8.1. Советский патриотизм и история
Едва ли можно выяснить точную дату принятия решения, приведшего к реабилитации большевиками Александра Невского. Первый текст, после двадцатилетнего перерыва посвященный князю и его деяниям, появился в партийном «Историческом журнале» за март—апрель 1937 г.1. Можно предположить, что решение вновь выдвинуть Александра Невского как позитивную фигуру интеграции было принято не позднее второй половины 1936 г. Оно стало частью масштабной переоценки дореволюционной отечественной истории в рамках идеологии советского патриотизма, получившей распространение с середины тридцатых годов2.
Еще в 1927 г. «патриотизм» в СССР считался «наиболее реакционной идеологией, которая призвана обосновывать империалистическое хищничество и заглушать классовое сознание пролетариата»3. Несколько лет спустя всеобщее осуждение патриотических чувств уже считалось устаревшим. Советский патриотизм — «пламенное чувство безграничной любви, беззаветной преданности своей родине, глубокой ответственности за ее судьбы и оборону» — был в 1935 г. представлен патриотизмом нового типа, который «бьет могучим ключом из глубин нашего народа»4. Хотя в середине тридцатых годов такая трактовка скорее отвечала желанию партийных функционеров, чем советской реальности, цитата эта весьма показательна для той роли, которую большевики отводили новой любви к отечеству: советский патриотизм призван был высвободить в населении силы, которые не в состоянии (теперь) были мобилизовать идеология марксизма-ленинизма, старые революционные силы и идеалы интернационализма. В период мощных социально-экономических переломов (коллективизации и индустриализации) и установления единоличной власти Сталина советский патриотизм призван был усилить легитимирующую основу режима и повысить готовность страны к обороне. В содержательном отношении советский патриотизм оказался амальгамой революционной риторики, культа личности Сталина и переосмысленных элементов «имперского патриотизма» дореволюционного времени5.
Отказ от цели мировой революции в среднесрочной перспективе и объявление новой доктрины «построения социализма в отдельно взятой стране» требовали корректировки официального исторического нарратива, вновь ориентированного на образцы российского имперского патриотизма6. В отличие от молодого Советского государства, считавшего Октябрьскую революцию и Гражданскую войну «часом ноль» и элементами своего космогонического мифа и стремившегося встраиваться разве что в русскую или европейскую традицию народных восстаний, СССР тридцатых годов признал себя историческим продолжением Российского государства «поверх» исторического перелома 1917 г. В 1934 г. Сталин отказался от трудов Покровского и его учеников. Вождя не устраивало, что в работах этой школы история описывалась как абстрактный процесс, без учета национально-государственных особенностей, роли исторических личностей и хронологической последовательности событий7. Такая история оказалась непригодной для усиления любви к отечеству и его политическому руководству. Вновь была необходима конкретная история с великими именами, фактами и событиями. На XVII съезде ВКП(б) в 1934 г. Сталин объявил стремление к эгалитаризму «буржуазным» и «инфантильным» и создал тем самым основания для нового культа самого себя и своих великих исторических предшественников8.
Особое внимание партия уделяла пересмотру школьных учебников по истории. Изучение истории в 1931 г. было отделено от обществоведения, и с тех пор история вновь стала отдельным учебным предметом в советской школе. Однако поиски нового официального советского патриотического образа истории были долгими и сложными. Поначалу вопрос о том, какие события и личности должны быть удостоены упоминания в школьных учебниках, был открытым. Лишь в результате прошедшего в 1937 г. конкурса на создание учебника для третьего и четвертого классов начальной школы была избрана и одобрена первая с момента изменения курса в 1934 г. официальная версия исторического нарратива9.
В этот новый официальный исторический нарратив об СССР попали прежде всего персонажи русской /российской истории. Поэтому Оберлендер называет «советский патриотизм в его воздействии на... историческую науку» «едва прикрытым великорусским национализмом»10. Новая «история СССР», начинавшаяся не с Октябрьской революции, а с истории расселения славян в древности, покоилась, если говорить упрощенно, на трех столпах. Во-первых, на истории (русского/российского/советского) централизованного государства и его территориальной экспансии, во-вторых, на истории великих личностей, прежде всего правителей и полководцев, ускорявших историческое развитие, и, в-третьих, на истории «народных масс», выдвигавших своих вождей, которые вели массы в историческом развитии по пути прогресса. «Осью истории России были уже не классовая борьба и народные восстания, но прогрессивное строительство централистского государства сильными личностями»11.
Примечания
1. Козаченко А. Замечательный исторический урок. Ледовое побоище и Невская битва // Исторический журнал. 1937. № 3/4 (март—апрель). С. 156—164.
2. О советском патриотизме см., в частности: Oberländer. Sowjetpatriotismus; Bordjugov G. Umorientierung der Staatsideologie und Kulturpolitik in den 30er und 40er Jahren // Kultur im Stalinismus. Sowjetische Kultur und Kunst der 1930er bis 50er Jahre / Hg. G. Gorzka Bremen, 1994. S. 29—38; Brandenberger, Dubrovsky. The People Need a Tsar; Russischer Nationalismus / Ed. Golczewski, Pickhan. P. 68ff.; Brandenberger D. National Bolshevism. Stalinist Mass Culture and the Formation of Modern Russian National Identity. 1931—1956. Cambridge (Mass.), 2002.
3. Патриотизм // Энциклопедия государства и права. М., 1927. Т. 3. Стб. 252 и далее.
4. Советский патриотизм // Правда. 1935. 19 марта. № 77 (6223). С. 1.
5. См.: Bonwetsch В. Der «Große Vaterländische Krieg». Vom deutschen Einfall bis zum sowjetischen Sieg (1941—1945) // Handbuch der Geschichte Rußlands. Band 3/II. Von den autokratischen Reformen zum Sowjetstaat / Hg. v. G. Schramm. Stuttgart, 1992. S. 934—935. О необходимости различать русский национализм и советский патриотизм см.: Brandenberger D. Soviet Social Mentalite and Russocentrism on the Eve of War, 1936—1941 // Jahrbücher fur Geschichte Osteuropas. 2000. Bd. 48. H. 3. S. 388—406. Морен Перри также подчеркивает: «Russian nationalism was subordinated to a broader Soviet Patriotism. ...patriotism had Soviet as well as Russian characteristics». См.: Perne M. Nationalism and History: The Cult of Ivan the Terrible in Stalin's Russia // Russian Nationalism Past and Present / Ed. G. Hosking, R. Service. London, 1998. P. 117, 123. О понятии «имперский национализм» см. гл. 6.3.
6. См. об этом: Oberländer. Sowjetpatriotismus. S. 38ff.; Brandenberger, Dubrovsky. The People Need a Tsar; Brandenberger D.L. The Short Course to Modernity. Stalinist History Textbooks, Mass Culture and the Formation of Popular Russian National Identity, 1934—1956. Ph.D. Dissertation. Harvard University, 1999. H.C. Тимашев назвал идеологический поворот в начале тридцатых годов в СССР «великим возвратом» («great retreat»). См.: Timasheff N.S. The Great Retreat: The Growth and Decline of Communism in Russia New York, 1946; Timasheff N.S. The Family, the School, the Church: The Pillars of Society Shacked and Re-enforced // The Stalinist Dictatorship / Ed. Chris Ward. London, 1998. P. 303—318.
7. См.: Oberländer. Sowjetpatriotismus. S. 40. Кампания против Покровского достигла кульминации в 1937 г., а смертельный удар его школе был нанесен в 1939—1940 гг. После XX съезда КПСС, в 1962 г. Покровский был реабилитирован (см. гл. 11.1).
8. См., в частности: Stites. Revolutionary Dreams. R 231ff.
9. Об организации конкурса на лучший учебник для начальной школы по элементарному курсу истории СССР с краткими сведениями по всеобщей истории // Правда. 1936. 4 марта. № 63. О конкурсе см. также: Артизов. А.Н. В угоду взглядам вождя. Конкурс 1936 года на учебник по истории СССР // Кентавр. 1991. С. 125—135. Вторую премию за учебник «Краткий курс истории СССР» получил A.B. Шестаков (М., 1937). Первая премия присуждена не была. См.: Постановление жюри правительственной комиссии по конкурсу на лучший учебник для III и IV классов средней школы по истории СССР // Правда. 1937.22 авг. № 231. Об образе Александра Невского в этом учебнике см. ниже (гл. 8.3).
10. Oberländer. Sowjetpatriotismus. S. 45. Уже Лео Яреш обратил внимание на различия между советским патриотическим образом истории и российским имперским патриотизмом. В тридцатые годы были реабилитированы лишь те исторические персонажи российской истории, которые внесли вклад в создание или экспансию сильного централизованного русского государства или выступили против внешних врагов. В отличие от этих государственных мужей и полководцев, другие деятели русской истории, например выдающиеся религиозные деятели (Нил Сорский, Аввакум и др.), пребывали в безвестности. См.: Yaresh L. The Role of the Individual in History // Rewriting Russian History. Soviet Interpretations of Russia's Past / Ed. C.E. Black. New York, 1956. P. 104—106.
11. Stölting E. Charismatische Aspekte des politischen Führerkultes am Beispiel Stalins // Politische Religion — religiöse Politik / Hg. R. Faber. Würzburg, 1997. S. 65.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |