствует, что город имел крепкий замок с городскими воротами и мостом, перекинутым через греблю. «И побѣгъшю же Олгови с вой своими в городъ, рѣкомый Вручий, и бяше мостъ черезъ гроблю к воротомъ городнымъ»¹⁶⁸. С потерей автономии Древлянской земли и прочным введением ее в состав великокняжеских владений Овруч надолго исчезает со страниц летописи и вновь появляется на них только в последней четверти XII в., когда он становится уделом князя Рюрика Ростиславича¹⁶⁹. Став соправителем Святослава Всеволодовича, Рюрик по-прежнему уделял значительное внимание Овручу как своей второй резиденции. Вероятно, именно в Овручском уделе находились его феодальные поместья: «Рюрик ѣхал Вручий, своихъ дѣля орудѣй»¹⁷⁰.

В том году, как считает Ю.С. Асеев, Рюрик Ростиславич построил в Овруче Васильевскую церковь, фасады которой были богато декорированы многочисленными аркатурными поясами и инкрустированы камнем, а интерьер украшен яркой фресковой росписью. Наличие на уровне хор Васильевской церкви внутристенных галерей свидетельствует, очевидно, что храм имел и оборонительное назначение¹⁷¹.

Экономическое развитие Овруча было теснейшим образом связано с добычей и обработкой красного шифера, места залегания которого, согласно исследованиям геолога Г.О. Оссовского, ограничены небольшим районом междуречья Ужа и Уборти¹⁷². Обследование окрестностей Овруча показало, что здесь (в селах Нагоряны, Коптевщизна, Хаич, Камень, а также Збранка) находились мастерские по изготовлению знаменитых шиферных пряслиц. Овручские мастерские тянулись примерно на 20 км, располагаясь у оврагов, богатых выходами розового шифера.

Кроме пряслиц из шиферных каменоломен Овруча в различные концы Руси шли большие партии плит, употреблявшихся в культовом и гражданском зодчестве, заготовки для саркофагов, а также плитки для изготовления ювелирных формочек¹⁷³. Вряд ли может быть сомнение в том, что центром этого уникального камнедобывающего и камнеобрабатывающего промысла был княжеский Овруч. Будущие раскопки, вероятно, обнаружат мастерские по обработке шифера и в самом городе.

Крупным городским центром Киевщины XII—XIII вв. был Городеск, единственное упоминание о котором содержится в летописной статье 1207 г. Находился он в среднем течении р. Тетерев (близ современного с. Городск) и занимал несколько укрепленных береговых возвышений. Дожившие до наших дней городища — Большое, Малое и Красная гора — неоднократно подвергались археологическим раскопкам. Особенно большие работы велись на Малом городище. Здесь исследовано около 30 жилых и хозяйственных комплексов, выявлены мастерские гончара и литейщика, большое количество сыродутных горнов, обнаружены несколько лемехов, серпы, косы, железные оковки лопат, ножницы, топоры, долота, пилы, токарные резцы, наконечники копий и стрел, обломок меча, трехбусинные серьги, стеклянные браслеты, железные трубчатые замки. Целый ряд находок свидетельствует, что Городеск был крупным церковным центром. Это прежде всего бронзовые колокола XII—XIII вв., небольшая бронзовая ложечка для причастия, изготовленная в виде фигуры человека в длинной одежде и с крестом, иконка с изображением Дмитрия Солунского или Федора Стратилата, многочисленные крестики и кресты-энколпионы. Нет сомнения, что в XI—XIII вв. на одном из городских городищ находилась церковь. По мнению Р.И. Выезжева, много лет исследовавшего древний Городеск, он был крупнейшим древнерусским центром по выплавке железа¹⁷⁴.

Из населенных пунктов западных районов Киевской земли наиболее полно изучены Райковецкое городище на Гнилопяти, Колодяжин на Случе и Изяславль на Горыни. Все эти центры находились на пути продвижения орд Батыя от Киева к Владимиру и были уничтожены в 1241 г. Раскопанные почти полностью, они позволяют отчетливо представить все стороны социально-экономической и культурной жизни, проследить трагическую их судьбу.

Райковецкое городище занимало клиновидный выступ, образуемый слиянием рек Гнилопяти и Рублянки и возвышающийся над их поймой на 24—26 м. Форма городища круглая, сохранились земляные валы и рвы, достигавшие глубины 4—6 м. Площадь детинца невелика, всего 1,25 га. По мнению В.К. Гончарова, Райковецкое городище следует отнести к типу небольших сторожевых городков-крепостей, входивших в полосу укреплений, защищавших верхнететеревские и побужские города. О его военном характере свидетельствуют многочисленные находки мечей, наконечников копий и стрел, боевых топоров, железных булав, кольчуг, стремян, шлемов и др.

Производственной базой населения Райковецкого городища являлось земледелие. Во время раскопок детинца почти в каждой жилой и хозяйственной клети находили лемеха с череслами, рала, косы, серпы, заступы, а также запасы ржи, пшеницы, ячменя, овса, проса, гороха, льна, конопли, мака¹⁷⁵. Значительное место в жизни Райковецкого городка занимало и ремесленное производство. В разных его частях обнаружены кузнечные и ювелирные мастерские, запасы кричного железа, кузнечные инструменты, литейные формочки, тысячи ремесленных изделий. Видимо, райковецкие ремесленные мастерские не только удовлетворяли потребности городка, но и поставляли свою продукцию в ближайшую сельскохозяйственную округу¹⁷⁶.

Город Колодяжин расположен в исключительно выгодном месте, на одном из выступов коренного берега р. Случ, возвышающемся над поймой почти на 40 м. С двух сторон его окружали глубокие и широкие овраги, с напольной стороны город был укреплен двумя подковообразными линиями валов и рвов. До наших дней валы Колодяжина сохранились на высоту более 3,5 м. Когда в 1241 г. татаро-монголы подошли к городу и поставили у его стен 12 пороков, их оказалось недостаточно, чтобы разрушить укрепления. «И приде (Батый. — П.Т.) к городу Колодяжьну, и постави порока 12 и не може разбити стѣны, и начать перемолъвливати люди; они же, послушавше злого совѣта его, передашася и сами избити быша»¹⁷⁷. Это единственное летописное известие о Колодяжине свидетельствует, что он был значительной крепостью.

Раскопки городища, обнаружившие разнообразный материал, и в первую очередь многочисленные орудия сельскохозяйственного производства, показывают, что основной хозяйственной деятельностью колодяжинцев было земледелие. Подтверждением этого вывода могут служить и большие запасы зерновых культур, хранившиеся в больших ямах. Достаточно развитой, хотя и вспомогательной отраслью хозяйства Колодяжина было ремесло, о чем свидетельствуют находки кричного железа, кузнечного инструментария, инструментов для обработки дерева, ювелирных изделий и формочек, крестов-энколпионов. Удивляет незначительное количество предметов вооружения; во время раскопок найдены наконечники стрел, железные булавы, боевые секиры, наконечники рогатин. По мнению Р.А. Юры, давшего монографическое описание раскопок Колодяжина, отсутствие большого количества находок вооружения может быть свидетельством того, что татары, вероломно захватившие город, отобрали оружие у его защитников¹⁷⁸.

По своему социальному содержанию Колодяжин типичный для Киевской Руси феодальный замок-крепость, жители которого принадлежали к военно-феодальному сословию.

В 1967—1969 гг. были осуществлены значительные археологические исследования на большом, огражденном тремя линиями валов и глубоких рвов городище, расположенном у с. Городища Шепетовского района Хмельницкой области. Как считает исследовавший это городище М.К. Каргер, его следует отождествлять с г. Изяславлем, упомянутым летописью в 1241 г.¹⁷⁹ На огромной исследованной площади (свыше 36 000 м¹⁸⁰) городища были раскрыты остатки сгоревших наземных жилищ и хозяйственных построек, деревянных клетей, устроенных внутри земляных валов, обнаружено множество орудий сельскохозяйственного производства (лемеха, чересла, серпы, косы, лопаты, жернова), запасы ржи, пшеницы, овса, ячменя, проса, гороха и других сельскохозяйственных культур. В большом количестве найдены и изделия, свидетельствующие о развитии здесь различных видов ремесленного производства. Это в первую очередь женские украшения — височные кольца, пластинчатые и проволочные браслеты, перстни, разнообразные бытовые предметы — глиняные сосуды, ножи, замки, ключи, кресала. Среди находок на городище — несколько привозных вещей: романское бронзовое блюдо с аллегорическими изображениями, серебряный реликвий с латинскими надписями, византийская и херсонесская монеты.

В различных частях городища, и прежде всего возле оборонительных сооружений, найдено множество железных наконечников стрел, копий, боевые топоры, бронзовые и железные булавы, кистени, обломки мечей, сабель, кольчуг и шлемов. О трагической гибели города свидетельствуют многочисленные скелеты людей, погибших от огня и меча, погребенных под развалинами жилищ и внутривальных клетей¹⁸¹.

Аналогичный военно-феодальный характер имели также и другие центры западных районов Киевской земли; некоторые из них, как Пересопница, Дорогобуж или Дубровица, к концу XII — первой половине XIII в. выросли в настоящие города, и в них время от времени правили посадники и князья — вассалы великих киевских князей. К сожалению, они почти не исследованы археологически и дополнить их летописную характеристику не представляется возможным.

Среди городов бассейна Припяти наиболее крупным и значительным был Туров, впервые упомянутый летописью под 980 г. Располагался город в среднем течении Припяти, на ее правом берегу, и занимал невысокий мыс, образуемый поймой Припяти и долиной р. Язды. С напольной стороны мыс отделен от береговой террасы глубоким полукруглым рвом. Такой же ров делит городище на две части — детинец и окольный город. По всему периметру городища возвышались в древности мощные оборонительные валы.

Удачное сочетание естественных рубежей и искусственных укреплений делало Туров сильной крепостью. Подтверждение этому мы находим в летописной статье 1158 г. В том году, воспользовавшись борьбой великого киевского князя Изяслава Давыдовича со своими врагами — претендентами на киевский престол, Юрий Ярославич, внук Святополка Изяславича, захватил Туров. Несмотря на предложение последнего быть в полной вассальной зависимости от киевского князя: «брате! прими мя в любовь к собѣ», — Изяслав Давыдович не мог смириться с тем, что в Турове будет сидеть не его ставленник. Собрав значительные силы, куда вошли киевский, волынский, галицкий и смоленский полки, великий князь решил овладеть Туровом, однако десятинедельная осада города закончилась неудачей. «И стояша около города недѣль 10 и бысть моръ в конихъ, и тако не успѣвше ему ничтоже, възвратишася въсвояси»¹⁸².

Археологические раскопки Турова, обнаружившие кварталы срубных жилищ и хозяйственных сооружений X—XIII вв., а также большое число предметов материальной культуры — кузнечные инструменты, ножи, трубчатые замки, ключи, ножницы, предметы вооружения, ювелирные, и костяные изделия, стеклянные браслеты и посуда и др. — свидетельствуют об оживленной и разносторонней экономической жизни города¹⁸³. Значительного развития в Турове достигла и торговля, причем не только внутренняя, но и международная. Этому в немалой степени способствовало то обстоятельство, что он лежал на древней торговой дороге, ведшей из Киева к берегам Балтийского моря. Возможно, в этом значении Турова кроется одна из главных причин нежелания Киева предоставить ему статус отдельного княжения.

Уже в XI—XII вв. Туров выдвигается в число крупных религиозных центров страны, в нем была основана особая туровская епископия. Один из туровских епископов XII в. — Кирилл Туровский был не только церковным деятелем, но и крупнейшим древнерусским писателем.

К сожалению, о многих центрах Киевской земли, и особенно о тех, которые располагались на ее западной и северо-западной окраинах, в настоящее время сказать более того, что о них известно из летописей, невозможно. Археологически они остаются неизученными.

Примечания

*. Здесь и далее в сборнике даты событий даны по исследованию Н.Г. Бережкова «Хронология русского летописания» (М., 1963). — Ред.

1. А.Н. Насонов. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. М., 1951, стр. 31—32.

2. П.П. Толочко. Політичне становище Києва у період феодальної раздрібленності. — «Український історичний журнал», 1966, № 10; он же. Этническое и государственное развитие Руси XII—XIII вв. — «Вопросы истории», 1974, № 2; он же. Киев и Южная Русь в период феодальной раздробленности. — В сб. «Польша и Русь». М., 1974.

3. А.Н. Насонов. Указ. соч., стр. 55.

4. ПСРЛ, т. II, изд. 2. СПб., 1908, стб. 250.

5. Там же, стб. 311, 325.

6. ПСРЛ, т. II, стб. 398.

7. Лутава упоминается в Ипатьевской летописи. — ПСРЛ, т. II, стб. 482 498, 599; Моровийск — стб. 302, 457, 478, 500, 504, 599.

8. Там же, стб. 49.

9. Там же, стб. 310.

10. Там же, стб. 457; ср. стб. 512 (1161 г.) и стб. 628 (1183 г.).

11. Там же, стб. 137, 268, 296 и др.

12. Там же, стб. 232.

13. Там же, стб. 295.

14. Там же, стб. 33.

15. Довнар-Запольский. Очерк истории кривичской и дреговичской земель до начала XIII ст. Киев, 1891, стр. 86.

16. ПСРЛ, т. II, стб. 310.

17. ПСРЛ, т. II, стб. 404.

18. Там же, стб. 471.

19. «Очерки по археологии Белоруссии», ч. II. Минск, 1972, стр. 98.

20. М.Н. Тихомиров. Древнерусские города. М., 1956, стр. 309.

21. ПСРЛ, т. I, изд. 2, вып. 1. Л., 1926, стб. 263.

22. ПСРЛ, т. II, стб. 310—312.

23. А. Насонов. Указ. соч., стр. 129.

24. М. Довнар-Запольский. Указ. соч., стр. 58—59.

25. ПСРЛ, т. II, стб. 410.

26. Там же, стб. 454.

27. ПСРЛ, т. II, стб. 519—520.

28. Там же, стб. 546—547.

29. Там же, стб. 566.

30. Там же, стб. 396.

31. Там же, стб. 330, 343, 367, 368.

32. Н. Молчановский. Очерк известий о Подольской земле до 1454 г. Киев, 1885, стр. 88.

33. Н.П. Дашкевич. Болоховская земля и ее значение в русской истории. — Труды III АС, т. II, стр. 102.

34. ПСРЛ, т. II, стб. 668.

35. В.И. Довженок. Сторожевые города на юге Киевской Руси. — В сб. «Славяне и Русь». М., 1968.

36. ПСРЛ, т. II, стб. 210—211.

37. Там же, стб. 217.

38. На это обстоятельство обращал внимание П.А. Раппопорт. Подробнее об этом см. П.А. Раппопорт. К вопросу о системе обороны Киевской земли. — КСИА АН УССР, вып. 3. Киев, 1954.

39. ПСРЛ, т. II, стб. 505.

40. В.И. Равдоникас. Надписи и знаки на мечах из Днепростроя. — «Известия ГАИМК», вып. 100. М.—Л., 1973, стр. 598—616.

41. А. Добровольский. Сліди перебування слов'ян XII—XIII ст. у Надпоріжжі. — АП, т. 1, стр. 91—95; О. Равич. Розкопки слов'янського поселения коло с. Дніпровського, Дніпропетровськоі' області. — Там же, стр. 96—98; Д. Бліфельд. Розкопки слов'янського поселения коло с. Дніпровьского, Дніпропетровськоі' області. — Там же, стр. 99—104.

42. О.В. Бодянский. Знахідки епохи Кшвськоі' Русі в Надпоріжжі. — В сб. «Середні віки на Украіні», вип. 1. Киів, 1971, стр. 196—199.

43. А.Т. Сміленко. Древньоруські памъятки дніпровського Надпоріжжя. — АП, т. XII, 1962, стр. 155—181.

44. ПСРЛ, т. II, стб. 253.

45. Там же, стб. 742.

46. Там же, стб. 526.

47. В.Д. Греков. Киевская Русь. М., 1953; М.Н. Тихомиров. Указ. соч., Б.А. Рыбаков. Ремесло Древней Руси. М., 1948.

48. В.Т. Пашуто. О некоторых путях изучения древнерусского города. — В сб. «Города феодальной России». М., 1966; В.И. Довженок. Соціальна типологія давньоруських городищ. — «Археологія», 1974, № 2.

49. В.Т. Пашуто. Указ. соч., стр. 98.

50. Б.А. Рыбаков. Древняя Русь. М., 1963, стр. 22—36; П.П. Толочко, Історична топографія стародавнього Киева. Киïв, 1972, стр. 42—55.

51. Б.А. Рыбаков. Ремесло Древней Руси; М.К. Каргер. Древний Киев, т. 1. М.—Л., 1958.

52. ПСРЛ, т. IX. СПб., 1862, стб. 202.

53. ПСРЛ, т. II, стб. 299.

54. В.И. Довженок. Древний Вышгород. — «Вісник АН УРСР», 1949, № 8, стр. 40—48.

55. П.А. Раппопорт. Очерки по истории русского военного зодчества X—XIII вв. М.—Л., 1956, стр. 54.

56. М.К. Каргер. Древний Киев, т. II. М.—Л., 1961, стр. 310—336.

57. Д.И. Абрамович. Жития Бориса и Глеба. Пг., 1916, стр. 118.

58. В.И. Довженок. Огляд археологічного вивчення древнього Вишгорода за 1934—1937 pp. — «Археологія», т. III, 1950; он же. Розкопки древнього Вишгорода. — АП, т. III, 1952.

59. С. Богуславский. Памятники XI—XIII вв. про кмязів Бориса і Гліба. Кшв, 1928, стр. 102.

60. ПСРЛ, т. II, стб. 534.

61. Там же, стб. 482.

62. В Вышгороде находились княжеские дворы Ольги, Владимира, Святополка Владимировича, Ярослава Мудрого, Всеволода Ольговича.

63. ПСРЛ, т. II, стб. 580.

64. Там же, стб. 106.

65. Там же, стб. 112.

66. Там же, стб. 416.

67. Там же, стб. 433.

68. ПСРЛ, т. II, стб. 706.

69. В.В. Хвойко. Древние обитатели Среднего Поднепровья и их культура. Киев, 1913.

70. Г.Г. Мезенцева. Звіти за археологічні розкопки в с. Білгородка в 1966 р. — 1967 р. — Научный архив ИА АН УССР.

71. Б.А. Рыбаков. Раскопки в Белгороде Киевском. Археологические открытия 1968 г. М., 1968, стр. 330—332; «Отчеты об археологических раскопках на Белгородском городище Института археологии АН СССР под руководством Б.А. Рыбакова». — Научный архив ИА АН УССР, ф. э. 5259, 5495.

72. М.Н. Тихомиров. Указ. соч., стр. 299.

73. Б.А. Рыбаков, Т.В. Николаева. Раскопки в Белгороде Киевском. Археологические открытия 1969 года. М., 1970, стр. 285—287; «Отчет об археологических раскопках на Белгородском городище Института археологии АН СССР под руководством Б.А. Рыбакова». — Научный архив ИА АН УССР, ф. э. 5495.

74. ПСРЛ, т. II, стб. 415.

75. М.Н. Тихомиров. Указ. соч., стр. 300.

76. ПСРЛ, т. II, стб. 501, 516.

77. П.А. Раппопорт. Очерки по истории русского военного зодчества I—XIII вв., стр. 172.

78. Там же, стр. 49.

79. А. I. Кубишев. Стародавній Китаів. — «Археологія», т. XVII. Киïв, 1964, стр. 43—55.

80. М. Закревский. Описание Киева, т. 1. М., 1878, стр. 372.

81. ПСРЛ, т. II, стб. 471.

82. Там же, стб. 511.

83. Там же, стб. 299, 323, 400, 418, 434, 539.

84. П.А. Раппопорт. Очерки по истории русского военного зодчества I—XIII вв., стр. 173.

85. Б.А. Рыбаков. Владимировы крепости на Стугне. — КСИА, вып. 100. М, 1965, стр. 123.

86. ПСРЛ, т. II, стб. 97.

87. Там же, стб. 430.

88. Там же, стб. 434.

89. Там же, стб. 525.

90. Там же, стб. 544—546.

91. Б.А. Рыбаков. Владимировы крепости на Стугне, стр. 126—129; М.П. Кучера. Звіт про роботу розвідочного загону по обстеженню городищ Киі'вщини — Научный архив ИА АН УССР, 1972/24, стр. 14—16.

92. М.П. Кучера. Звіт про роботу..., стр. 14—16.

93. ПСРЛ, т. II, стб. 211.

94. Там же, стб. 427.

95. Там же, стб. 514.

96. Там же, стб. 548.

97. Там же, стб. 613.

98. Там же, стб. 646.

99. Там же, стб. 299, 440, 604.

100. Там же, стб. 521.

101. Там же, стб. 631.

102. Там же, стб. 683—684.

103. Там же, стб. 219.

104. Там же, стб. 378.

105. Там же, стб. 424.

106. Там же, стб. 604.

107. Б.А. Рыбаков. Любеч и Витичев — ворота «внутренней Руси». — «Тезисы докладов советской делегации на 1-м Международном конгрессе славянской археологии в Варшаве». М., 1965, стр. 7—15.

108. ПСРЛ, т. II, стб. 426.

109. В.К. Гончаров. Древньоруське городище Іван. — «Археологія», т. XVI. Киïв, 1964, стр. 126—130.

110. В.И. Довженок. Літописний Чучин. — «Археологія», т. XVI. Киïв, 1964; он же. Древнерусские городища на Среднем Днепре. — СА, № 4. М., 1967; «Раскопки Чучина». — «Археологические исследования на Украине 1965—1966», вып. 1. Киев, 1967.

111. М.П. Кучера. Ходорівське древньоруське городище. — «Археологія», т. XX. Киïв, 1966.

112. В.И. Довженок. Сторожевые города на юге Киевской Руси, стр. 44.

113. ПСРЛ, т. II, стб. 221.

114. Там же, стб. 323.

115. ПСРЛ, т. II, стб. 426.

116. Там же, стб. 440.

117. Там же, стб. 485.

118. ПСРЛ, т. I, стб. 505.

119. ПСРЛ, т. II, стб. 340.

120. Н.Ф. Беляшевский. Церковище возле дер. Монастырек Каневск. у. Киевск. губ. — «Киевская старина», т. XXIV, 1889, январь, стр. 210—213; ИАК, Прибавл. к вып. 22. СПб., 1907, стр. 18; он же. Розкопки в Зарубському монастирі. — «Наше минуле», ч. 2. Киïв, 1918, стр. 200—201.

121. М.К. Каргер. Развалины Зарубского монастыря и летописный город Заруб. — СА, XXIII. М.—Л., 1950, стр. 45—60.

122. П.Г. Лебединцев. К статье Беляшевского. — «Киевская старина», т. XXIV. 1889, январь, стр. 213—217.

123. М.К. Каргер. Развалины Зарубского монастыря..., стр. 46.

124. М.П. Кучера. До питання про Древньоруське місто Устья на р. Трубіж — «Археологія», т. XXI. Київ, 1968, стр. 247—248.

125. М.Н. Тихомиров. Указ. соч., стр. 302.

126. ПСРЛ, т. II, стб. 383.

127. Там же, стб. 479—480.

128. Там же, стб. 481.

129. Там же, стб. 490.

130. Там же, стб. 528, 539.

131. Там же, стб. 673, 675.

132. Там же, стб. 384.

133. ПСРЛ, т. II, стб. 683—684.

134. Ю.С. Асеев. Архітектура Київської Русі. Київ, 1969, стр. 127.

135. В.А. Богусевич. Канівська археологічна експедиція. — АП, т. III. Київ, 1952, стр. 152.

136. Н.Ф. Беляшевский. Раскопки на Княжей горе в 1891 г. Киев, 1892.

137. Г.Г. Мезенцева. Древньоруське місто Родень. Київ, 1968.

138. Там же, стр. 63—96.

139. Там же, стр. 96, 114.

140. В.А. Богусевич. Указ. соч.

141. ПСРЛ, т. II, стб. 65.

142. Б.А. Рыбаков. Любеч и Витичев — ворота «внутренней Руси», стр. 33.

143. В.И. Довженок. Сторожевые города на юге Киевской Руси, стр. 40.

144. Там же, стр. 39.

145. ПСРЛ, т. II, стб. 555.

146. Там же, стб. 683—684.

147. Там же, стб. 684.

148. Там же, стб. 209, 212, 215.

149. Там же, стб. 517, 519, 521.

150. Там же, стб. 533.

151. Там же, стб. 570—571.

152. ПСРЛ, т. II, стб. 668—669.

153. Там же, стб. 672, 676—678.

154. Там же, стб. 683—685.

155. Там же, стб. 750.

156. Там же, стб. 766.

157. Там же, стб. 773.

158. Б.А. Рыбаков. Торческ — город черных клобуков. — «Археологические открытия 1966 г.» М., 1967, стр. 243—245.

159. ПСРЛ, т. I, стб. 181.

160. ПСРЛ, т. II, стб. 219.

161. Там же, стб. 256.

162. Там же, стб. 502.

163. Там же, стб. 521.

164. М.Н. Тихомиров. Указ. соч., стр. 303.

165. М.П. Кучера. Звіт про роботу..., стр. 27—28.

166. ПСРЛ, т. II, стб. 43.

167. Мнение М.Н. Тихомирова о запустении Искоростеня после 946 г. основано, пожалуй, на том, что в последующее время он не упоминается на страницах летописи.

168. I.М. Самойловський. Стародавній Коростень. — «Археологія», т, XXIII. Київ, 1970, стр. 191—197.

169. ПСРЛ, т. II, стб. 62.

170. Там же, стб. 541, 543, 547, 657, 669.

171. Там же, стб. 669.

172. Ю.С. Асеев. Архітектура Київської Русі, стр. 160—164.

173. Г.О. Оссовский. Откуда привозился красный шифер, встречаемый как в древних храмах, так и в других памятниках Киева. — Труды АС, т. I. М., 1878.

174. Б.А. Рыбаков. Ремесло Древней Руси, стр. 190.

175. Р.И. Выезжев. Раскопки в Городске в 1955 г. — КСИА АН УССР, вып. 7. Киев, 1957; он же. Раскопки «Малого городища» летописного Городеска. — КСИА АН УССР, вып. 10. Киев, 1960; «Будівлі «Малого городища» I—XIII ст. в Городську». — АП, т. XII. Київ, 1962.

176. В.К. Гончаров. Райковецкое городище. Киев, 1950, стр. 19—24.

177. Там же, стр. 78.

178. ПСРЛ, т. II, стб. 786.

179. Р.А. Юра. Древній Колодяжин. — АП, т. XII, стр. 57—123.

180. Не оспаривая вывода М.К. Каргера, отметим, однако, что древнерусское городище и курганный могильник находятся также и в г. Изяславле — современном райцентре Хмельницкой области, расположенном неподалеку от исследуемого городища.

181. М.К. Каргер. Древнерусский город Изяславль в свете археологических исследований 1957—1964 гг. — «Тезисы докладов советской делегации на Международном конгрессе славянской археологии в Варшаве», стр. 39—41.

182. ПСРЛ, т. II, стб. 492.

183. «Очерки по археологии Белоруссии», ч. II. М., 1972, стр. 101.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница